Реальность виртуальности

Посвящается всем, кто мне близок духовно, – живым и поминаемым

Все – люди.

© Зоя Выхристюк, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вместо предисловия

Кто вы? Проводите сеанс самоидентификации? Я не про имя и паспортные данные. Не про социальный статус и половую принадлежность. Чувствуете, тело – дом души? Все время меняющийся. А она-то сама – константа?

Вы гений или злодей? Примерный на зависть семьянин или тайный развратник? Вы, вообще, добродетельны или порочны? Всегда ли в зеркале двойник, которому хочется махнуть ручкой: «Приветик, любимый!» Или ползет и премерзкая рожа – слабая, безвольная, подавленная? Перекошенная страстями – то ревностью, то завистью, то злобой… Что прям-таки хочется кануть конечностью: неужто я?

Решения принимаете сами? Уверены? И мотивы поступков понимаете? Всех- всех? А как на счет фатума, предопределенности? Чувствуете, что ведомы? Точно знаете – кем? Размышляете о свободе воли и выбора? Нравственного. А сталкиваться с необъяснимым, запредельным случалось?

Таким, что есть, но не с каждым, а говорить об этом – табу? Негласное.

А как вам в мире, где дружат против? И в социуме, и в быту, и в сфере духа… Последнее – о конфессиях, их видах и подвидах. С истиной у каждой – в наипоследней инстанции!

И что делать человеку? Размышляющему. Думаете, таких мало? Из-за темпа жизни, который заверчен, чтоб меньше думали? Вас-то волнует? Или все – сцена, а жизнь – многоактный спектакль? Либо пирог с парадоксальными начинками? Кто режиссер? Кто кулинар?.. Значит, думаете?

Ну, слава Богу, я не одна.

Прошлый визит

Лялька проснулась. Господь послал новый день. Внутри началось привычное, а по сути – запредельное: когда ты – один, но общаешься. С самим собой. Словно видишь себя изнутри и снаружи одновременно. В зависимости от точки наблюдения.

«Главное, не спешить, больше пиетета телу. Мы же – оно, только больше. И внимательней к границе сознания – жизни во сне и наяву. Нет, расслабляемся, пусть часть меня – ночная путешественница – уютнее разместится в физических границах. Пошли от стопы вверх. Ну да, самое сложное – плечи, шея. Еще поясница. Здесь поаккуратнее. Почти идеально. Снимаем блоки. Теперь на правый бок, садимся. Не торопясь! Подушки под спину, самомассаж от макушки до пяток. А теперь босиком по траве».

Лялька открыла настежь стеклянную стену-дверь. Дивное время суток – солнце окрасило горизонт и того и гляди выкатится из-за гор ослепительным диском. Прохладная влага травы в глубоко осеннюю пору заставила окончательно проснуться.

«О, сегодня, похоже, я – идеальный проводник. Хорошо! Руки – вверх: «Благодарю Тебя, Господь, за день, который начался, за свет, который пролился, за то, что дом на месте мой, в порядке я и все в порядке. За жизни звуки, радость дня, за то, что любишь Ты меня!»

Она потянулась вверх, словно желая дотронуться до небес, и легко сложилась пополам, коснулась ладонями земли, не сгибая колен.

«Отлично! Когда в форме, воля может отдыхать. День ответственный. Зарядка отменяется. Через пару часов визит. Один из моих. Почему поддержали игру? Загадка! Ноябрь – месяц Ахмада. Долго не звонил. Был занят? Проблемы? Или колебался, стоит ли?»

«Странно, люди нуждаются облегчить душу, а потом шарахаются от свидетелей обнажения. Свидетелей не любят. Нужно время и весомые аргументы, чтоб снова встретиться. Нет, сегодня без клише, жестких схем, без инициативы. Будь что будет. Главное, купила его любимое печенье, овсяное».

Проходя мимо зеркала, приостановилась. На нее смотрела интересная моложавая женщина неопределенного возраста в свободного кроя пестрых шароварах и мягком фланелевом балахоне краснокирпичного цвета, в удобных тапках в тон балахону. Живые карие глаза в пол-лица и стильная стрижка.

