Квартал пятиэтажек пересекала двухполосная дорога, к ней примыкал переулок, на который и надо было свернуть. Справа новые дома, за ними пустырь и сады.

Выглядел Игорь Львович обыкновенно, как тысячи граждан и ничем от них не отличался. Среднего роста, сложения, с морщинами на лице, аккуратно уложенными русыми, негустыми с проседью волосами, тёмными глазами под стать его душе.

Плащ, брюки, туфли. Под плащом рубаха, галстуков он не носил.

Дождь видимо не желал себя проявить потоком, льющимся с неба, накрапывал, словно издевался над ним и только заострял внимание на себе. Осень, что с этим можно поделать, капризы природы не предсказуемы.

Назначать встречи в позднюю пору не с руки, лучше днём, где-нибудь в парке или ресторане, но так уж заведено, и никто отменять этого не в праве, разве что он сам. Не стоит лишний раз суетиться, тревожить механизм, а то он потревожит тебя и неизвестно чем это закончится. Ещё не одно вмешательство не приносило прибыли, а создавало проблемы.

Игоря Львовича последние дни, дёргало за нервы какое-то плохое предчувствие. Беспокойства случались и раньше, поводов хватает, но это было совсем незнакомое чувство. Оно нахлынуло, залезло внутрь и притягивало к себе. Примерно так же, как выгодная сделка. Он потёр подушечками пальцев правой руки друг о друга, словно щупал пачку новеньких купюр. Непроизвольный жест появившейся у него давно и ставший частью подсознания.

«Это последнее дело, которое ему поручу, – подумал Игорь Львович, свернув в переулок. – Надоел!».

Блестел мокрый асфальт. На столбах покачивались и горели холодным светом лампы. Вдоль тротуара шуршали тополя.

«От изломанных, ненужных деталей необходимо избавляться, чтобы сохранить функционирующим и рабочим остальной механизм. Уж очень, очень он стал заносчивым, да упрямым и не сговорчивым, а нажать на него нечем. И что у него в голове, пойди да разбери. О связях ничего неизвестно. Замена нашлась, надо сказать достойная. Пусть покажет, на что способен. Этот, как его… Завтра перешлю данные и адреса. Хотя данные неточны, но профессионал разыщет на то он и профессионал. Одно имя вычеркну из списка, пожалуй, самое опасное».

Он зашёл под бетонный навес, под ним рядами квадратные столбы. Уродливый проход между домов, над которым возвышалось два этажа. Тенденция современных построек устраивать в таких помещениях какие-нибудь центры и тренажерные залы.

Игорь Львович специально обогнул здание, чтобы потом ему не возвращаться, не поворачиваться спиной, уйти и больше никогда не видеть колючих глаз скорого собеседника. Не поэтому ли он нервничает, предчувствуя какой-то разрыв. Работают не один год, лица он его так и не видел, но об усах помнил. И почему запомнились только усы и бородка? Это настораживало, беспокоило и пугало.

«Никакой-нибудь бездарь, с репутацией, но что-то не так, – пытался ухватить за хвост предчувствие Игорь Львович, продолжая спокойно вышагивать между колонн. – Где-то здесь прячется наёмник и следит за мной, прощупывает ситуацию. Одно и тоже каждый раз. К этому не привыкнешь, и не стоит привыкать. С таким упырём дружбу водить нельзя, только иметь деловые отношения».

От серой бетонной колонны слева, отделилась вторая тень, немного подрожав, стала короче. Свернулась в полоску, исчезла и появилась с правой стороны.

Игорь Львович остановился.

«Сейчас появится профиль наполовину скрытый тьмой. Предусмотрительный и осторожный! Поэтому и жив до сих пор, – подумал он. – И всё-таки, что же у него в голове не угадать».

Под навесом освещения нет, а урны в каждом углу. Если бы не свет соседних домов, разглядеть что-либо было бы невозможно. Какое-то движение, шорох. Место напрягало, даже такого как он, готового ко всяким неожиданностям. Игорь Львович вновь потёр пальцы. Ладонь вспотела, мужчина чего-то боялся, но не понимал чего. Страх приходит, а с ним и деньги. Через что-то переступаешь и они у тебя в руках. Всё стекается к одной чаше бумажными ручейками, а затем потоками и от этого не увильнуть. Задумаешься, чуть потоскуешь и берешься за новые дела. Заниматься ему этим, пока не попросят на заслуженный отдых, который он и так уже заслужил.

