Луций Анней Сенека (4г. до н. э. – 65г. н. э) одним из первых сказал жить – значит бороться, с тех пор, столько воды утекло, а мы так и не поняли, что начинать надо с себя

То, что так донимало Семенова, избитого и физически и душевно, в конце концов, и спасло его от неминуемой расправы. Его на этот раз раньше, чем пришёл доктор, разбудил дикий холод. Поскольку была у него привычка вертеться во сне, чего несколько суток пребывания в этом месте делать не мог, болели сломанные ребра и вообще все. А тут он крутанулся, пытаясь прижать колени ближе к груди в позе ребёнка в чреве матери, оба одеяла сползли. Холод начал трясти его сначала спящего, а потом уж он и окончательно пришёл в себя ото сна.

Первой мыслью, была та последняя, с которой он после уколов того странного эскулапа провалился в сон. А именно – чем они его тут пичкают? Тут ССС стал соображать, что видимо в этом карцере под землёй, пока его тащили, он мгновениями от боли приходил в себя и кое-что все же заметил и понял. Так вот сообразил, что здесь он минимум два, три дня, а может быть и больше недели. Продолжив далее анализ ситуации, речь, как ни как, шла о самой его и близких, родных людей жизни, включив «дедукцию» директор, теперь уже он и это вполне определено понял. Он – бывший директор автосалона пришёл к неутешительному выводу.

Первое его пичкают какой-то дрянью, возможно наркотой, второе – от него что-то важное скрывают, а значит и веры его спасителю нет. Да и в принципе, не понятно, откуда он там, на складе взялся? А раз так, то и не стоит вовсе дожидаться другого благоприятного момента, пока врач не пришёл, продумать план побега, и уносить поскорее отсюда ноги. К тому, что дальше, больше может быть только хуже.

А пока нужно хоть чуть-чуть согреться и найти, где выключатель. Пока тело, будучи израненным, ещё болело и ныло (полежи, не напрягайся), делать для разугреву физические упражнения он не мог, ну типа – отжаться раз пятьдесят, а вот понапрягать в статике мышцу, какую вполне. Чем тут же и не преминул заняться, скоро колотить перестало и думалось не веселее, но легче.

Затем не менее часов двух-трёх ушло на поиск выключателя. Лампочка, как он вспомнил, находилась в углублении высоко под самым потолком помещения, где он находился так, что освещала только дальнюю его половину. Сперва, это были чисто интуитивные попытки, по аналогии с офисом или квартирой, затем поиск пошёл по площадям и секторам, позднее ввиду полной безуспешности и того и другого, с учётом скрытности размещения и возможности включения/выключения. Когда же и эти попытки не привели к желаемому результату, и он обессиленный упал на койку, в голову пришла простая и не такая уж приятная мысль, что выключатель, скорее всего, находится снаружи помещения.

Правда, на ощупь, в кромешной темноте ему удалось найти кое-что интересное. В большом углублении, каменной нише слева от входной двери, колотить в неё он не решился, а вдруг кто услышит, но отжать в меру сил попытался, так вот в той нише обнаружил он иконы и ещё какие-то предметы, назначенье которых его метод не подсказал.

Про иконы он определил быстро: доски были почти все немного выгнуты; большинство икон имели ризу или металлический (серебряный) оклад, углубление, где легко угадывались лики; запах их был приятен, мягкий запах свечей, пчелиного мёда и миры либо ещё чего волнительного и с детства знакомого, в церкву все когда-то бегали. По мелким трещинкам на досках и кое-где облупившейся краске догадался, что иконам лет не мало.

Определил он после этого и панагию и большие нательные кресты и два посоха, которые сначала хотел использовать в качестве оружия для побега, но затем – хвала Богу, решил действовать хитростью, без излишней жестокости. Ведь то были лишь его предположения, а что там на самом деле, точно уверен все же не был. Какие-то кубки, знамёна-хоругви, прочая утварь, принадлежности, явно были или же имели отношение к церковной жизни, назначение других он понять так и не смог.