– Кто ты, незнакомка? – спросила Лялька, внимательно вглядываясь в отражение. И тут же усмехнулась. Удивительно, всю жизнь один и тот же вопрос.

«А, правда, кто я? Женская сущность с мужским сладом ума? По паспорту – за полтинник, по ощущениям – не больше сорока. Без лишнего веса и не без вредных привычек. Ну, не Венера Милосская, но фигура и все мое остальное – ничего», – удовлетворенно констатировала про себя.

Она не торопясь поправила волосы – прядь легла не так. Внимательно, с интересом заглянула в глаза. «С рождения, каждый день, несчетно (а чем старше – тем чаще!) вот так перед зеркалом. По крайней мере, лицо. А что в памяти? До деталей помню себя на фото, разных, а, попробуй, вспомни двадцатилетнюю… Себя, в зеркальном отражении. То-то и оно!»

Но почему же память сохранила ту мерзкую физиономию с трясущимися губами, пьяным бегающим взором, явно без фокуса, и почти реально читаемой надписью во весь лоб: «Дошла до ручки! На дне!» Казалось, в ушах еще стоит грохот унитаза, заглотившего то, что отказывалась принять более капризная плоть. Отполоскала рот, умыла лицо и взглянула в зеркало над раковиной. И о, ужас: «Неужто я?» Так что пришлось плеснуть воды на стеклянную поверхность – для верности.

Она брезгливо повела плечами, тряхнула головой, словно, освобождаясь от наваждения. Трудно поверить, что та и эта, смотрящая на нее из зеркала дама, – одно и то же лицо. У этой – глубокий внутренний план и взгляд, от которого трудно, да что там, не хочется оторваться. Магнетизм? И уж точно никакого желания дробить образ на составляющие. Лялька улыбнулась. «Странно, в мои двадцать – руки не те, ноги „сильно украинские“, бюст маловат, кожа лица жирная, волосы быстро лоснятся: мыть каждый день… Все по частям и у других – лучше. А сейчас все стало на тридцать лет старше, и я, наконец, себя приняла. Привыкла?»

Она приблизилась к зеркальной поверхности, чтобы получше рассмотреть сетку едва заметных морщин вокруг глаз. Любовно провела пальцем по чуть-чуть провисшему подбородку. Вспомнила слова одной из великих, увидевшей свой портрет с ретушью: «Верните мне мои морщины! Я потратила на них свои пятьдесят лет!» Или что-то в этом духе. Улыбнулась – с точным цитированием у нее всегда были проблемы. «Господи! Благодарю Тебя! Ты подарил мне лучшее тело. Для меня лучшее. И уж точно лучшую, нескучную жизнь».

С веранды в открытую дверь радостно вбежал слегка косолапый сенбернар, пес-подросток, и остановился рядом.

«Ну, вот, дама с собачкой», – усмехнулась Лялька.

– Пошли, Сидней, у нас много дел.

«Так, гостевые апартаменты готовы. Сегодня предложу костюм шейха. По контрасту. В прошлый раз был „русский вопрос“ – отношение кавказцев к русским». И она вспомнила себя в белой блузе и пестром сарафане с красными бусами и шалью на плечах, а его в холщевой косоворотке на выпуск и простых полотняных штанах. Даже лапти удалось найти! Часами слушала вековые обиды. Страна ему – мать и мачеха. О депортации в Среднюю Азию говорил, словно было вчера и с ним. А ведь родился на Кавказе, после возвращения. «Интересно, в этом году съездил к могилам предков?» Каждый год Ахмад, где бы не оказался по делам бизнеса – в столице, в Европе или на Ближнем Востоке, поездку на Кавказ и в Среднюю Азию не отменяет. Со старшим сыном. Принципиально выдергивает из Швейцарии и везет на историческую родину, к могилам. Чтобы знал – после его ухода, именно он в ответе за них пред Всевышним. И так – из поколения в поколение. Респект! «По сравнению с ним я – Иван, не помнящий родства. Знает предков до седьмого колена, хоть и не из „голубых кровей“. А у меня есть могила только одной бабушки… И дальше третьего колена – глухо».

