Павел Шушканов

Говорят, всякое можно услышать долгими ночами прослушивая эфир. Кто рассказывал о странных повторяющиеся цифрах, кто о голосе маленькой девочки, начитывающей непонятный текст на неизвестном языке. Её звали Призрачная Лиза, и голос повторялся уже полсотни лет, и все ещё был тихим голосом маленькой девочки. Я поежился.

– Стереотипы, Малик. Вы думаете, что они вот такие – окна в другую реальность? Мерцающие круглые порталы, окутанные дымкой и кольцом со светящимися рунами? Поверьте мне, ничего даже близко похожего я не встречала, зато насмотрелась на множество очень мерзких и изощренных способов проникнуть в нашу реальность. И ни в одной из них не было даже намека на окно.

В тот вечер был шторм и темные волны ударяли о высокий берег, на котором стоял давно погасший маяк. Никто не заметил, как отправив щелчком окурок в бушующее море, сорвался с обрыва и полетел вниз человек, и темная пена утащила его за собой в море. Я не знал его лично, как и он ничего не знал обо мне. И в моей истории долгие годы он не играл никакой роли, тем более что человека этого никогда не существовало.

Меня попросили найти одиннадцать мертвецов. Если не брать во внимание эту странную просьбу, за которую причитались не то, чтобы большие деньги, день начался вполне неплохо.

Пробежав глазами по тексту, Лиман натыкался на выдержки из судовых заметок капитана Лагранжа, свидетельства моряков об огромных тенях, скользящих в толще вод моря Кракена, о легендарной флотилии броненосцев, отправленной, как поговаривали сплетни, на поиски и уничтожение Кита и не вернувшейся в порт.

За день до моего тридцатого дня рождения такой же состав привез полсотни бедолаг к кафе, в котором я просиживал остаток дня, ожидая очередной стакан паршивого чая. Встречный короткий поезд забрал поглядывающих на часы пассажиров, набирая скорость, нырнул в тоннель и исчез в нем навсегда.

– Ладно, допустим. Но я, кажется, просил рассказ. Всех касалось, кстати. Лера Гоголь, ты что прислала? «Не скрежет не песок, а разочарованье. И ржавые сердца бездушных механизмов. В них нет ни боли, ни очарования. А только пустота. Как после онанизма». Гоголь, что за хрень? – Стихи. Я поэт, – Лера тряхнула своим каре и больше не протестовала насчет Гоголя.