Планетарий

© Юджин Блест, 2019

ISBN 978-5-4496-2240-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Планетарий

+18. Мат в случае острой необходимости. Друзья, сосредоточьтесь! Если Вы религиозны, перед тем как ознакомиться с текстом Вам необходимо испросить разрешения у Вашего духовного наставника!

Общая диспозиция

― Классный пиджачок, не подскажите, где бы и мне разжиться таким же вот пиджачком?

Перед Наумом Дупло (Дупло ― это фамилия Наума Митрича, крестьянина одной из деревушек Дикого Поля, а говоря вообще, не совсем верно судить что фамилия выводится естественным образом из клички или прозвища, и затем переходит к потомкам, на самом деле, когда раздавали фамилии крестьянам, феодалы руководствовались исключительно своими собственными представлениями о прекрасном.

Например барин, любитель ружейной или псовой охоты давал, и давал вероятно совершенно неосознанно, своим подданным фамилии вроде Уткин, Зайцев, Глухарёв, или Лисицын, а дворянин предпочитавший проводить часы досуга на рыбной ловле, естественным образом нарекал подопечных Окуневыми, Карасёвыми, Карповыми, Севрюгиными, etc.

Если же барин был грамотным, и склонялся к учёной латыни, то случались и трудные для понимания формулировки, как например известный казус с фамилией Велосипедов, известной ещё с времён баснословных, когда не только велосипедов, но и простейших самокатов не было ещё и в помине.

На самом же деле помещик, желая как-бы облагородить и облагозвучить ряды своих вассалов, сплошь состоявших из Вислоуховых, Жучкиных, Умкиных и Оборзевичей, переименовывал Стрелкина сначала в Быстроногова, а затем, неудовлетворённый результатом, в Велосипедова, но по ходу повествования мы ещё вернёмся к этому кругу вопросов, речь сейчас идёт вовсе не об этом…

Что же касается самой фамилии «Дупло» нам остаётся только теряться в догадках относительно её происхождения, следует лишь заметить, что наши с вами современники, как только заботы о пропитании и убежище над головой отошли на задний план, стали вкладывать в эту фамилию, и эта тема очень болезненна и тревожна для и по сей день продолжающих свой род потомков Наума, фамилия эта приобрела несколько двусмысленное, и, в зависимости от личностных качеств наследников, временами сексуальное, а местами даже и гомо-сексуальное значение, впрочем, это касается только или подросткового периода, или влияния паров алкоголя, но, тем не менее, фамилия эта и по сей день служит поводом для пошлых и неумных подшучиваний в пубертатной среде старшеклассников и студентов).

– Классный пиджачок, не подскажите, где-бы и мне разжиться таким вот пиджачком?

Перед Наумом стоял средних лет худощавый человечек, (Аркаша или Аркадий Магидсон, если интересны подробности, для экономии трафика не будем на этот раз анализировать происхождение фамилии) одетый самым наипростейшим, и даже несколько аскетичным образом, в крестьянскую, длинную почти до колен рубаху, перепоясанную плетёной тесёмкой, потёртые, плотного денима штаны, окрашенные самым дешёвым красителем, в растоптанных домашних тапочках, что было несколько необычно, ведь далеко не во всех культурах существует специальная обувь предназначенная для ношения исключительно в домашних условиях, обувь которую не принято носить вне дома, впрочем за некоторыми исключениями ― тапочки ещё обязывают надевать при посещении музеев, художественных галерей, медицинских учреждений и цехов где предпринимаются, по примеру кремниевой долины, отчаянные, но неудачные попытки самостоятельно создать высокоточное оборудование.

На самом же Науме красовался парадный, праздничный сюртук, перешедший ему по наследству от евойного ещё дедушки, дедушка же сшил его по случаю своей серебряной свадьбы и успел надеть его всего несколько раз так как вскорости попал в этом пиджаке под грозу и умер от удара молнии.