«А как говорит об унижении. Терпел в столице. Вырывался из пут бессмысленной враждой, где уж не разобрать, кто прав, кто виноват. Тобой манипулируют с двух сторон, ты – разменная монета. Силы разные, а методы – одни. Спасал семью. С глобальными вопросами – потом. Остановился на грани жизни и смерти, когда Аллах сохранил жизнь – русский Семен дотащил с перебитыми ногами до родового гнезда. Прозрел: «Все, в этом не участвую».

Ох, как они «рубились» с Лялькой! Еще бы! Он вменял русским все преступные ошибки государства. Да русский народ нуждается сегодня в поддержке больше, чем любой другой! Говорил о шовинизме, лени, пьянстве на Русском Севере и Средне-Русской возвышенности, о деградации и практически «оскотинивании» целых деревень. И она резала правду-матку: «Да ты сам не наднационален! У тебя гигантский бизнес. А как ты подбираешь персонал? По принципу бизнес-целесообразности? На хорошую должность возьмешь своего, а не русского. И на ключевые посты расставишь своих, пусть и квалификацией не вышли… У тебя интересы этноса выше бизнес-интересов. Что, не так?».

А потом, чуть поостыв, спокойно обсуждали разную степень этнической консолидации, удастся ли России сохранить Кавказ, и, как ни пафосно, меру общей ответственность за территориальную целостность страны. Он до сих пор обижен – не востребован на малой родине. В ярости от бессилия, чувствует себя пешкой на шахматной доске. Фигуры передвигают. Ладно бы в интересах государства. Говорили об открытости и разобщенности русского мира и абсолютной закрытости этнического мира на Кавказе, о бытовом национализме, низкой культуре. Вспоминали Советский Союз. Дружба народов была целью внутренней политики – цементирующий скреп государства. Работали технологии интернационального воспитания. И толерантность была не лозунгом, а реальностью.

Обо всем этом без табу тем, не боясь острых углов. Лялька наносила удары ниже пояса: «Послушай, ты ругаешь русских. А кому больше всего доверяешь?

Человеку не твоего клана и этноса! А кто тобой манипулирует? Да эти «русские» русским духом и не пахнут».

Он вспоминал страшные эпизоды, и в нем клокотала неуправляемая ярость. Ярость подавлял разум: надо примириться и отпустить прошлое. Ради будущего, ради детей, ради возможности выскочить из порочного круга, когда кровь пролитая вопиет и взывает к новому кровопролитию. Лялька знала: он перерос ту грань, когда к кровной мести толкает страх стать изгоем среди своих. Трусом он не был и манипулировать собой не позволял. Да потому он и интересен: бредя в жизни в поисках смысла путем проб и роковых ошибок, не боится выскочить за рамки колеи, проложенной этносом, воспитанием, традицией. Это и позволило сидеть вдвоем, жадно сцепившись глазами, в почти виртуальном пространстве, где, казалось, не всякий выдержит эмоциональный накал энергетических ударов, которые они наносили друг другу. Совершенно осознанно.

В косоворотке и лаптях, с яркой кавказской внешностью, приземистой фигурой, типичной для тех, кто по молодости занимался одним из видов борьбы, излюбленных на Кавказе, взрывной и импульсивный, Ахмад выглядел довольно нелепо. Да и Лялька в сарафане не была однозначно органична. Но нелепость входила в расчет: выйти из привычного образа, обнажить боль, которая червем точит душу… В тот раз он приехал за этим. А, может быть, его волновало нечто совершенно иное, а тема просто послужила клапаном, через который шел сброс внутреннего напряжения и неудовлетворенности жизнью. А потом они вместе готовили русский борщ, ели сало с солеными огурцами и приняли по чарке самогона. Вечером долго сидели под звездным небом, и он подробно рассказывал, как прожил пару недель на острове с папуасами, вдали от цивилизации, гаджетов, бизнес-вовлеченности, мира политики.

