Память воды. Апокриф гибридной эпохи. Книга вторая

© Артур Аршакуни, 2019

ISBN 978-5-4496-6221-7 (т. 2)

ISBN 978-5-4496-6222-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть вторая

Я воззвал орла от востока,

из дальней страны исполнителя определения Моего.

Я сказал, и приведу это в исполнение;

предначертал, и сделаю.

И с а и я, 46, 11.

Глава первая Salve¹!

– Йо-хо-хо! – цепляясь мечом за ломкие ветви бальзамового кустарника, долговязая фигура в короткой солдатской тунике со щитом на спине и шлемом подмышкой с треском и грохотом вырвалась из зарослей по крутому склону на обломок скалы, подступающий к лесу, сделала по инерции несколько шагов и по-кошачьи мягко спрыгнула на прибрежный песок.

– Пантера, где ты там? Эй! – послышались крики из кустарника над его головой.

– Йо-хо-хо! Бибул, Тит! Сюда! – Пантера сел спиной к скале и удовлетворенно огляделся.

Славное местечко! Почти как родная Кампанья.

Над его головой с таким же шумом и треском вырвались из кустарника двое его приятелей и спрыгнули с уступа скалы на каменистую землю рядом с Пантерой.

– Ну и местечко ты нашел, Пантера, – сказал, вернее, медленно пророкотал низким, внушающим невольное уважение басом, оглянувшись, Тит, рослый солдат могучего телосложения, с массивной, поросшей жестким коротким курчавым волосом, головой, насаженной, словно без шеи, на мощные плечи бывшего гладиатора.

– Нравится? – спросил Пантера. – Я нашел его давно, с первых же дней нашего прихода сюда… Бибул! Проверь, мой юный друг, кувшин цел?

Бибул, полный юноша с округлым прыщеватым лицом и капризно оттопыренной нижней губой, поставил в тень скалы плетеную корзину, которую он принес собой, и заглянул в нее.

– Все цело.

– Вот и славно, – Пантера потянулся, – тогда давайте сразу же и приступим.

Бибул, с готовностью усевшись, расстелил на песке кусок полотна и начал выкладывать на него из корзины кувшин, чаши, сыр, хлеб, куски прожаренного мяса. Тит, поколебавшись и еще раз оглядев окрестности, сел рядом с приятелями.

– Да, мой верный Титус, – продолжал тем временем Пантера, – и тогда я сразу решил: служба – это хорошо. Служба есть служба, пусть я и контубернал. Но торчать в карауле и сбивать себе ноги об эти камни в обходах территории – занятие не для бедного, несчастного и потрепанного жизнью ветерана Пантеры, а для юных и полных сил сосунков вроде Бибула, не будь я… Гм, да. Верно, Бибул?

– Но ты все-таки идешь в охрану, – пробасил Тит, не дожидаясь ответа Бибула. – Хоть и контубернал.

– А что мне остается делать, Титус? Вот, выслушай меня и рассуди сам – только по справедливости, ты слышишь? Итак, возьмем твое жалованье… Погоди, погоди, я же условно сказал! Вот, есть ты, римский солдат, и у тебя есть жалованье. Так? Замечательно. Итак, твое жалование – целых десять ассов². Какое мое, ты, конечно, знаешь. Жалкие пятнадцать! Что делать бедному Пантере, на несчастные пятнадцать ассов, из которых две трети занимают поборы? – воскликнул Пантера. – Я и так должен нашему несравненному Луцию Нигру восемьдесят! Старый пройдоха слишком любит игру в кости, так что я их еще отыграю, не будь я… да! Слово Гая! Славно сказано, а?

– Славно-то славно, но эта корзина обошлась тебе дороже жалованья, – смех Тита очень был похож на звук катящейся с горы бочки.

– Не мне, а Бибулу! – засмеялся в ответ Пантера. – Солдатский обычай свят: умри, но исполни. Верно, Бибул?

– Все готово, – сказал Бибул, показывая на угощение.

– Ну, что ж, – Пантера взял свою наполненную чашу и подождал, пока приятели не последовали его примеру. – Давай, друг мой Титус, поднимем эти чаши за Бибула, который… Ладно, неважно. Прошлое забыто. Salve, Bibulus gastatus³!

– Salve, – эхом откликнулись оба его приятеля.

Три солдатские головы запрокинулись, принимая в луженые солдатские глотки содержимое чаш.

– Доброе вино, – удовлетворенно крякнул Тит.