Зачем-то все здесь хранилось, решил, что со стародавних времён здесь был храм, катакомбный что ли, так их называли. Но может и другое – ворованные они, а здесь схрон, тогда ему точно хана. С доктором ему один на один в теперешнем состоянии определённо не справится, значит – делать буду так.

Ждать пришлось долго, он с трудом надел ботинки, найденные под койкой, ноги распухли, пришлось растянуть до упора резинки мягких итальянской кожи мокасин. ССС устал, замёрз и чуть опять не заснул.

Хорошо, что звуки шагов в узкости подземелья были весьма прилично слышны ещё, когда человек шёл по пещере. Акустика в ней была на высоте.

Доктор остановился в метре от двери, посветил фонариком на запор и выключатель, что справа на маленьком щитке и негромко спросил, так на всякий случай – Семён Семеныч, Вы не спите? Прислушался, не слыша храпа, переспросил, но так и не получив ответа, повернул рубильник выключателя и открыл засов на двери.

В то самое время, ССС вспомнив, что ниша слева от двери в свете высокой лампы почти не видна, втиснулся в неё между каменной стенкой ближе к двери и какой-то коробкой и ждал, когда эскулап будет проходить мимо него к койке. Чтобы не выдать себя преждевременно, он предусмотрительно напихал на койку под одеяло все, что только обнаружил до того, на ощупь, в том числе и иконы и ещё кое-что из церковной утвари. Сердце бешено колотилось, он из последних сил пытался сдерживать хрипы своего дыхания.

Меж тем врач подслеповато, после темноты, тусклого дежурного освещения пещеры и света фонарика, глаза на какое-то время ослепило, успел сделать пару шагов в сторону койки, на которой, как ему показалось, лежал, выпрямившись, укрывшийся с головой Семенов. И тут неожиданно, получив толчок в спину упал, в нешироком проходе между стеной и, узким длинным столом, что был для него слева.

Ничего не соображая ещё он, падая, успел схватиться за край высокого стола, отчего его тело развернуло. Рука, само собой не удержала вес доктора и, тот влетел под стол, пребольно ударившись лицом о пластиковый угол биотуалета, им же спрятанный туда в крайнее посещение узника.

Искры из глаз, барахтанье под столом и боль, кровь пошла носом на три секунды дали фору Семенову, чем тот не преминул воспользоваться. Его от напряжения, страха и боли трясло. Но успел-таки, на деревянных ногах выйти из помещения и запереть почти на ощупь за собой засов.

Прошло ещё две-три секунды, как очухавшийся док стал молотить ногами в запертую дверь и повторять свои мантры – «Вы спокойны, Вы спите, Вы по моей команде через три секунды откроете дверь».

«Ага, щааз, разбежался!». ССС, стоял, прислонившись к холодному камню стены на полусогнутых ногах, коленки трясло, глаза опять привыкали к темноте. Правда, из тоннеля, что вёл в пещеру, еле-еле пробивался кое-какой свет. Семенов помолившись, спасибо за удачное начало предприятия, ощутил тепло Панагии во внутреннем кармане на груди и, уже почти успокоившись, от пережитого, спросил – «Доктор, а скажите ка лучше, какой такой дрянью Вы меня потчевали и зачем?». На что новый узник «Замка Иф» ответил, что это всего лишь обезболивающие лекарства. «Ан позвольте Вам не поверить», сарказм попёр из бывшего узника подземелья вместе с довольным смешком Кота Леопольда, мышеловка то захлопнулась.

«Если не скажите всю правду пущу газ», выдал сам для себя совершенно неожиданно (и действительно живот раздуло от нездоровой пищи). И тут же про себя, – «Какой такой газ, с чего это я, пукнуть, что ли захотел, наверное, все от той же дури».

