Будет страшно. Колыбельная для монстра

© Анна Пронина

© ООО «Вимбо»

* * *

Книга 1. «Она»

Согласно общей теории относительности Эйнштейна, каждый, кто окажется достаточно глуп, чтобы угодить в черную дыру, останется там навсегда.

С. Хоккинг «Теория всего»

Глава 1

Сон второй

Пахло сыростью.

Гоша стоял в густом сером тумане и не понимал, что делать. Можно было вытянуть руку и наблюдать, как кончики пальцев исчезают из виду прямо у тебя на глазах, но… Что потом? Не будешь же стоять так вечно. Надо куда-то идти, наверное. А куда? Если ты не знаешь, откуда пришел, как понять, в какую сторону двигаться дальше?

Едва слышно откуда-то доносился скрипучий хрипловатый старушечий голос, напевающий колыбельную:

 
Баю-бай, люли́-люли́,
Этой ночью ты помри,
Завтра снег да мороз
Мы снесем на погост,
Мы поплачем да повоем
И в могилку зароем…
 

«Странная колыбельная, страшная…» – подумал Гоша.

А потом вспомнил свою бабушку… В детстве он часто ездил с ней на дачу.

От городка, в котором она жила, до СНТ три раза в день ходила электричка. Точнее, три раза в одну сторону и три раза в обратную: утром, в обед и поздно ночью.

Домика у них на участке в первые годы не было, только огород и сарай для инструментов. Который час – узнавали по радио.

Как-то раз приемник сломался, и бабушка пропустила время, когда нужно было возвращаться на станцию к обеденной электричке. Решили остаться до полуночи – тогда шла последняя.

Вышли с участка заблаговременно, едва начало темнеть. До железной дороги – километра три. Почти весь путь лежит через старое болото, в котором много лет назад утопла какая-то деревушка. В сухое лето, когда уровень воды спадал, а трава вырастала не такой густой и высокой, из топи даже показывались остатки старых печных труб. Но это лето было не такое. Вода стояла высоко, шаг за грунтовку – и сгинешь в топях.

То и дело под ногами сновали гадюки. Гоша их не боялся, знал от бабки, что надо обойти змею подальше, и она не тронет. Однако он еще никогда не ходил через болото ночью.

Едва они вышли из СНТ, бабушку и его медленно оплели, окутали щупальца серого вязкого тумана, которые вытянулись из болота, словно лапы голодного призрачного спрута. Мгновенно стало холодно, хотя еще минуту назад ночь казалась ласковой и теплой; по телу побежали предательские мурашки – то ли от страха, то ли от влажности, сразу и не разберешь.

Где-то в небе, невидимая им, светила полная луна. Именно она и делала туман осязаемым, светящимся и немного живым.

Шли медленно, внимательно глядя под ноги, чтобы не сбиться с дороги; потной липкой рукой Гоша крепко сжимал сухую и твердую бабушкину ладонь.

Где-то слева тяжело, утробно заухал филин, в кустах у дороги зашуршал неведомый зверь, шелохнулся мелкий камешек у самых ног. Гоша прислушался: жизнь кипела вокруг них, а увидеть ее было нельзя. Даже бабушкина макушка была едва различима с высоты его детского роста.

«А вдруг там уже и не бабушка вовсе?» – поразила его страшная нелепая мысль, и мальчик застыл, не в силах пошевелиться от ужаса, напавшего на него в одну секунду.

– Ну, чего встал? – окликнула его бабуля и низко наклонилась: – Нам останавливаться нельзя, не дай бог на последнюю электричку опоздаем!

Гоша обхватил бабушкину шею руками. Как ей сказать, что ему привиделось, что родная бабуля и не бабулей стала вовсе?

– Баба, я устал, понеси меня, пожалуйста! – попросил он. И бабушка со вздохом подняла его и посадила на закорки.

Сразу стало тепло и не страшно. Бабушка, вот она, родная, щеку греет ее большое мягкое ухо. Руки мальчика обвивают шею и плечи пожилой женщины, а ее руки – большие и сильные, держат его маленькие ножки под коленками: «чтобы не съехал с бабкиного горба». Так дошли до станции, успели на электричку. А дома страшный морок развеяло теплое молоко с печеньем и уютное одеяло. Но сейчас нельзя позвать бабу и попроситься к ней «на горб». Баба сама уже стала туманом, призраком, воспоминанием.

