Валерий Брюсов

Летний вечер пышен, Летний вечер снова… Мне твой голос слышен: «Я люблю другого». Сердца горький лепет Полон чар былого… Слышен тихий лепет: «Я люблю другого». Смолкни, праздный ропот! Прочь, упрек! Ни слова!.. Слышен, слышен шепот: «Я люблю другого».

Еще томлюсь тоской желаний, Еще стремлюсь к тебе душой — И в сумраке воспоминаний Еще ловлю я образ твой… Твой милый образ, незабвенный, Он предо мной везде, всегда, Недостижимый, неизменный, Как ночью на небе звезда…

Прекрасный, сильный, статный, пышный Гуляет кот в мозгу моем. Он, как в своей каморке, в нем И там мяучит еле слышно.

Ведь только смерть развязывает все земные узы, и не кажутся ли вам эти слова – свобода и смерть – простыми синонимами?

свете существует так, как существует, и во веки веков останется таким.

И после смерти клевета продолжала преследовать поэта. Его душеприказчиком

Ода к Наполеону Бонапарту IВсе кончено! Вчера венчанный

Владыка, страх царей земных,

Ты нынче - облик безымянный!

Так низко пасть - и быть в живых!

Ты ль это, раздававший троны,

На смерть бросавший легионы?

Один лишь дух с высот таких

Был свергнут божией десницей:

Тот - ложно названный Денницей! IIБезумец! Ты был бич над теми,

Кто выи пред тобой клонил.

Ослепший в яркой диадеме,

Другим открыть глаза ты мнил!

Ты мог бы одарять богато,

Но всем платил единой платой

За верность: тишиной могил.

Ты доказал нам, что возможно

Тщеславие в душе ничтожной. IIIБлагодарим! Пример жестокий!

Он больше значит для веков,

Чем философии уроки,

Чем поученья мудрецов.

Отныне блеск военной власти

Не обольстит людские страсти,

Пал навсегда кумир умов.

Он был как все земные боги:

Из бронзы - лоб, из глины - ноги. IVВеселье битв, их пир кровавый,

Громоподобный клич побед,

Меч, скипетр, упоенье славы,

То, чем дышал ты много лет,

Власть, пред которой мир склонился,

С которой гул молвы сроднился, -

Исчезло все, как сон, как бред.

А! Мрачный дух! Что за терзанье.

Твоей душе - воспоминанье! VТы сокрушен, о сокрушитель!

Ты, победитель, побежден!

Бессчетных жизней повелитель

Молить о жизни принужден!

Как пережить позор всесветный?

Ты веришь ли надежде тщетной

Иль только смертью устрашен?

Но - пасть царем иль снесть паденье.

Твой выбор смел до отвращенья! VIГрек, разломивший дуб руками,

Расчесть последствий не сумел:

Ствол сжался вновь, сдавил тисками

Того, кто был надменно смел.

К стволу прикован, тщетно звал он...

Лесных зверей добычей стал он...

Таков, и горше, твой удел!

Как он, ты вырваться не можешь,

И сам свое ты сердце гложешь! VIIСын Рима, сердца пламень жгучий

Залив кровавою рекой,

Отбросил прочь свой меч могучий,

Как гражданин ушел домой.

Ушел в величии суровом,

С презрением к рабам, готовым

Терпеть владыку над собой.

Отверг венец он добровольно:

Для славы - этого довольно! VIIIИспанец, властью небывалой,

Как ты, упившись до конца,

Оставил мир для кельи малой,

Сменил на четки блеск венца.

Мир ханжества и мир обмана

Не выше, чем престол тирана,

Но сам презрел он шум дворца,

Сам выбрал - рясу и обедни

Да схоластические бредни. IXА ты! Ты медлил на престоле,

Из рук своих дал вырвать гром

По приказанью, поневоле

Простился ты с своим дворцом!

Ты был над веком злобный гений,

Но зрелище твоих падений

Багрит лицо людей стыдом.

Вот для кого служил подножьем

Мир, сотворенный духом божьим! XКровь за тебя лилась потоком,

А ты своей так дорожил!

И пред тобой-то, как пред Роком,

Колена сонм князей клонил!

Еще дороже нам свобода

С тех пор, как злейший враг народа

Себя всемирно заклеймил!

Среди тиранов ты бесславен,

А кто из них с тобой был равен? XIТебя Судьба рукой кровавой

Вписала в летопись времен.

