Забавный казус произошёл со мной, растянув одну секунду времени на три года. Дело было так. Собирал я сведения о герое времён Екатерины-II, по имени Мориц Август Бениовский.

По итогам его путешествий, битв и авантюр выходило, что он сыграл величайшую роль в развитии всей цивилизации, причём немало духоподъёмных событий привнёс и в дело укрепления Российской империи. А вот на тебе – ни слова благодарности от потомков. Да что там – благодарности? Вообще тишина гробовая. Словно не было Бениовского на земле, или же существует некий приказ по инстанциям: «О Бениовском не трындеть! Молчать, сукины дети!» Когда чего-то скрывается за стеной умолчания, невольно распаляется любопытство.

Запретный плод – не хрен собачий,

а стало быть, он редьки слаще!

Все врут, а в жизни всё иначе.

Что ж? Будем врать мощней и чаще.

Кто не западает порой на шумные разоблачения, которые чаще всего оказываются враками? Я – западаю, но про Бениовского не было шумных разоблачений. Скупо и пунктирно рассказал его историю Валентин Пикуль, скрупулёзно и старательно ковырялся в ней исследователь Каданьский. Многие другие авторы пытались чего-то сказать про Бениовского, да затихали, не видя стороннего интереса к изысканиям.

Если чего-то искать целенаправленно, то завсегда можно эту самую чеготу отыскать. Занудствуя над хронологическими последовательностями 18 века, добрёл я до того момента, когда в 1769 году Бениовский второй раз подряд попал в один и тот же плен. В первый-то раз поймали его русские войска, да отпустили под честное слово.

Любопытный исторический факт. Где ещё такое видано? Воевал человек в рядах бунтовщиков и колобродов, попался, пообещал, как маленький: «Простите, больше не буду!» – и тут же его отпустили. Оказывается, в той самой России, про которую придумывают всякие ужасы, нравы отличались необычайной мягкостью. Бениовский это просёк, честное-пионерское слово нарушил, но вскоре попался снова. Чего с ним делать? Повезли на допрос к генералу Александру Александровичу Прозоровскому.

Судя по биографии, князь Прозоровский был дядькой не простым, а героическим. В 10 лет от роду его зачислили в Семёновский лейб-гвардии полк. К 22 годам Саша Прозоровский окончил обучение и был определён во второй Московский пехотный полк в звании поручика.

Дальше в его жизнь вошла «Семилетняя война» в Европе. Бениовскому тоже пришлось в ней поучаствовать, но, хоть и был у них общий противник, а судьбы не пересекались. Армии разные, державы разные, и к тому же, Бениовский значительно моложе Прозоровского. Он успел к финалу той войны, а Прозоровский прошёл её насквозь, получая каждый чин за нешуточные поступки.

Ни одного сражения Прозоровский не проиграл. В 1756 году получил капитана, через 2 года – секунд-майора, на следующий год премьер-майора. До подполковника дорос только к 1759 году, а уж полковником стал в 1761-м. Дважды был ранен и многожды отличился благодаря воле и уму. В 1760-м ходил на Берлин, при взятии коего командовал гарнизоном.

Когда занялась братоубийственная буча под названием – восстание Барских конфедератов – Александру Александровичу Прозоровскому было уже под сорок лет. Как ему относиться к 23-х летнему Бениовскому, который к тому же не умеет держать слова?

Допустим, Прозоровский сказал бы: «Помнится, когда мы поймали вас в прошлом году, вы были графом. На этот раз вы барон, если верить вам. Притом вы ещё и региментарь, если судить по документам. Вы, вообще-то кто? Пред тем, как начнёте врать, постарайтесь учесть, что я уже имел честь беседовать с вами, а память у меня пока ещё есть».

