Закусывая пончиками, запивая какао, я утолял голод. Мне холостяку, который сторонился женщин, не то чтобы избегал, а именно сторонился, стало неловко, когда за моим столиком появилась брюнетка в тот самый момент, когда я дожевывал последний пончик.

Разместившись на стуле, и на первый взгляд скромная дама стрельнула карими глазами, пронзив меня так глубоко, что и пончик, и глоток какао медленно опустились в желудок и спрессовались там в комок. Я был противником долгих увлечений и романов, предпочитая свободную, холостяцкую жизнь узам брака. В чём заключались преимущества такой свободы, объяснить, конечно, не мог, но стиль моей жизни вполне устраивал меня. Но сегодня мои убеждения, чувствовалось, могли дать большую трещину.

Мы смотрели друг другу в глаза, пока она пила кофе. Не отрывая взгляда, разглядывая брюнетку в упор, я постарался выразить на своей физиономии полное равнодушие к её особе, мало того, показывал всем своим видом, что она не в моём вкусе. Ну, просто всем. Грязным воротником рубахи, вытянутым джемпером и особенно, исходящим от меня запахом бензина. А она спокойно пила кофе. Её самоуверенность и добродушная улыбочка, обращенная прямо на меня, начали уже злить мое мужское самолюбие.

«Да что в ней такого-то, а! Я и лучше встречал. Встану сейчас и уйду. Вот и всё. До свидания! Тоже мне, нашлась королева», – подумал я.

Брюнетка, как показалось мне, бесхитростно посмеивалась.

«И что я завёлся? Смотрит, ну и пусть смотрит. Что-то в ней есть, в этой брюнетке. Не пойму только, что именно. Одета просто, но со вкусом: золотой, тоненький браслетик к лицу, модная юбка и кофточка», – продолжал я мысленный диалог сам с собой.

Она взяла салфетку, приложила её к пухленьким губкам и, положив на край стола, слегка развернулась. Затем облокотилась на стол, устроив свой подбородок на ладонях. Её ровное дыхание и аромат духов, кстати, приятный, подействовали на меня расслабляюще, и я потянулся, было к ней, но вовремя остановился. И всё же нас разделяло только символическое расстояние – десять сантиметров нелюбви.

«А она симпатичная», – отметил я.

Интересно, что думала брюнетка о личности, ёрзавшей напротив. Её взгляд, казалось, оценивал фигуру мужчины, находящегося в расцвете сил, всех сил, в том числе и финансовых, но, по-видимому, её заинтересовало что-то другое. Не исключено, что она прикидывалась, пряча за красивой внешностью обыкновенную стерву, которая при удобной возможности вильнёт хвостом и сделает какую-нибудь гадость. Хлоп, и должен по гроб жизни.

«Нет, точно прикидывается. Что-то в ней есть такое… Хоть я её и не знаю, вижу впервые, но заметил – глазки у неё нахальные. Выпила кофе. Вам ещё что-нибудь? Мужчину на десерт? И почему именно этот? Здесь их море. Ну что уставилась? Мне от тебя ничего не нужно. У меня всё есть. Чем же она занимается, хотелось бы узнать. С такими ручками кирпичи не укладывают. Интеллигентка. Я шофёр, она – из другого круга. Ничего общего. Хозяйка из неё, как из меня учитель. И что тут делает? Ладно, я заскочил перекусить и только, да и мой грузовик сломался… Смотрю на неё – тощевата, хрупковата малость. Может, угостить? А если откажется? Да и пусть отказывается, сам съем», – повнимательней рассмотрев её, решил я.

Через пять минут на столе стояли тарелки с жареным картофелем и ветчиной, салаты, пончики. Брюнетка посмотрела на блюда, на меня и культурно приступила к еде. Оставалось только подождать минут пятнадцать и познакомиться.

Отужинав, она достала из сумочки журнал и, открыв его на одной из страниц, протянула мне. На весь лист была изображена фотография здания, в котором мы и находились, а в правом верхнем углу красовалось лицо брюнетки. Тут же – имя, фамилия автора проекта. И зачем она показывает картинки журнала, на что намекает. Экая невидаль. Для шофёра с дипломом это стало далёким и неосуществимым. Увидев всё это, я расстроился. Готовился без всяких там кивков свалить из кафе, но когда журнал лощёной обложкой коснулся скатерти стола, перед моим носом возник бокал с красным вином, который оплели пальчики брюнетки.