В отличие от Семенова фраза о газе застала эскулапа качественника врасплох, ему ли было не знать о том, что в нишах коридора действительно находился баллон с хлорным газом, как последнее средство успокоения буйных жертв и два противогаза для тех, кто его пускал в отверстие для ключа на двери. «Вот только откуда об этом известно овце?».

«Какой ещё газ, Вы больны, несёте всякую чушь». ССС, в свою очередь, помолясь решил выключить доктору свет и отправиться отсюда, куда ноги выведут. Так и сделал, но не успел сделать и три шага, как услышал истошный голос узника поневоле – «Постойте, же я все расскажу!».

Врач то подумал, что Семенов пошёл за баллоном, и решил не испытывать судьбу, во всем сознаться.

Выслушав его далеко не правдивый рассказ ССС, теперь уже совершенно точно убедившийся в своих подозрениях относительно своей участи, вдруг так по-звериному, не смотря ни на что, захотел выжить и спасти жену и детей. Так захотел, что казалось, должны были разверзнуться каменные стены подземелья и сами вытолкнуть его на поверхность к Солнцу, где все просто и по-доброму, нет бандитов и прочих уродов, не дающих жить и работать. Благодаря молитве ли, а может быть – заступнице Панагии Семистрельной, Хранительнице, собственному жизненному опыту и проснувшейся в нем неожиданно вере, в избавление от страданий на том складе, но избавившись от сомнений и страхов, он пошёл прочь.

Оставив заточенного врача один на один с его совестью в кромешной тьме и тишине. Какое-то время Семенов слышал слова проклятий, извергаемых грязным потоком на него из-за двери узилища, а потом они пропали вовсе.

Врач сидел на койке среди икон, его уже начало трясти то ли от холода, то ли от сознания того, что расплатой за то, что выпустил овцу из вертепа, даже если тому не дадут уйти, для него будет только смерть в той самой яме, куда водил других. От этого становилось муторно и, хотелось, как в детстве забиться под одеяло и уснуть, в надежде, что все само собой пройдёт и рассосётся.

Вскоре Семенов вышел под свод пещеры, казавшейся огромной в тусклом свете цепочки ламп. Приняв мысль о том, что в сторону аквапарка ему идти нельзя, так как там его могли ждать церберы Арсата или все того же Махди Ворзаева, побродил по пещере, увидел «свою» яму.

Нашёл кое-что полезное: женскую тёплую куртку большого размера, сойдёт; два светодиодных фонарика; две буханки хлеба в упаковке; пачку печенья с тремя бутылками воды; ещё кое, что из мелочи, как то вилку мельхиоровую с надписью – «Пламя», коробок спичек и кусок материи, которую можно было использовать в качестве перевязочного материала.

Похвалив себя за находки и рассовав все богатства по карманам, наш герой отправился в путь, свернув в тот проход, что находился рядом с местом его заточения.

Голос врача – «Кто там, я здесь, отворите дверь, я заперт», – только придал уверенности в правильности принятого решения, и сначала осторожно по шажку, а затем и все увереннее и быстрее в кромешной темноте Семён Семёнович двинул навстречу судьбе в неизведанное.

Как он ориентировался и не бился о понижения потолка, которые изредка, но встречались, не касался стен в узостях проходов, а главное избегал тупиков и лабиринтов, он бы объяснить не смог и под гипнозом, но это не было простым везением. То была интуиция и жажда жизни, что-то изменилось видимо и в голове под действием наркотиков, которыми его пичкали уже несколько дней.

Что-то подобное описано у американского писателя мистика и антрополога Карлоса Кастанеды в «Учение дона Хуана». Тот утверждал, что встреча с индейцем из племени яки, магом Хуаном Матусом в шестидесятом году прошлого столетия, изменила его жизнь, совершенно все поставив с ног на голову. Кастанеда хотел исследовать кактус пейотль – «растение силы», и именно с этой целью обратился к дону Хуану, который являлся знатоком местных растений.