Бениовский подумал бы, да ответил: «Не могу и предположить, чего нового вы хотите услыхать от меня» Как человек юный, он вполне мог бы попытаться вести себя заносчиво. Вот и зря! Прозоровский моментально поставил бы его на место: «Вы грязны, измучены и смердите. Сколько суток не спали по-человечески? А как давно вы брились? Ещё немного, и вас можно будет принять за представителя купечества или даже духовенства, а скорей всего, за разбойника, но никак не за офицера. Но всё же вы генерал. Как любопытно! В прошлый раз были полковником. До чего же быстро в вашей армии происходит карьерный рост! Глядишь, в следующий раз поймают вас уже маршалом. Вот слава-то какая! Самого маршала отловили! Да чего уж там? Бери выше! Генералиссимуса!»

Действительно, почему бы 40-летнему Прозоровскому не пошутить над генералом, который почти вдвое младше его? А Бениовский возмутился бы в ответ: «Я в плену, и мне нечем ответить на вашу волю. Можете глумиться надо мною как угодно, хотя офицерская честь…» – и тут Прозоровский перебил бы его, подлеца: «Честь? Да полноте! Может быть, лучше вы расскажете мне про философский камень? Он при вас?»

«Откуда мне иметь философский камень?» – удивился бы Бениовский, а Прозоровский пошутил бы ещё более виртуозно: «Наличие у вас офицерской чести гораздо менее вероятно, чем открытие философского камня, эликсира вечной жизни, или перпетуума мобиле. У вас есть перпетуум?»

Мориц Августович неминуемо растерялся бы, и сказал бы так: «Не понимаю, о чём вы говорите» Тут Сансаныч ему бы и впечатал: «О вашей чести, барон! Вспоминать о ней даже не кощунственно, а глупо. Удивительно, с чего вам взбрело употребить это слово! Имей вы хоть частицу чести, ни за что бы теперь не оказались тут. Другой бы на вашем месте сгорел от стыда… неужто, вам не стыдно?»

Бениовский хоть и моложе был, чем Прозоровский, но успел повоевать, пороху понюхать, и… чего там ещё нюхали в те времена? К тому же он мог помнить наставления, которые давал ему когда-то родной дядюшка Гвидон, заядлый солдат удачи. Исходя из этих предпосылок, Мориц Бениовский пожал бы плечами и сказал примерно такое: «Вы пользуетесь идеалистическими понятиями, никак не относящимися к войне. Чего мне стыдиться? Военных маневров против вашей армии? Не припомню, чтобы кому-то было стыдно сражаться против превосходного противника. У вас артиллерия, регулярные войска, интенданты, вся военная мощь империи. С противной стороны лишь горстка свободолюбивых повстанцев. Да, я выступил на их стороне, хотя мог бы оказаться на вашей. Да, силы неравны и ваша победа предрешена, но почему вы отказываете противнику в праве сопротивляться?»

Тогда князь Прозоровский, как человек бывалый, не стал бы заострять внимание на философских рассуждениях, а переключился бы к стратегическому планированию. На то он и военный, настоящий, а не какой-нибудь скороспелый наёмник. Вот и сказал бы он, словно планируя далеко вперёд: «Благодарю вас, барон, за столь пылкое выступление в защиту терпящих поражение глупцов и злодеев. Оно лишний раз подтвердило мои теоретические догадки о неизбежности военных действий в любой, даже самой миролюбивой дипломатии. Вы незаурядный человек, хоть и несёте несусветную чушь. Имея манеру принимать внешние обстоятельства за позывы собственной души, вы способны принести отечеству много пользы. Вопрос в том, какие обстоятельства станут средой для вашего ума. Пожалуй, вам лучше отправиться в ссылку под Казань. Знаете, где она находится? Это на Волге, в самой глубине России»

В этот момент Бениовский спросил бы именно то, что он спросил на самом деле: «Не слишком ли жестокое наказание?» – и вся история их встречи сдвинулась бы с мёртвой точки, понеслась бы дальше. Повезли Бениовского в Киев, оттуда в Казань, а там природа, рыбалка на Волге, красота природная! Потом, как и положено по историческому сюжету, побег из ссылки и всякие приключения. Но нет. Никаких приключений не получалось, поскольку на самом деле такого разговора между Бениовским и Прозоровским не было.