– Если хочешь, в продолжение темы, ночуй на сеновале, я специально для тебя организовала.

– Только не говори, что и сеновал – исключительное изобретение русского народа!

Я в детстве часто спал в стогу. А когда бываю в Средней Азии, мы с друзьями выезжаем на охоту или рыбалку. Люблю поспать под открытым небом. Пойду на сеновал!

Утром благостно и беззаботно щебетали птицы. Июньская жара, такая неожиданно ранняя не успела поглотить спустившуюся с гор прохладу. Они допивали чай с любимым овсяным печеньем, когда на садовой дорожке показался Махмуд, друг, охранник и водитель в одном лице. Было видно – у него есть веские основания нарушить табу: категорический запрет беспокоить Ахмада, когда он находится здесь. Они перебросились парой фраз на языке, с трудными для славянского речевого аппарата гортанными звуками, и спешно отбыли. От примиряющей с миром благодати, которая, как сияние, исходила от Ахмада поутру, в мгновение не осталось и следа.

«Храни его Господь!» – подумала Лялька вслед удаляющимся шагам.

Удивительная штука – человеческая память! По мазкам, мелькающим картинкам, запахам, по воспоминанию об ощущениях можно пролистнуть всю жизнь! Причем, в краткий миг.

Неожиданный поворот

Кто бы мог подумать, что из этой затеи, которую они весело обсуждали на ее дне рождения в их дамской компании (муж Лейлы, единственный традиционно присутствующий на таких событиях мужчина, был в отъезде), что-то реально получится. Мира с ее острым умом и не менее острым языком провозгласила тезис: пора отбросить ханжескую необходимость деятельно обставлять возможность общаться. Имелись в виду многолетние отношения Ляльки с целой когортой статусных и не маленьких мужчин, которые были в ее обойме в силу теперь уже ее статуса телевизионной дивы, автора популярной программы «О главном без купюр». Разгоряченные радостью встречи и умеренными дозами благородного алкоголя, они, сами того не подозревая, составили бизнес-план их тайного предприятия. Что скрывать, побудительным мотивом, как это нередко бывает, стал корыстный интерес – для таких вот неформальных встреч иметь свой коттедж, кусочек земли, место для уединения от городской суеты, причем совершенно особое – дающее возможность ухода от реальности.

В последние годы они часто слушали лялькины рассказы о героях ее программы. Нередко шутили, что нужно, наконец, как-то «монетизировать» желание некоторых из них заполучить возможность общаться с ней уже вне рамок телестудии. Причем в функции, когда она то ли психотерапевт, то ли коуч, то ли гетера разговорного жанра, то ли исповедник в юбке. Дамы они все были не юные, вокруг пятидесяти. Со своими историями и житейским опытом. На семерых у них был один реальный муж – муж Лейлы, юрист, интеллектуал, с юмором, «царь зверей», как они его называли в шутку, как единственного мужчину их маленького сообщества, в котором также имелись дети и внуки. К счастью, у детей своя жизнь.

Собственно, фигурой, которая их невольно объединила, оказалась именинница. Это она отобрала их из массы встречавшихся на жизненном пути особ, приблизила к себе и перевела в статус подруг. Ну, а уж они сами собой передружились. Кстати, опровергая тезис о невозможности женской дружбы. Женская дружба реальна, если не надо делить одного мужчину. К счастью, такого горя с ними не случилось. Пока не случилось.