После починки дырка от удара молнии была совершенно не видна, и кроме того, по случаю поездки Наума в столицу, сюртук был дополнительно прострочен по краям, и даже украшен неким подобием аксельбанта, при активном участии многочисленных тётушек и кумушек Наума, и сопровождался, как это завсегда водится у простонародья, многочисленными криками, плачем, спорами сопровождаемыми взаимными угрозами, оскорблениями и угрожающими замахиваниями предметами домашнего обихода, но результат действительно впечатлял, и Наум отметил для себя, что надо-бы не забыть рассказать у себя в деревеньке, как незнакомый человек из столицы позавидовал его пиджачку и захотел приобрести для себя такой же.

Но Наум не был окончательно и бесповоротно глуп, как можно было рассудить по его внешнему облику, червь сомнения всё-таки немного точил его изнутри, а также приобретённая за долгие годы жизни в Диком Поле крестьянская подозрительность не позволила ему размягчится окончательно, он продолжал оставаться настороже, (ударение на последнем слоге ― «насторожЕ») и он, в свою очередь оглядел стоящего перед ним незнакомца.

Старинная, но живая до сих пор традиция, когда аристократы стремятся одеться как можно проще, а простолюдины из последних сил тщатся украсить себя излишествами была явлена в этом противостоянии во всей своей доведённой до схематической условности наготе.

Да, на Аркаше была одета простая крестьянская рубаха, и Наум не обнаружил ничего вызывающего подозрений, но искушённый наблюдатель сразу бы отметил, что Аркаша также далёк от упражнений с лопатой и тяпкой, как Наум в своём доморощенном сюртуке от дефилирования по фойе театра или вальяжного присутствия на великосветском фуршете.

И если бы искушённый наблюдатель был бы не только искушённым, но вдобавок ещё и склонным к далеко идущим философским обобщениям, он наверно предположил бы, что затраты нервной энергии потраченной на простое одеяние Аркашки, были неизмеримо большими, чем у тётушек и кумушек Наума, пусть эта нервная энергия не расходовалась на крики, слёзы и порывы к мордобитиям, а выливалась в иные формы, например просмотры журналов мод, наблюдения за безупречными образцами и иконами стиля, долгие хождения по магазинам, верчения перед тройными зеркалами…

…И ткань вроде бы и крестьянская, но плотнее и дороже и качественней, и покрой точно по фигуре, и потёртости не возникшие случайно, во время разгрузки воза с дровами или гавном навоза, а тщательно продуманные, и нитка оборвана как-бы с напускной небрежностью, но с точностью выверенной почти до миллиметра…

Наблюдатель философского склада мог бы и дальше длить и развивать свои далеко идущие умозаключения, если б не проклятые тапочки.

Один мимолётный взгляд вниз, на ужасные, пыльные и стоптанные тапочки ядовито-красного цвета, в одно мгновенье разрушали стройную гармонию умозаключений и повергали её в смятение и хаос.

Надо сказать, что планы на сегодняшний день, даже на ближайшие несколько часов, стоящие перед пришедшими к стенам (ударение на последний слог ― «стенАм») стенАм планетария Наумом и Аркадием, их мысли, желания и помыслы отличались друг от друга много больше чем их одеяния, отличались во всём, и по оси икс, и по оси игрек и даже по оси зет, наибольшее внимание следует уделить разумеется именно Аркадию, а что Наум?

Наум просто привёз овёс.

– Воз овса, телегу запряжённою трудягой-лошадкой.

Привёз вместе со своим кумом Ерофеичем, таким же мудаком как и сам Наум.

Обуреваемые жаждой наживы, они с Ерофеичем привезли в столицу воз овса, овёс ― это такой корм для лошадей и коров, насыпанный тяжёлые в мешки, на окраине они спросили дорогу на рынок, и смышлёные не по годам ребятишки псевдоевреев из озорства указали им на дорогу ведущую к планетарию.

Теперь Наум с Ерофеичем стояли посреди галдящей и суетливой толпы, окружающей планетарий, всеми силами бодрясь и сдерживая охватывающую их панику и отчаянье.

Аркаша, надо отдать ему должное, сразу же оценил ситуацию.

Душевная драма раздирающая Наума с Ерофеичем, и старательно скрываемая ими от посторонних глаз была мгновенно прочитана Аркашкой:

– Что за беда, мил-человек?

– Что за беда стряслась?