Ну, не было, и не было. Мне-то что с того? Я могу и придумать чего-нибудь от себя, вложить свои мысли в уста исторического персонажа, даже двух персонажей, коль скоро они оба такие клеевые чуваки. Почему меня должно волновать то обстоятельство, что в реальной жизни встреча их длилась всего несколько секунд?

Бениовский не сообщал Прозоровскому свободолюбивых лозунгов, а Прозоровский не пророчествовал в ответ. Он сразу дал приказ об отправке этого самого барона, или графа, хрен поймёшь кого, на трибунал, в Киев. Уже там Бениовскому впаяли ссылку в Казань. «Не слишком ли жестокое наказание?» – спросил Бениовский, а Прозоровский, если чего и ответил ему, то скорей всего, буркнул нечто вроде – «Сам виноват»

Какая досада! Не было меж ними разговора, а так хочется, чтобы он был, поскольку во время той встречи Бениовский внезапным образом влип в историю, и принял от Прозоровского эстафетную палочку служения интересам Российской империи.

Неудобно как-то, без речей, без увесистых слов и пафосных аргументов – состоялась встреча двух мощных людей. Как станет ясно, что оба они самые настоящие патриоты? Оба укрепляли мощь России и ослабляли врагов, хотя делали это по-разному. Патриот Прозоровский отправил патриота Бениовского в ссылку. Ситуация уж очень несуразная, не говоря о том, что фамилии у обоих какие-то не патриотичные.

От сгущения несуразиц оба патриота замерли, словно в остановившемся кино. Кругом происходили всякие события, перемещались люди, шевелилась вселенная, рождая новые перлы постмодернизма во всей его эклектической красе. Рядом с хибарами взрастали небоскрёбы, а хибары облокачивались на памятники старинной архитектуры, смешивались доктрины с верованиями, а линии теорий пересекали перпендикуляры практики, рождались и дохли невероятные закорючки синкретизма. Чёрт знает, какие потоки жизни неслись и скручивались вокруг, а Прозоровский с Бениовским – всё никак не могли пошевелиться в моём сознании. Даже дёрнуться не могли, сердечные, торча посреди штаба русских войск в Кракове 1769 года.

Секунда из далёкого прошлого попала в капканчик моей головы и растянулась на несколько лет. Возникало даже опасение, что мне никогда и не удастся сдвинуться с мёртвой точки, как не удалось написать рапорт капитану Ларшеру, как не удавалось вождю малагасов растолковать соплеменникам те несуразные видения, которые связаны с синим карандашом.

002

Невдалеке от устья Антайнамбаланы старый ампансакабе поднял с песчаного пляжа небывалый предмет. Море всегда выбрасывало много чего разного, но эта штука была совсем не морского происхождения.

Ампансакабе покрутил гранёный цилиндр в пальцах, поковырял ногтём его заострённую сторону, определил материал, из которого состояла большая часть предмета. Не считая синей сердцевины и такого же цвета кожицы, цилиндр был деревянным. Подобную вещь можно изготовить из сучка делоникса, старательно огранив его, если бы не две детали – синие сердцевина и кожура. Имея один цвет, они состояли из разных материалов. Кожура – плотней сердцевины, от ковыряния кончика которой край ногтя посинел. Не море забросило сюда эту палочку. Вон, и следы от обуви, которую носят белые люди. Явно, кто-то из пришельцев обронил свою вещь. Теперь, наверное, огорчается: «Как я проживу без синего сучка? Что мне делать без стержня, рисующего порошком? Чему я буду радоваться, когда нет со мной таких ровных, блестящих синих граней?»

Ампансакабе на мгновение стало жаль незадачливого иноземца, хотя ничего не может быть глупей, чем жалеть иноземцев из-за океана. Уж они-то никогда не пожалеют малагаса. Зачастую они опасней змеи, и беспощадней болезни. Иные приплывают без явного зла и даже делают подарки, но и тут нельзя терять бдительности, иначе их зеркала и бусы могут вылиться в большие неприятности, даже перерасти в войну. Хоть и люди, казалось бы, а держать ухо надо востро, чтобы предугадать, что затевают пришельцы. Только так можно спасти свой народ от нежданной угрозы.