И прикусил язык.

– Что? – Пантера даже приподнялся на месте. – Эта кислятина? У этих иудейских пройдох не может быть хорошего вина.

– Но вино-то в самом деле неплохое, Пантера! – гигант Тит так простодушно посмотрел на Пантеру, что сразу стал похож на большого ребенка, готового обидеться.

– Если вино хорошее и не италийское, чего просто не бывает, тогда оно – сирийское! – удовлетворенный Пантера снова сел на свое место.

– Все равно лучше нашего вина нет, – вздохнул Тит.

Пантера снова не утерпел.

– Где это у вас – в вашей занюханной Фракии? Не смеши меня, Титус. Ты хоть знаешь, что такое фалерн⁴? Если ты хочешь узнать, что такое настоящее вино, приезжай к нам в Кампанью. А еще лучше подожди, когда я выйду в отставку, и Божественный по примеру своего великого предка наградит меня земельным наделом с виноградником на родине⁵. Вот тогда приезжай на пробу славного вина!

– Долго же тебе придется ждать! – рассмеялся Тит.

– Долго придется ждать тебе, – жестко сказал Пантера, и желтые глаза его по-рысьи сузились, – потому что пока я в отставку не собираюсь. Пересчитывать овец и щупать рабынь – разве это жизнь? Нет, гладий в руке и плечо идущего рядом в атаку – вот это по мне! А если еще за это мне причитается моя доля⁶… – Пантера хмыкнул. – А она потихоньку растет, мой Титус! Растет, как весенняя лоза!

– Я проиграл своих три доли Луцию Нигру в кости, – понурился Тит.

– Ну и хитрец наш опцион! – захохотал Пантера. – Подозреваю, что он, уйдя в отставку, отправится в свой Брундизий с тремя ослами в поводу, навьюченными добром, выигранным… у таких ослов, как мы. Сколько раз давал себе клятву не садиться с ним играть! Мошенник!

– Ему Меркурий на ухо шепчет, – сказал Бибул.

– А что тебе шепчет на ухо Бахус, мой свежевылупленный легионер? – грозно, выработанным командирским голосом спросил Пантера.

Тит рассмеялся. Бибул наполнил чаши.

– Люблю, когда команды выполняются точно и в срок, – усмехнулся Пантера, протягивая руку за чашей.

– Имей в виду, Бибул, – сказал Тит, не глядя на того и подмигивая Пантере, – Пантера любит исполнительных. Прямо центурион. Вот раз в Германии…

– Пантера любит еще и держащих язык за зубами, – процедил Пантера.

– Расскажи, Пантера, – сказал Бибул.

– Нечего, – буркнул Пантера, взвешивая чашу в руке. – Были там… Ну… Победили и победили.

– Цезарь! – зацокал языком Тит. – Похож, похож. Где твой лавровый венок, Цезарь?

Пантера засопел.

– Ладно, ладно, – сказал Тит миролюбиво. – Давай просто выпьем за победу. И за возвращение.

Пантера рассмеялся.

– О боги! Сидеть на песке в Иудее и пить с упрямым фракийцем дрянь, выдаваемую за сирийское вино, за победу в Германии! И за возвращение, Тит? Сюда?

Приятели выпили.

– И все-таки, – не выдержал Бибул, упорно глядя мимо Пантеры, в сторону. – Все-таки интересно ведь, как там все было в Германии… Говорят…

– И что говорят? – Пантера аккуратно пристроил чашу рядом с кувшином и уставился желтыми рысьими глазами на Бибула.

– И как легион расформировали, и как децимацию устроили…

– А вот если ты не закроешь свою пасть, – ласково сказал Пантера, – то сейчас будет устроена показательная бибуломация…

– Ладно вам обоим, – прогудел Тит и добавил, обращаясь к Бибулу: – Поверь, ничего интересного. Месяц на ячмене⁷ – это хуже…

– … А следом – титомация! – свирепо добавил Пантера, глядя исподлобья на Тита.

Тит вздохнул. Пантера помолчал какое-то время, сопя и раздувая ноздри.

– Прошлое – пыль под ногами, – наконец сказал он. – Есть сегодняшний день. Есть ты и есть твой добрый гладий. Остальное – причитания старух.

Он оглядел товарищей и с металлом в голосе добавил:

– Бибул!

Бибул торопливо разлил вино по чашам.

– Salve, – сказал Пантера.

– Salve.

Выпили еще раз.