Тот, которого он ждал, не появился.

Подумав, о жене и сыне, Игорь Львович зло хмыкнул. Довольны ли они своими жизнями? Что касается сына, тот ещё молод и глуп. Верит в честность и торжество справедливости. Знал бы он, что такое справедливость, перестал бы интересоваться вымышленными героями. Существуют другие и то, что они делали, происходило не по их умыслу. Так случалось и в какой-то момент они действовали, не задумываясь о последствиях и без всяких то рассуждений, потому, что для этого они и существуют. Сын когда-нибудь разочаруется и начнёт что-то делать без надуманных выводов.

«Сколько можно тут прохлаждаться?», – нервничая, прошёлся взглядом Игорь Львович между столбов.

А жена? Довольна ли она? Ни в чём не нуждается, средствами не обделена и где она проводит дни, он не интересуется уже лет десять. Перекинутся вечером словами перед сном в постели и на этом семейная жизнь заканчивается. Отдыхать ездит одна, веселится с подругами или кем-то тоже без него. Забыла, что такое семейный ужин в кругу семьи, с мужем. Романтики у них давно нет, а они ещё не старые. И эти самые подруги ему не нравятся и не нравились никогда. Блудливые кошки.

У такой женщины, обязательно должен быть любовник – не сомневался он.

По этому поводу случился разговор после одного года совместного проживания, к которому они больше не возвращались. Ревность доводит до страсти, но когда она закипает и расплавляет тебя, всё заканчивается скандалом, кто-то из супругов ухнув, не выдерживает и скоро собирает вещи. Возвращается через неделю, до следующего всплеска ярости, а годом позже уходит навсегда.

Он не любил жену, если не считать первых пяти лет. И что такое любовь Игорь Львович пожив так и не понял. Зато он усвоил, что без денег никакой семьи и любви не может быть и в помине. Когда нечего есть, негде жить, чувства угасают и отходят на последний план. Это он испытал, осознал и решил, что жить под одной крышей, воспитывать сына, ни так уж и плохо, даже удобно. Собираться иногда за обеденным столом с родственниками, спать в одной постели. И что же! Это не любовь, а способ жить. Ни скандалов, ни выяснения отношений. Так и живут другим на зависть.

Игорь Львович не испытывал ревности и злости, не мучил её подозрениями, не искал повода, чтобы поссориться. До чего же они дожили!

Он стиснул зубы.

До какого огромного счастья? Неужели оно такое – циничное и отстраненное. И если это счастье, то почему тоскливо?

«Попросит, я и сам уйду!», – нахмурился Игорь Львович.

С его тонких и приоткрытых губ слетел выдох. Он поправил очки. Слова гнева рвались наружу, осуждая жену в холодности и, по сути, безразличию, но они так и не были им произнесены. Почему он сейчас не с ней дома, а с бетонными столбами, такими же голодными, как и его жена, и сколько ему шастать по тёмным дворам!

Это его, похоже, и беспокоит, он поймает тоску за короткий хвост и уже её не отпустит. Игорь Львович боялся разлуки с женой, привлекательных женщин, людей и добра от них, которого он боялся ещё больше. Не верил он и в справедливость, а за добро рассчитывался должным процентом. Взглянуть на любовника хотя бы одним глазком и задушить собственными руками. У него то нет никакой любовницы, была, но давненько. Вот и надо бы завести, развеется, и получить от неё компенсацию за причинённый женой моральный ущерб и обиды. А сын взрослый, позаботится о себе сам, и чихать на его философию!

«Вернёшься только под утро к обеспеченной стерве, упрямому сыну и бутылке вина, – подытожил он. – И о чём я думаю? Не время ворошить личное».

Перед ним стоял наёмник и терпеливо ждал.

«Спросил бы, что случилось, давай помогу или…», – смотрел на него и подумал Игорь Львович.