Часов, дорогих TISSOT при нем не было, так же как и телефона с бумажником, видимо их забрал ещё «Логопед» на складе, поэтому он ориентировался на периоды сна – отдыха, которых со временем становилось все больше, усталость и боль давали о себе знать, то дыханием, то тяжестью ног, то неловким движением рёбер.

Так в каком-то трансе, полузабытьи он прошёл почти сутки, а ему казалось, что три. Воля и жажда жизни, когда нужно перешагнуть через – не могу, гнали вперёд.

Вместе с обоими батонами хлеба и последней бутылкой воды прошли и ещё одни сутки движения по подземному ходу. Иногда от усталости его охватывали сомненья, но повернуть назад значило верную смерть, а что впереди и главное – через, сколько ещё часов или дней, неизвестно. Он гнал от себя эти мысли, пытался давить их в зародыше, но они с упорством морских змей Лаокоона лезли и лезли в голову.

На третьи сутки ему повезло, откуда-то сверху в туннель пробивался, едва видимый свет и с потолка капала вода, он жадно пил прямо из лужи на полу сухими губами ощущая такой замечательный вкус чистой влаги. Не хотелось уходить от света, но он заставил себя идти вперёд, правда, до того, долго вспоминал с какой стороны пришёл, дабы не возвращаться нечаянно назад. Наполнил все пустые бутылки водой (не забыв похвалить себя за то, что не выбросил) и напился впрок, так что его едва не вырвало.

Потом он стал видеть впереди мелькание каких-то теней, их становилось все больше и больше, они бесшумно скользили по стенкам узкого хода и почти касались его. Иногда Семена останавливал свежий ветерок, незнамо откуда прилетающий, и так же не ведомо куда, исчезающий.

В какой-то момент он стал слышать в полной тишине и мраке подземелья чьи-то невнятные голоса и бормотанье, силился разобрать, что такое важное они хотели ему сообщить. Много раз он встречал крыс, ещё издали узнавая их по специфическому запаху и шуршанию быстрых ног.

Однажды во сне, после этого он не спал лёжа на спине, подложив руку под голову а, только прислонясь спиной к стенке туннеля, одна из них его укусила за нос. Он ударил пасюка рукой, но тот видимо голодный отпустил надкушенный кончик только после того как обе руки схватили его за бока. Убегая, он возмущённо пищал по своему, сетуя на неудачу. ССС научился чувствовать капли конденсата в тех местах, где потолок и стены были гладкими, будто отшлифованными, и жадно слизывал их языком метрами.

Наконец, когда шум голосов в подземном ходе стал зашкаливать и, ответив им звериным воем, длившимся неизвестно сколько, когда Семенов понял что сходит с ума, случилось и вовсе непонятное.

Совершенно отчётливо в темноте (?) он увидел, как прямо сквозь него пробежала группа волосатых людей с горящими факелами, в трапециевидных лаптях на босу ногу. Впереди простоволосые женщины в холстяных безполиковых рубахах почти до пят с малыми детьми грудничками в платках через плечо, а те, что постарше на руках и за спиной, за ними отроки обоих полов, кто и босиком. А сзади тылы прикрывали угрюмые бородатые мужики с длинными топорами и косами, а кто-то и с мечами в руках. На головах у них были по самые глаза нахлобучены смешные шапки-шлыки. Поверх рубах, что короче бабьих – чуть ниже колен, были надеты толстого лыка плетёные рубища «боевые рубахи», как понял Семён для защиты от ударов сабли плеч, спины и груди, руки они позволяли держать свободными для действий оружием, внизу на уровне бёдер половины соединялись пеньковыми завязями. Как у мужчин, так и у женщин по вороту, на рукавах и по нижнему краю рубах были вышиты славянские руны – обереги, большинство были опоясаны также расшитыми широкими кушаками. Двое были вооружены, длинными в рост, мощными луками и почти пустыми берестяными колчанами для стрел с металлическими наконечниками. Из-под рубах были видны исподнее и такие же светлые портки, от щитолок и почти до колен крест-накрест «косой решёткой» подвязанные серой пенькой от задников лаптей. Трое, самых здоровых и коренастых, тащили на себе раненых.