Позвольте теперь автор немного отвлечётся от хода повествования, чтобы дать небольшой но очень ценный совет.

Если вы вдруг, случайно услышите обращённое к вам выражение «мил-человек», в любом сочетании, а особенно в сочетании с «что за беда» немедленно вставайте и уходите!

Уходите не раздумывая!

Уходите не говоря ни слова!

Посмотрите на запястье, где должны находиться часы, как бы вспомнив о неотложном деле, и торопливыми шагами немедленно покиньте помещение.

– Человек который говорит вам: «Что за беда, мил-человек?» ― прошёл огни и воды.

Вполне вероятно, что он действительно искренне хочет вам помочь, но соль в том что вы всё равно должны немедленно встать и молча покинуть помещение.

Если вы не можете покинуть помещение, например потому что едите в поезде, возьмите свой чемодан, перейдите в другой вагон, и стойте в тамбуре, до ближайшей остановки. Если вы увидите что человек спросивший вас «Что за беда, мил-человек?» появился в проходе и движется по направлению к вам, немедленно дёргайте стоп кран и прыгайте.

Ели вы летите в самолёте, то попробуйте вначале укрыться в туалете, а затем, в случае неудачи, начинайте имитировать эпилептический припадок, но не в коем случае не вступайте в разговор, не говорите ни слова, иначе ситуация может обернуться для вас самым непредсказуемым образом.

Если же вы отнеслись к этому сообщению скептически, и ошибочно считаете, что во первых вы находитесь в абсолютной безопасности, например рядом с вами, в непосредственной близости стоят несколько вооружённых до зубов стражей правопорядка, и сами вы не в коем случае не дадите себя обмануть, вы ошибаетесь, дело здесь вовсе не в этом.

Это такая форма гипноза или даже магии, после нескольких тайных манипуляций вы окажетесь беззащитным как будто бы кролик перед пастью удава.

С непредсказуемыми для вас последствиями.

Поэтому немедленно вставайте и уходите.

Что вы при этом теряете?

Вы теряете несколько граммов житейского опыта, ничего более.

Возможно вы теряете несколько забавных интересных и историй, но восполнить этот пробел можно читая книги определённой тематики, это вполне безопасно.

…Как в штрафном изоляторе, на крытой, несколько месяцев пришлось простоять по горло в ледяной воде, а потеплело только после того как прорвало канализацию, или как на лесоповале, десять сотоварищей прыгали на один конец положенной на бревно доски, и тогда рассказчик, стоя на втором конце, взлетал с топором в руке на самую верхушку сосны, и должен был, пока товарищи её пилят, успеть обрубить все сучки, до самого низа…

…Да много интересных и поучительных историй можно услышать, но разумнее и лучше не делать этого.

Аркаша же, если судить и по возрасту, и по интеллигентным и вежливым манерам поведения, не принадлежал к группе граждан прошедших огни и воды, вероятно просто нахватался где-то, или, что вероятней всего, выступил однажды в качестве потерпевшего, и попутно перенял несколько фраз, жестов, и приёмов поведения.

Возможно вы всё-же решите, что человек обратившийся к вам с вопросом «Что за беда, мил-человек?» так-же как Аркаша, просто нахватался верхов, просто малолетний позёр, и решите, вопреки изложенному выше предостережению, переброситься с ним несколькими ничего не значащими фразами, поверьте, это не облегчит ваше положение, а только лишь усугубит его.

Наум же, незнакомый с этими изложенными выше рекомендациями, охотно отвечал, но отвечал сбивчивыми и сумбурными идиоматическими выражениями.

То есть оборотами речи, значение которых не определяется значением входящих в него слов, и если быть полностью беспристрастным и положиться на машинный разум, на простейший скрипт анализирующий поисковые запросы и подбирающий на основании этих запросов рекламные объявления, то скрипт этот, проанализировав фразы Наума, немедленно предложил бы ему приобрести средство для повышения потенции, надувную резиновую бабу и силиконовый половой орган выбрав из всей линейки моделей образцы максимально возможных размеров.

Аркадий же, не вникая в умозаключения Наума, а просто оглядевшись по сторонам сразу же оценил стоящий перед Наумом круг проблем и сказал:

– Ну что-ж, мил человек!

