– Лежи, пока не сниму всю, – приказывает Нина, сдирая пленочку кожи со спины ноющей подруги. – А я говорила, надо было мазаться крэмом, а еще лучше маслами. Но ты же у нас Стелла, фея яркого солнца.

Сейчас шоколадная спина нимфы похожа на вишневое брауни с пикантной щепоткой мертвой человеческой кожи.

– Я ни сидеть не могу, ни лежать – ни на боку, ни на спине, ни на животе! Нигде! Левитировать остается, да вот только я не Захир из «Корры…»!

– Да замолчи ты уже. – И она снова соскребает облезлую кожу. – На плечах волдыри, расчешешь позже. Это который раз уже слезает кожа?

– М… – Агата жмурится от шипящей боли по всему телу, – вроде, второй.

Подруга мажет девушку успокаивающим молочком, вымывает руки и принимается развязывать свой купальник.

– Черт… походу, я тоже обгорела.

Блестящий фиолетовый лиф летит на балкон, Нина жалостливо поглаживает красные следы от лямок.

– Все декольте и… спина визжит просто.

Она зачесалась, как блохастый кабель за гаражами – корчась и матеря все вокруг. Агата подходит сзади и потихоньку снимает со спины подруги всю кожу, которая стягивается белой пленочкой, оставляя живое сверкающее мясо – совсем еще новорожденное.

– Лови, – Нина кидает нимфе персик, – я помыла.

Девушки садятся на деревянную скамейку на веранде, вдыхая сладковатый йодомариновый воздух Крыма и кусая сочные персики. Они глядят далеко-далеко, на горизонт – там что-то происходит… Может, надвигается шторм?.. Да нет, это невозможно.

А персики сладкие. Очень…

Вагиновой

Солнце плавит кожу. И золотая дымка вместо мозгов.

Лохматая Клеопатра играет сиськами перед упитанными шмельками, пролетающими мимо. Жар-птица откашливается в одуванчик. Страшная засуха. Леди Вагина медленно выцветает, как старая вывеска: «Заходи – не бойся, выходи – не плачь».

– Скажи мне, я ведь женщина, правда? Ну, то есть, стану ей. Стану ведь, правда? – мечется короткостриженая, взывая к подружке. – Я не хочу мальчиком и по-мужски не хочу. Всегда хотела быть девчоночкой: каблуки, жопа, маникюр, все дела…

– Успокойся, ты родилась уже женщиной, ты она и есть!

– Тебе я верю… А мир… он ведь не такой страшный? – роняет Жар-птица, оглядываясь по сторонам: ядовито-зеленая лесная полянка.

– А люди – не слизняки? – Клеопатра падает в траву и закрывает глаза, джинса ультракоротких шортиков врезается в конфетку. Захотелось кого-то тестостеронового…

Мое зло. Твое зло

– Все, я больше не могу, – Нина, вся красная и блестящая, слезает с велосипеда. – Давай отдохнем, напьемся хотя бы.

Дорога. Море. Где конец? Казалось бы, у них знойный, райский, проникнутый теплом отпуск! Но какое-то дерьмо сочится из всех дыр, переливается за края. Они пытаются вдохнуть свежего крымского воздуха, но снова падают в бочку с дегтем.

– По-моему, никуда мы не уехали. Это все та же затраханная дорога. – Нина локтем небрежно утирает капли с подбородка, водя глазами бешеной ламы.

– Я устала… Где? Где эти чудесные времена, когда мужчина был мужчиной, а женщина – женщиной? Где эта банальщина, в конце концов?! Моей вагине не это нужно!.. Я их всех ненавижу, – неожиданно робко произносит Агата. – Этих мерзких тупиц, блять.

– Ох… А помнишь тех могучих и волосатых дыроколов из старого кино?.. – тянет, как карамельную нугу, Нина, накрывая лицо от солнца панамкой. – Такого уже никогда не будет. Весь мир в бездне, все летит к сатане в унитаз, все смывается – все! Либидо угасает, границы между двумя стираются. Это ненормальная мечта, но я нуждаюсь в апокалипсисе, – спокойствие и серьезность в голосе.