Они, так же удивлённо смотрели на Семена, сидевшего на каменном полу, прислонившись к стене, как и он на них.

ССС настолько устал, что так явно отражалось на лице, потому видимо его приняли, толи за раненного, толи за умирающего. Приостановившаяся было, группа продолжила, своё бегство. Замыкавший группу древних, как уже понял Семенов, сородичей руссов, здоровенный богатырь велик был ростом и, ему приходилось бежать, согнувшись, что называется в три погибели.

На нем, в отличие от остальных, на подоспешник сверху была надета кольчуга мелкого кольца, судя по всему заморского мастера. В левой руке он держал малый круглый, обшитый кожей деревянный шит, обитый крестом полосами железа для прочности, его сектора также были расшиты рунами Белбога, Перуна, Сварога и Нави, о чем конечно Семенов и не догадывался. В правой – болталась увесистая палица на кожаном ремне, с острым наконечником рукояти и обитым железом навершием дубинки – «башкой» и почти метровой длинны горящий факел.

Ратник крикнул остальным, чтобы те бежали шибче, а сам остановился, склонившись над странным человеце, поднёс к самому лицу Семена факел, так что тот явственно ощутил жар и тепло пламени. Он назвал себя по имени Ратмир и сказал несколько слов, из которых бывший директор московского автосалона понял только – «Пробаю бритоусый, сорочины треклятые шмыкают, чикали, удел княжий хмарой покрыли. Брань на живот мир. Застава наша, надёжа не сдюжили, повьрже, ратных воев нетути. Чаять помочи надеги малоти».

Дальше Семён отказался от предложения присоединиться к группе и бежать, скрытным ходом сотоварищи, понял то по жестам воя, помотав в отрицание головой. Только одну просьбу, едва шевеля пересохшим ртом, сумел выдавить он – «Пить». Положив рядом с измождённым соплеменником свою флягу и, пожелав ему защиту Рода, десятник Ратмир, как он себя назвал, гулко стукнув рукой по левой стороне груди, легонько склонил голову и вскоре исчез, поспевая за ушедшими в темноту сородичами. Опять пришла темнота.

Почему он признал его за своего и не спросил, какого роду племени Семенов так и не понял, проваливаясь в очередное небытие. Удивление тому пришло много позже.

Только тогда, решил, что все это привиделось ему во сне, коротком забытьи или как галлюцинация, а пока Семён обнаружил у самой ноги эту флягу из тыквы – горлянку на ремешке и жадно выпил с горчинкой пахнущую мятой жидкость, приятную на вкус, и сразу же почувствовал прилив свежих сил.

Пожалел о том, что не расспросил витязя, как добраться до выхода на поверхность, но потом обнаружил ещё один подарок от предков два факела, прислонённых к плечу и упавших, когда он привстал с пола. Чтобы не потерять ориентир, куда, в какую сторону идти, он теперь засыпал сидя так, чтобы после сна или отдыха путь был всегда слева от него.

Поскольку батарейки в обоих фонарях уже давно сели ССС достал спички (осталось пол коробка) и зажёг первый факел, чуть приоткрыл один глаз, смотрел в сторону, чтобы сразу не ослепнуть (давно не видел света), спустя пять минут открыл второй. В небольшой на вид, шарообразной фляге ещё осталось не менее половины жидкости, которая вернула его к жизни.

Надевая её верёвку через голову на плечо, заметил, что на её тёмных коричневого цвета боках что-то нарисовано. Снял и поближе рассмотрел, по всей окружности тыквы была вырезана и соответственно выделялась белым цветом некая протяжённая ёлочка, с множеством прямых простых и не простых, кустистых ответвлений.