Вождь потрогал след на песке и произнёс: «Это след белого человека. Очень странного человека. Он не торговец и не охотник за людьми. Небывалый человек уронил небывалый предмет. Может быть, угроза, которую несёт в себе этот небывалый человек, настолько тонка и хитра, что я не умею разглядеть её? Надо ли встретить этого человека по-человечески, или лучше отвести его взгляд?»

Ампансакабе умел отводить взгляд пришельцам, но с моря все видны, как на ладони. Потому племя всегда пряталось за деревьями, когда в океане появлялось судно. Теперь ампансакабе размышлял, стоит ли прятать племя. Если бы удалось хоть немного побыть внутри того небывалого человека, обнаружить строй его мыслей, взглянуть на мир его глазами, то возможно было бы достичь большей ясности, и лучше понять, как правильно его встретить.

Присев под пальму, ампансакабе скрыл синий гранёный цилиндр в ладони, и погрузился в то состояние, уходить в которое по собственной воле умел только он. Остальные проваливались туда лишь при помощи возлияний и музыки. Вернувшись, они либо не умели сообщить, чего видели, либо несли околесицу. Держа в руке чужой предмет, старик ждал внятных предсказаний, но предмет не помогал.

Видения выходили бесполезными. Даже местность, в которую прыгнуло сознание ампансакабе, показалась крайне мрачной. Ни бирюзового неба, ни синего моря, ни жёлтого песка, ни зелёной листвы. Словно каверзный демон вытер цвета природы с каменного пейзажа, накрыл серой крышкой мир, да ещё и пустил сверху промозглую воду. Самым нелепым в непригодном для жизни пространстве было изобилие людей. «Зачем я здесь? – спросил вождь – Какое это имеет отношение ко мне и моему племени?»

Ответа не последовало. Люди всё лезли из подземного хода, обнесённого гранитными плитами, будто их там скопилось бесконечное число. Внимание ампансакабе проследовало за одним из таких, вылезающих из под земли. Вот он дошёл до навеса, под который не попадал дождь, и произвёл у лица несколько манипуляций, в результате коих пустил изо рта дым. Другой человек подошёл к первому, и передал ему большой чёрный мешок. Оба человека были мокры от летящей с неба воды, и оба пускали дымы изо ртов, беседуя промеж собой.

Не выходя из полусонного состояния, которое держало ампансакабе в сером насквозь пространстве, вождь тряхнул головой, оторвался от этих двух, и стал подниматься сквозь вертикальные потоки холодной воды над горизонтальными потоками людей и железа, пока не оказался в одном из каменных вместилищ.

Во вместилище ампансакабе увидал солидного, даже богатырского белого человека с тяжкими чертами лица, который смотрел наружу через прозрачную стену, морщился, потом отворачивался, изучал загадочные письмена на светящемся камне, и бормотал: «Человеческая масса. Муравьи, а не люди! Даже хуже того. А ведь, какие личности были прежде! Какие титанические глыбы перекатывались через русскую землю, оставляя за собой канавы и борозды! А теперь что? Заполнились канавы всякой жижей, да поналезли в неё дафнии и циклопы. Мелкая безмозглая пакость…»

003

«23 мая 1786 года от рождества христова отряд под моим командованием вышел к форту Августа, занятого войсками бунтовщика…» – капитан Ларшер замер над листком. Сомнения остановили его перо и закорючки слов перестали виться по бумаге. «Бунтовщик» – хоть и меткое слово, но не достаточное для грамотного рапорта. Усаживая Ларшера за написание документа, губернатор напутствовал: «Боевые успехи без грамотного рапорта – подобны параду без барабанов! Трудитесь, капитан. Франции нужны талантливые полководцы!»