Баю-бай, люли́-люли́…

Что же делать?

Гоша еще раз согнул и разогнул пальцы на вытянутой руке. Туман не пошевелился.

Вокруг стояла абсолютная тишина, не то что в ту далекую ночь.

Дорога под ногами была какой-то невнятной, неразличимой, даже не ясно толком, грунтовка это или асфальт.

Куда идти? И стоит ли идти? Может быть, просто постоять и подождать, пока туман рассеется? Но сколько ждать?

И тут Гоша понял, что не может вспомнить, как давно он завяз в этом влажном холодном мороке, как он здесь оказался. Откуда он шел и куда? Какова была цель его путешествия?

Он попытался еще раз внимательно осмотреться, но серый туман был все так же непроницаем и вязок.

Гоша опустился на четвереньки и попробовал ползти в произвольном направлении. Дорога не кончалась и рельеф ее не менялся. Тогда он пополз вбок, но и в этот раз ничего не изменилось. Пополз в противоположную сторону. Ничего. Как будто он на ровном гладком плато, бесконечно продолжающемся во все стороны от него.

Но ведь так не бывает. Если туман, значит, где-то рядом вода? Гоша сел на землю и прислушался снова.

Какое-то время ему казалось, что заложило уши. Но минут через пятнадцать (или через час, тут не поймешь), он начал различать какие-то невнятные звуки. Слушал, слушал… Кажется, крылья хлопают. Будто большая птица летит где-то в темноте. Нет, не птица – птицы. Их много. Улетели…

Гоша прислушался еще раз. Зажмурился, впился всем своим существом в тишину тумана.

И вот, кажется… тихое журчание.

Руками оттопырил ушные раковины – не помогло. Повертел головой, чтобы понять, с какой стороны идет звук. Бесполезно… Может быть, он сам себе его придумал?

Показалось, кто-то тихо-тихо позвал его по имени: «Гоша! Гоша!» И голос такой нежный, как будто это она… Танечка… Но Гоша уже не верил себе. Морок, все это какой-то страшный морок…

Внезапно мелкая дрожь проползла по спине. Необъяснимый холод коснулся кончиков пальцев на ногах, словно Гоша был не в кедах, а босиком, от ступней прострелил куда-то в грудь, в сердце. Коротко стриженые волосы на голове зашевелились сами собой.

Жуть, всепоглощающая животная жуть охватила все его существо. Не в силах контролировать себя, Гоша вскочил на ноги и побежал.

Он закрыл глаза, все равно от них не было толку, вытянул вперед руки, кричал, отталкивался от земли ногами и бежал. Но дорога не кончалась. И когда он время от времени приоткрывал один или даже оба глаза, ничего не менялось – серый туман был повсюду. Он наполнял не только пространство вокруг, но и всего Гошу, его легкие, сердце, мысли, ноги, руки и живот.

Гоша чувствовал, что туман растворяет его в себе, становится им. И кричал, кричал все сильнее и отчаяннее! Но вскоре и он сам, и крик его превратился в туман и стих навсегда.

В этот момент Гоша наконец проснулся.

От открыл глаза и почувствовал, что щека его лежит на холодной липкой подушке, которую залили его собственные слюна и пот.

На окне от сквозняка трепыхалась белая занавеска. Короткая весенняя ночь уже почти растаяла, не в силах сопротивляться раннему рассвету.

Чтобы прийти в себя после кошмара, Гоша, сгорбившись словно старик, прошлепал босыми ногами в ванну, включил воду и долго стоял, опершись на стену, под теплыми струями. Время от времени он беззвучно сотрясался, подавляя рыдания.

Незачем плакать. Незачем будить мать своими рыданиями. Да и чем она ему поможет, если услышит? Она его и в десять лет не особенно-то могла утешить после ночных кошмаров… а тут… не рассказывать же ей про Таньку, в самом деле?

* * *

В 6 утра в городе N уже светает. Синий полумрак разрезает свет редких желтых фонарей. Старые дома послевоенной постройки расчерчены трещинами; то тут, то там подмигивают окошки – большинство мужчин с улицы Кирова работают в Депо, им уже пора на смену Сутулыми силуэтами они выходят из теплых квартир в холод весеннего утра, быстрым шагом, сверкая огоньками сигарет и здороваясь друг с другом на ходу, спешат вниз по склону Гоша поежился. Куртка на нем тонкая, не по сезону. Но так хочется, чтобы скорее настал теплый май, нет сил уже ходить в зимних пуховиках-сугробах.

