Такой девиз украшает аккаунт, а также знамена, герб – и что там еще приличествует любому порядочному сообществу? – Товарищества Добрых Некромантов kolobok-forever.livejournal.com.

Почему именно Колобок стал заглавным героем, идейным вдохновителем и добрым гением Сообщества, где воскрешают сказочных и других, приравненных к ним, литературных персонажей?

По двум причинам. Главным образом, из-за идеальной формы, глубокого содержания и веселого непринужденного нрава этого героя.

Ну и, что менее существенно, но тоже сыграло определенную роль, – из-за того, что идея создания такой площадки для совместных игр и забав в Живом Журнале пришла в голову автору этих строк во время написания многотомного приключенческого романа-эпопеи «Колобок в Новом Свете». Который был благополучно заброшен уже на четвертой главе, зато Сообщество состоялось, а это гораздо важнее.

Сообщество объединило десятки авторов, создавших за восемь лет сотни текстов. Разумеется, не только о Колобке, в чем быстро убедится читатель этого сборника, в который вошла лишь малая толика архивов Товарищества. Добрые некроманты охотно воскрешают к новой жизни и других персонажей, либо погибших когда-то по злому умыслу их создателей, либо почивших в результате естественных причин – от старости или забвения. Главное условие Сообщества – чтобы самим авторам новых версий судеб и похождений этих персонажей было искренне жаль – с детства и до слёз. А читателям чтобы было в результате интересно и, желательно, смешно.

В рамках интернет-сообщества такой результат, кажется, был благополучно достигнут. А если то же самое получится и в общении с новыми читателями, то будет, наверняка, и второй сборник историй, и третий…

Александр Чумовицкий

Eilin O’Connor

Как всё было на самом деле

– Масло забыла, – хмуро напомнил отчим.

Девочка покосилась на него, но промолчала. Она не забыла, а нарочно отставила в сторону, чтобы не растаяло раньше времени рядом с горячими пирожками.

Мать, вздыхая, наблюдала за ее сборами.

Волосы спрятать под шапочку, корзинку прикрыть…

– А, может, черт с ней? – не выдержал отчим. Девочка зло сверкнула глазами, но сдержалась. Бабушка говорит: не спорь с ним, делай молча.

Мать махнула рукой: ладно уж, пускай идет. Все равно, в последний раз.

Вещи давно были собраны, увязаны в тюки. Ружье отчима поблескивало в углу, начищенное перед продажей. Как он ни расписывал прелести их новой жизни, но в конце концов признал: одно в городе плохо – там не поохотишься.

Зато:

«Кабаки – не чета местному!»

«По праздникам уродов привозят на площадь. Жуткие – страсть! В вашей дыре таких и не встретишь».

«Улицы камнем выложены. Будешь по мостовым ходить, как королева! Не грязь месить сапогами, а в башмаках вышагивать».

Башмаками он ее и подкупил, подумала девочка. Бедная матушка…

Сама она носилась босиком по лесу до поздней осени. Бабушка ее приучила. Показала, какие опасности могут подстерегать на безобидной с виду тропинке. Варила для нее по весне густой сок травы костень, которая растет в непролазных чащах. Сок пах остро, как разрезанная луковица. В чане он густел, ворочался, исходил тяжелым паром. Когда на дне оставалось с пригоршню, бабушка, чуть остудив, намазывала им девочке ступни, и кожа грубела на глазах.

«Будешь чувствовать лес, дитя мое. Ты здесь не чужая. Не то что некоторые».

Бабушка не называла имен, но девочка знала, кого она имеет в виду.

«Опять от нее воняет, как от козла!», – кричал отчим, когда она возвращалась домой. Мать суетилась: тише-тише, дорогой, тише-тише. Старуха немного выжила из ума, ты же знаешь. Вот, присядь, выпей пива…

Отчим недовольно смолкал. Девочка ухмылялась про себя, с наслаждением вдыхая едкий запах травы. Жаль, к утру он выветривался.

Всякий раз, когда мать доставала из печи противень, отчим был тут как тут. «Не пускай ее! Нечего девчонке шляться в такую даль!»

Я тебе не пущу, мысленно огрызалась девочка.

Каждый пирожок отчим провожал таким взглядом, будто хоронил.

– Слабая она, старая, – оправдывалась мать.

– А зачем на отшибе поселилась? – шипел он. – Собаку не заводит, дверь не запирает – щеколда на веревке, это ж курам на смех! Любой зайти может!

– Не бывает здесь чужих, милый…

– С нами пускай живет, раз старая!