Ну, как я могу отказаться! Второй бокал, третий, а мы даже не знакомы. Зачем ей кто-то и почему не шофёр? Нет, только не это. Всё, ухожу. Глаза бы мои меня не видели. Надо встать и уйти.

Брюнетка, накинув бежевый плащ, взяла меня за руку и слегка подтолкнув, намекнула этим, что пора к выходу. Я-то знал, куда мне надо идти, а вот куда ей?

Выйдя из кафе, я повернул в сторону сломанного грузовика и к ближайшему телефону. Брюнетка продолжает идти со мной, уже прижимаясь ко мне и обнимая одной рукой. Преодолевая крайние неудобства, я достал из левого кармана брюк записную книжку. Отыскав в ней слово «гараж», слегка отстранился от спутницы, но не тут-то было. Женщина опередила меня. Она открыла дверцу телефонной будки и, не успев набрать номера, увидела, что провода оборваны. Пожала плечами и повесила трубку обратно. Я немного растерялся, а она, развернув меня на девяносто градусов, потащила через дорогу.

Несколько минут возмущения по поводу такой наглости, и я уже разуваюсь в прихожей. Брюнетка скинула туфли и, нагнувшись, погладила пятки уставших ног. Упавший плащ, сумочка, зонт. Затем она легко и соблазнительно сняла кофточку, входя в другую комнату.

Шагнув в коридор квартиры незнакомой женщины, я не почувствовал себя гостем, как будто домой вернулся из рейса. Так просто. Впервые, а не гость.

Тёплый поток воды в душевой успокоил и отрезвил. Её нежные руки дотронулись до шеи, равномерно, слегка надавливая, размяли мышцы, скользнули и оплели тело, замерли на короткую паузу. И я почувствовал влажные губы, её мягкие бугры, ласкающий ухо шелест воды. Странно, но она как будто знала обо мне всё или почти всё. Три года разницы и куча совпадений.

Про Лену точно ничего не знала…

– Ты посмотри на него. Что ты в нём нашла!

– Да полно тебе, па. Мы расстались, – сказала Лена.

– Расстались? А куда ты наряжаешься. Не с ним ли? – спросил её отец.

– Чем он тебе не понравился?

– Мальчишка ещё.

– Только и всего, – спокойно отреагировала Лена и, закончив нехитрый макияж, подскочив к отцу, чмокнула его в щёку.

– Лена, я прошу тебя, детка!

– Папочка! Последний вечер.

Я не придал тому, случайно услышанному мной разговору особого значения. А вечер оказался действительно последним. Пришли мы вдвоем, а ушли каждый в отдельности, точнее, после зажигательных танцев, подцепив более подходящего жениха, Лена, умчалась в такси. Танцуя белый танец с какой-то девушкой, я не вымолвил ни слова. С последним аккордом мелодии она неуклюже отступила, выжидающе постояв, как-то обиженно повернулась и, не оборачиваясь, смешалась с гущей танцующей молодежи. Сверкающие огни и музыка. Пятый курс института. Моя бывшая девушка, дочь майора, уехала в Азию. Через несколько лет она объявилась. Это был вторник или четверг, точно не помню. Телефонный звонок. Сняв трубку, я услышал знакомый голос:

– Как дела архитектор?

– Вы ошиблись номером, – последовал мой ответ.

Лена названивала целый день, пока я не выдернул шнур, отключив телефон. Во мне говорила обида. Какой проект, Лена? Ты и проект были связаны, были моим будущим, без Азии и кого-либо ещё.

Ближе к вечеру она позвонила в дверь квартиры. Я открыл, не приглашая её пройти. Используя своё женское обаяние, Лена рассказывала о прошлых ошибках, об отце-полковнике. Задавая наводящие вопросы, выясняла – свободен ли я. В это время с верхнего этажа, отсчитывая каждую ступеньку каблучками туфель, спускалась женщина. В полумраке подъезда мне не удалось разглядеть её лица, но эта походка показалась знакомой. Не дослушав Лену, я захлопнул дверь.

Мои чертежи двухэтажного здания с предложенными стильными штучками так и остались пылиться в бюро. Защитив диплом, я собрал чемодан и отправился на север. Год махал лопатой, потом освоил экскаватор и перерыл сотни тонн промёрзшей земли, а после колесил на грузовике по разным городам и весям. Через двенадцать лет у меня было всё, что нужно для хорошей жизни, кроме одного – человека, который бы разделил со мною эту радость.

