Исповедь. Маленький роман о большой жизни

© Альбина Демиденко, 2018

ISBN 978-5-4493-7085-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Дорогие читатели!

Роман «Исповедь» впервые был опубликован в 2016 году небольшим тиражом и вызвал немалый интерес. По многочисленным просьбам мною принято решение на переиздание книги. При подготовке нового тиража на основе ваших замечаний и пожеланий внесены некоторые изменения. Надеюсь, новый вариант романа не разочарует. Приятного времяпрепровождения.

С уважением, Альбина Демиденко.

Исповедь
Маленький роман о большой жизни

Предисловие

«В соответствии с планом проведения научно-исследовательских работ, в последние дни в Советском Союзе произведено испытание одного из видов атомного оружия. Целью испытания было изучение действия атомного взрыва

При испытании получены ценные результаты, которые помогут советским ученым и инженерам успешно решать задачи по защите от атомного нападения». (Газета «Правда» 17.09.1954г.)

Что скрывается за этим строгим, кратким сообщением ТАСС, опубликованном в газете «Правда» 17 сентября 1954 года? Констатация, оповещение или предупреждение?

В век интернета и свободного словоблудия тема необходимости создания грозного оружия неиссякаема. Сегодня, спустя шестьдесят лет, мы вновь и вновь задаем этот риторический вопрос. С постоянной периодичностью возникают «воспоминания очевидцев, письма пострадавших» 14 сентября 1954 года на Тоцком полигоне.

Не отрицаю, необходимо помнить о тех, кто ценой своей жизни, жизни своих близких и родных обеспечил мир последующим поколениям, нам, ныне живущим. Помнить, а не спекулировать их именами! Их жизнь не бесцельно положена к ногам последующих поколений! Я не буду вдаваться в историю тех лет, но напомню лишь два факта, а выводы делайте сами, уважаемые читатели.

В 1946 году тридцать третьему президенту США Гарри Трумэну был представлен доклад «Американская политика в отношении СССР», в котором говорилось: «Советский Союз трудно одолеть, ибо его промышленность и природные ресурсы рассредоточены. Однако он уязвим для атомного и бактериологического оружия, для дальних бомбардировщиков. Следовательно, США должны быть готовы вести атомную и бактериологическую войну».

В 1948 году журнал Newsweek («Ньюсуик») писал: «Американская стратегия исходит из создания баз вокруг сферы влияния русских с последующим нанесением ударов с воздуха. США имеют лишь два вида оружия, способного противостоять многомиллионной армии русских: стратегическую авиацию и атомную бомбу. …США не намерены перебрасывать войска в Европу и сражаться по принципу „солдат за солдата“. Наполеон и Гитлер допустили подобную ошибку и были проглочены Россией, имевшей колоссальные людские резервы. Американские стратеги предпочитают замкнуть петлю военно-воздушных баз вокруг России и постепенно стягивать ее»

В создавшейся политической ситуации не понимать, что атомные бомбардировки японских городов Хиросима и Нагасаки 6 и 9 августа 1945 года всего лишь маленькая репетиция, означало быть слепым и глупым политиком. Еще в 1948 году американские стратеги планировали «… замкнуть петлю военно-воздушных баз вокруг России и постепенно стягивать ее».

Что мы видим сегодня? Литва, Латвия, Эстония, Польша, Болгария, и вот уже Украина полыхают в огне раздора!

В опаленной солнцем уральской степи, недалеко от маленького провинциального городка Бузулук в память о событиях, произошедших 14 сентября 1954 года, установлена стела с двумя колоколами, звонящими по всем пострадавшим от радиации. На стеле выбиты слова: «Презревшим опасность во имя обороноспособности Родины».

Клонится к земле седой ковыль, плывет над степью тихий, печальный звон. По кому плачут колокола, по кому тоскует седая степь?

Моему отцу было тридцать пять лет. Он работал инструктором в Чкаловском (Оренбургском) обкоме партии. Я не могу сказать точно, но по отрывочным воспоминаниям родных и близких отец был среди тех, кого припорошил «Снежок»*. Спустя четыре года папа ушел из жизни. Вначале лечили его от воспаления легких, затем от туберкулеза, а когда умер, один из знакомых врачей шепотом сообщил маме: «Что поделаешь? Рак печени и легких. А это неизлечимо».