Легко сказать: «Трудитесь!» – а как трудиться? Для того, чтобы в Париже имели представление о подвиге Ларшера, следует преподнести образ поверженного врага в его полном объёме. Много ли чести – прихлопнуть заурядного маргинала? Надо, чтобы угроза, раздавленная Ларшером, выглядела объёмно, имела угрожающие формы серьёзного дела. Потому Ларшер поставил запятую после «бунтовщика» и уточнил: «предводителя движения мадагаскарских сепаратистов, наместника короны и предателя Франции, российского шпиона, узурпатора и самозванца в ранге ампансакабе…»

Следовало бы вписать перевод этого туземного слова. На местном наречии ампансакабе – означает император. Да, капитан Ларшер, победил не кого-нибудь, а самого императора! Не хило? Ларшер довольно хихикнул, и закончил перечень: «…военного наёмника австрийского происхождения в чине полковника, графа Морица Августа Бениовского»

Перечитав нагромождение регалий, Ларшер засомневался. С точки зрения здравого смысла – сочетание титулов с обзывательствами обесценивает титулы. Выходит, любой пройдоха может именоваться графом, а это ставит под подозрение сам принцип… следует выкинуть некоторые звания. Но какие именно выкидывать?

Гениальный Роден отсекал от глыбы лишнее, а разве Ларшер не гений в своём роде? «Вычеркну лишнее, и дело с концом! – сказал капитан самому себе, и зачеркнув слово «граф», воскликнул – Обойдёшься без графства, подлец!» Стремительное развенчание самозванца продолжилось с силой боевого натиска: «Предводитель движения мадагаскарских сепаратистов – звучит как-то чересчур. Что за движение может быть среди первобытных туземцев? Так и на смех поднимут. Скажут: «Не ожидаете ли вы, дорогой Ларшер, движения сепаратистов среди лошадей и прочего домашнего скота?» – точно, меня примут за дурака! Долой эти все движения. Никаких сепаратистов среди дикарей! «Наместник короны» – здесь совсем неуместен. Это может бросить тень на корону.

Власть никогда не ошибается в ставленниках, назначениях и решениях. Хотя, как посмотреть. Ведь, сам-то Ларшер – не генерал, и даже не полковник, а до сих пор – капитан в дальнем захолустье. Разве это не ошибка? Но мы её видеть не должны, а посему и никакого наместника писать не будем. «Наместник» – вычеркнут. Что остаётся? «Предатель и шпион» – можно бы оставить, если б одно не исключало другого. Если он – русский шпион, значит, ему удалось ловко всех обвести вокруг пальца, и никакой он не предатель. Противоречиво. Ну их обоих! Вычёркиваю! Слово «Узурпатор» – не может выйти из под пера офицера. Я не какой-нибудь вольнодумец. Долой это слово, вместе с «самозванцем».

Кажется, зачеркнуто всё, кроме: «в ранге ампансакабе». Если не переводить, то вполне может проскочить, хоть и выглядит нелепо. Выходит, у малагасов есть какие-то ранги. Какие ещё ранги у обезьян? Если же перевести «ампансакабе», и растолковать, что этим словом они называют императора, то выйдет ещё гаже. Тогда я сам высвечусь каким-то цареубийцей. Хоть и дикарский император, а всё равно, ведь, император! На меня посмотрят словно на пса, который попробовал человеческого мяса, и теперь опасен в силу способности убивать императоров. Нет. Надо это убрать от греха подальше!» – Ларшер вычеркнул последний весомый аргумент, разорвал испорченный лист и взвыл на всю веранду губернаторского дома: «Чёрт возьми этого Бениовского! Даже после смерти он продолжает портить людям жизнь! Хоть бы его и не было вовсе!»