Я не часто приезжал домой.

«Какого чёрта! Сутки в городе. Звонки, гости. Где же ты была раньше? Север – не Азия. Дорогая, у меня другие планы, но ты в них уже не вхожа. Провести со мной ночь, а утром помахать ручкой и уехать в Италию! Ты просто обворожительна, но у женщины есть и другие качества, поверь мне, Лена», – возмущался я.

Стук в дверь.

– Андрей, открой!

– Прощай. Привет Итальянцу!

За дверью послышались удаляющиеся шаги. Лена села в машину и выехала со двора. На этом и закончился наш поединок. Не осталось ни грусти, ни жалости. Ни любви, ни перспективы. Ничего. Пустое место.

С мамой работала девушка, о которой она много рассказывала и конечно мечтала познакомить её со мной. В то время меня не интересовали как Веры, так и Маши, и тем более Лены. Ну, куда денешься от этих настойчивых убеждений.

– А Маша училась в том же институте! Андрюша, так и будешь один! Вон у Марьи уже внуки. Скажи мне сын, когда ты женишься, – спрашивала постоянно мама, но, видя, что мне до фонаря, она перестала допекать этой темой.

Меня раздражали разговоры о семейном счастье и уютных очагах. Не выдержав родительской заботы, я перебрался в соседний квартал и пустую полуторку. Раскладушка, необходимая посуда и книги. Что ещё нужно холостяку, но нет-нет, да и появлялась мысль: «Кто же такая эта Маша». Не слишком ли часто произносят это имя. Совпадение. Так-то оно конечно так, но было ощущение, что за моей спиной, рядом существует женщина, содействующая в определённые моменты отнюдь не случайно. И действительно, всё на это указывает, но, пожалуй, так хочется самому, а этого нет, и не будет.

Я слышал уже об одной Маше, лёжа в реанимации, не надеясь на выздоровление. Хирург говорил – повезло. В чём? В том, что дни и ночи напролёт у постели дежурила какая-то Маша? Когда выписывался, сказали – не оставила адреса, а представилась случайной попутчицей. Сдаётся, что эта самая попутчица и есть пассажирка всей моей жизни.

Свадьба лучшего друга. Колонна машин, букеты цветов, подарки, вальс Мендельсона, жених с невестой и её подруга. Что-то было в ней такое… Разговоры между выпитыми рюмками, выкрикнутое «горько», а потом всё как в тумане. Только голоса:

– Я его сама отвезу.

– Маша, постарайся, пожалуйста.

– Не беспокойтесь, в случае чего, позвоню.

– Андрюха, вставай! Всё, домой! Такси подъехало.

Саня дотащил меня до машины:

– Ну, Маш! Счастливо.

На следующее утро, а вернее день, смутно припоминая ночь, я допытывался у мамы как оказался дома.

– Незнакомка, в шикарном таком платье. Если бы… не эта девушка, так и сопел бы на улице, возле подъезда. Кстати, где-то я эту девушку видела.

– Познакомилась с ней? – спросил я маму.

– Нет. Даже поблагодарить не успела. Ушла она. Хороша свадьба! Ты сам что-нибудь помнишь?

– Помню, конечно, но до стола. А там… рюмки вот такой глубины, ноги вот такой вот длины, горы, – выставив ладони перед грудью, я изобразил два бугра.

– Понятно. Развлекаешься.

– Да нет, мам. Была там одна.

– У которой горы?

Кивнув, я развёл руками.

– Эх ты!

Перед отъездом в Мурманск Саня и его жена Юля рассказали, что после свадьбы Маша уехала. Куда – не знают. Путеводителем был Санин палец, указывающий на Полярную звезду.

– Мы не в курсе, Андрюха! Будешь в городе, заходи в любое время. Ждём!

Гудок. Рукопожатие. Плацкарт. Ужин в вагоне-ресторане, полгода вахты.

Светало. С высоты третьего этажа я смотрел на кафе, которое появилось на углу перекрестка года полтора назад, и думал о таинственной незнакомке, которая странным образом появлялась и исчезала в моей судьбе. Неужели это та самая Маша? Сев на край дивана, поправил ей волосы, обнял и прошептал:

– Маша!

– Андрюшка! – радостно воскликнула она.

Наши губы сомкнулись.