В романе «Исповедь» я попыталась рассказать о своих сверстниках, судьба которых опалена светом «Татьянки»*. Основа произведения построена на фактической истории одной семьи.

С уважением, автор.

2010, г. Москва

Глава 1

Светлой памяти моего отца,

Голубева Василия Фёдоровича,

посвящается

– Я очень виноват перед своей женой и сыном, – тихим усталым голосом начал он свою неожиданную исповедь. – Мой отец был атомщиком. Что такое в далекие пятидесятые изучать атомную энергию? Это, прежде всего интерес, оптимизм и огромная вера в то, что делаешь. Это постоянный риск и никакой – ни физической, ни химической, ни социальной – защиты. Физику, химию, космос, атом в те далекие времена изучали только фанаты, бескорыстно преданные своему делу люди. Занимаясь наукой, они не ждали ни орденов, ни высоких зарплат, ни каких-либо почестей. Мой отец был именно таким увлеченным человеком, и когда пришло время испытаний, он в числе первых выдвинулся в Тоцкое. Слышали о таком населенном пункте? В последнее время о событиях, произошедших 14 сентября 1954 года на Тоцком полигоне, много говорят и пишут, но кто и когда подсчитает, какие человеческие потери сопровождали подготовительные работы и все последующие за испытаниями события.

Полтора года отец провел на полигоне, изредка сообщая своей молодой жене, что жив и здоров. Вернулся он, окрыленный новыми идеями, с легкой простудой, которая затем перешла в крупозное воспаление легких. Мама и бабушка лечили его и традиционными, и народными средствами, однако через четыре месяца папа ушел из жизни. А спустя еще пять родился я. По просьбе бабушки меня в честь отца назвали Георгием. Говорят, я родился очень слабым ребенком и к трем переболел всеми детскими болезнями, начиная с краснухи и заканчивая свинкой или паротитом. Простите, не знаю правильного названия этой болезни. Дошло до того, что врачи сказали маме: «Этот ребенок – не жилец».

Моя бабушка из славного стойкого рода сванов, которые никогда не теряют надежду и никогда без боя не сдаются. После приговора врачей она увезла меня в свой родной высокогорный аул, а маму оставила в Москве: строго приказала завершить учебу в мединституте, которую та прервала из-за болезни отца и моего рождения. Горный воздух, хрустальная вода родников или еще какие причины, но уже к семи годам я был здоровым, подвижным и физически крепким бутузом. Сейчас смотришь на старые фотографии и удивляешься: щеки шире плеч, ушей не видно. В шесть лет я практически не знал русского, но довольно-таки хорошо читал и писал на родном языке, неплохо для своего возраста владел английским, которому на каникулах меня обучал кузен, в ту пору студент московского института иностранных языков.

На семейном совете было принято решение, что учиться я буду в московской школе. Летом мы с бабушкой переехали к маме, которая к тому времени уже окончила обучение в мединституте и работала педиатром в Филатовской детской больнице. Это лето запомнилось мне до мельчайших подробностей, видимо, потому что полностью перевернуло привычный с младенчества образ жизни, вывело на какой-то новый виток.

В те далекие годы для поступления в школу ребенку необходимо было пройти обязательный медицинский осмотр. В детской поликлинике по месту жительства участковый врач долго и внимательно рассматривала мою пухлую медицинскую карту, вчитывалась в каждое слово, переспрашивала, действительно ли я болел той или иной болезнью. Моя терпеливая мама вначале давала пространные ответы. Мне было не интересно их слушать, и я внимательно следил за большой черной мухой, которая билась о стекло закрытой створки окна и никак не могла, глупая, сообразить, что рядом настежь открыта вторая, через которую можно спокойно улететь. Очень было любопытно – догадается муха найти способ спасения или нет. Но она всё билась и билась, а толстая тетка всё бубнила и бубнила. Наконец врач дочитала историю болезни и заговорила со мной.

– Как тебя зовут, мальчик? Как ты себя чувствуешь? – Я догадался, о чем она спрашивает, но от неожиданности не мог вымолвить ни слова.

– Сынок, тетя врач спрашивает, как тебя зовут, и не болит ли у тебя что-либо, – ласково обратилась ко мне мама.

– Так он у вас еще и русского языка не знает? – взвизгнула докторша.

– Знает, но очень плохо. Я думаю, к школе мы наверстаем упущенное.

