В августе в дом привезли выписанный из-за границы телескоп, чтобы дети могли посмотреть комету. Описание телескопа было на французском языке, и собирать его доверили Николаю. Он понимал французские книги по механике и оптике и умел читать схемы.

Телескоп установили на балконе. Братья и сёстры окружили Николая, а я стояла позади и смотрела, как он настраивал зрительную трубу. Первой заглянула в телескоп Верочка:

– Почему не видны звёзды? Потому что они слишком маленькие?

– Звёзды – это тоже солнца, но они далеко, – отвечала я. – Мы их не увидим, пока ночи не станут тёмными.

– А зачем Луна на небе? Луна – это тоже солнце?

– Луна – это маленькая планета, – возразила я. – Бог её создал – светить нам ночью, когда на земле темно.

– Как же она светит, если она не солнце?

– Солнечным светом! Как души добрых людей – светом Божьим.

Когда мне было шесть лет, в нашем храме отпевали младенца в день Крещения Господня. В окно празднично врывались солнечные лучи, и искрилась святая вода в хрустальном графине. Я слушала ангельское пение клироса и думала: этот младенец больше не прижмётся к груди матери, не будет спать в тёплой колыбели, играть в игрушки. Он никогда не научится читать интересные книги, как я научилась. И я расплакалась.

Что было!.. Матушка увела меня из храма. А батюшка дома сказал: «Не всякий покойный так легко отпевается. Ныне было как светло!» Я не понимала тогда, о каком свете он говорил.

В одиннадцатом часу вечера, когда мои воспитанницы заснули, я вышла на балкон и заглянула в телескоп. Я не увидела ни кометы, ни Луны. За день дети успели поменять резкость, и небо расплывалось в расстроенной линзе.

Я прошла в соседнюю комнату. Остановилась в дверях. Николай сидел у окна и читал «Вестник Европы», подпирая кулаком высокий лоб. Тикал маятник настенных часов – тише моего сердца. Подойти – не подойти. Обратиться – не обратиться.

– А что вы читаете?

– Русский перевод Кострова Гомеровой «Илиады».

– Могу ли я просить вас о помощи?

Николай отложил журнал:

– Да.

В воздухе качался кисло-медовый запах отцветающих лилий. На угасающем небе чернели силуэты дубов – словно театр теней. Двигая окуляр, Николай весело говорил со мной:

– Сестрицы послушны. А мы с братом моим резвились до полуночи. Как папенька уезжал – так ни маменька, ни гувернёры не могли нас уложить спать.

Я смотрела ему в спину. Сборки рукавов рубашки, лелеющий крепкое плечо шёлк… Нити поблёскивали в рубчиках на белом жилете. Он был невысокого роста, как и я. Не худой, но стройный и как будто лёгкий.

Моя ладонь коснулась тёплого воздуха за его спиной… Николай повернулся – поймал мою руку. И положил на холодную бронзовую шестерёнку под трубой.

– Так вы можете поворачивать телескоп. Сейчас он направлен на комету.

Мои глаза не хотели видеть комету – они провожали уходящего Николая. И я молилась, чтобы он этого не заметил.

***

Осенью семья переехала в Петербург – в родовой особняк. Оба старших брата поступили на службу в гвардейский пехотный полк.

В начале Рождественского поста Николай получил чин прапорщика – и офицерские эполеты зазолотились на его плечах.

Мы прогуливались с ним по коридорам и залам в час обеденного сна девочек. Николай смотрел картины голландских пейзажистов – я слушала его голос, содрогающий колонны и моё дыхание:

– Помните, как вы говорили, что мечтали выучить древнегреческий язык? А я так до сих пор и не успел понять, о чём мне мечтать. За меня с рождения наперёд всё решили родители: какие науки изучать, в каком полку служить. Я ни в чём не нуждался. Правду сказать, лет пять тому назад мне хотелось отправиться с удочкой на дикое озеро и поймать большую-большую озёрную форель.

– Ого куда занесли вас мечты! – улыбнулась я.

– Но это я совсем немного мечтал. И перестал. Думать надо было о служении отечеству и учиться… Французский, древнегреческий, латынь… А, если вы хотите, так у папеньки в библиотеке есть книги об истории и грамматике древнегреческого языка. Пойдёмте!