И вот сейчас, как десять лет назад, она нежится в постели, под окнами припаркован мой грузовик. Сын и тёща на даче. Подъедут на наш с Машей юбилей, часам к четырём. Так и живём, а что ещё надо. Она, сын и годы вместе.

НЕСКОЛЬКО МИНУТ ЗАБВЕНИЯ

Блин! Что так холодно-то. Сыро. Простынь влажная… Куда я попал? Одеяло тоненькое… Я даже его веса не ощущаю. Может, его и нет совсем. О! Нет. Одеяло туточки, только толку от него никакого. Вчера! А что же вчера. Блин. Дубак. Надо расслабиться и глубоко дышать, почаще и глубже.

Вова дрожал, как осиновый лист. Укрывшись с головой и свернувшись калачиком, находясь между сном и бодрствованием, он вспоминал прошедшие дни и вечера, путая реальность и сновидение.

Где… Где я? У Марины? Она форточку забыла закрыть? Она уже встала. Марина рано встаёт, но и пораньше ложится. Жаворонок. Соскочит с постели, поправит мне чёлку, поцелует. Её рука скользнёт, едва касаясь кожи, задержится на груди, оставив на ней отпечаток тепла. Зашуршит ткань халата, послышатся осторожные шаги. Стукнет негромко дверь о косяк и струя воды ударит о дно ванны. А я ещё поваляюсь, анализируя увиденный сон, если конечно приснится.

Но почему-то сегодня я не слышал шагов, привычной возни на кухне, жужжание фена и шум кипящего чайника. Где же Марина? Ушла? Почему меня не разбудила? Я, наверное, проспал! Или…. Как я мог проспать? Спешить то незачем!

А вчера нам было немного грустно. Совсем чуть-чуть. Мы гуляли в пустынном сквере, среди покрытых снегом тополей, ветки которых успели заледенеть после заморозка. Говорили о нас, родителях и о том, что случится в ближайшее время.

Мальчик и девочка, сжимая озябшими ручонками ремни школьных рюкзаков, о чем-то серьёзно разговаривали и проходя мимо, примолкли, глянув на нас совсем не по-детски. Невольно улыбнувшись, мы вспомнили себя, школу и пятый класс, где встретились впервые. Маринка с косичками смешная.

Зашли в торговый центр погреться. Перекусили, прошвырнулись по этажам. Народу!

Потом домой. Уединились. Взял её за руку. Ушами прижались как два кролика, притихли. Сидим на диване, на канареек смотрим. А они прыгают по клетки, соловьями заливаются. Два часа просидели, словно две минуты жизни, расстаться боимся. Прощались долго.

Наши мамы как названные сёстры. На кухне спрячутся и шепчутся, шепчутся. О чём шепчутся… Всё равно по-своему сделаем.

Блин! Колотун. А кто это храпит? Коля! Юрка так не храпит, а вот Коля такую трель забубенит, уши в трубочку сворачиваются. Толкнёшь, а ему ходьбы хны. Губами почмокает и опять захрюкает. Значит у Коляна. От Марины я к нему заглянул.

За столом втроём уселись. Юрка картошку хомячит, а мы с Колей сосиски, яичницу и капусту квашенную, лучок зелёный. Песню поём о шинели.

«Ой, вы, ой вы, серые шинели, от пролитой крови сразу потемнели».

Глотки рвём, рифмы не соблюдаем. Фальшивим, блин…! Соседи сверху и снизу азбуку Морзе по батареям отстукивают, сигналы шлют, а мы про лето и маленькую жизнь хором запеваем, да под капусту. В дверь звонят, по батареям стучат, глаза в кучу и душа скулит и ноет. От чего ноет, не знаю. Кто-то из старших пришёл, Кольке по затылку съездил, дылдой обозвал и лоботрясом, а что дальше было, хоть убей не помню.

У Коли дома тепло. Нет, не у Коли. Ну, где же тогда я, где. А!

Поезд. Мчится поезд через поля, речушки, посёлки. Состав, плавно покачиваясь, стучит колёсами. Гудит, не задерживается. Плацкартный вагон. Из купе в купе, по узкому коридору слоняется молодёжь. Оживлённо в вагоне и шумно. Разговоры, анекдоты. Сквозняки, фантики и чьи-то носки. Звенит и побрякивает стеклянная тара. Запах копчёной колбасы, курицы, хлеба, которые поглощались первыми и совместно. На любителя сало. Минералка. Пирожки и булочки. Иногда всухомятку. Привычная трапеза в дороге.