Ладно, пора. «Быстрее побежишь – быстрее согреешься!» – говорит он сам себе и срывается с места. Сначала в пекарню, там как раз к этому времени должны быть готовы первые пирожные. Ага, и сладкий аромат уже разносится.

Гоша вбегает в маленькое одноэтажное кирпичное здание, пропитывается запахами свежей сдобы:

– Теть Маш, готово?

– Готово, Георгий! – огромная, пышная, как курник, тетя Маша выносит Гоше хрустящий пакет со сладостями. – Как ты просил, круассаны и булочка с корицей.

Булочка себе. Гоша торопливо запихивает ее в рот. Круассаны – ей, Таньке.

– Спасибо, теть Маш! – Гоша торопливо сует в кулак женщины несколько смятых купюр.

– Да на здоровье! Заходи еще!

– Ага!.. – Гоша уже бежит обратно на выход.

– Совсем чокнулся… – бурчит под нос тетя Маша, и добавляет вслед: – Познакомь хоть с ней как-нибудь!

Но вместо ответа за Гошей хлопает тяжелая входная дверь.

С пирожными под мышкой Гоша несется в другую сторону. Там через две улицы, за старой городской больницей, рядом с моргом – единственная цветочная база. Она тоже уже открылась. На базе можно взять свежие розы. В апреле они дорогие, а карманных денег у десятиклассника, конечно, немного. Но сегодня особый день, сегодня у Тани день рождения. Можно разориться разок. И Гоша покупает розы, бежит дальше.

Недалеко от школы, во дворе двухэтажного жилого дома, за сараями, у него назначена встреча с каким-то барыгой из интернета. Он обещал привезти золотой браслетик. Вот и подарок будет.

Получив коробку с украшением, Гоша смотрит на часы: почти семь. Через пятнадцать минут у Тани зазвонит будильник и можно будет вручить подарок. Но Гоша не может. Не может просто взять и позвонить в дверь ее квартиры, хотя и знает, где она живет.

Гоша заходит во двор Таниного дома, садится на лавочку. Вовремя. В знакомом окне на первом этаже за толстой деревянной рамой загорается свет. Проснулась, сейчас будет в школу собираться, наверное.

Гоша кладет заготовленные подарки рядом с собой на лавку. Он не боится, что Таня его заметит – солнце еще не пробралось в этот угол, его закрывает ствол старого тополя. Гоша закуривает, но вязнет в собственных страхах, и сигарета тлеет сама по себе, пока он просто смотрит на неподвижные шторы на девичьем окне.

Бычок обжигает пальцы, и Гоша приходит в себя. Ладно, была не была!..

Он закидывает букет и пакет с подарками на высокий подоконник. Подпрыгивает и стучит в стекло. А затем быстрее ветра убегает за угол дома.

Стоя там и пытаясь восстановить сбитое дыхание, Гоша слышит, как открывается окно.

Ну, стало быть, подарок вручен…

* * *

Несмотря на холодное утро, день выдался удивительно теплый, солнечный. На большой перемене весь класс вывалил на улицу подышать.

Таня сидит на бетонном фундаменте нового, так и не достроенного корпуса школы. Она в короткой юбке; болтает ногами в воздухе. Полупрозрачная белая блузка просвечивается на весеннем солнце. Неприлично пухлые ярко-красные губы расплываются в насмешливой улыбке, глаза смотрят вниз, в мобильник, наманикюренные пальчики что-то листают на экране.

– Застудишься, дура! Встань! – окрикнула ее одноклассница Светка, но Таня показала ей средний палец и снова уткнулась в свой смартфон.

На руке у Тани болтается золотой браслет.

– Ой, Танька, что это у тебя, обновка? – к девушке подлетает рыжая одноклассница, хватает ее за запястье. – Кто подарил? Никитос? Или этот… ТАЙНЫЙ ПОКЛОННИК!

Словосочетание «тайный поклонник» рыжая многозначительно выделяет голосом, и подруги заливаются смехом.

– Да, представляешь, сестра младшая зашла на мою страницу в соцсетях и поменяла дату рождения на свою. У нее сегодня ДР. А он… ну… ТАЙНЫЙ ПОКЛОННИК, видимо, решил, что ДР у меня. И оставил на подоконнике подарки.

– Ну вот, поклонник называется, а не знает, что у тебя день рождения летом!