Девочка помнила, как сладко пел отчим, предлагая бабушке перебраться к ним. У него сразу и покупатель на дом нашелся, из его приятелей-охотников. И как вызверился, когда бабушка отказала наотрез.

С тех пор распускает гнусные слухи. Как выпьет в трактире, так начинает: мол, старуха совсем свихнулась: надеется, что к ней заглянет кто-нибудь из дровосеков, кто помоложе да посмазливее. Для того и оставляет дверь открытой.

Впервые услышав об этом, девочка пришла в ярость! Искусала бы паршивца, честное слово, да мать стало жалко.

Выйдя за порог, девочка задержала взгляд на острых пиках елей, воинственно торчащих над лесом. Деревья словно охраняли его. Волновались дубы, трава гнулась, серебрилась под ветром.

Неужели она видит это все в последний раз?

Девочка шла по тропинке, удерживая слезы. Мать обещала, что они будут время от времени возвращаться сюда из города. На два дня, а может, даже на три!

Она вытерла глаза тыльной стороной ладони.

Лес сочувственно шумел над ее головой: куда же ты, девочка моя? Отчего ты меня бросаешь? Я дарил тебе золотые лютики, крестил тебя в ледяной купели озера, баюкал скрипучими песнями сосен. Ты знаешь, как пахнет свежевыпавший снег, читаешь заячьи следы и с закрытыми глазами находишь дорогу домой. Ты никогда не боялась меня. Что станет с тобой в городе, где повсюду мертвый камень? Твое место – здесь.

«Матушка обещала возвращаться хоть иногда!»

«Ты же знаешь, этого не случится».

Девочка на миг остановилась, вдруг поняв, что будет делать. «Попрошу бабушку, чтобы разрешила мне остаться с ней!»

Но что та ответит?

В деревне все убеждены, что старуха любит внучку без памяти, но иногда в ее взгляде мелькает что-то странное… Она присматривается к внучке, словно к чужой, и не разговаривает с ней.

«Готовить умею, – мысленно перечисляла девочка. – В доме прибраться, дров принести, печь затопить – все могу. Постирать, подушки взбить, матрасы перетрясти… Все-все-все буду делать!»

Она ускорила шаг. Да, надо убедить бабушку! Только не ныть. Они поговорят как взрослые.

Бабушке наверняка тоже невесело оставаться одной!

Возле самой опушки ей показалось, что в кустах кто-то прячется. Ветка качнулась, и трава примята.

– Эй! Кто здесь?

Тишина.

У калитки обернулась. Нет, никого. Показалось…

Бабушка сидела в кресле. При виде внучки она отложила вязание, и грустная улыбка скользнула по ее губам.

Все мысли о «взрослом» разговоре вылетели из девочкиной головы. Она упала перед старухой на колени и горько зарыдала.

– Не нужно плакать, дитя мое. – Голос мягкий, но отчужденный. – Ты уезжаешь не навсегда.

– Б-бабушка… – девочка заикалась от рыданий. – Умоляю, разреши мне остаться!

– Что?

– Пожалуйста! Не прогоняй меня! Я научусь печь такие же пирожки, как мама! А сама ни одного не съем, богом клянусь, пусть у меня рука отвалится, если откушу хоть кусочек!

Ей послышалось, что бабушка назвала имя отчима.

– Она будет с ним счастлива! – всхлипнула девочка. – А я с ними – несчастна! Мое место здесь!

Она подняла заплаканное лицо к старухе.

Но что это? Бабушка улыбается? Смеется над ней, в такую минуту?!

– Не поеду! – выкрикнула девочка отчаянно. – Ни за что! Вы меня не заставите! В трактир наймусь, полы буду мыть… Я… Я…

Она уткнулась в подол и заревела. Кому она нужна в трактире!

Зашуршали юбки, скрипнуло кресло, и теплые руки с силой обняли ее.

– Чш-ш, дитя мое. Вытри слезы и посмотри на меня.

Бабушка встала. Девочка, шмыгая, следила за ней.

– Ты никогда не спрашивала меня про шапочку, – задумчиво сказала старуха.

– Я думала, это что-то вроде оберега. Ты ведь сама связала ее.

– Оберега? – Бабушка усмехнулась. – Пожалуй. Но отныне этот оберег тебе не понадобится.

Девочка недоуменно уставилась на нее.

– Настала пора мне кое-что тебе показать… – сказала старуха и выпрямилась во весь рост.

Лесоруб заметил девчонку еще на поляне. Еще бы не заметить, когда шапка видна издалека. Таскает ее круглый год, и зимой и летом. Говорят, всему виной чокнутая бабка. Пригрозила родной дочери, что лишит наследства, если малышка хоть раз окажется в лесу без этой красной штуковины на голове.