В тот памятный день Миру буквально несло, она фонтанировала идеями. Ростом не выше среднего, с прекрасной фигурой, поднабравшей в последние годы парочку килограммов, она умудрялась при своих минимальных финансовых ресурсах выглядеть эффектно, предпочитая гардероб в стиле унисекс. Вот и теперь на ней были широкие брюки в клетку и блуза рубашечного кроя, легкие ботиночки со шнурками без каблука. Все в коричнево-бежевых тонах. К мириной лысой голове с татуировкой сзади они привыкали долго. Что поделать? Подруга экстравагантна. Жгучая брюнетка с зелеными глазами в какой-то момент превратилась в даму с совершенно лысым черепом. Причем, осознанно, добровольно, приукрасив правильной формы гладкий овал замысловатой тату на затылке. В тот год, когда Лялька выпала из круга их общения, у Миры случился бурный роман с молодым (лет на десять моложе) человеком. Оказался буддистом, богемным, что-то где-то рисовал и даже выставлялся, причем в столицах. Дамы пережили шок. Но Мира, когда ее сын Петька стал на ноги, казалось, наверстывала все то, в чем в предыдущие годы себе отказывала: позволила себе максимум экстравагантности и свободы. Ее острый, быстрый ум и высокий интеллект скрыть невозможно: взгляд, жест, мимика… У Миры были явно породистые предки: аккуратненькие ножки и точеные ладошки, которым приходилось сворачивать горы во имя выживания. Она обладала удивительной дерзкой женственностью, которая сводила с ума одних мужчин и действовала как красная тряпка на быка на других.

– А что, проведем аукцион.

– Какой аукцион? Мира, ты бредишь? – Ника затянулась тонкой сигареткой, выпустила струйку дыма и в этот момент еще больше стала похожа на леди-вамп. Она была самой высокой из всех присутствовавших – под метр восемьдесят. Ника в молодости подрабатывала моделью. Фигура до сих пор осталась безупречной: длинные ноги, ни килограмма лишнего веса. Фитнес, косметолог, парикмахерская, маникюр, педикюр. – это всегда. В последние годы добавились еще инъекции бодекса в разные места. Казалось, она всячески протестовала против тезиса, который исповедовали подруги: стареть нужно естественно и красиво.

– Ничего подобного! Сегодня все продается. «Тендер»! Слышали такое слово?

– Тендер – это серьезно, – не удержалась, как всегда Маруся, для всех – Мария Петровна, профессор филологии, специалист по литературе тюркских народов, прелестная дама, обманчивая в своей мягкости, когда это не касается ее профессиональной сферы. Она в университете вела массу хоздоговорных тем, так что с экономическими реалиями времени была хорошо знакома.

Маруся ножом чистила апельсин, и все невольно следили, как это она делает своими ухоженными руками с идеальным маникюром. Боже сохрани, без нарощенных ногтей, как у Ники и Любаси. Вообще, Маруся была по-хорошему кругленькой и аппетитной. Яркая рыжеволосая толстушка с выразительными карими глазами. Кстати, без веснушек, что чаще всего бывает у златовласых женщин. Да и «толстушкой» она была, пожалуй, на фоне Ники, потому что и в спортивной одежде, которую она обожала в неформальной обстановке, Маруся выглядела классно. Ее килограммы не мешали сохранять гибкость и хорошо владеть телом. Вот что значит регулярно заниматься йогой! Зато в официальной обстановке она – образец элегантной классики. С обязательным минимумом золотых украшений – статус профессора обязывает.

– Марусь, ну чо ты? Давай полегче. Сыграем! Сегодня услуга – это товар. А эксклюзивная услуга – преимущество в конкурентной борьбе. Что сегодня представляет самую большую ценность?

– Ты как, глобально или в приложении к жизни человека? – включилась Лейла, которая во всем любила ясность и пока, как и другие, мало понимала, к чему клонит Мира.

Если бы Мерилин Монро дожила до своих пятидесяти, она, вероятно, была бы чем-то похожа на Лейлу. Яркая блондинка в кудряшках, с хорошо очерченными чувственными губами и множеством украшений. Лейла буквально помешана на «бусиках», как это называет ее муж Алекс. Она предпочитает серебро и умудряется комбинировать, казалось бы, несочетаемое. И удается! Подруги и знакомые навезли ей со всех концов планеты этнических украшений из белого металла. Когда Лейла без украшений, она кажется просто обнаженной. По крайней мере, так реагируют на отсутствие «бусиков» ее друзья и коллеги. Французские духи, заметно расплывшая в своей вальяжной женственности фигура… Это – Лейла.