– Видел? – не удержался Тит, подмигивая на сей раз Бибулу. – Отец-командир… Почти как у нас, в школе гладиаторов. Там порядки были – только держись.

– Расскажи, Тит, – попросил Бибул. – Это-то можно рассказать…

– Расскажи, расскажи ему, – сказал Пантера.

Мне самому интересно.

– Да ладно, что там рассказывать, – протянул Тит, довольный, однако, вниманием к себе.

– Сколько ты пробыл на арене? – спросил Пантера.

– Семь лет, три месяца и восемь дней, – сказал Тит, – и каждый день, прожитый на арене, стоит перед глазами.

– Страшно было? – Бибул подвинулся ближе.

– Страшно? Нет, чего мне бояться? – Тит поднял руки и повертел кулаками, похожими на два обломка скалы.

– Там – смерть, и здесь – смерть, – сказал Пантера.

– Нет, Пантера, – Тит покачал крупной шишковатой головой. – Это разные смерти… Вот вам бывает страшно в бою?

Бибул пожал плечами, смущенно засмеявшись, и начал наполнять чаши снова.

– Не знаю, – Пантера прищурился и сплюнул. – Просто я в бою ненавижу того, кто стоит передо мной и хочу его уничтожить. Вот так. Враг есть враг. Он – тебя, или ты – его. По-моему, справедливо. А что, у вас разве не так?

– А на арене перед тобой – твой друг, – сказал, качая шишковатой головой, Тит, – друг, с которым ты спишь в одной казарме, ешь в одной столовой и делишь один кувшин вина на двоих. Он не лучше и не хуже тебя, он просто твой друг, но ему не повезло, и он лежит на арене и смотрит на тебя, а ты смотришь на ложу, где сидит распорядитель боя… Ты даже не видишь его руки, но по реву толпы все понимаешь и поворачиваешься к своему другу. Он тоже все понимает и больше не смотрит на тебя. Просто сегодня – его черед. А твой черед, может быть, настанет завтра.

Тит помолчал немного, потом глухо сказал «Salve» и выпил. За ним молча выпили остальные.

– А я… – волнуясь, начал Бибул. – Я смог бы стать гладиатором? Заниматься, чтобы стать сильным?

– Не знаю, сынок, насчет занятий, – сказал Тит. – Сильным? Важно ведь не что у тебя снаружи, а что внутри. А вот Пантера смог бы. Идеальный гладиатор!

– Он же… Он же слабее тебя, Тит, – удивился Бибул.

Выпитое вино лишило его привычной сдержанности.

– Нет, – медленно протянул Тит, качая головой, – сила не главное. У Пантеры внутри вместо души – тяжелый римский меч. И я бы очень не хотел сойтись с ним на арене цирка.

– Ладно, Титус, заканчивай, – сказал Пантера, – а то у меня закружится голова и я все-таки затребую себе лавровый венок! – он щелкнул пальцами. – Бибул!

Бибул, не дожидаясь продолжения, снова наполнил чаши.

– Скажи, Тит, – снова спросил он, – а ты не хотел бы вернуться на арену? Ведь здесь, в Страбонисе, тоже есть цирк⁸, и ты там никого не знаешь…

– Я знаю себя, Бибул, – просто сказал Тит и покачал головой.

– Тит, – хитро сощурившись, начал Пантера, – тебе не кажется, что наш ребенок, едва научившись ходить, хочет попасть в гладиаторы?

– Я не ребенок! – крикнул Бибул обиженно.

– Согласен, ты не ребенок, – сказал Пантера, – ты еще просто молокосос. Жалко, что мы не захватили с собой молока для тебя, – Пантера откровенно развлекался, – к сожалению, так и быть, придется тебе налить вина в свою чашу, как и всем.

Послышалось только шумное дыхание Бибула.

– Ты не понял? – удивился Пантера. – Я сказал налить вина, а повторять дважды я очень не люблю.

Бибул наклонил кувшин дрожащей рукой, проливая вино мимо чаш.

– Э! – сказал досадливо Пантера, перехватывая кувшин. – Наш мальчик, кажется, уже пьян, хоть он и Бибул⁹.

– Я не пьян, – возразил Бибул.

Нижняя губа его еще больше вздулась.

– Вот так, Титус, – вздохнул Пантера, подмигивая Титу, – ну и пополнение мы получили! Нынешняя молодежь, оказывается, вовсе не умеет пить, а мечтает о гладиаторских боях.

– Надо сначала стать мужчиной, – согласился Тит.