Вова залез на самую верхнюю полку, где обычно хранятся чемоданы и ручная кладь. Прижался к стенке и уткнувшись носом в сумку, сопел в две дырочки. Галдёж продолжался, иногда стихая, возобновлялся вновь с какого-то одиночного визга. Через шум голосов до него донеслось предупреждение:

– Заглохли все! Внимание. На остановках вагон не покидать. В туалет не ходить. Тамбур посещать не более четырёх, пяти человек.

– А вдруг приспичит? – спросил кто—то из оравы.

– Потерпишь.

– Продукты заканчиваются. И воды нет.

– Кипяток будет через двадцать минут. Напоминаю, осталось часов десять кататься. Да, и вот ещё что… Повторюсь, для особо забывчивых. Мусор в окна не выбрасывать. Складывать в пакеты. Проводник уберёт.

Вова изрядно вымотался за последние четверо суток. Отдохнуть по-человечески ему так и не пришлось. Не помыться, не пожрать горячего и не побриться. Дискомфорт измотал тело и ум, молодые нервы, которые иногда не выдерживали и выплёскивались на окружающих в виде грубых слов, жестов и даже взмахов сжатой в кулак руки. У каждого из шестидесяти диких пассажиров, сопровождаемых подозрительными субъектами с хмурыми репами, были причины нервничать. И не только нервничать и сомневаться, но и жаловаться, оказавшись в обстановки неподходящей представлениям большинства. Никто, никого толком не знал. Никто, никому не доверял, меняя тему «о себе», на темы более простые, удалённые и не имеющих с ней ничего общего.

После отправки в пункт назначения, члены общества, вырванные из гражданского контекста страны, разбились на отдельные группы. В состав входило от пяти до девяти парней. Каждая группа держалась особняком, тщательно оберегая свои интересы и намерения.

Случались и потасовки. В частности, во время пересадки с автобуса на поезд. В самый разгар, словно из-под земли появились трое с хмурыми репами и раскидали конфликтующих парней на стороны.

– Прекратить немедленно! Эй, ты… пошёл! Куда! Полбу хочешь, держи… Пошёл, я сказал.

– Стоять. Всем стоять. Не двигаться, – орал второй.

– Кому неймётся? Тебе, тебе или тебе? Разошлись! Кому сказано, – хрипел басом третий.

– Что шустрик! Не терпеливый, как я погляжу. Ты кто? Не знаешь кретин. Лучше всех? Ты такой же, как и они. Свободен.

Кровь кипит, нервы шалят, из ноздрей пар. Пальцы сжимаются так, что костяшки белеют. Рожи оскалом перекошены, в голове чехарда и разные явления.

Посмотрели, потоптались. Оценили возможности сопровождающих. Присмирели. И мыслишки о долге, вспыхнув огнём, становилась преградой для дальнейшего разбирательства где-нибудь без свидетелей.

Сдерживая ярость и пыл, Вова уклонялся от стычек, но находились хамы и наглецы, позволяющие вести себя, откровенно говоря, дерзко и развязано.

– Слышь, ты. Сквозанул с прохода!

– Мешаю? – спокойно спросил Вова.

– Мешаешь.

Посмотрев на задиру с круглым лицом, тонкими губами и взглядом бешеного пса, он посоветовал:

– Обойди, целее будешь.

– Борзый! – воскликнул круглолицый парень и ударил Вову в живот.

«А метил в солнечное сплетение», – сообразил Вова.

Ответный хук «левой» в подбородок, заставил нападающего схватиться за поручень. Движение поезда помогло с инерцией, придав удару дополнительную силу.

– Эй! Ты чо. Припух что ли! На кого руку поднял!

Вова махал кулаками не потому, что чувствовал к кому-то ненависть. Он не питал злобы, не хотел унизить или стать лидером. Он делал это, зная, что между долгом и подчинением овраг. Он начинается здесь, в этом плацкартном вагоне. В замкнутом пространстве, где проявлялся характер, склонности и черты. Под действием неожиданных изменений, что-то внутри каждого и спрятанное от посторонних глаз, берёт вверх и показывает своё содержимое.

Таких, как Вова было немного. Общаться на равных или не общаться совсем, значило для него немало. Он без всякого сожаления расставался с людьми, уловив хоть малейший намёк на принуждение, но оставался верным другом тем, кто принимал его почти как мама, без притворств и по-дружески.