Никто и никогда его так не спрашивал, а ему очень хотелось. Очень. Ни друзей, ни любовницы. Как мало у него быта и как много общественных забот, не имеющих к нему никакого отношения. Помыслить в глубь, покумекать на досуге и парализует. Держаться не за что.

2

Ночь. В уединённом месте встретились двое. Один другому передал бумажный пакет. Посмотрел ничего не выражающим взглядом через линзы очков, отвернулся. И взгляд сказал о многом. Кто-то доживает последние дни, не догадываясь об этом, и уступит дорогу. Места на ней достаточно, но почему-то всегда кто-нибудь мешает. А ночь хороша. Какой-то короткий баланс возник между теплом, дождём и ветром. Редчайшее явление осени, которое никогда не встречается весной и летом, разве что в конце сентября. Непытливых глаз, ни ушей. Свидетели им ни к чему. Разговор без слов где-то в подворотне, решивший чью-то судьбу.

Второй взял пакет и пошёл своей дорогой. Два дня на подготовку, а готовиться есть к чему. Лишний вопрос, ироничный взгляд, жест может стоить жизни. Ходить по кромке вечно не придётся, и что его ждёт, он прекрасно понимал. Думать об этом пока ещё рановато, а вот задуматься не мешает. Дело не последнее, обрубать связи хлопотно. Всех кто мог хоть как-то знать что-либо о нём, он знал в лицо. Они могли, но не знали. Оставался один и он боится. Правильно делает.

Каждый раз, представляя себя жертвой, наёмнику казалась, что в спину дышит смерть. Дыхание острое, жгучее и с запахом тлена. А зачем от себя утаивать то, что непременно произойдёт и вопрос появляется сам собой – когда это случится? Так же кому-то и кто-то сунет пакет и считай, закрыли рот опасному свидетелю. Лучше всё-таки от болезни в старости, чем так – постоянно оглядываясь.

«Никто, никого не отпустит», – даже не гадал наёмник, свернув во дворы.

Обещали кратковременный дождь, но он так и не пролил. Из того, что обещают, исполняют совсем немного, да и то не самое важное. Ему пообещали тёплые страны, другую фамилию, имя. И где же они? Когда сидишь на крючке, условия диктуешь не ты и попробуй, дернись. Привяжут намертво. Если что, исчезнешь, и не найдут.

Такие вот они обстоятельства, шаг и в ловушке, но он птица вольная.

«Обещание надо было сдерживать, а не дёргать кукол за порванные ниточки», – подумал наёмник.

Канава, комки грязи, широкие доски. Он прошёл по ним, на другой край.

Старые здания и в них всё ещё живут босяки, грезя надеждой. Наёмник достал пакет, покрутил в руках и вскрыл. Извлёк из него список мест, где бывает чаще всего клиент, фото и ключи от машины.

Разглядывая брелок на своей ладони, он увидел себя охваченным огнём.

Клубится едкий дым, полыхают его одежда, кожа и кости. Съёживается краска и пластик, сидения в салоне. Вывалившись из машины обугленным комком, кричит от жуткой боли и тяжкой смерти, не рассыпаясь на пепел.

Так оно и есть, только то, что он кричит, никто и не услышит. Сгорит и никто не увидит, а внутри воют ветры и взрываются вулканы.

«И кто же», – взглянул наёмник на фото, убрав под неё брелок.

Человек ему нисколько не знаком.

«Живи», – пожелал ему наёмник.

Во дворе горел костёр. Спинами к наёмнику сидели бомжи. Кружку передавали по кругу, отхлебнув спиртное, закусывали колбасой. Он подошёл, поставил бутылку водки на столик и бросил пакет в огонь. Ни машина, фото ему не нужны. Лица его не запомнят, а вот бутылку точно. Мозги пропиты, и цели и мечты. Бомжи покосились. Огонь костра плясал, освещая их трёпаные одежды.

У каждого из них своя печальная история, а может и две. Тем и живут, о том и беседуют. Бомжи переглянулись, интересоваться, кто угощает, не стали. Везёт же им сегодня, лишь бы не заставили что-нибудь сделать. Настроения никакого, да и ночь на дворе.

Пакет почернел, закрылся как лепестки цветка и смешался с золой. В прошлом осталось много тёмных событий, чужих тайн и оборванных жизней. Забыть об этом, окончательно не получиться, но хотя бы изменить направление.