– Глянь, она думает! Нет, милая моя, пройди со своим дитятем подробненькую комиссию после всех этих болячек. Посмотрят его специалисты и решат, годен ли он вообще учится в нормальной школе или его куда в другое место определить.

Я видел, как щеки мамы вспыхнули, и гнев мелькнул в печальных глазах, но она сдержалась.

– Хорошо, выдайте направление на обследование в любую центральную поликлинику.

– Вот я и дам, дам! В Филатовскую! Там проверят и его прошлые болезни, и последствия, а если необходимо, то направят куда следует. Уж там не ошибутся! Будь уверена.

До сих пор помню, как бушевала бабушка, когда мама рассказала ей о приеме у врача. В тот же вечер было принято решение: отныне в доме все разговаривают только на русском языке. Был составлен план подготовки к школе, куда включили ежедневные целенаправленные прогулки по Москве, посещение детских спектаклей, просмотр кинофильмов и обязательное обучение чтению. День мой проходил строго по расписанию.

Глава 2

Когда мама принесла выданное врачихой направление, главврач – толстый, смешной дядька – предложил ей:

– Тамара Аслановна, может быть, отпишемся, что всё нормально, чего мальца мучить.

– Нет, Петр Константинович. Я сама хотела попросить вас об обследовании.

– А что, есть причины?

– На данный момент причин нет, но меня беспокоит его ранний период развития: не осталось ли последствий.

– В таком случае берем молодого человека на работу. Студентов у нас болтается без дела много, подберите кого-нибудь, пусть походит с ним по специалистам. Итак, уважаемый, – обратился он ко мне, – с завтрашнего дня прошу не опаздывать на работу и исправно гулять по кабинетам в соответствии с указаниями.

Взрослый, спокойный тон главврача на меня подействовал магически, я старательно выполнял всё, что мне говорили.

Рано утром мы с мамой тихонько, чтобы не разбудить бабушку, завтракали и уходили в поликлинику. Мама вела прием в своем кабинете, а меня прикрепляли к медсестричке и отправляли «гулять по кабинетам». Отвернувшись и прикусив губу, я стойко терпел, когда брали кровь на анализ, с любопытством озирался, когда просматривали на аппаратах, широко открывал рот и высовывал язык в кабинете ЛОР врача и даже не пикнул, когда стоматолог пломбировал зуб. День за днем я осваивал новые кабинеты огромной Филатовской поликлиники и знакомился с мамиными сослуживцами, которые встречали меня с приветливой улыбкой.

– О, это Тамары Аслановны сынок! Настоящий джигит! – И я расправлял плечи, тянулся вверх!

Ближе к обеду приезжала бабушка с приготовленным обедом. Готовила бабушка очень вкусно и много: для нас, для медсестричек, что работали вместе с мамой, и даже студентам было чем перекусить. Затем мы шли гулять либо в парк на детскую площадку, либо на какой-нибудь детский спектакль. К вечеру возвращались домой. Бабушка готовила ужин, а я должен был прочитать заготовленные мамой тексты, произвести арифметические действия и непременно описать, что видел за день, какое впечатление произвело увиденное и пережитое. Впоследствии этот ритм сформировал мой характер, научил отслеживать события, делать выводы из познанного.

Как ни странно, но русский язык мне давался легко и быстро. Если вначале, описывая то или иное событие, я не мог подобрать слова, чтобы выразить свою мысль, и писал на грузинском или английском, то уже через пару недель таких вставок было намного меньше. Но вот выговаривать слова правильно, как ни старался, не получалось. Впрочем, до сих пор при волнении акцент и неправильность ударений превалирует в моей речи. Как бы там ни было, благодаря терпению и упорству близких, уже через два месяца я был готов к школьным занятиям. Знал алфавит и сносно читал по-русски, производил арифметические действия в пределах сотни, писал простые предложения без грамматических и лексических ошибок, хорошо ориентировался в нашем районе.

Медицинское обследование я тоже прошел в полном объеме и получил заключение, что здоров и физически, и психически, годен для обучения в нормальной школе. Больше всех этому радовалась бабушка.

– Вот что значит родной воздух гор! Если бы мы тогда не послушались врачей и забрали Георгия домой, он был бы жив.

– Нет, Нана, Георгия мы не спасли бы. Его никто не спас бы, – с грустью ответила мама.

– О чем ты говоришь, девочка? Ты что-то новое узнала?

– Я практику проходила в той поликлинике, где Георгий стоял на учете. Мне удалось снять копию его истории болезни.