Нанося прямые удары в нос, он уверено защищал свою независимость, не утомляя голову знанием о добре и зле.

– Эй! Харэ.

– Завязывайте соплями брызгать!

– Угомонитесь бойцы! – раздался бас сопровождающего.

Согласившись с прекращением поединка, круглолицый застегнул на молнию мастерку, приложил платок к разбитому носу, сердито глянул и проскользнул в тамбур. Ощупав ребро, отдуваясь, Вова повернулся к окну и бездумно смотрел на покрытые снегом просторы.

– Вовка! Давай к нам.

– Сейчас.

«Весело в вагоне, не соскучишься. На полку и бай-бай», – подумал он.

В районе двадцати трёх часов, поезд сбавил ход, дёрнул вагоны и, пыхтя, остановился. Уставшую, психованную толпу высадили с поезда на полустанке. Построили в две шеренги и сделали перекличку.

Помогая друг другу, рослые и долговязые, откормленные, худые и щуплые, а также средних размеров юнцы, карабкались в кузов «Урала». Под брезент, в укрытие от мокрого снега. Брякнул борт, заревел мотор, и они тряслись по бездорожью в неизвестность, голодные, с хмурыми и злыми лицами. Кто дремал, кто зевал и кашлял.

Грузовик, резанув кромешную темень лучами фар, тормознул возле одноэтажного здания.

– Выгружаемся, – прозвучала команда.

Освобождая нагретые места под брезентовым укрытием, прыгая в жидкую грязюку, потревоженную колёсами «Урала», пацаны, лениво перебирая ногами, самостоятельно организовав колонну, послушно заходили внутрь неказистого здания.

– Раздеваемся! Одежду бросаем сюда. Средства гигиены: зубную щётку, мыло, безопасные бритвы и прочее в пакет. Живей, живей! Не в гости приехали. Не толкаемся и соблюдаем очередь.

Вова достал из сумки приготовленный заранее свёрток и совсем пустую, бросил её в кучу одежды. Скинул мокрую куртку. С ног кроссовки и джинсы. На простынь, пожелтевшую от ветхости, полетели свитер и рубаха.

Не обращая внимания на толчею голых тел, он пошлёпал в душевую. Едва тёплая вода с запахом болота, омыло плечи, прокатилась вниз и достигнув пяток, согрела стопы.

– Не задерживаем очередь. Ополоснулись и достаточно. В субботу баня будет.

На ходу, обтираясь какой-то тряпочкой любезно предоставленной перед помывкой, Вова шагнул в смежную комнату. Расписался в журнале, оделся и тут…

Ощупывая металлический уголок кровати, сжимая зубы от сырости, он с благоговением подумал о нескольких минутах покоя, доставшихся ему в полном сознании. О минутах, когда он может расслабиться, помечтать и вспомнить что-нибудь, что-нибудь…

– Рота подъём!

В окнах трёхэтажной казармы зажёгся свет. Замелькали тени. Завизжали пружины, закрутились портянки. Застучали о пол каблуки кирзовых сапог. Голос старшины, громкий и угрожающий, предупредил о дополнительных тренировках перед отбоем, назвал кого-то тараканами и властно приказал строиться на улице.

– Это армия, сынки! Не санаторий.

Армейский городок пробудился. Засуетились командиры и дежурные.

– Бегом марш.

На плацу прыгали и отжимались, кувыркались и доставали руками носки сапог под счёт, который часто и издевательски менял темп.

– Делай раз! Делай два! И д…в…а. И раз, два. Солдатская пружина согреет, взбодрит и закалит ваши хилые организмы, – гаркнул старшина.

Все по команде перевернулись на спины и подняли ноги.

– Угол сорок пять градусов. Держать!

Пресс каменел, и пот лился градом.

– Упор лёжа принять, – скомандовал он.

Оттолкнулись, хлопок, исходное положение. Раз.

– Бойцы! Я ж сказал с хлопком, прогнуться в пояснице команды не было. Два… Три…. Встать.

Разгорячённый строй в составе шестидесяти новобранцев остановился у входа в казарму, взрыхлив снег и лёд на плацу. Разрозненный отряд, которому суждено стать боевой и сплочённой разведротой, способной выполнить поставленную задачу, выдержать тяготы службы и пройти спецподготовку. Окунуться в нелёгкие, солдатские будни, которые навсегда врежутся в память.

А потом торговый центр, в снегу тополя, Марина.

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?