Он следил из-за кустов за девчонкой. Вылитая бабка в молодости! Родная дочь и та меньше похожа на старуху.

Ох и запах из корзины! Не то что живот, челюсть свело от голода, у него ведь с утра крошки во рту не было. А солнце клонится к закату. Если бы не боялся гнева старухи, отобрал бы корзинку у малютки – вот и ужин.

Он дождался, пока девчонка скроется в доме, и торопливо подбежал к окну, пригибаясь. Кажется, не заметили… Перегнуться через подоконник, схватить корзинку…

– Бабушка, почему у тебя такие большие глаза? – донесся до него писклявый голосок девчонки.

Большие, скажет тоже! Обычные старушечьи глазенки, узенькие, припухшие. Только цвет странный, желтоватый.

– Чтобы лучше видеть!

Услышав голос бабки, дровосек вздрогнул от неожиданности. Сиплый, страшный, как рычание.

– Бабушка, а почему у тебя такие большие уши?

– Чтобы лучше слышать, – так же хрипло ответили ей.

Дровосек осторожно заглянул в приоткрытое окно. От увиденного волосы на его голове встали дыбом. Матерь божья…

– Бабушка, а почему у тебя такие большие зубы?

Раздался глуховатый лающий смех, от которого дровосека бросило в ледяной пот. Святые угодники, спасите и сохраните!

– Да уж не для того, чтобы пирожки жевать!

Что-то ударилось об пол, послышался хруст, стон, и вдруг девочка завизжала – высоко, на одной ноте. Дровосек обхватил голову руками и съежился под окном. Бежать бы, но он не мог даже пошевелиться.

Визг оборвался. Его сменил хрип.

– Что… со мной… происходит… – девочка как будто выталкивала слова из глотки. Он не узнавал ее голос.

Снова крикнули – дико, нечеловечески – и наступила тишина. А потом что-то зашевелилось.

– Ахгрррр! – сказал один голос.

– Гррр-ар! – ответил второй.

Дверь распахнулась, и две фигуры появились на пороге. Желтые глаза уставились на него. Дровосек покачнулся и провалился в черноту.

Когда он открыл глаза, в синем небе над ним созревала луна. Было очень тихо. Дрожа и стуча зубами, дровосек поднялся, заглянул через окно и в свете луны разглядел на полу клочья серой шерсти.

На столике у окна стояла корзинка с пирожками. Дровосек икнул, попятился и кинулся прочь.

К полуночи он был совершенно пьян. Трактирщик только успевал подливать в его кружку. Вокруг собрался народ, одни кричали: «Брехня!», другие ругались: «А ну заткнитесь! Давай дальше!»

– А п-потом я вззз-зял топор и каааак рубану его! – Дровосек показал, как он рубанул волка. – Брюхо ему – хрясь! А оттуда бабка с внучкой!

– Живые?! – ахнул кто-то.

– А то!

– А шкуру-то с волка хоть снял?

– Да нн-ну ее! – махнул рукой дровосек. – Старый он б-был, п-п-п-плешивый!

В ночном лесу разгулялся ветер. С треском хлопнул незакрытый ставень, а в печной трубе свистнуло что-то лихо и весело.

– Она решила остаться у бабушки, – сказала женщина, испуганно прислушиваясь. – Я так и думала!

– Будешь навещать ее, – равнодушно ответил мужчина.

– Буду, – вздохнула она.

Ветер оборвал с деревьев отжившие листья и швырнул в озеро, поднял волну, разметал сухие ветки над медвежьей берлогой. Зверь выбрался наружу, доковылял до тропы и остановился, принюхиваясь.

Пахло знакомо. Он отлично помнил, что обладательницу этого запаха нужно обходить стороной. И медвежат учил: тронешь человеческого детеныша с красным лоскутом на голове – от тебя самого только лоскут останется, это каждый в лесу знает.

Медведь свернул с человеческой дороги и скрылся в чаще.

Мужчина и женщина в доме подтаскивали тюки к двери.

В трактире пили и гоготали. Дровосек храпел, уткнувшись в соседа.

Где-то вдалеке выли волки.

Две серые тени мчались через лес, по ночным холмам, под огромной луной – золотой, как кусок тающего масла.

Михаил Вайнштейн (Fryusha)

Колобок 1. Начало

Излепила бабуля его – и без рук, и без ног —

Ничего, это так – приключилась лихая эпоха.

Тридцать лет и три ночи лежал на печи Колобок

И учил свой урок – что такое отчаянно плохо.