И тут до ССС, наконец, дошло, что это кроки маршрута, оставалось найти свою точку и узнать, чем тупик отличается от выхода на поверхность. Придя к выводу о том, что он уже ближе к другому выходу от большой пещеры. Семёнов обнаружил два овала на длинной линии, значит он на расстоянии двух факелов горения от другого противоположного выхода, который был обозначен на фляге, как буква английского алфавита V, примыкающая остриём к обоим концам длинной линии, вблизи неё был лишь один овал (или пещера). А как мы помним, да и наш герой тоже, его несли вниз, к большой пещере, минуя маленькую. Потом он нашёл ещё несколько ответвлений от длинной линии по окружности тыквы с расширением в виде V, стало ясно это выходы. Оставалось узнать только свою точку, а это можно было сделать, только добравшись до первого выхода, направо или налево, собственно нечего было гадать, надо топать, а сил почти не осталось, как не осталось ни хлеба, ни печеньки, да и остатков жидкости во фляге едва хватит на сутки пути.

Можно было идти помолясь о завершении предприятия во спасение жизни и души, тем более что внутренний голос подсказывал ему – все будет хорошо, он вырвется. Чего он совершенно не воспринял в этом невероятном месте, так это того, что вся группа руссов-славен прямо пробежала, прошла буквально сквозь него в узком пространстве хода, где и двум людям трудно было разминуться.

При этом, выглядели они самым натуральны образом совсем, как нормальные. Не струились, не просвечивали насквозь, не светились аурами. Он даже чуточку почувствовал, как они, нарушали границы его тела, врываясь с левой стороны и вырываясь с правой.

Ещё он не заметил того, что все болячки прошли, а рана на груди полностью затянулась толстым слоем кожи, а не сочилась как до этого мокрым сгустком крови и сукровицы. Часа через три после той встречи, он нашёл по пути ответвление хода слева, попытался найти его на схеме, что была на тыкве, так как ответвление было коротким тупиком, решил проверить и не ошибся.

Всего в пятидесяти-шестидесяти пяти шагах оперся в тупик и уже пошёл возвращаться, когда услышал вдали шум голосов. Почуяв неладное, положил уже второй горящий факел на каменный пол, поспешно затушил его ботинком и лёг на пол, прижавшись к выемке в стене.

Ему опять повезло, искали его уже двое суток три группы по три человека в каждой с одной страшной задачей – пристрелить на месте, но прежде изъять Панагию, об этом всех и в отдельности каждого предупредили, чтобы знали, не вернут церковный раритет, останутся гнить в том же подземелье. На их стороне были все преимущества – подробные схемы подземных ходов, два лёгких трицикла и один электромопед (зарядки аккумулятора хватало на сорок – пятьдесят километров езды), позволявшие двигаться по туннелю вдвоём на скорости около десяти – пятнадцати километров в час, фонари, вода, специальная экипировка и даже кое-где связь. А у ССС только желание выжить и интуиция.

Он лежал и думал, что если те, кто может его искать ищут его уже давно, то обязательно пройдут весь закуток, не обнаружив его в центральном туннеле, и тогда ему не отбиться.

А вот если они ищут его один – два дня, то есть шанс, что просто проформы ради, на авось посветят фонарём, а свет его может и не достать, тогда ещё повоюем. Но может и страхи его все зря, и кто-то шастает по катакомбам совсем не по его душу? Грамотный охотник за сто метров бы учуял запах факела, тем более затушенного тут же.

Чей-то громкий голос сказал, – Вон он здесь.

Сердце у Семенова готово было выпрыгнуть из груди, колотились даже сосуды вен и артерий, что его окружали.

Ага, вижу – ответил второй.

Тот же голос, что был первым, продолжил.

В десяти шагах этот поворот, посвяти.