– Лейла, ну ты – блондинка! Самая большая ценность для человека – время жизни. Только оно невосполнимо. Отмерял тебе Всевышний сколько-то десятков лет, ни больше, ни меньше. Ты можешь потерять деньги и их восполнить.

– Ну, это уж кому дано, – включилась Лялька. Все подружки помнили, как в эпоху великого передела она со своей организационной хваткой бывшего секретаря горкома комсомола занялась бизнесом, каким-то образом стала владелицей молочного комбината, обанкротилась (или ее обанкротили), потеряла все. Причем, почти буквально. Ей пришлось распроститься с коллекцией дорогущих бриллиантов, некогда подаренных безумно влюбленным в нее тоже бывшим комсомольским работником, впоследствии секретарем ЦК комсомола одной из союзных республик нашего некогда могущественного Отечества. Теряя все, она-таки расплатилась с работниками комбината. Для нее это было принципиально. Есть в ней это девальвированное нынче качество – «не оставаться должными никому ничем, кроме взаимной любви». Ну, такой она человек. А потом с горя на какое-то время «подсела» на стакан, как не пытались удержать от этого ее подружки. Правда, процесс не принял откровенно безобразный и затяжной характер. В один из критических моментов Лейла собрала всех и предложила отправить Ляльку в паломническую поездку. Что они и сделали, скинулись на путевку и буквально силой затолкали ее в громадный автобус с настоящими паломницами, которые поначалу недоумевали, как сюда попала эта совершенно отличная от них, явно невоцерковленная дама.

Лялька к удивлению подружек из поездки не вернулась, осела в одном из монастырей на Русском Севере. Просила присмотреть за квартирой. Цветочки в ее отсутствие взялась поливать Любася, жившая по соседству через пару домов. Год на связь не выходила, если не считать открыток к Рождеству и Пасхе. А потом она появилась. И это уже не была прежняя Лялька, «борзая» комсомолка эпохи блистательного секретарства. Это не была громогласная директриса в резиновых сапогах, бизнес-леди молочного двора. К счастью, исчезла бесследно и надломленная, утратившая жизненные ориентиры Лялька периода дрейфа в житейском море без руля и без ветрил. В ней словно вышло наружу ее внутреннее содержание, как будто стала ведома тайна происходящего вокруг. Она постройнела и даже как-то помолодела. И, как ни странно, стала веселее и бесшабашнее. Подруги дивились переменам, потихоньку обсуждали их между собой и ждали, что же будет.

А было то, что очень скоро она устроилась редактором на телевидении. Там работал ее давний товарищ, с которым они по-хорошему дружили еще с комсомольских времен. Именно он и предложил освоившейся на телестудии Ляльке открыть авторскую программу. Знал уровень ее интеллекта, хорошие коммуникативные способности и помнил, как много лет назад и в формализованной обстановке комсомольского собрания она могла создать атмосферу искреннего обмена мнениями, причем даже и не в тему – о том, что волновало молодых по сути, глубинной сути. Предложение Ляльку поначалу ошарашило и даже испугало. Но была обещана полная свобода творческого самовыражения. Что и подкупило, потому что свободу она ценила, пожалуй, превыше всего. Так появилась на краевом телевидении программа «О главном без купюр». Она стала медийным, узнаваемым лицом, в программу престижно было попасть. В нее и попадали местные и приезжие боссы. «Мэры-пэры, депутаты, а по жизни акробаты» – так острая на язык Мира охарактеризовала состав участников программы. Но, без иронии, в ней оказывались люди, обладающие влиянием. И вовсе не всегда «кошельки», как их называла та же Мира. Люди культуры и искусства, известные политики и видные ученые. Ну, конечно, депутаты всех уровней и партийные деятели разных мастей.