Подруги смеялись, а Гоша, стоя чуть в стороне, сжимал кулаки в карманах. Он чувствовал себя полным идиотом: «Она же наверняка знает, что это я! Нафига она ржет и обсуждает это со всеми?! Блин. Эх, дебил я и есть дебил!»

Наконец рыжая отвалила, и Таня снова уткнулась в телефон. Похоже, все-таки решила поменять липовую дату ДР на настоящую.

– У подростков сейчас вся жизнь онлайн! – одноклассница Светка дернула Гошу за рукав, не замечая его настроения, и зашептала в самое ухо: – Я же тебе рассказывала, по книжке Глуховского даже кино сняли, «Текст», смотрел? Нет? Там, короче, один зэк несколько дней жил жизнью мента, потому что сумел его смартфон заполучить. Понял? И это еще телефон взрослого человека! А подростки вообще без тормозов, в сеть постят что ни попадя, можно всю подноготную узнать, если грамотно посерфить…

– Ты так говоришь, словно подростки – это кто-то, к кому ты сама не относишься, – заметил Гоша и неловко заерзал на старом деревянном полусгнившем «коне», оставшемся на спортплощадке еще со времен детства его родителей. Здесь, между лестницей и «бревном», Гоша со Светкой часто курили и обсуждали одноклассников.

– Конечно, я не отношу себя к подросткам! – фыркнула Светка. – У меня интеллект выше среднего! Как и у тебя, кстати! Поэтому мы с тобой и будем пугать всю эту шушеру! Вот будет смеху! – Светка хитро улыбнулась и почесала запястье. – Да они больше никогда не посмеют стебаться ни над тобой, ни надо мной!

– Во-первых, мне надо, чтобы меня не боялись, а уважали. В первую очередь Таня! А во-вторых, почему тебя-то бояться будут, они же тебя не увидят во время нашего представления?

– Да будут, будут уважать, не ссы. Колдунов и магов все всегда боялись и уважали! А меня будут уважать, потому что мы с тобой лучшие друзья! – девушка смерила Гошу озорным взглядом. – Я буду твоим пресс-секретарем и помощником. Если кто захочет обратиться – всё через меня! Договорились?

– Заметано. Но ты мне про Таню…

– Да помню я про твою Таню! – закатив глаза, перебила его Светка, – Ты лучше хештеги на объявлении о представлении в соцсетях проставь! А Таня…

– Я не понял, что Таня? – Гоша и Света не заметили, как сзади к ним подошел их одноклассник, Никита, первый красавчик в классе. – Что Таня, я спросил?! Что обсуждаем за спиной?

При его появлении Светка еще раз нервно почесала руку, а потом достала дезинфицирующие салфетки и несколько раз протерла поверхность перекладины на лестнице, на которую облокачивалась.

– Ник, да забей ты! – Таня слезла с бетонного возвышения и обняла широкоплечего парня за талию, по-хозяйски чмокнула в шею. – Гош, списать дашь на контрольной по алгебре? У нас с тобой, кажется, один вариант опять выпадает.

– Дам, – Гоша не отрываясь смотрел на Ника, а тот на Гошу. – Не у хахаля же твоего узколобого тебе списывать…

– Ты кого дауном назвал? – тут же взъерепенился парень. Но драке между красавчиком и ботаном не дал начаться прозвеневший школьный звонок.

* * *

Гошу били ногами.

К счастью, было довольно тепло, кроссовки врезались в ребра и бока чуть мягче, чем зимние ботинки, но на теле уже не было живого места. Болело все.

Он лежал на траве за школой, скрючившись, зажмурившись, подбирая колени к животу и закрывая голову руками и думал, что его вот-вот вырвет. Держался изо всех сил, сердце колотилось, как сумасшедшее, потел, но блевать перед этими недоумками не хотелось…

Кости ломило, опять ноги будут все синие, хотя под брюками будет, как всегда, не видно… Рукам тоже досталось, но главное, они не попали по голове. Скорее всего, потому что не очень-то и хотели. Им было важно унизить, но оставлять на его лице следы своего превосходства было не обязательно – это вызовет слишком много вопросов.

Гоша старался крепче сжать зубы и молчать, не выдавая свою боль и обиду даже писком. Мучителям его реакция не требовалась.

– Ну как? Мерзко? Больно? Тошнотворно? Плакать хочется?