Ходит нищий в село – и стучится в ворота клюка:

«Жду-пожду я куска, дожидаюсь хоть малого чуда».

И выносит бабуля ему на руках Колобка:

«Плесень там на боках – соскребёшь и валите отсюда».

Положил его нищий в котомку – суму по уму,

За околицу вышел – воткнул ему веточки-ноги:

Хоть пруток невелик – не велит он валяться в дому,

Хоть и хром батожок, а не хром – сапожок для дороги.

Нам катиться с тобой далеко-далеко-далеко,

Где калик перехожих никто никогда не обидит.

Вот из чащи выходит зверьё – и ему нелегко.

Вот безглазой посмотрим в глаза. А она и не видит.

Колобок 2. Зима

С крыши свисает сосуль бахрома,
в небе клубятся дымы —
самое время мести закрома
или занять у кумы.

Дед надевает большие пимы,
ходит курить на балкон,
где, согревая пространство зимы,
стынет его самогон.

Дед выпивает для пробы глоток
и, расслабляясь слегка:
– Вольному воля! Вали, Колобок,
да поминай мужика!..

След беглеца, различимый пока,
пересекает лыжню.
Не догоню я уже Колобка.
Деда ещё догоню.

Колобок 3

На память завязан вещей узелок,
Котомка надета на плечи.
Куда ты уходишь, дружок колобок?
Далече, далече, далече.

Здесь в дыме домашнем висят топоры,
Здесь в чаде теряемся – где мы?
А где-то катаются в масле сыры —
Эдемы, эдемы, эдемы.

Там сливки намазаны по облакам,
Там чаем заполнены трюмы,
А по кабакам раздают колобкам
Изюмы, изюмы, изюмы.

Я встану с утра, петуха разбужу
И сонную чмокну подругу.
И за колобком от себя ухожу —
По кругу, по кругу, по кругу.

Колобок 4

Бог лепит игрушку – комок глинозёма.
Вдохнул в него душу: катись, Колобок!
История кома из книжки знакома —
Чего он не дома, куда он утёк.

Вот это – Зайчиха, вот это – Волчица,
Вот это – Медведицы пышная стать.
А вот Колобок, что по улице мчится,
Как будто Лисицу желает застать:

– Горячей губою целую ресницы,
Когда я с тобою – не чувствую ног,
Играют гобои и музыка снится,
О боже, какой у тебя язычок!..

Колобок 5

Висит на заборе уже две недели —
Четыре недели! – бумажный листок:
Ужасное горе! Мучное изделье
От нас убежало, пропал Колобок!

Такой ароматный! Такое печенье!
Так много изюма! Так много желтка!
Верните обратно за вознагражденье,
Несите скорее домой колобка!

В сплошном перегаре ужасные хари
В каком-то кошмаре несут узелок.
Скорее развяжем – там бедный сухарик,
Усталый сухарик, родной Колобок.

Колобок 6

Мы в путь бросаемся сгоряча,
Из дома – и наутёк.
Дорогой жёлтого кирпича
Покатится Колобок.

Земля прекрасна – сойти с ума!
Блестящ окоём реки.
Таращатся вслед Колобку с холма
Забытые старики.

До сладкой дрожи красив атолл,
До боли красив коралл.
Как много всё же ты приобрёл!
Как много ты потерял.

О чём-то мы позабыли все,
Пока Колобок красив.
Присядь поближе к своей Лисе —
Напой ей смешной мотив.

Колобок 7

Стали в охотхозяйстве гадать – отчего в лесу зверей умаляется?

Послали разбираться самого опытного егеря – Петровича.

Вот Петрович заходит на опушку, а из тёмного леса навстречу ему толпой колобки выходят.

И, главное, кто в чём – хуже французов при зимнем отступлении.

На одном тулупчик заячий. На другом – горжетка из лисы. Ну, и так далее.

Вот в охотхозяйстве поволновались-поволновались, да и послали егеря Васильича.

Заходит Васильич на опушку, а встречь ему колобки толпой. Кто в чём.

А на последнем, самом мелком, нахлобучен треух Петровича.

Колобок 8

Колобок торопился по рыхлому грязному снегу – пока дед с бабкой не погнались – и с разгону не заметил, как тропинка за поворотом привела в Год Зайца. Дорогу заступили сразу двое – в бронежилетах, зимнем белом камуфляже, в ушастых шапках.

– Стой! Куда! Документы!

Врать надо, выкручиваться, сообразил Колобок, а то такие сожрут – не поперхнутся.

– День добрый, братцы!..