– Ну, об этом мы вообще промолчим! – Пантера снова подмигнул Титу. – Знаешь ли ты, друг мой Титус, что свежеиспеченный новобранец нашего прославленного… гм, Второго легиона мечтает об арене цирка, притом до колик боясь женской юбки!

– Я не боюсь юбки! – крикнул Бибул, покраснев. – Ни юбки, ни рубахи.

– Откуда ты знаешь, Пантера? – удивился Тит.

– Ну, конечно, – Пантера наслаждался замешательством Бибула. – Юбки ты не боишься… Ты боишься той, на ком эта юбка.

– Никого я не боюсь! – снова крикнул Бибул. – Ни светловолосых, ни темноволосых, ни рыжих! – он посмотрел на ласково кивающего ему Пантеру и добавил: – Ни белокожих римлянок, ни загорелых иудеянок, ни смуглых савеянок.

– Запомни, Титус, – Пантера, казалось, не слышал, что сказал Тит, – запомни и расскажи своим внукам, что ты видел единственного девственника во всей славной римской армии, и где? Где, я спрашиваю тебя? В славном… гм, Втором легионе! Среди Пчелок¹⁰, представляешь? Жу-жу-жу!

Он замахал руками, изображая пчелу, и рассмеялся.

– Значит, ему предстоит научиться не только пить вино, но и скакать верхом в постели, – сказал Тит.

– А не сводить ли нам нашего невинного барашка в Медждель? – оживился Пантера. – А что? Отличная мысль! Там, по рассказам, живет одна очень горячая лошадка по имени Лия, которая не видит разницы между обрезанными рыбаками и необрезанными солдатами, потому что ассарии и у тех, и у других одинаковые. Она мигом обучит его верховой езде! А еще, говорят, дочка у нее – красавица! Имя, правда, забыл…

– Нет! – крикнул Бибул, отворачиваясь. – Отстаньте от меня. Жеребцы!

– Погоди, погоди, – сказал Пантера, и желтые его глаза сузились.

Что-то у него бегают глаза.

– Наверное, мне послышалось, – продолжал Пантера. – А ну-ка посмотри на меня! Я сказал: смотреть на меня! – у Пантеры зазвучали металлические командирские нотки в голосе, так что Бибул испуганно стал подниматься с камня, на котором сидел. – Не отворачиваться! А теперь быстро, Бибул, и главное, откровенно. Кто тебе сказал про смуглую савеянку?

Что со мной?

Ничего. Я стал другой после Германии. После Эврисака.

Молчание плодит Эврисаков. Довольно. Я больше не буду молчать.

– Опять ты за свое, Пантера? – сказал Бибул. – Сколько можно? Провались ты со своей савеянкой! О ней все Пчелки знают!

– Я тебя давно предупреждал, сынок, – сказал Пантера, улыбаясь, – согласен, ведь предупреждал?

Бибул поднялся и нетвердой походкой пошел за скалу. Его вырвало.

– Савеянка? – удивился Тит. – Откуда?

– Э, весь легион знает, кроме тебя? – Пантера отшвырнул в сторону камешек. – Простая ты душа, Тит, за это тебя и люблю.

– А что лезть? – прогудел Тит. – Надо – скажешь…

– Да здесь же, рядом! – махнул рукой Пантера. – С этой скалы на западе видна гора. Вот за этой горой находится… о Бахус, вечно я путаю эти дурацкие названия… Разина? Зарина? Может быть, покажу как-нибудь. Ты хороший мальчик, ты не Бибул.

– Неважно, – сказал Тит. – Послушай, Пантера… Это…

Пантера ждал, хищно насторожившись.

Тит решился.

– Уголек?

– О боги, про это тоже весь легион жужжит?!

– Нет, – смутился Тит, – просто ты во сне часто повторяешь: уголек, уголек…

– Хватит! – зарычал Пантера.

Бибул вернулся и со стоном повалился на песок.

– Ты вовремя вспомнил о Бахусе, – невозмутимо сказал Тит.

Пантера помедлил, потом глянул на Тита и положил руку ему на плечо.

– Отличная мысль. Эй, девственник! Ты с нами?

Бибул не ответил.

– Барашек готов! – рассмеялся Пантера. – Ну что, Титус, давай выпьем, а потом искупаемся. Это место уж очень напоминает мне родную Кампанью.

– Идет, – согласился Тит, принимая от Пантеры чашу, – а то солнце что-то стало сильно припекать.