– И что там?

– Пока точно сказать не могу. Но, кажется, у него была лейкемия.

– Господи! Что это за страшная болезнь? Как мог заразиться ею наш Георгий и почему?

– Я пытаюсь разобраться. Лейкемия в настоящее время еще не изученное явление, и природу ее возникновения никто не описал подробно. Страшно то, что она уносит жизни людей независимо от времени и возраста.

Эти слова матери запали мне в душу. С детской необузданной фантазией моментально представил себе старую, горбатую старуху с огромным мешком за плечами, с клюкой-корягой в руке, нечто среднее между Бабой-ягой и старухой Изергиль.

Глава 3

Учеба в школе мне давалась легко. Письменные задания чаще всего я выполнял еще в классе, а устные запоминались во время внимательного прослушивания лекций учителя, объясняющего новый материал. Несмотря на то, что меня заставили заниматься музыкой («Каждый интеллигентный человек обязан отличить Вагнера от Шуберта», – говаривала бабушка), времени свободного было много. Бесцельно бить баклуши запрещалось, и я увлекся чтением. Вначале это были детские произведения, но постепенно книжный голод заставил пожирать всё, что было набрано шрифтом. Ежедневно читал от заголовка до последней точки все газеты, которые в огромном количестве приходили для мамы и бабушки, журналы – от «Мурзилки» до «Советского медика», книги, которые попадались под руку. Постепенно любопытство и потребность в чтиве завели в кабинет отца, строго хранимого мамой в том виде, в каком он остался на момент ухода папы из жизни.

Жили мы в большой светлой квартире, которая осталась нам от дедушки – командира авиационного полка, погибшего на войне. В ней и по сей день проживает мама. Дверь в папин кабинет всегда была закрыта, и только мама часто поздним вечером засиживалась там: выдавала полоска света из-под порожка да утром ее заплаканные глаза.

В классе четвертом, на зимних каникулах, когда бабушка уехала по делам в Сухуми, а мама была на работе, на свой страх и риск я зашел в эту святую святых нашего дома. Помню, как поразило обилие книг, четкими рядами расставленных на полках, с картонными, как в школьной библиотеке, указателями тематик. Загадочно читались имена авторов: Пифагор, которого еще Геродот называл «великим эллинским мудрецом», Давид Гильберт, вечно стремящийся к истине, геометр Эвклид, Ар-хи-мед… Правда, я тогда еще не знал, кто из них кто, но эти незнакомые имена будоражили. За ними скрывалась тайна.

По воле случая или судьбы первой книжкой, которую я самовольно выбрал в библиотеке отца, был «Новогодний подарок, или о шестиугольных снежинках» Иоганна Кеплера. Прочитал запоем, и всё – с тех пор для меня открылся мир цифр. Вы только подумайте: наш мир – всё в этой большой огромной вселенной – существует согласно кем-то заданному ритму! От стука сердца до движения галактик, всё подчиняется ритму, всё просчитывается по мгновению, всё упорядочено и урегулировано! Кто этот творец? Каким нужно быть гением, чтобы так рассчитать от малого до великого!

Бабушка первая заметила мое своевольство и долго хранила тайну о посещениях кабинета. Но однажды мама увидела у меня в руках одну из книг. Помню, как она побледнела и строго спросила, почему я без разрешения взял томик.

– Ты не говорила, что в кабинете нельзя брать папины книги для чтения. Я очень осторожно обращаюсь с ними, ничего плохого не делаю. Все заметки я пишу на листочках. Папа тоже так делал. Он писал заметки на листках, которые вкладывал в книгу на нужную страницу.

– А ты откуда знаешь, что папа так делал?

– Догадался. Смотри, в каждой книге есть такие листочки. Это так удобно, можно проследить ход его мысли и понять решение того или иного вопроса.

– Сынок, но там, – она указала на кабинет, – взрослые книги, а ты еще очень мал и многого не поймешь.

– Что ты, мамочка, книги там разные и очень интересные! Кстати, если в одной из них что-то непонятно, то по папиным заметкам можно найти объяснение у другого автора. Ты знаешь, как он умно спорил и отстаивал свое мнение?

– Кто спорил? – удивилась мама.

– Папа. Папа спорил с разными авторами и какими-то людьми. И всё это можно проследить по его записям. Хочешь, я тебе покажу? Только это нужно читать внимательно.