Наёмник мысленно представил идущего за стенами нежилых домов человека в плаще. Шагает и не оглядывается, а зря. Слишком уверен, заелся и размяк.

«У него в запасе пять минут», – высчитал для себя наёмник.

Бомжи шептались, что-то обсуждали, и думается, веселились.

– Чего ты мне… тут толкуешь, – заговорил один из них. – Были бы умными не сидели сейчас у помойки, не жевали объедки и не пили бы разбавленную гадость из бутылочек. От неё и слепнут, и глохнут, и дёсны опухают. Я про почки не упомянул, вы и сами об этом знаете.

– Пойду завтра и заявление напишу, – сказал сидевший на ящике из-под овощей обросший мужик.

– Куда? – спросил третий.

– В прокуратуру.

– Паспорт нужен, документы какие, а у тебя, их нет. Украли их или забыл где? – ввязался в разговор ещё один бомж.

– Заявлю о пропаже, – защищался Сергеевич.

– Заяви, заяви! – ухмыльнулся в свитере с дырами и кепке худощавый бомж.

– И заявлю! В суд подам иск, комнату отсужу и в контору по трудоустройству обращусь.

– А ты прямо сейчас иди, – засмеялись над ним собеседники. – Ждут тебя там. Вот тебе и паспорт, и комната твоя, работа… Живи Сергеевич по-человечески и не таскайся по помойкам. А то до тебя никто до этого не додумался!

– Вытурили тебя из жилья, работы, про пособие забыли, а ты не попросил. Чего раньше в суд не обратился? – спросил худощавый.

– Почему, почему… боялся.

– Боялся он. На вот, колбасы пожуй.

Сергеевич взял, но разглагольствовать не прекратил.

– А… уеду из города. Паспорт получу и уеду.

– Опять он нудит! Ешь, давай.

– Поедем все вместе! Скажем так мол, и так, горе у нас случилось. Мы вроде и непричастны, пострадавшие, к государству не принадлежим, а хотелось бы. Пользу можем приносить, не больные ещё. А, мужики!

Они повздыхали. Завтра об этом поговорят, идти или не идти. И чего идти, они привыкли уже слоняться, ночевать в подъездах, спать на рваных тряпках и к холоду тоже привыкаешь. Ни о чём не беспокоишься, не задумываешься, а начнёшь думать, прошлое ворошить и о справедливости вопрошать, совсем плохо становится. Да и не ошибки это вовсе, а жадность чья-то проросла, и доверчивость их погубила, извела. Опомнились они, но поздно, тогда уж в бомжей превратились. И нет у них никого, и желания вернуться к нормальной жизни. А какая она – это нормальная жизнь? Они уже и не помнят, забыли.

Постояв с минуту, наёмник пошёл, думая и о таких скитаниях, в которых есть и свои прелести без налогов и обязанностей. Что-то их привело сюда – в эти трущобы, к лохмотьям, перекусам у костра и неверию. Когда-то у них были дома, семьи, дети. Теперь они на обочине рассуждают о бытие и каждый по-своему.

Надо было свернуть Игорю Львовичу шею и разломить череп о бетонный угол колонны, но он хотел убедиться в том, что тот пришёл один. Никто его не караулит и не страхует. Убедился, теперь и отомстить не грех.

Он нашёл того, кто мутит, втягивает в свои авантюры, а после избавляется без каких-либо объяснений со своей стороны вместо поощрения и благодарности. Подло и скоро. Перед ним всегда кто-то был, стоит, тасует и перебирает материал, утрясает разногласия, но в этот тихий, неприметный уголок он всё же соизволил прийти один. Некого послать или личные побуждения заставляют делать непредсказуемые шаги.

«В его то возрасте, опытом и так подставиться? Значит, прижало, что затрещали рёбра, значит некому», – предположил наёмник.

В его сознании вновь появилась картинка с горящим человеком. Он увидел себя пылающим у каких-то гаражей и на грязном снегу. Каждый раз картинка появлялась неожиданно, а заканчивалась горение ничем. Он так и не рассыпался до золы. И сны такие же снились. Хоть бы раз оказаться под водой, а не в костре. От того наёмник и любил купаться в открытых водоёмах, не смотря на погоду. Хоть в дождь, хоть в холод. Лучше уж дрожать, чем жарится на углях. Он не мог объяснить и снов, и этих видений, но нашлись всё-таки те, кто разъяснил.