– Смена дозорных вечером, – сказал Пантера, – и нам с тобой полагается в это самое время пылить, спотыкаясь о камни, по дороге в эту… Юпитер и курица! В эту Низару. Ну что ты будешь делать с этими названиями… А мы, как видишь, преспокойно греемся на солнышке и потягиваем винишко… Времени у нас достаточно и искупаться, и допить вино, и составить компанию этому сосунку насчет поспать. А к вечеру, свежие и полные сил, мы вернемся к нашему любимому Луциусу Нигру сменять дозор и… Нет, я его все-таки обыграю в кости сегодня вечером!

– Гениальный план, – сказал Тит, – ты просто стратег, Пантера. За тебя!

– За друзей! – откликнулся Пантера, поднимая чашу.

Они выпили и, отцепив мечи, принялись раздеваться. Гигант Тит обнажился первым, и Пантера невольно замедлил движения, бросая ревнивые взгляды на перекатывающиеся под кожей бывшего гладиатора бугры мышц. Наконец и он стянул с себя тунику, отшвырнул ее в сторону и пошел следом за Титом к воде. Тит не раздумывая бросился в воду, произведя неимоверный грохот и подняв водопад брызг, а затем мощными размашистыми гребками поплыл вперед. Отплыв от берега на четверть стадия, он развернулся и крикнул Пантере:

– Эй! В вашей Кампаньи умеют вот так?

– Сейчас ты увидишь, как умеет Пантера, – сказал вполголоса Пантера.

Он стремительно и бесшумно скользнул в воду, как меч в мешок с хлопком, и надолго скрылся под водой. Тит закружился на месте, высматривая его, а потом неожиданно ушел с головой в воду, показался снова, издал дикий вопль и снова исчез. Потом он вынырнул, словно пробка, и заработал руками, поднимая вокруг себя волны и пену. Рядом с ним на поверхности воды показалась голова Пантеры.

– Ну что, Титус, – сказал Пантера, отфыркиваясь, – а в вашей Фракии так умеют?

Несколько мгновений бывший гладиатор смотрел на Пантеру, ничего не понимая, потом расхохотался.

Приятели повернули к берегу. Тит мощными гребками опередил Пантеру и первым выбрался на берег.

– Как видишь, во Фракии тоже кое-что умеют, – довольно пробасил он, идя к скале и оглядываясь на Пантеру.

Пантера с блаженным стоном опустился на песок. Тит нашел удобный для сиденья камень, прогретый солнцем, наклонился и взял в охапку отброшенную при раздевании тунику Пантеры, чтобы отложить ее в сторону и сесть. Что-то металлическое выскользнуло из туники и лязгнуло о камень.

– Что это, о боги? – удивился Тит, взяв в руку массивный серебряный крест, увенчанный странным кольцом. – Ну и чудеса…

– Дай мне, – Пантера взял крест и повертел в руках, любуясь. – Занятная штучка, верно? Ты помнишь, Титус, я тебе рассказывал про Сепфорис?

– Да, – кивнул гигант, – ты говорил, что здесь тоже была небольшая заварушка.

– Верно, если можно назвать заварушкой три тысячи крестов с распятыми… Ну, вот. После Сепфориса нас маршем перевели сюда и поставили здесь гарнизоном. Так вот, я и нашел этот крест во время того марша.

– Шутишь! Где?

– Как раз у подножия горы, в окрестностях того самого… той самой… Рази… Зина… Убей меня, Тит! Никак не запомню… Этой Зираны.

– Странно, – покачал головой Тит, – он совсем не похож на иудейского бога.

– Ха! – сказал Пантера. – Насмешил. Они поклоняются одному плешивому старичку со скверным характером, который уже мало что может сам по причине дряхлости, но грозится прислать сюда своего божественного сына для наведения порядка. Они ждут его с основания Вечного города, если не раньше!

– Сына? – переспросил Тит, разливая вино по чашам.

– Подумай сам, – осклабился Пантера, – как старикашке родить наследника? Никак, если только какой-нибудь шустрый дух не поможет, – Пантера замахал руками, изображая духа.

Приятели дружно засмеялись.

– За шустрого духа! – пробасил Тит.

Они выпили.

– Так что эта штучка не отсюда, – продолжал Пантера, разглядывая крест.

– Не поймешь, что с ним делать, – сказал Тит.

– Да, только голову поломать, – согласился Пантера.

– Из серебра?

– Дело не в серебре, Титус, а в том, что этот крест стал моим талисманом.