Вечером бабушка испекла мои любимые пироги с абрикосами, в столовой был накрыт стол, и мы сели чаевничать. Всё было так торжественно, что я стал рыться в памяти, гадая, какое семейное торжество у нас в этот день отмечается.

– Георгий, – душа моя екнула, когда бабушка неожиданно строгим голосом начала беседу. Дома меня все с малых лет зовут Гоги, а отца Георгием. – Мы с мамой видим, каким ты взрослым и самостоятельным мальчиком стал. Мы очень гордимся тобой. Ты хорошо учишься, ведешь себя как достойный сын. Потому пришли к мнению разрешить тебе пользоваться библиотекой отца, его книгами. Мы надеемся, что всё собранное твоим отцом, всё, чем он пользовался, будет тебе так же дорого, как и нам. Я хочу верить, дорогой мой внук, что те знания, которые почерпнул твой отец из этих книг, пойдут тебе на пользу, и ты достойно продолжишь его дело.

Я видел, как при этих словах мама поспешно прикрыла глаза рукой, скрывая слезы. Но душа моя в это время была глуха к страданиям других, она ликовала: мои женщины признали во мне взрослого.

– Нана, мальчику будет удобнее делать уроки за письменным столом отца.

– Ты права, дорогая, необходимо освободить ему полки для учебников.

В школе мою увлеченность первым заметил учитель математики и приложил все усилия, чтобы она не угасла. Это с его подачи в пятом классе я занял первое место на школьной математической олимпиаде. Помните, раньше такие были и проводились на всех уровнях образования, начиная со школы и заканчивая институтами. Прекрасное мероприятие, помогающее и заинтересовать, и увлечь. Увлеченный и заинтересованный ребенок не пойдет на улицу грабить и убивать, не будет впустую растрачивать время и в конечном итоге, при правильно направленном развитии, принесет пользу обществу.

В шестом классе я получил два диплома: первое место на районной олимпиаде, и второе – на городской. И пошло-поехало! Учителя математики, физики, химии часто ради собственного спора подсовывали мне задачки одну сложнее другой, а я, не замечая подвоха, с удовольствием находил решения. Каждый из педагогов, получая верный ответ, всеми силами пытался направить мои мысли в сторону только своего предмета, возлагая надежды вырастить вундеркинда и в дальнейшем сказать: «Я дал ему путевку в жизнь!» Может быть, это и хорошо, но грех использовать увлечение ребенка в своих интересах. Это я понял только сейчас, а в ту пору для меня было приятно решать математические головоломки. Чем сложнее ставилась задача, тем интереснее довести ее до логического конца, отыскать ответ.

Глава 4

К окончанию средней школы я твердо определился, куда пойду учиться далее. В школьном аттестате красовались лишь отличные отметки, поэтому не составило особого труда поступить в МГУ на физмат. Маме и бабушке, проявляющей особенный интерес, я запретил показываться в университете, пригрозил, что пойду поступать в Тимирязевку. Каково же было удивление, когда в один из дней второго семестра увидел в рекреации оживленно беседовавших бабушку и нашего куратора.

– А вот и мой внук, Георгий, – представила она меня куратору.

– Мы уже знакомы, – вежливо пожал мне руку Илья Ильич. – Погодите-ка, Жужана Шоттовна, этот молодой человек сын нашего Георгия Георгиевича? Как же я сразу не догадался! Помню, на собеседовании обратил внимание на фамилию, но подумал, что однофамилец. Что же вы, молодой человек, не сказали нам о своем отце?

– Георгий у нас самостоятельный мужчина и потому всё делает сам, не прикрываясь родными, – в голосе у бабушки слышались нотки гордости.

Сославшись на занятость, я поспешил удалиться. Но вечером мы с бабушкой в разговоре вспомнили утренний инцидент.

– Бабушка, я прекрасно понимаю, что ты беспокоишься о своем маленьком внуке, но я просил вас с мамой не приходить в университет и не делать мне протекции. Неужели вы всю жизнь будете за меня хлопотать?

– Что за глупости ты говоришь, Гоги? – возмущенно прервала она. – Если ты имеешь в виду нашу утреннюю встречу, то глубоко ошибаешься насчет цели моего прихода в ректорат.

– Готов верить, но ты представляла меня Илье Ильичу.

– Конечно, я горжусь своим внуком, он у меня умный и интеллигентный юноша, в отличие от грубияна, который сейчас сидит передо мной.