– С'час подумаем, как твоей беде помочь!

– Как говорится, одна голова хорошо, а полторы ― лучше!

Если же опять на минутку отвлечься от основной темы, чтобы углубиться в ненаучное и по домашнему любительское сравнительное культуроведение, как это уже было, когда речь зашла о таком казалось бы обыкновенном предмете обихода как тапочки, а сделать это нужно, наверно нужно вкратце проанализировать фразу «С'час подумаем, как твоей беде помочь!».

– Она ведь не так проста как может показаться на первый взгляд.

В традиции уводящей к эллинам, в европейской традиции, это просто ничего не значащая фраза, форма вежливости.

У персов же, издревле враждовавших с эллинами, в традиции азиатской, это предложение помощи, в случае его приятия оно означает приобретение нового врага в вечной азиатской войне всех против всех.

Да вначале новый враг будет выступать в качестве временного союзника, но уличив (ударение на последнем слоге ― уличИв) уличив момент, он покажет своё истинное лицо.

Так ребёнок, воспитанный в традиции идущей от эллинов, случайно начав читать азиатскую сказку, например сказку о Ходже Насреддине, вдруг с удивлением обнаруживает, что сюжет повествования странным образом уходит в сторону от привычной и банальной канвы, где добро примитивно побеждает зло, где супергерой, наделённый сверхъестественными способностями, поражает злодеев и восстанавливает справедливость.

Теперь главный герой, спешащий на помощь попавшему в затруднительную ситуацию вовсе не доброму и наивному персонажу европейской традиции, моральные качества здесь не имеют никакого значения, о них ничего не сообщается, главный герой понимает свою миссию несколько иначе, и финальная сцена, хеппи-энд, счастливый конец, выглядит несколько необычно, и даже, на взгляд просвещённого европейца, несколько диковато и даже шокирующе-парадоксально.

В нём можно даже разглядеть посыпанный восточными пряностями варварски-людоедский юмор, ведь в финале сказки, персонаж, наивно доверившийся своему герою-спасителю вовсе не торжествует победу, напротив, он, обобранный до последней нитки в отчаянье рвёт на себе волосы, проклиная тот день и час когда он поведал о своей мелкой и легко разрешимой собственными силами проблемке неожиданно выскочившему ему навстречу сказочному герою.

Если же простереться мысленным взором ещё дальше к востоку, то там, на востоке, отказываются уже не только об эмоциональных оценок, каких-либо суждений о добре и зле, отказываются в пользу голой хитроумной интриги, но и от плетения сложного логического узора интриги отказываются тоже, переводя и его в разряд сущностей бесполезных и иллюзорных.

Там предлагается, путём многолетних медитаций и ограничений в удовольствиях, таким образом сбалансировать свой гормональный баланс, чтоб впасть в состояние трансперсональное, различать эмоции облаков цветов и деревьев, и взглянуть на собственные беды и горести с улыбкой безразличия и общей вселенской скорби.

Таким образом, предложение помощи, выраженное Аркашкой, не следует рассматривать ни как пустую и ни к чему не обязывающую форму вежливости, ни как предложение выступить в качестве напарника и компаньона, ни как предложение себя в роли наставника и учителя.

Ближе всего к описываемой ситуации подходит азиатское понимание фразы, но с небольшой поправкой, эта поправка не предполагающей какого бы то ни было дальнейшего развития событий.

Поэтому вернее всего будет истолковать реплику как предложение в самом ближайшем времени, как только представится такая возможность, приступить к совместному распитию алкогольных напитков, с сопутствующим процессу обменом крайне эмоциональными и уничижительными мнениями по поводу творящихся вокруг ужасов и безобразий.

Эту поправку хорошо передают пословицы, например азиатская поговорка «Собака лает ― караван идёт» в варианте Дикого Поля совершенно лишена практического смысла, практический смысл заменён на чистейшего разлива кристальную поэзию, трудно постижимую современным племенем менеджеров и дистрибьюторов, логистов, кураторов, культуртрегеров и коучеров ― «Собака лает ― ветер носит», то есть караван уже никуда не идёт, никакого каравана нет, следует согласится что это действительно труднопостижимо, особенно если ваша специальность ― логистика или культуртрегерство, и вылезти наконец из этих лингвистических дебрей.