– Каким образом?

– А вот каким, – Пантера снова наполнил чаши. – Ты помнишь бой с германцами? Ну, тот, решающий?

– Помню, – Тит ухмыльнулся, – они кишели, как краснобородки на нересте.

– Верно. Так вот, попав в Германию, я вначале повесил этот крест на грудь и в первой же стычке, там еще, на рубке леса, поймал стрелу – точнехонько в крест! А что такое германская стрела, ты прекрасно знаешь. Подумай, дружище, сидел бы я сейчас рядом с тобой, если бы эта стрела не попала в крест?

– Не знаю, что и сказать, – развел руками Тит.

– Я тоже так, как ты сейчас, развел руками, – ухмыльнулся Пантера, – а потом забыл про этот случай. Время идет…

– Что-то не то, – нахмурился Тит. – Я помню, ты, когда пошел на медведя, разделся, и креста на тебе никакого не было.

– Тьфу! – плюнул Пантера. – Ты дашь мне хоть слово сказать?

– Я налью, – сказал Тит.

– Ну, вот. Я и говорю… Надоело мне таскать эту тяжесть на шее, и я приспособил крест к поясу, у живота. И что ты думаешь? – Пантера замолчал выжидающе.

– Что? – простодушный Тит от любопытства даже подался вперед.

– В том бою я получаю стрелу в живот! – возгласил Пантера и похлопал себя для убедительности по животу. – Под щит! В кольчуге – дыра, туника – в клочья, стрела отлетает от меня кувырком на двадцать шагов, а я – вот, сижу с тобой, винишко попиваю.

– Да, – покрутил головой Тит, – тут хочешь, не хочешь, а поверишь.

– Вот я и поверил! – кивнул Пантера. – Не знаю, в какой земле сотворен этот чудный крестик с колечком сверху, но он действует, Титус! Действует! И мне наплевать, как он называется и какого бога изображает. Крест действует – значит, я буду верить в крест.

– Ну что ж, – Тит поднял свою чашу, – тогда за крест!

– За крест.

Приятели снова выпили.

– Ну что, разморило?

– Жарко, – вздохнул Тит.

– Ладно, фракиец. Видишь вон ту скалу в воде, в двух стадиях отсюда? Ты плывешь, а я ныряю. Кто быстрее туда и обратно?

– Ну, – начал Тит, поднимаясь с камня, – как бы тебе сказать…

– Шевелись, деревня! – Пантера грузно поднялся, отряхивая с себя песок. – Ставлю кувшин этого псевдосирийского пойла! Раз… Два… Три!

Приятели с воплями и смехом побежали в воду.

А затем на камень, где только что сидел бывший гладиатор, с вершины скалы посыпалась тонкая струйка песка, за ней прокатились несколько камешков. Один из них попал в мелодичный бок кувшина и отскочил в сторону, задев по носу Бибула. Тот что-то пробормотал и повернулся на другой бок.

На вершине скалы показалась голова Ииссаха. Он подполз к щербатому краю скалы и осторожно заглянул вниз. Глаза его быстро выхватили спящего Бибула, разбросанную одежду и загорелись при виде мечей. Он перевел взгляд вдаль и увидел далеко от берега плывущего к скале Тита.

Меч! Римский меч!

Ииссах ящерицей прополз по краю скалы и скользнул вниз. Миг – и он оказался возле разбросанной амуниции, нагнулся, протянул руку к тяжелому нагретому солнцем мечу в ножнах и замер.

Крест.

Он вздрогнул от неожиданности.

Тот самый?!

Ииссах взял крест в руки. Пальцы помнили это ощущение спокойной, высокомерной тяжести уверенного в себе металла.

Он!

Римский меч был забыт. Ииссах, торопливо оглянувшись, пригнулся и снова ящерицей скользнул по скале. Через несколько мгновений он уже нырял под ветки кустарника, затем выбрался на дорогу и помчался, не оглядываясь, по дороге.

– Ух, хорошо! – Пантера выбрался на песок и отряхнулся по-собачьи.

Следом, шумно отдуваясь, вышел Тит.

– Ну, приятель, и шуточки же у тебя, – пробасил он.

– Не грусти, фракийский медведь! – Пантера дружески потрепал приятеля по плечу. – Кто победил?

– Ладно, ладно…

– Нет, ты скажи, кто победил? – Пантера подошел вплотную к гиганту. – Отвечай!