Спустя несколько секунд вспыхнул яркий свет мощного аккумуляторного фонаря и осветил весь до стены торца аппендикс. Семён Семёнович лежал, накрыв голову курткой, на его счастье отделка внутренности заимствованной им женской зимней аляски, материал подшивки был темно серого цвета, в отличие от ярко красного снаружи. Что уж там случилось, не известно, но ни один, ни другой из бандитов, смотревших прямо в закуток, Семенова не разглядели. Толи глаз, что называется, замылился, толи свет от куртки не отражался вовсе, бывает такое странное явление в туннелях и шахтах, но свет погас, и голоса вскоре переместились вправо, пока совсем не стали пропадать и не исчезли вовсе вместе со светом фонарей.

Семенов, во-первых избежал худшего, во-вторых точно знал, где находится и куда выходить, ибо теперь с большой долей вероятности знал, что его ждут и догадался где тот выход, что для него закрыт. Он вновь зажёг свой факел и поспешил, охотники за дичью в любой момент могли вернуться за оставленным недалеко мопедом. Воспользоваться им он не мог, по причине того, что тем самым выдал бы своё местоположение и направление движения в туннеле. Рисковать было нельзя.

Ещё через шесть часов в кромешной тьме, бросив догоревший задолго до этого последний факел, он тихим ходом, стараясь не шуметь, миновал ближайший выход. Подозревал, не без оснований, что его там заждались, и пустился почти, из последних сил до следующего поворота направо, который по расчётам был не более чем в четырёх – пяти часах ходу.

Буквально вслед ему, на пересечении основного туннеля и его левого ответвления, а также вблизи лестницы, ведущей в оборудованный вход в канализационный коллектор, были установлены крутыми специалистами два автономных датчика движения и соответствующая аппаратура усиления и передачи сигнала на такие же автономные приёмники-кейсы дежуривших в машинах круглосуточно охотников за дичью.

За него взялись уже по – серьёзному. Пришлось привлечь дополнительно людей со стороны. Он, Семенов Семён Семёнович и представить себе не мог скольких легионеров и, за какие бешеные деньги, привлекли злые люди к поиску, прежде всего той вещицы, которую он нёс при себе, и только потом собственно его самого.

Сделав ещё два привала, продрогший и лютой ненавистью, теперь именно в таком приближении стоило упоминать об отношении Семенова к путешествиям под землёй, лютой ненавистью ненавидящий катакомбы, пещеры, ходы, провалы и так далее и тому подобное, вышел на тот участок, где должен был быть выход или вход. Подвал жилого дома, обрыв берега небольшой речушки, да хоть и дамский туалет или что-то в этом роде, но ни слева, ни справа двери, аппендикса, ничего, даже намёка на лаз не было, он бы почувствовал по дуновению слабого ветерка, по запаху.

Несколько раз он жёг последние спички, что бы свериться со схемой на тыкве, прошёлся туда-сюда сначала на пару сотен метров, а потом и поболи, ощупывая стены, в надежде обнаружить тактильно скрытый лаз или дверь, но все напрасно, только пальцы ободрал в кровь. Он испугался и, впервые за все последние тяжкие дни и ночи, чуть не впал в отчаяние. Как ни странно, но помогла молитва, опять своя, им самим сочинённая, но от чистого сердца и выздоравливающей души. Он успокоился и, присев известным образом уснул.

Во сне ему сначала, отчего-то приснилась овечья отара, бредущая по подземелью, одна белая овца отстала и остановилась рядом с ним, стала тереться по левую сторону от него о стену, большие синие глаза её внимательно смотрели на ССС, не моргая.

После он увидел надёжу Ратмира, тот был ранен в голову, видимо ударом сабли по касательной. Рана сильно кровоточила, из-под пальцев руки, которой он закрывал рану, по волосам цвета зрелого пшеничного поля текли её красные ручейки. Другой рукой десяцкий показывал Семёну вниз на стену или пол. Потом пропал на время, чтобы появиться вновь уже с перевязанной головой и палицей в руках, зачем-то пытался снять с рукояти острый наконечник. Проснувшись и придя в себя Семенов, сидел и, памятуя о прошлых дарах воя, пытался анализировать свой сон. Как он понял, его внимание обращали на два момента:

– первый необходимо найти что-то, какой-то предмет внизу на стене или полу хода;

– а вот со второй частью загадки были проблемы. У него с собой ничего не было, разве что пустая фляга да Панагия, сгоревшие факелы-деревяшки он выбросил далеко отсюда.