– Ну что ж, для начала, друзья, ― обратился Аркадий к Науму с кумом ― давайте-ка поставим лошадку вон туда, к стенке, а то она своей жопой перегородила нам половину прохода.

– К планетарию? ― радостно переспросил ободрённый нежданной поддержкой Наум порываясь уже бежать к лошадке, но тут рассудительный и тугоумный кум спросил Аркадия неторопливым и прокуренным басом:

– Так ты что, собираешься продавать овёс столичной интеллигенции?

Выражение о столичной интеллигенции прозвучало из уст кума на удивление свободно и естественно, как будто бы речь шла об окучивании очередной грядки с огурцами, было только непонятно ― откуда он нахватался эдаких вот слов, но глаза кума светились таким простодушием и такой безбрежной пустопорожностью, таким отсутствием хоть какого-нибудь образования, что можно было сделать вывод, что сказал он это подстрекаемый исключительно жаждой наживы, готовый ради утоления этой самой жажды на очень и очень многое, и в том числе разумеется на такой пустяк как продажа овса, кстати, очень хорошего, первосортного овса, столичной интеллигенции.

– Так ты ж не гавно привёз, а, Наум? ― спросил Аркашка Наума, только что услышавший от кума имя своего нового знакомого.

– Ты что нам привёз?

– Овёс! ― отвечал Наум.

– Правильно, овёс! ― наставительно-учительским тоном провозгласил Аркадий.

– Поэтому и продавать мы будем овёс!

– Не гавно а овёс!!

После чего Наум с кумом, оставив все сомнения, занялись устройством лошадки с телегой в непосредственной близости от стены планетария, попутно уcтроив бессмысленный и бесплодный диспут относительно точного расположения головы лошадки, которая по мнению Наума должна была находиться в теньке, чтобы не попадать под лучи палящего солнца, на что куму было глубоко пофиг.

Их подкупило ещё и то, что Аркаша, имени которого они, впрочем, пока ещё не знали, принял участие в их деле безо всякого энтузиазма, совершенно равнодушно, и временами задумчиво поглядывал куда-то в сторону, как будто бы ждал кого-то, будто бы кого-то выглядывая в толпе, и вообще, большей частью был поглощён какими-то своими мыслями и заботами.

– Оно и к лучшему, ― думали бы Наум с Кумом, если бы они умели думать, ― по крайней мере не придётся платить ему за услуги, ну может быть и дадим самую малость, да и то в качестве добровольного пожертвования.

А что касается столичной интеллигенции, что да ― то да, площадь вокруг планетария буквально кишела ею.

Планетарий, а это был первый планетарий на просторах Дикого Поля, открывшийся около двух недель назад, и, кстати говоря, вскоре подвергшийся серьёзной реконструкции, как раз из-за описываемого здесь казуса, планетарий уже успел стать своего рода культурным центром, он действительно поражал воображение любого заглянувшего в этот район посетителя.

Происходило это отчасти ещё из-за того, что стоявшие поблизости дома естественным образом сливались с пейзажем, с тополями в пыльной и тяжёлой листве, с плавными и естественными как русла речушек извивами улиц, с палисадниками и трогающими до самого сердца резными наличниками, призванными хоть как-то скрасить царящую вокруг нищету и запустение, а новенький планетарий открыто и нагло заявлял о своих претензиях на главенство над патриархальным пейзажем, он как бы указывал безупречно выверенным своим куполом и абсолютно белыми стенами в совершенных пропорциях на холодное как могильная плита и бесстрастное будущее уготованное его архитекторами наверное для всего человеческого рода.

Если мы пристально вглядимся в здание практически любого планетария, мы не обнаружим ничего необычного. К слову сказать, до захвата рынка китайцами, планетарии всего мира производила одна-единственная немецкая фирма. Но если мы вглядимся в здание планетария несколько по другому, с другой, непривычной и предлагаемой здесь точки зрения, то мы с удивлением обнаружим, что здания планетариев спроектированы таким образом, что все они могут достаточно длительное время выдерживать яростный штурм дикой и разъярённой толпы.