– Ты победил, ты, – проворчал Тит, не выдержав взгляда хищных желтых глаз.

Он повернулся и пошел по песку мимо разбросанных по берегу валунов, покачивая шишковатой головой. Потом остановился, осененный внезапной идеей.

– Ты победил, Пантера, но я возьму реванш! – пробасил он, подходя к ребристому каменному обломку. – Плаваешь ты хорошо, не спорю, я же покажу тебе кое-что другое.

Он обхватил обломок мощными руками атлета, оторвал его от земли и, шагнув вперед, с силой толкнул. Глухо отозвался песок, приняв на себя удар. Тит удовлетворенно потер бугры мышц на руках и добродушно улыбнулся Пантере.

– Вот так, дружище, – сказал он.

Пантера посмотрел на камень, потом на Тита и кивнул.

– Да, – сказал он, – так оно и есть. О чем говорить?

Потом он вдруг оказался у камня, словно и не совершал шагов, а исчез в одном месте и тут же оказался в другом. Он положил ладонь на обломок, помедлил немного и с кошачьей грацией обхватил его руками. Ноздри его расширились, а глаза – глаза немного смутили Тита, потому что это были уже не глаза человека, а раскаленные угли. А потом обломок оторвался от земли. Улыбка медленно сползла с лица Тита, когда Пантера сделал шаг. Его повело в сторону, но он устоял, его повело в другую сторону, но он снова устоял и затем сделал подряд несколько шагов, вошел по щиколотки в воду и швырнул обломок, взметнув во все стороны воду. Брызги окатили Тита, но он ошеломленно молчал, не пошевелившись. Пантера повернулся к Титу.

– Вот так, Титус, – сказал он сдавленным голосом.

Он нетвердой походкой вконец ослабевшего человека пошел к своей одежде и опустился на песок. Тит сел рядом.

– Пантера, ты велик, – сказал он с чувством.

Пантера закашлялся вместо ответа и сплюнул кровавый сгусток.

– Скажи мне на милость, – продолжал Тит, по-детски прижав руки к груди, – зачем тебе надо во всем быть первым?

Пантера наполнил чаши, подал Титу, взял свою.

– Не знаю, – сказал он, – пей.

– За тебя, Пантера!

– Salve!

Друзья выпили.

– Слушай, Пантера, – начал Тит и замолчал.

– Ну?

– Брат?

Пантера рассмеялся.

– Брат.

Две могучие ладони сомкнулись в пожатии.

– Тогда скажи, как брату, – сказал Тит. – Что у тебя с этим Бибулом?

Пантера не ответил.

– Не нравится он мне что-то, – продолжал Тит. – Пить не умеет, говорить не умеет… А ты с ним нянчишься, как…

Тит неопределенно пошевелил пальцами и замолчал.

– Он должен быть мне благодарен, – сказал Пантера, – ведь это благодаря мне он не попал в Германию.

– Слушай, хватит говорить загадками!

– Верно, хватит, – Пантера резким, сильным движением налил вина, взял чашу.

– Ешь, Титус, добро пропадает, – Пантера протянул Титу кусок жареного мяса.

– Да ну его! – Тит зевнул. – Жарко, разморило на солнце.

– Тогда пей, если не хочешь есть! – засмеялся Пантера, снова наполняя чаши.

– Salve!

Они снова выпили.

– И красноречия в тебе в избытке, – продолжал Тит, покачивая массивной головой, – тебе бы перед когортами выступать с напутственным словом перед боем!

– Вспомнил Германика?

– Да, вот это был голос… До сих пор озноб по спине.

Пантера в это время с хрустом разгрызал хрящи жилистого куска мяса. Покончив с ним, он протянул руку за вторым куском.

– А что бы ты сказал, Титус, – сказал он, улыбаясь и энергично работая челюстями, – если бы узнал, что у меня был свой ритор? Представляешь, у меня, Пантеры, – свой ритор?

– Как это? – удивился простодушный Тит.

– Вот так, – Пантера взялся за третий кусок.

– Я же про тебя ничего не знаю, – сказал Тит, – рассказал бы, что ли… Мы же с тобой – единственные друзья.

– Славный, добрый Титус. Давай еще выпьем.

– Расскажи, Пантера. Мы здесь с тобой одни. Бибул дрыхнет, ничего не слышит.

– Да, славный Бибул, добрый Бибул. Выпьем, дружище!

– Я выпью, выпью, а ты рассказывай.