Если это тыква, то он её несколько раз внимательно рассмотрел при свете огня факелов и спичек, пробка простая затычка из дерева, ни зацепки, ни каких-либо трещинок или неровностей на ней нет, во всяком случае, на ощупь.

Панагию, он только раз хорошенько разглядел при свете лампы накаливания в пещере. Там тоже вроде бы все ясно. Массивная цепь, за которую вещицу можно использовать в качестве кистеня. Крепиться цепь к ажурной, в виде ромба серьгой. К самому верхнему обрезу полукружья лошадиной подковы. Внутри неё на четырёх гвоздях (их шляпки видны сверху) крестом, закреплён овал, по краям, украшенный ажурной (переплетенье веток и золотых цветов) полосой в виде старинного высокого русского щита. В овале, глубокой резкой нанесено по серебру изображение Богоматери Пресвятой Девы Марии со сведёнными на груди руками, по которым сочится кровь от семи мечей в теле её на переднем плане. Панагия тяжела, никаких намёков на то, что внутри неё что-то может быть спрятано – нет. На всякий случай он повертел её в руках, в надежде что там есть какой-то хитрый замок с секретом.

Так и не сумев разгадать эту не поддающуюся часть загадки, ССС решил заняться вплотную её первой составляющей, в чем к немалой радости и преуспел через десяток минут. Слева от себя, в десяти шагах и двадцати – тридцати сантиметрах от пола обнаружил выступ камня, потянув за который его удалось вытащить, за ним другой и третий, пока не образовался узкий в высоту, но достаточно широкий лаз, за которым видимо и находился выход на поверхность. Не трудно было сообразить, что теперь он был свободен от ловчих Махди.

Это был не ведомый до того праздник – новый, семнадцатый акт канонического шестнадцати актового Мерлезонского балета, от фр. Le ballet de la Merlaison, букв. «Балет дроздования». Так вот вам уже – хотя бы один дрозд получается, улетел! Но занавес господа ещё не закрыт. Семёнов как мог, заложил камни, чтобы лаз стал опять не заметен со стороны подземного хода его преследователям.

Бесконечно долго он, в буквальном смысле полз на коленях вверх, потом с трудом передвигал ноги по ведущему под небольшим градусом вверх уклону коридора, где-то поднимался по осыпающимся ступеням мягкого камня лестницы, было очевидно, что этим путём давным давно никто не пользовался. Дышать было нечем, лёгкие болели острой болью.

И вот, наконец, после всех мытарств и лишений, он добрался на ощупь до полусгнившего круглого щита, с ручкой метровой длины. Перед ним был явно выход наружу.

Отдохнув с полчаса, Семенов завязал глаза найденной тряпицей, все равно в кромешной тьме ничего не было видно и, попытался открыть лаз. Мощная на вид ручка легко оторвалась от досок этой двери в жизнь и, осталась в его руках. Оставалось одно разбить доски, благо их разместили здесь не менее чем лет пятьдесят, а то и все сто пятьдесят тому. За досками оказалась земля толстым слоем, видимо выход этот был давно засыпан.

Пользуясь обломками досок и ручкой, как лопатой и киркой с ломом одновременно, ССС постепенно прокопал не менее метра грунта и уже в остервенении, неведомо, откуда силы взялись, набросился на землю, разгребая, где рукой, а где и обеими землю. Руки уже не держали, когда он почувствовал корни растений и трав. Тут уж его было не остановить, он рычал и отбрасывал землю за собой.