Гоша вытер навернувшую слезу кулаком и исподлобья посмотрел на Свету, которая залезла на металлическую лестницу спортплощадки у школы.

– Светка, зачем ты меня накручиваешь? – сам Гоша сидел на траве возле нее и смотрел на подругу снизу вверх.

– Я хочу, чтобы ты знал, как мне было больно! Как мне было больно, когда он не только бросил меня, но и… И… НАПИСАЛ ЭТУ ГАДОСТЬ! Насколько это унизительно! Для мужчины сравнится с подобным чувством может только избиение! Поэтому я хочу, чтобы ты еще раз представил себе, как они тебя бьют!

– Свет…

– Нет! Не останавливай меня! Представляй! Я знаю, у тебя хорошее воображение! Давай, представляй дальше! Как они лупят по самым болезненным местам, как их ноги врезаются в твой живот, как перехватывает дыхание!

– Свет, хватит!

– Нет! Не хватит! Не хватит! Ты им списывать даешь до сих пор! А Никита, может, ее потом шпилит дома в теплой постельке и ржет над тобой. «Тайный поклонник»! «Дай списать»! Ты думаешь, никто не знает, что это ты ей на окно подарки подкладываешь? Да все знают! И смеются над тобой! Что, противно? Вот когда в следующий раз Танька у тебя списать попросит на контрольной, представь снова, как ее Никита тебя избивает до рвоты – и не давай! Никогда никому ничего не давай просто так.

– Ну Танька-то тут при чем?

– Она с ним! Они заодно! Они сладкая парочка. Ты не понимаешь? Ты же умный, Гоша!

Гоша зажал голову руками, Светка спустилась с лестницы и начала наматывать вокруг него круги, нервно расчесывая и без того красные руки. Внезапно она остановилась:

– Знаешь, почему я не люблю твою Таньку? Думаешь, из-за Никиты? Нет!

Гоша устало слушал.

– В начальных классах я училась в другой школе, ты знаешь. И была у нас самая красивая девочка – Таня. Нет, не эта, конечно, другая Таня. Совпадение такое. Так вот, ей пятерки ставили, потому что она красивая, а не потому что умная.

Светка задумалась, вспоминая, и опять достала из рюкзака свои любимые влажные салфетки, чтобы протереть что-нибудь рядом с собой.

– Но я не завидовала, нет. Я просто хотела дружить… а она…

– Что она?

– В общем, как-то раз у нее был ДР и она принесла в школу пригласительные открытки – типа дома вечеринку устраивает. Они были очень красивые, розовые, на шероховатой бумаге. Там была ее фотография, несколько слов о том, куда и во сколько приходить и пустое место, куда она сама вписывала имя приглашенного. Я такого никогда раньше не видела! Даже не представляю, где она раздобыла их. Уверена, ее родители заказывали эти приглашения в типографии специально… Где-нибудь в Москве или в Питере. Эти чертовы бумажки были самыми красивыми, что я видела в жизни… – Светка замолчала.

– И? – на самом деле Гоше уже не хотелось знать продолжение этой истории.

– И она попросила меня раздать их всему классу. А когда я отдала последний пригласительный, стало понятно, что для меня ничего не осталось. Понимаешь? Она попросила меня раздать пригласительные на свою вечеринку, а я приглашена не была.

Гоша молча смотрел на подругу, пытаясь угадать, какая его реакция на эти слова будет правильной для Светы.

– Они ржали надо мной всем классом в тот день.

– Слушай, Свет. Ну, ты же сама сказала, что это не наша Танька была. И потом, ты – и какие-то розовые бумажки? Да я никогда не поверю, что они для тебя так много значили…

– Гоша, ты не понимаешь? Ты – мой умный друг, серьезно не понимаешь? Дело не в бумажках, хотя, да, мне было восемь и они мне понравились! Дело в том, что эти придурки, всякие таньки и никиты, считают таких, как мы, лузерами, ботаниками, никем… а потом просят списать. Но разве они заслужили нашу милость? Наше снисхождение? Частичку наших знаний? Нет. Не заслужили. И если тебе в этой жизни от таких никит и тань досталось чуть меньше, чем мне, я хочу, чтобы ты снова закрыл глаза и представил, как они тебя избивают.

Гоша закрыл глаза, как она и велела, и белоснежные, выдраенные до блеска модные кроссовки снова застучали по его ногам, голове, рукам и печени. Невыносимо, словно девчонке, хотелось плакать. Но он терпел.