Лишь бегло озаренный славой,

Твой лик навеки омрачен.

Когда б ты пал, как царь, в порфире,

В веках грядущих мог бы в мире

Восстать другой Наполеон.

Но лестно ль - как звезда над бездной

Сверкнуть и рухнуть в мрак беззвездный? XIIНа вес не то же ль: груда глины

И полководца бренный прах?

Нас Смерть равняет в час кончины,

Всех, всех на праведных весах.

Но хочешь верить, что в герое

Пылает пламя неземное,

Пленяя нас, внушая страх,

И горько, если смех презренья

Казнит любимца поколенья. XIIIА та, цветок австрийский гибкий...

Такая ль доля снилась ей!

Она ль должна сносить с улыбкой

Все ужасы судьбы твоей!

Делить твои в изгнанье думы,

Твой поздний ропот, стон угрюмый,

О, с трона свергнутый злодей!

Когда она с тобою все же -

Всех диадем она дороже! XIVСокрыв на Эльбу стыд и горе,

Следи с утесов волн стада.

Ты не смутишь улыбкой море:

Им не владел ты никогда!

В унынья час рукой небрежной

Отметь на отмели прибрежной,

Что мир свободен навсегда!

И стань примером жалкой доли,

Как древний "Дионисий в школе". XVВ твоей душе горит ли рана?

Что за мечтами ты томим

В железной клетке Тамерлана?

Одной, одной: "Мир был моим!

Иль ты, как деспот Вавилона,

Утратил смысл с утратой трона?

Иначе как же быть живым

Тому, кто к цели был так близко,

Так много мог - и пал так низко! XVIО, если б ты, как сын Япета,

Бесстрашно встретил вихри гроз,

С ним разделив на крае света

Знакомый коршуну утес!

А ныне над твоим позором

Хохочет тот с надменным взором,

Кто сам паденья ужас снес,

Остался в преисподней твердым,

И умер бы, - будь смертен, - гордым! XVIIБыл день, был час: вселенной целой

Владели галлы, ими - ты.

О, если б в это время смело

Ты сам сошел бы с высоты!

Маренго ты б затмил сиянье!

Об этом дне воспоминанье

Все пристыдило б клеветы,

Вокруг тебя рассеяв тени,

Светя сквозь сумрак преступлений! XVIIIНо низкой жаждой самовластья

Твоя душа была полна.

Ты думал: на вершину счастья

Взнесут пустые имена!

Где ж пурпур твой, поблекший ныне?

Где мишура твоей гордыни:

Султаны, ленты, ордена?

Ребенок бедный! Жертва славы!

Скажи, где все твои забавы? XIXНо есть ли меж великих века,

На ком покоить можно взгляд,

Кто высит имя человека,

Пред кем клеветники молчат?

Да, есть! Он - первый, он - единый!

И зависть чтит твои седины,

Американский Цинциннат!

Позор для племени земного,

Что Вашингтона нет другого!

нюхавшая все, что ни попадалось, мордочка оканчивалась, как и у наших свиней, кругленьким пятачком, ноги были так тонки, что если бы такие имел яресковский голова, то он переломал бы их в первом козачке. Но зато сзади он был настоящий губернский стряпчий в мундире, потому что у него висел хвост, такой острый и длинный, как теперешние мундирные фалды; только разве по козлиной бороде под мордой, по небольшим рожкам, торчавшим на голове, и что весь был не белее трубочиста, можно было догадаться, что он не немец и не губернский стряпчий, а просто черт,

Впрочем, я подметил, что в данном обществе мы всегда остаёмся в той самой маске, в какой случайно появляемся там первый раз, причём каждому из нас приходится в разных кругах носить множество самых разнообразных личин.

Бродяга Вот как жить хотел бы я, Нужно мне немного: Свод небес, да шум ручья, Да еще дорога. Спать на листьях, есть и пить, Хлеб макая в реки, Вот какою жизнью жить Я хочу вовеки. Смерть когда-нибудь придет, А пока живется Пусть кругом земля цветет, Пусть дорога вьется! Дружба – прочь, любовь – долой, Нужно мне немного: Небеса над головой, А внизу дорога. Холод осени жесток, Но, не унывая, Вижу: чистит коготок Птичка голубая. Как я первый снег люблю И костер на камне! Осень я не уступлю, И зима