– Это я грубиян? – меня накрыла волна возмущения.

– Ты, ты! Воспитанный человек, прежде всего, спросить, что сподвигло его немолодую бабушку проделать такой далекий путь, с какой целью она там была, с какими умными людьми общалась и как себя чувствует после такого вояжа. Ты, вредный мальчишка, думаешь только о себе самом. Почему ты носишься со своей особой как с писаной торбой? Кто мне ответит? Молчишь? И правильно делаешь.

– Бабуль, но ведь ты говорила с моим куратором?

– Говорила. Что из этого? Почему, мой милый, ты решил, что мы вели беседу о тебе? Запомни, если два твоих знакомых общаются, это не значит, что они обсуждают твои интересы. Это говорит о том, что у них тоже есть основание побеседовать, и у тебя с ними в дальнейшем может оказаться много точек соприкосновения.

– Но ты меня представила как своего внука.

– Конечно. Надо было сказать, что ты мой сосед по квартире? Вот уж извини!

– Нана, что ты его мучаешь? – обратилась к бабушке мама.

– Я не мучаю. Я учу его жизни. Этот мальчишка возомнил, что весь мир вокруг него вертится, понимаете ли. Если мама или бабушка пришли в школу или в университет, то только для того, чтобы приглядывать за его персоной. Нет, мальчик мой, ты уже взрослый. Вон и усы под носом завелись, пора отвечать не только за себя, за свои поступки, но и за нас, слабых женщин.

– Успокойся, Нана! Давление поднимется, что делать будем? Мы сами его приучили к вечному контролю и не даем мальчику самостоятельно шагу ступить, – встала на мою защиту мама. – Дело в том, Гоги, что ученый совет университета принял решение опубликовать некоторые работы твоего отца и обратился к нам, его прямым родственникам, за разрешением. Вот бабушка и ходила в ректорат, чтобы выяснить, кто непосредственно будет этим заниматься, какие работы и по каким параметрам будут отобраны.

– Илье Ильичу, как сокурснику и другу твоего отца, поручено возглавить комиссию по отбору необходимого материала. Мы с мамой совсем не разбираемся в этих атомах и молекулах и прочих научных терминах, а потому решили, что ты единственный из нас, кто может принять непосредственное участие в подборке документов. Рано или поздно все узнают, что ты сын Георгия. Правда, Тамара?

– Конечно, Нана, конечно. Гоги, бабушка очень гордится тем, что ты сам выбрал дорогу своего отца.

– А ты, мама?

– А мне немного грустно и очень страшно.

– Мамочка, не беспокойся! Я не опозорю имя отца, и обязательно буду учиться хорошо! Но я не знал, что папа окончил именно этот факультет.

– А если бы знал, выбрал другой? – строго спросила бабушка.

– Что ты, бабушка, обязательно поступил бы именно на это отделение! Мне это интересно и любопытно!

– Вот то-то. Наша порода! – Бабушка довольно хмыкнула. – Держи хачапури, ешь. Поди, погуляй. Совсем худой да бледный стал со своей учебой.

Уже меняя обувь в прихожей, я услышал продолжение разговора мамы с бабушкой.

– Тамара, я вижу, что ты места себе не находишь в последнее время? Что-то случилось?

– Случилось уже давно, Нана. Ты радуешься, что Гоги пошел по стопам отца, а у меня сердце болит, как бы с ним не случилось того же, что и с Георгием. Это направление, эта наука до добра не доведет. Тем более что Гоги уже пострадал от нее.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты помнишь, я рассказывала, что Георгия съела лейкемия? А помнишь, что Гоги зачат после приезда Георгия из командировки? Тогда мы думали, что Георгий болен воспалением легких.

– Как не помнить, этого я не забуду до конца своей жизни.

– Перед школой Гоги прошел комиссию в нашей больнице. Его детские заболевания были спровоцированы болезнью отца. Это счастье, что он остался жив. Но здоровье мальчика меня беспокоит. Специалисты не исключают последствий и влияния на наследственность.

– Ты хочешь сказать…

– Мама, может статься, что мы никогда не будем тешить детей Гоги.

– Что ты, девочка, что ты?! Помог Бог нам его выходить, поможет и с внуками.

Я выскочил на улицу, не дослушав их охов и страхов. Мне было смешно. В ту пору футбол и математика были для меня интереснее девушек.