Причиной тому и послужило описываемое здесь происшествие, заняло оно, это происшествие, если отбросить предысторию, время меньшее чем требуется для беглого прочтения всей этой истории ― не более пятнадцати минут.

А вокруг планетария самым естественным образом сновали туда и сюда целые толпы разнообразнейшего и пёстрого столичного люда.

Аркашка бы совершенно не удивился бы, если бы Наумовский кум, объехав на своей скрипучей телеге планетарий всего один раз, начал бы вдруг оснащать свою речь выражениями вроде «биеннале», «нон-фикшен», или «на голубом глазу», «на полном серьёзе», проехав бы второй, включил бы в свой лексикон выражения «прогрессивная общественность», глядя на часы приговаривал бы:

– Гнусное, гнусное и подлое время!

Или, тоже поглядывая на часы:

– «Доколе! Доколе это будет продолжаться!»

Или белиберду типа: «В социальных сетях интенсивно обсуждают», или «Подонки, какие же они все подонки!» или «эксклюзив», «аутсорсинг» или «нетворкинг», «креатив» и если б он продолжил своё круговое движение и дальше, как знать, возможно дело дошло бы и до «терраинкогниты» или «инфанттерибля».

И, кстати уж говоря, позволим себе немного поумничать, вероятно школьник, получающий по истории и литературе сплошные четвёрки и пятёрки, возьмись он вкратце ознакомится с этим философским эссе, привлечённый сюда изредка встречающемся в тексте простонародными выражениями типа «жопа», обратил бы внимание на некоторое «смешение времён», на некоторую несуразицу, на это надо ему сказать, этому школьнику, что в высокой литературе такое иногда используется в качестве особого литературного приёма, не говоря уже о последних конвульсиях исторической мысли, это делается иногда из-за недостаточного профессионализма авторов, но главная причина здесь в более современном подходе.

Ведь раньше, и не так уж и давно, в конце прошлого века, считалось, что вот, все вокруг современники, и даже поэт писал, мол, успокойтесь и расслабьтесь…

Все современники… Свои…

И вдруг внезапно выяснилось, что расслабляться пока ещё рановато.

И что множество граждан, живущих в одно и тоже время вовсе не являются друг-другу современниками.

Так например выяснилось, что молодой ещё человек, руководитель крупной ай-ти компании, летящей на самом острие передовых технологий ― по психическому строению не кто иной первобытный как охотник за мелкой дичью.

Первобытнейший охотник, на, к примеру, сусликов, вначале выслеживающий добычу, выкуривающий их из своих нор, и затем бегущий за ними с копьём, бегущий по кочкам, с улюлюканьем и свистом, продирающийся сквозь заросли камыша и осоки, необыкновенно азартный и выносливый.

А многочисленная группа старцев и лиц предпенсионного возраста, ни что иное как жрецы или шаманы, они настойчиво призывают идти, и даже не идти, а бежать, бежать в овраг, туда где, по их авторитетному мнению, до сих пор лежит недоеденная их пращурами лощадь.

А внешние приметы, будь то новомодный смартфон, или нагрудный знак члена корреспондента академии наук, почётный знак выдающего учёного, обогатившего науку не менее выдающимися научными трудами, есть не более чем простейшая и бесхитростная маскировка.

И ещё один момент, возвращаясь к планетарию, момент который следует иметь ввиду, это то, что в самом начале своей жизни планетарий был понят основной массой граждан не как учреждение научно-просветительское, а скорее как сооружение культовое.

Впрочем здесь, в Диком Поле, в этом нет ничего удивительного.

Культовое ― пожалуй наивысшая оценка, которую здесь можно дать и музею, и театру, и даже отдельно взятому музыканту или художнику, или литератору, в особенности если он напускает на себя задротскую глубокомысленность, а если учреждению, будь то консерватория, или редакция газеты, лаборатория или институт, не удавалось создать вокруг себя флёр культовости, что ж, тоже не беда, по мере роста и развития учреждения, близкие к нему люди, люди знакомые с его внутренней кухней, как только учреждение немного вырастет и окрепнет, тут же начинают, в своём узком кругу, пусть иронически, но называть его «синагогой», ― учреждением разумеется культовым, как бы указывая посвящённым на маленький и уютный оазис в бескрайних просторах Поля.

