Антон Корнилов

раньше других присягнули, под особое покровительство

Во имя Светоносного! – в отчаянии крикнул Эрл и взялся за сосуд, запечатанный белой смолой. В этот момент Кай открыл рот, со всхлипом вздохнул и распахнул глаза. Ноги Эрла подогнулись, и он опустился на пол рядом с болотником. Такого потрясения рыцарь, прошедший сотни битв с Тварями, появляющимися из-за Горного

ного напряжения. Оберег он так и не выпустил

спуститься, но только здесь – тропы такие удобные, что по ним многочисленные отряды пройти смогут. Потому в Жженой – наши пограничные заставы, столько, сколько больше нигде по крафийским

погрузившись в голову эльфа с рукоятью. Но за мгновение до этого эльф сломал стебель и раздавил черный бутон в кулаке. И тут же королевскую опочивальню… а казалось, и всю башню… а возможно, и весь дворец целиком… а может быть, и весь этот мир… сотряс мощнейший удар.

Повелевающий людьми должен осознавать, что он сильнее, умнее и достойнее тех, кем повелевает, – думала золотоволосая принцесса. – А если он будет осознавать это, то и его подданным не взбредет в голову сомневаться: почему это именно они подданные, а он – их повелитель… А вернейший способ осознать, что ты сильнее, умнее и достойнее прочих, – действительно стать самым сильным, умным и достойным…

Совершенное зло всегда больше, чем полагает тот, кто его совершает.

Переверзев снова двинулся по улице. Сунул в рот сигарету, но сразу забыл о ней. Ростислав Елисеев. Да, скорее всего, он не стоит за этим ограблением, погорячился с горя насчет него Николай Степанович. Не станет же такой большой человек размениваться на какого-то прапора, оказавшегося не в то время не в том месте. Но ведь с другой стороны: именно Елисеев в этом ограблении и виноват. Не пристал бы он к девочке – не встретился бы с Переверзевым. Не получил бы по башке. Не уволили бы Николая Степановича из органов, не пришлось бы ему бомбить по ночам. И, значит, в ту ночь находился бы Николай Степанович дома. И не случилось бы того, что случилось. Того, что невозможно теперь исправить. Да, совершенное зло всегда больше, чем полагает тот, кто его совершает.