Со многими у Ляльки отношения не заканчивались рамками эфира. Ее ума и самоиронии хватило понять, что к сексуальности это не имеет никакого отношения. Обидно и даже больно для женского самолюбия. Поначалу. Все же в свой полтинник она выглядела лет на десять моложе – стильная, довольно острая на язык. Ну, до Миры, как до звезд, но все же. Задавалась вопросом, что им от нее нужно? Им, «порочным детям нашей эпохи». Никого не отталкивала, просьбами и вниманием не обременяла, возможности «детей» не использовала. Разобралась – им просто интересно с ней поговорить.

Как-то спросила у Ахмада. Он больше других отличался из списка лялькиных «воздыхателей», как называла их Маруся, – совершенно другой этнической ментальностью и какой-то поразительной искренностью: если принял человека, то до конца. Он не раз делал крюк в триста километров, чтобы просто попить с ней кофе и часик поболтать ни о чем.

– Я поговорю с тобой и как будто обновляюсь. Жить хочется. Понимаешь?

Ну, об этой своей особенности она догадывалась давно. Из случайностей складывается статистика. В подтверждение крутились в голове слова отца Амвросия. В своем затянувшемся паломничестве она начала подумывала о постриге, чтобы навсегда остаться в монастыре. Он не одобрил.

– Нет. Ваше место в миру. Служение тоже бывает разным, – таким был его вердикт.

… – И все же деньги можно восполнить, любовь можно пережить вновь… – продолжала Мира.

– Ты любовью так не разбрасывайся, – это Любася вступила в разговор со своей извечной арией «Выпьем за любовь!» Она тоже была блондинкой, светло-русой. С Никой их роднило желание быть, чувствовать, казаться моложе, существенно моложе своих лет. Обе жили в вечном ожидании и, что скрывать, активном поиске своего мужчины «на диван», как это обозначали дамы между собой. Нет, от любви не отказался бы никто! Лейла не в счет: их дружески прочный, «породистый» брак с Алексом, вероятно, уже и был любовью. Ну, или такой считался. Любася следовала духу времени: модны кудри – будут кудри, нужно вытянуть до прямых – будут прямые. И, вопреки своему в прошлом многолетнему учительству, всегда хорошо знала предельную длину юбки, чтобы ножки выглядели наиболее выигрышно. А вынырнув из учительской среды на волю, как женщина, кажется, обрела новое дыхание. Это изумляло и радовало.

Подруги считали, что она влюбилась в «мага», чем вызывала в свой адрес поток довольно язвительных насмешек. Упаси, Бог, не по поводу любви! Эта тема – святая в дамском сообществе. По поводу «магичности» «мага». Они не без иронии выслушивали ее истории: то дождь остановил, то огонь разжег отсыревшими спичками, то в море зашел, а к нему дельфинов стая собралась, то орел, как будто один и тот же, встречал за каждым поворотом дороги. Что было правдой, а что вымыслом в любасиных рассказах, понять было трудно. Но одному радовалось сообщество: после знакомства с ним она как-то мобилизовалась и внутренне переформатировалась. И достаточно безболезненно пережила свою незадавшуюся блиц-любовь. Даже дело свое открыла – агентство по организации праздников и торжеств. Занимается исключительно радостными событиями: рождение, крещение, свадьбы, юбилеи… Подруги резвились и усиленно подталкивали включить и услугу «в последний путь». Нет, Любася даже радостно хоронить никого не желает. И в своем деле весьма преуспела.