– Ты пожалеешь об этих словах, ты же знаешь.

– Я знаю.

Они бросают велики на дорогу и садятся у обрыва. Солнце постепенно оставляет свой пост, очень красиво. Местность здесь похожа на саванну, такая нетронутая человеком, особенная, целомудренная и неземная. А склон такой крутой, опоясанный плоскими камнями… Это рай! Нет, это Крым! Самый конец Крыма!..

– Черт. Черт, черт, черт! Меня тошнит от всего этого!.. – срывается Агата и хватает камень. Она злобно разбивает его о невозмутимое и величественное море, которое тихо перекатывается волнами, готовясь ко сну. А море сейчас совсем лиловое… Все в золотой пыльце.

Агата снова швыряет камень и кричит, как зверье.

– Старый метод борьбы с эмоциями? – горько-грустно усмехается Нина.

Девушка приподнимается и тоже берет камень, увесистый. И унижает этим камнем море, издавая такой грубый и даже насмешливый рев.

Они стоят и бросают камни в море, с рявканьем, с воплем. Кажется, их фигурки сплетены с землей вибрирующими канатами. Они в ярости. Беспробудной, бесконечной, болезненной – и такой бесполезной.

Морской черт

– Мы уже будто живем в этом море, – мягко замечает Нина, зарываясь пальцами в мокрый песок у берега.

– Подай-ка маракуйю, – просит Агата, устало плавясь под крымским солнцем.

– Какую маракуйю?

– Такую маракую. Такую кую.

– Какуя маракуйя? Какого хуя?

Обе смеются, и девушка кидает подруге фрукт, а сама берется разрезать спелое манго. Течет сок… Такая желтая сахарная мякоть растекается по руке, бежит вниз – и Нина облизывает языком струйку вдоль локтевого сустава.

– Пошли искупаемся, – предлагает подруга.

– Может, сначала намажемся защиткой?

– Ах, да нахера!

И танцовщицы заплясали в прозрачной воде, опаляемые ультрафиолетом. Они не заботятся о «Завтра», им интересно только животрепещущее «Сейчас». Вода нежная и заботливая, она хоть и соленая, но прекрасно дружит с кожей юных нимф. Главное – не касаться облезлой спины…

Нина плавно двигает бедрами, танцуя пляжную зумбу, и хохочет громоподобным смехом.

– А!! – вдруг ор дрянной чихуахуа.

– Ты чего? – Нина аккуратно берет гигантскую медузу за склизкую шляпку и укладывает ее на ладони щупальцами вверх. – Вкуси!

Она бежит за орущей подругой, а потом резко бултыхается в воду. Погружение… Дыхание схватывает само собой, голова ходит волнами. Конечности будто отрубило, они мотаются очерствевшими кочерыжками, а воздуха не хватает. Вокруг темнота… Глубина так близко – Нина распахивает глаза, пролетают столбы пузыриков, а напротив зияют два белых огня. Девушка приглядывается, все еще понемногу выпуская остатки кислорода, – стоит оно. Это нечто такое огромное, сморщенное, а губы как два облупившихся вареника какой-нибудь столетней старушки. Гигантская челюсть-бензопила, а глаза сияют… Прямо напротив ее глаз.

Резко зажигается свет, ослепляющая лампа над чудищем, и его рожа восстает во всей красе ужаса. Нина кричит под водой, но кислорода осталось катастрофически мало. Она барахтается, как пойманная в паутину неуверенная стрекоза, а морской черт все ближе…

– Держись, обопрись о руку. – Агата выводит подругу из воды, придерживая ее ослабевшее тело.

Девушка падает замученной грудой в песок, запутавшись в волосах, она кашляет. Песок лезет в глаза, в рот, растирается под купальником, и каждая песчинка ощущается уколом. Выкашляв всю воду, Нина выдыхает:

– Все хорошо…