Таким образом планетарий воспринимался многими как храм какой-то новой, невиданной доселе религии, и вокруг этого, немедленно ставшего сакральным места, а «сакральный» в переводе с английского ― всего на всего «святой» но в слово «сакральный» жители Поля вкладывали несколько иные смыслы, ведь «святой» ― это всего лишь «святой» а «сакральный» не просто святой, а святой исполненный тайным и недоступным для простого смертного смыслом.

Вот и не удивительно, что у планетария целыми днями напролёт толкалась охочая до всевозможных тайн и чудес самая разнообразнейшая столичная публика.

И тут же, вокруг планетария, возник не предусмотренный властями стихийный рынок. Такого рода рынки иногда ещё называют «блошиными».

Это и был большей частью блошиный рынок, но с уклоном и в эзотерическую, и в другие, самые разнообразнейшие тематики, в том числе, как это ни странно, и в морскую.

Этот факт покажется ещё более странным, если учесть, что до ближайшего морского пляжа было без малого около двух тысяч миль.

Но, тем не менее, вместе с хрустальными шарами для медитации, в том виде как её понимают невежды, с особыми блюдцами для проведения спиритических сеансов, тарелками для вызова духов, с чётками самых разнообразнейших форм и конфигураций, на рынке были во множестве представлены приборы для морской навигации, корабельные компасы, карты, барометры и астролябии.

Тут-же на тесёмках болтались инструменты для извлечения самых разнообразнейших звуков, скульптурные фигурки из дерева, глины, кости, талисманы, обереги, вокруг бродили кришнаиты в своих жёлтых и оранжевых чадарах и сари, и, само собой разумеется, место куда непременно устремлялись все культурные люди ― в лабиринты книжного рынка…

…Кем-то из очень умных людей написана прекрасная фраза, мол книга не есть причина интеллекта, книга есть его следствие, или, иначе говоря, чтение книг не делает тебя умнее, а вот написание собственной книжонки, напротив… …впрочем не знаю… …но один только взгляд, один только беглый взгляд на разложенные нестройными рядами брошюрки, журналки и книжонки повергал в состояние некоторой растерянности.

Боже мой! Да нет таких слов в словаре, чтоб выразить одновременные удивление и ошеломление, охватывающие при одном взгляде на россыпи сокровищ человеческой мысли, представленные на книжных рядах околопланетарной площади.

Разве что призвать на помощь Наумовского кума, да, вот он бы, доведись ему потолкаться лишний часок в здешней толпе, наверняка ввернул что либо учёное, какой-нибудь когнитивный диссонанс, или экзистенциальный кризис.

Приблизим на минутку нашу оптику, и бегло пробежимся по самым верхам, по названиям:

Мадам Папюс ― Практическая чёрная и белая магия, «Наглец» Камю, Авдотья Затрапезная ― Гадания на кофейных гущах, «История гадов» Д'Арвина, «Книга вымышленных существ» Орхиса, «Наглец без свойств» Музиля, «Смерть наглеца» Манна, «Сравнительная демонология», «Интеллигенция Дикого Поля», «Отрицательная селекция», «Правда и истина ― восемь важнейших отличий» (раритетное издание поросшего мхами года), «Десять отличий правды от истины» (Под редакцией профессора Запрудника), «Тридцать восемь отличий правды от истины» (издание переработанное и дополненное), «Сто одиннадцать отличий истины от правды» (Новинка!), «Мученики Правды», «Жертвы Истины»…

…Разумеется были представлены и средства массовой профанации, но более чем скромно: «Столичный беспризорник», «Аргументы VS Факты», «Нищебродская Правда», официальный информационный листок «Истина», и оппозиционерская ей «Новая Правдивая Газета», что же касается поэзии, мы рассмотрим её немного позже, когда Аркашке по ходу повествования потребуется на минутку заглянуть на поэтический пятачок.