А вот ее неоднократные попытки затащить в сообщество мага, которые, кстати, поддерживала и Маруся, тоже знакомая с ним по случаю, успехом не увенчались. Дамы дорожили единственным мужчиной в их замкнутом мире – Алексом, мужем Лейлы. Да и он был хорош, потому что дружбе не мешал, иногда председательствовал на их посиделках, был «вещью в себе». Он – профессиональный юрист, специалист в области административного права, часто занят. Это позволяет Лейле в свободное от работы время не пренебрегать сообществом, а, напротив, активно участвовать в его жизни. У Лейлы с Алексом нет детей, но они уже давно приняли эту данность. Холят и лелеят друг друга, в отпуск путешествуют и, кстати, занялись творчеством. Он вдруг неожиданно для дам стал играть на сцене самодеятельного театра и весьма успешно. Даже Мира с ее насмешливостью вынуждена была признать, что в этом что-то есть. А Лейла – мать родная в своем трудовом коллективе (а это крупная строительная кампания). Руководит отделом по работе с персоналом. Она тоже занялась художественным самовыражением – осваивает процесс изготовления ювелирных изделий в мастерской одной местной знаменитости и просто хорошего художника.

… – Ну, что вы все уклоняетесь от темы? Самая большая ценность – время жизни. Только это – истина не для всех. Но уж лялькины мэны это чуют, поверьте мне. И предпочитают иметь дело с правильными людьми – энергетически и эмоционально правильными, с донорами. Знают и ценят. Но пока не рублем. Ну, нет такой услуги, чтобы, просто пообщавшись, обновиться. Психоаналитики не в счет. Нормального еще попробуй найди. Да и у нас в ментальности все то, что с «психо» ассоциируется с психушками. А рядом с Лялькой они обновляются! И это – факт! Из этого можно сделать товар. И без иронии! – Мира убежденно жестикулировала.

Когда суть ее безумного предложения, наконец, дошла до всех присутствующих, их фантазия начала фонтанировать в унисон. И чего они только не придумали.

– Три-четыре по миллиону в год – и коттедж готов! – Майя, финансовый директор фирмы, разливающей питьевую и минеральные воды, быстро «въехала» в тему. И, достав мобильник, на калькуляторе начала производить кое-какие подсчеты.

Глядя на нее, трудно поверить, что эта миниатюрная женщина-подросток обладает мозгами финансового гения. Так считали подружки. Май всегда была при деле, как бы не менялись экономические правила игры в Отечестве. Маленькая, хрупкая, по- девчоночьи нежная была большой загадкой для окружающих – с характером и безграничной верой в поддержку Вселенной. Поняв, что с мужем ошибочка вышла – не тот человек оказался, развернула колесо своей судьбы и взяла исключительно на себя ответственность за жизнь свою и несовершеннолетней дочери. Не проиграла! Сохраняет оптимистичный настрой, излучает радость и еще получает кайф, когда называет свой биологический возраст заигрывающим с ней молодым людям. В отличие от Любаси, Майя сделала возраст предметом своего женского кокетства. Она перманентно где-нибудь учится. Нынче это легко делать дистанционно.

– Да чего там, можно и одного – за десять! – иронично заметила Маруся, потягивая коньячок, его она предпочитала всем остальным спиртным напиткам.

– Нее, одного – это значит продать Ляльку в рабство! Ты же знаешь, как меняется психология купившего. Лучше несколько по миллиону. Пусть конкурируют! Знают, что купили только часть, только строго оплаченное время, а не всю жизнь, – подливала масла в огонь Мира.

– Ну, вы загнули – миллион! – Лялька почти задохнулась от такой цифры и самой возможности «распродажи» ее жизни.

– Ничего подобного. Мой шеф с друзьями пару раз в год ездит на сафари и в иные путешествия. Говорит – для эмоционального обновления. Все оплачивает. Возвращается «обновленным»… Персональный врачеватель печень и все остальное месячишко реабилитирует. И я знаю цену этих гастролей. От разнообразия пейзажей уже устал парень. Едет за обновлением, хочет гармонии с собой и миром. А заканчивается все экстримом с элементами реального риска, обильно политого алкоголем. Пока в путешествие готовится, радость получает больше, чем от самой поездки. Годовой абонемент за возможность общаться с Лялькой – не меньше миллиона. Это же не служба социальной адаптации для мало имущих! Нужны люди, обладающие возможностями, а, значит, и влиянием. Кстати, всем во благо: вернутся к корням своей банальной человечности. Гуманнее станут как работодатели, – не отступала Майя.