«Два дня и новая жизнь», – поглощённый темнотой, напомнил себе наёмник.

3

Первый медленно шёл по пустынной улице. На такие встречи он не приезжал, добирался пешком, мотался час по городу и только после этого возвращался домой.

Через квартал ночной город оживёт. Наполнится голосами, людьми, звуками и привычным шумом. К утру утихнет, соберётся с силами, а к шести вновь проснётся. Как мало же спит городок, будто куда-то торопится. Настанет завтра, день разменяет ночь, чтобы продолжить движение карусели.

Так и Игорь Львович иногда меняет кого-нибудь.

«Про сына я плохо подумал, переборщил чуточку, – корил себя он. – И жену… Фантазия разыгралась ни с того ни с сего. Сын у меня автономный, бойкий, делает первые шаги в бизнесе. Парень честный, добросовестный не то, что я. Ничего! Я его поддержу и никуда не денусь. Малость поупрямится, не без этого. Шишек набьёт и на моё предложение согласится».

А вот и улица с пятиэтажками. Она безлюдная, как впрочем, и полчаса назад, с редкими уличными фонарями, которые горели через раз. Освещали тротуар, деревья с укороченными ветками, а то и спиленные под корень. Они разрослись до того, что, раскачиваясь ветром, ломались и разбивали окна, падали на прохожих и автомобили. Так и было месяц назад, ему ли не знать. Тополя тянут влагу и становятся хрупкими. Магазины закрыты, над дорогой мигающие желтым светом светофоры.

Да! Люба, Любаша…

Её то Игорь Львович ревновал ко всякому взгляду, улыбки и сам дивился этому, оправдывался, дарил подарки, чтобы сгладить дерзкие слова. Иногда просыпаясь в её объятиях, он вставал и говорил, что опаздывает на совещание или какую-нибудь встречу. А рядом с женой думал – пора домой.

– Милый! – успокаивала жена его. – Ты дома, заработался совсем, а не съездить бы тебе и подлечиться, восстановить иммунитет.

Милый.

И кому она это говорила? «Милым», жена Игоря Львовича никогда не называла, разве что во сне. Временами тоже путалась. Перемешалось всё в голове. Выходные и праздники, в делах прорехи. Закрутился и совсем забыл, кого хочет, а с кем состоит в законном браке.

Расстались они по-хорошему. Каждый понимал, разница возрастов огромна, что любовь не вечна и ей приходит время завять, расцвести в другом кабинете, квартире, городе. Совсем не походит на любовь, но что-то всё-таки между ними проскочило и произошло.

Что-то.

Зачем он в эту тему вникает? Других тем нет. Привяжется куплет песни с утра и не отцепится до обеда, задавая ритм и настроение. Так и жёны с любовницами о чём-то предсказывают, но не сообразишь о чём.

Встреча с наёмником его не порадовала. После них он выпивал и крепко. Нервы никуда не годятся, а здоровье ни к черту и руки подрагивают. Первый признак того, что пора заканчивать игры и отчаливать в загородный дом пенсионером.

Беспокойство, пощипывая Игоря Львовича, так и не отпускало. Что-то всё-таки не так. Он теряет контроль и власть. От него перестало зависеть многое, в том числе и жена. Что-то она темнит в последнее время. Похоже, предстоит раздел имущества, разъезд и старость в изоляции за городом.

Пальцы шаркнулись друг о друга. Потерь ему не избежать, угроз и наигранных слёз. Зарабатывал он один, а тратили все и не свои.

Игорь Львович задумался и остановился, потирая лоб. Как же он упустил такой важный момент, вспоминая разговоры с женой, за которыми и находилось что-то не сказанное, закодированное, ничем не намекнувшее о себе.

И не только в этом дело. Тогда в чём?

Игорь Львович неторопливо пошёл, продолжая думать.

– Дело в заместителе, – прошипел он.