«Не представляете, Ларшер, до какой степени я с вами согласен – откликнулся от порога Пуавр – я давно изучаю этого субъекта, и многократно убеждался: он – исчадие ада… нет, это мягко сказано. Он – сын самого сатаны! Я принёс вам некоторые документы, подтверждающие эту истину. Мы оба с вами даже ещё не осознали, до какой степени нам повезло в битве со злом. На всё есть промысел божий! – тут Пуавр положил на стол папку, перевязанную шёлковым шнуром, и перекрестился освободившейся рукой – Почитайте, чтобы осознать, кого нам удалось одолеть. Основные документы достались мне лет 10 назад, когда я ошибочно праздновал победу над Бениовским. Я полагал тогда, что удалось навсегда выдавить его с Мадагаскара.

Спустя некоторое время он возомнил себя литератором и издал книгу в Англии. Издал на украденные у нас деньги! Я озадачился приобретением этого пасквиля, потому что в глубине души чувствовал: дьявольское отродье будет гадить, пока не умрёт. Видит бог, я не ошибся. Немало мне пришлось потратить сил, чтобы получить один экземпляр его писанины – Пуавр развязал тесьму и открыл папку. Внутри оказались две книги: увесистый том в тиснёном переплёте из красной кожи, и брошюра, указав на которую, Пуавр произнёс – Вот эта книга. Она на английском. Вы владеете английским?»

Ларшер английским не владел, а потому волнообразно пошевелил кистью правой руки, который жест Пуавр в точности скопировал и пояснил: «Специально для такого вот, я сделал переводы наиболее вопиющих глав, и вставил их в мой фолиант. Обратите внимание на ничтожную толщину этого, с позволения сказать, труда – Пуавр потряс брошюрой, после чего отбросил её и с горделивой нежностью погладил красную кожу фолианта – В моей, кожаной книге, которую я заказал сброшюрировать настоящему мастеру – во сто раз больше информации. Здесь дневники, черновики писем, отчёты, карты… в общем, всё, что удалось захватить в виде трофея, когда самозванец бежал от меня словно шакал от могучего льва.

Годы не делают нас моложе, дорогой Ларшер, не то бы я с оружием в руках примкнул к вашей победоносной экспедиции. Я бы столкнулся с противником лицом к лицу, как делал это в былые времена. Но теперь я стар, и могу лишь благодарить бога за ваше везение.

Вы оказались гениальным полководцем! Пока такие люди служат его величеству, я могу быть спокоен за Францию!“ – на несколько мгновений Пуавр придал патетическую позицию своему корпусу, всей пластикой тела и лица подтверждая величие внутреннего мира, но тут же отскочил в бок, словно стряхивая с себя излишнее чувство, и продолжил: „Отнятые мною архивы не только огромны, но и показательны. Имеющий глаза – да увидит, как находясь в Лондоне, проходимец нагло противоречил собственным дневникам. Так изощрённо врать может только враг рода человеческого! Сами буквы этой английской брошюры напитаны ложью, словно ядом.

Вы сможете лицезреть подтверждение жуткой мерзости нашего общего врага. Есть там некоторые документы на русском, немецком, и ещё чёрт знает каком языке, но есть и родная речь. Всё это написано им, о нём, от него. Ужасно! Окунитесь»

«Чтобы окунуться в сию заразу мне потребуется дезинфекция» – возразил капитан. Пуавр понимающе кивнул: «Да-да, я понимаю. Сейчас я сделаю распоряжения насчёт невольников, а потом принесу рому. В моём доме всё к вашим услугам. Только составьте грамотный рапорт. Франция должна знать, от кого вы её спасли!» – и Пуавр удалился.

Ларшер бездумно полистал изданную в Англии книжицу, и отодвинул её на край стола. Фолиант в красной коже – привлекал дороговизной, солидностью и надёжностью. На обложке оказалось золотое тиснение, демонстрирующее гениальную лаконичность обладателя книги, то есть, Пуавра, а не того шута, который марал бумагу чернилами. Ларшер прочёл заглавие вслух: «Дневники 1773—1776» – потом открыл фолиант наугад и прочёл там: «Не только звёзды выглядят здесь иначе, но и формы человеческого поведения…»

12 3 4 5 ...10 След.

Капканчики. Домыслы и враки вокруг приключений Бениовского

001

002

003

С этой книгой читают