«Или это к кроликам надо обращаться „братцы“? Ну, всё равно, отступать уже некуда».

Колобок сделал глубокий вдох.

– Товарищи офицеры, я – местная Третья Голова, только документов у меня при себе нет: они у старших голов.

У зайцев слегка отпали челюсти.

– Какая ещё третья голова? Типичный колобок.

– Ну, внешность – да. Мало спортом занимаюсь, это верно. Нас у Змея-Горыныча три головы. Старшая, средняя, а я – младшенький. Вот недавно мы посоветовались и обженились, свадьбу все трое разом сыграли. Старший наш – на Василисе Премудрой, средний – на Елене Прекрасной, а я на Марьюшке Искуснице.

– А как же вы?.., – слегка окосели зайцы.

– Ну, понятное дело, по очереди. Двое спят по-честному, с сонным зельем, а у третьего – свадебная ночь. Только жёны-то братовьёв всё одно на меня запали: старшие-то головы старые да плешивые и в мужском деле почти что всем потенты, а я молодой да весёлый, много чего могу. Вот братовья сговорились, мне в бражку клофелинчику и подсыпали. А как я заснул, они мне голову и отрубили. Пропал бы я совсем, загинул бы, как пить дать, совсем бы загинул. Пропала моя буйная головушка. – Колобок натурально всхлипнул. – А только Василиска Премудрая с Ленкой и Машкой подговорились, братским головам колыбельные напели, а как они уснули – тут меня живой водой и реанимировали. Вот теперь в Склифосовского качусь, пока силы есть, да пока братья не проснулись. Ребята, вы меня на оперативной машине не подбросите, а?

Зайцы оторопели от такой наглости.

– Вишь, машину ему! А ну катись, пока голова цела, а то ведь мы и ускорение придать можем!..

Сопровождаемый гиканьем Колобок помчался по рыхлому грязному снегу дальше.

Зайцы остались за поворотом. Зато впереди под раскидистой елью замаячила серая фигура волка.

Опять врать придётся. Колобок вздохнул и выпятил вперёд тот бок, на котором родинки-изюминки образовывали что-то вроде татуировки. Главное – инициативу сразу в свои руки взять.

– Братан! Серый! Меня смотрящий послал узнать: ты ничего в общак сдать не забыл?..

Колобок 9

Бабка задним двором пошла к берегу. Даже издали было слышно, как она голосит:

«Не хочу больше быть народом, хочу быть представителем народа в думе!»

***

Дед опять наловил морской травы и накурился. Не обращая внимания на доносившиеся вопли, он стоял в углу и таращился в телевизор. Телевизор был древний, перестроечных времён, красивее всего на нём смотрелись кружевная салфетка и вазочка «Привет из Сочи!». Дед увлечённо прикладывал свой рейтинг к экрану – сверял с телевизионным.

***

Колобок тяжело вздохнул. Внутри у него ещё всё горело после разговора со стариками. Он медленно остывал. А с другой стороны, думал он, чего от них другого ждать и требовать – у них даже официально «возраст дожития». Куда им! То ли дело – мы, молодые: у нас всё впереди: здесь не устраивает – катись куда хочешь. Он осторожно выглянул из окна.

***

Под окном курочка Ряба яростно доклёвывала остатки предыдущего неосторожного Колобка. Вороватые воробьи, переговариваясь на своей фене, подскакивали и пританцовывали на почтительном расстоянии. Спугнутая на берегу бабкой, прилетела чайка и уселась на стрехе, завистливо посматривая на курицу. Нечего примеряться, бормотала курица, моя это крыша, я здесь хозяйка, ступай себе на свой занавес в МХАТ. А то я деду скажу, он тебя быстро из чаек выгонит. А я ему – яйцо, не простое, а нефтяное…

***

Да-а-а, думал Колобок, мимо курицы – это вам не мимо медведя… Хорошо бы летучий корабль. Сам, конечно, не построю, но, может, куплю. Корейский или голландский. Или сейчас все летучие корабли в Китае делают? Он обвёл взглядом своих изюминок избу: что ещё осталось на продажу?

***

Колобок радостно катился вперёд по тропинке, распевая во весь ванильный дух:

– Я от дедушки ушёл!

Я от бабушки ушёл!

Я от курицы ушёл!..

***

Курочка Ряба угощала слетевшую со стрехи под окно чайку дедовским самогоном от Колобка. Пей, душа моя, радостно клекотала она, давай, я сегодня добрая! Эй, пацанва, махала она крылом воробьям, эй, залётные, давай налетай: раз живём – раз гуляем!

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?