Его рекомендовали свыше, да и продвигали с особым рвением и очень быстро, чтобы подобраться к нему. Гришку то использовали так, что он и не догадывался, но покапает и догадается. Лучше уж не копать, а зарыть и похоронить тайны. Чем он и занялся. Бумаги Игорь Львович изъял, счета закрыл.

«Я здесь ни при чём, подожду, пока всё утрясется. Отдохну в санатории, отдых не помешает. К тому времени и копать будет нечего», – успокаивал он себя.

Заморосил дождь, и Игорь Львович поднял воротник плаща.

«Пролил бы уже хорошенько, – высказался недовольно он. – Ну, а с этим новым заместителем как-нибудь сладим. Пока вникнет и привыкнет, от компромата пепел останется. Никто и ничего не узнает».

Дождь опять прекратился, смочив асфальт. Тополя зашуршали листьями, подул прохладный ветерок. Наступит завтра, изменятся обстоятельства и привычный ритм вернётся.

Игорь Львович, не спеша, завернул за угол дома. Его дёрнули за рукав плаща, и нога подвернулась. Он непременно бы упал, но кто-то держал за шиворот крепкой хваткой и, не дав, опомнится, надавил на ключицу. Игорь Львович вскрикнул. Тихо так и засопел. Очки слетели, упали где-то рядом. Перед глазами расплылось тёмное пятно, заслонив свет. Что-то сверкнуло, ударило в плечо, шея хрустнула, и в голове зазвенело. Он обессилел, руки свисали плетьми вдоль тела, ноги подкашивались.

«Предчувствие, – неслась мысль сквозь звон. – Меня грабят и бьют!».

Тротуар где-то слева и водосточная труба, бордюр, трава.

«Больно».

Он пошарил пальцами возле себя, с которых стекала какая-то жидкость.

«И зачем меня обливают чем-то липким, – подумал Игорь Львович. – И зачем я навстречу попёрся один. Сказал бы…».

Ухватившись за сколотый кирпичный угол, чтобы не упасть и споткнуться, он неуверенно шагнул. Расплывчатые силуэты улицы, ветер, тошнота. Игорь Львович прислонился грудью к стене и ощутил её холодок. Сосредоточиться не получалось и думать, он становился безразличным к тому, что происходит. Игорь Львович не мог стоять и дышать. Чья-то рука хлопнула по плечу, чья-то спина исчезла за углом. Он качнулся и упал, так и не увидев сверкающих огней, машин, оживлённых улиц. Как-то всё и вдруг, и неожиданно случилось. Пальцы заскребли по асфальту. Вот и она посетила его – женщина с пулей. Не молодая, не старая.

Наёмник видел, как по тротуару ползает человек. Ползать ему минуты две, не более этого. Он рассчитывал на засаду, что заказчик придёт не один, но тот оказался самонадеянным. Хлопнули бы позже, а чутьё – оно как нюх у охотничьей собаки. Один должен был пропасть, не всплыть где-нибудь с доказательствами. О нём никто не слышал кроме него и не узнал бы, исчезни он. Тут и размышлять особо и не надо.

Не учёл только Игорёк, что тоже смертен. Поумней его люди, живут и процветают.

Наёмник вернулся к костру, где уснули бомжи – доверчивые люди. В бутылке водки мог оказаться и яд, а не снотворное. Скоро наступит рассвет, но лучи солнца доберутся сюда позднее. Низина, роща, домишки невысокие. Он нырнул в подъезд заброшенного барака. Перчатки сняты, парик, приклеенная бородка. Таким его знали и видели, встречали в подворотнях. С таким лицом его фотография в папке где-то на полке или хранится в столе. И для ненужной бумаги место нашлось.

Цвет глаз изменился, став карим, живым и естественным. Хромота и сутулость пропали, плечи расправились. Другая личность вышла из барака в ночь и подошла к костру. Брошенный бумажный пакет с вещами вспыхнул.

«Огонь съедает всё, что не подкинешь, – подумал наёмник. – Вот и моя очередь свернуть с дороги. Слишком крутой она становится, почти вертикальной. Цепляться за выступы и карабкаться по вертикали не для меня. Краёв не видно, да и где этот край. На самом верху только точка. Какой была, такой и осталась».

Он оглядел спящих бомжей и упругой походкой направился в рощу.