Вместо ответа Пантера поднялся, ушел за скалу. Титу было слышно, как тот справляет малую нужду. Потом Пантера походил по берегу, бесцельно бросая в воду камешки, вернулся обратно, сел, привалившись спиной к валуну, и поднял потемневшие глаза к небу.

Рассказ Пантеры.

Мой отец был богатым торговцем кожей. Я думаю, он сколотил состояние на поставках божественному Цезарю – армии нужны были щиты и доспехи, причем во все больших количествах. Так что к концу галльских походов имя Гая Луция Лупина кое-что значило не только у нас, в Кампаньи, но и в самом Риме.

(– Так ты, стало быть, не Пантера, а Волчонок¹¹, – хохотнул Тит, устраиваясь поудобнее.

Пантера не ответил, по-прежнему глядя в небо, словно не услышав друга.)

Мать моя – парфянка. Она была привезена на рынок в числе прочих рабов, где ее и выкупил Гай Лупин.

(– Ну вот, – снова не удержался Тит, – все время смеешься надо мной, фракийцем, а сам – сын парфянки.

– Ромула вскормила волчица, – медленно произнес Пантера, – Ромул основал Рим, а Рим вскормил меня. Я – сын Рима, фракиец!

Глаза его снова полыхнули, и Тит прикусил язык, давая себе слово больше не перебивать Пантеру.)

Звали ее Амеллиной. Говорят, она была красавицей. Я этому склонен верить, потому что Гай Лупин влюбился в нее, а он уж разбирался в женщинах, старый сластолюбец! Он даже сделал Амеллину вольноотпущенницей, а когда появился на свет я, объявил ее своей супругой, а меня – своим наследником.

Ты будешь долго смеяться, Тит, но Амеллина хотела дать мне всестороннее образование. Может быть, она втайне видела меня, сына безвестной рабыни, знаменитым ученым? Какие только учителя не были приставлены ко мне! Что мне они только не вещали с важным видом! Могло ли тебе когда-нибудь прийти в голову, голову воина и гладиатора, что… дай вспомнить… да! Что линия – это длина без ширины, и если ее расположить так, чтобы она упиралась в твой глаз, она обратится в точку. Не смейся и не щупай свои поросячьи глаза. Я мог бы много тебе такого же понаплести, да ну его к Манам! Salve!

Одно время Амеллина даже видела меня в своих мечтах жрецом, представляешь? До сих пор с трудом переношу визг жертвенных животных. От участи жреца я избавился быстро. Но Амеллина никак не хотела расстаться с мечтами о моем великом будущем, и напоследок сходила к нашим знаменитым сивиллам. Как, ты этого не знаешь? Одно слово – варвар, хоть и друг. Почему все знатные римляне имеют виллы у нас в Кампаньи? Почему хотя бы раз в год кто-нибудь из родни Божественного да посетит Кампанью? Да потому что у нас находится священный источник, при котором в незапамятные времена воздвигнут храм с обитающими в нем прорицательницами. Короче, я прибыл туда вместе с матерью, но в последний момент сбежал, пока они занимались несчастным барашком. Я ждал ее, бродя по холмам вокруг храма и чихая и кашляя от отвратительного запаха этого священного источника. Ха! Если весь Рим справит в него нужду, вони и то будет поменьше.

Мать вышла, бледная и напуганная. Она молчала всю обратную дорогу. Что ей наговорила безумная хозяйка вонючего ручья, я узнал нескоро. Ага, тебе интересно, фракийское чудо? Наполни чаши и наберись терпения.

Кончилось счастливое время быстро, как и положено счастью. Лупин со временем охладел к Амеллине, у него появилась рыжая пышногрудая девица из добропорядочной римской семьи, Аспазия, и дело у них быстро наладилось, только вот мать моя была помехой и живым укором ему. Когда Аспазия появилась в доме, мы с матерью перебрались в пристройку для прислуги. А когда мне было пятнадцать лет, Аспазия родила, и Лупин на радостях переписал завещание, объявив новорожденного своим законным наследником. Это было не совсем чтобы законно, потому что мать к тому времени, помимо меня, родила от Лупина еще двух девочек, моих младших сестер, но кто будет прислушиваться к доводам матери троих детей, если она – бывшая рабыня, недавняя вольноотпущенница и парфянка к тому же¹²? Сама же она была слишком горда, чтобы о чем-то просить судейских крючкотворов. Ладно, пошли дальше, тем более, что дальше пойдет веселее. У меня уже зачесались кулаки. Salve!