Детство – это начало далёкого пути в жизнь. Маленький человек в начале пути познаёт мир со светлой непосредственностью, с открытым, доверчивым сердцем. И эти познания не исчезают бесследно, оставаясь в памяти навсегда. Поэтому детство человека – это важная часть его жизни, а не какая-то розовотуманная пора, которая исчезает в потоке течения реки жизни. Человек формируется под этими первыми впечатлениями, и они отражаются на восприятии жизни в дальнейшей грубой реальности. Давно покинутое детство человек носит с собой всегда.

Более полжизни проходит в отдалении.

Человек возвращается через много лет в родные места. Туда, где промелькнуло его детство, откуда ушёл он на большую и не всегда ровную дорогу жизни. Годы проносились быстро, как стрижи в полёте над рекой, он взрослел, мужал, терял детские иллюзии об окружающем мире и, (чего уж таить) черствел душою, становился практичнее, а родительский дом, родимые места оставались для него «землёй обетованной», куда он никак не мог попасть, – всё не было времени и случая.

Но в последние годы, всё чаще и чаще (чем старше он становился) он вспоминал отчий край, светлые детские годы, и, наконец, не выдержав и «по случаю», собрался и поехал побывать на родине в деревне, в лесном захолустье (Моркинский район): посмотреть, взглянуть на ту давнюю, полузабытую синюю даль, что зовётся детством.

А чем пахнет детство? Летом, солнцем, ягодой, весёлою грозой, полевыми цветами на лугах у прохладной реки с родниковой водой, с родниками по крутым лесным оврагам. Мало у человека зимних воспоминаний о детстве: зимы ему хватало и во взрослой жизни.

Видимо, и ещё тридцать лет не побывал бы он на родине, если бы не болезнь радикулит – по слухам, в их краю жил «костоправ», знахарь к которому приезжали и из больших городов….

__________________

Часть 1

А в город я уехал по детской своей мечте, как вспоминается мне из прошлого, пока еду на автобусе и смотрю в окно на мелькающие деревья вдоль дороги.

Что поразило меня маленького, когда родители впервые привезли меня в город – это большой высоко, над водой, мост, по которому мы проезжали на автобусе к автовокзалу. От одной мысли, что так далеко внизу под нами, катит темная студеная вода у меня по спине мурашки ползли.

Город – как волшебство, с его пыльными тротуарами и дорогами все в асфальте (асфальтированных улиц в нашем селе не было в те времена).

Город – с шумными улицами дымящих машин и множеством народа, как в базарные дни в нашем райцентре. – А ещё в городе меня ждали вкусные пирожные и мороженое, которое иные мальчишки в нашей деревне (я уверен) и не едали никогда. И ещё – шипучая розовая вода из автомата за 3 копейки, которая бьет в нос: пьешь её – дух захватывает и после отрыжка, щекочущая ноздри.

Город, для мальчика, – это другая земля (планета), другой мир и он покорял и заманивал меня и заманил потом на долгие годы.

После первого посещения города, всё детство и юность, до окончания школы я только и мечтал уехать жить в город. И когда учился в ПТУ на шофера-тракториста, всё равно, я не хотел оставаться в деревне (ТПУ готовил трактористов для села).

_________________

И тут пресловутая «любовь» (влюблённость) от природы едва не оставила меня на селе. Поскольку будущая жена, невеста моя тогдашняя, совсем не собиралась никуда уезжать.

Лиза была почётной дояркой и не одной грамотой была награждена от колхоза. А невестой она оказалась строптивой, с каким-то характером идейным, своим. Она, видите ли, и «жениха» своего воспитывать решила. А получался один каприз на почве зазнайства.

Женихом-то я был завидным среди других парней (я так думаю): работал в колхозе шофером и на тракторе, и на комбайне в уборочную, а ещё поступил в городской Сельхозтехникум заочно на механика.

Не говоря про мелкие капризы своей невесты Лизы, скажу сразу, что она придумала – она отложила свадьбу саму! А к свадьбе готовятся – и родня и в правлении колхоза для росписи украшали бухгалтерию и сам «Предколхоза». Перед самой уже регистрацией, ребята преподнесли жениху (мне) 100 грамм для храбрости. Лиза услышала запах и заявила, что за пьяного замуж не пойдет. И никакие объяснения, и уговоры родных её не сломили. Свадьбу отложили с лета, после «посевной компании», на осень. И что бы вы думали? Осенью нашлась другая причина – Лиза снова отказалась замуж выходить.

__________________

Часть вторая

Расскажу, как бы это выглядело со стороны:

Возле сельсовета стоял грузовик, борта которого украшены были цветастой белой тряпицей, по которой ещё были пришпилены букеты живых цветов и ромашковых веночков. Это приехала молодёжь на бракосочетание. Ждали уже молодоженов. На крыльце сидел баянист и наяривал залихватскую мелодию. Разодетые красивые девушки танцевали на поляночке перед правлением. Тут же бегали дети, мальчишки и девчонки. Свадьба готовилась, колхозная свадьба.

Жених приехал один, почему-то. Случилась ссора с невестой, перед самой регистрацией, и это второй раз, и, кажется, уже насовсем рассорились. «Что случилось», – вы спросите?

Так вот. Поехал жених, накануне, в город за покупкой подарка и съездил быстро – с утра до обеда, туда и обратно. А во время празднования в доме, он решил подарить подарок. И подарок тот (не скажу что) очень дорогой, в три зарплаты, если не дороже. Лиза, конечно, стала спрашивать – откуда деньги, «откуда столько денег»? а жених крутил-вертел словесно, выдумывал всякое – откуда у него могут быть деньги. Но получил ультиматум: «Или ты скажешь всю правду или ты уже знаешь, на что я способна!». Тогда «жених» сознался, что они с бригадиром уже не раз «загоняли налево» (продавали) излишек бензина, а перед свадьбой, как раз по договору «загнали» несколько бочек.

– Да сэкономленный он, бензин тот! – говорил жених.

– Но это не значит, что он твой, – спокойно сказала Лиза.

Ну вот…. Свадьба опять срывалась по вине невесты. Лиза говорила, что с «вором» ей жить ни к чему!

Жених так и заявил председателю колхоза в правлении, куда примчался после ссоры: «Что же она мне душу рвет! Позорит на весь колхоз. Отпустите меня на все четыре стороны, прошу вас. Я в город уеду, работу и там найду».

И тут приехала невеста. (Председатель колхоза послал, чтобы привезли её, мол, вызывают в правление срочно). Она была одета подчеркнуто обыденно: заношенное платье, в котором ходила на ферму, на голове по-старушечьи повязан был грубый платок. А когда она сдвинула платок на затылок открылось её строгое красивое лицо. Особенно красивы были её глаза: большие, светло-голубые, подтемнённые густыми ресницами. Глаза говорили и о её смелой душевной прямоте, и о сильном её характере, и о страданиях, которые она сейчас переживала.

– Это правление или как? – сказала Лиза, – и советская власть тут… – кивнула она в сторону председателя.

– Мы тебе тут не власть, а просто старшие годами и жизнью, – ворчливо произнес председатель сельсовета.

– А чего вы сердитесь? – Лиза насмешливо посмотрела и на бухгалтершу. – Вы же на меня свои сельсоветские бланки ещё не испортили? – именно бухгалтерша должна была их расписывать.

– Да брось ты про бланки, сказала бухгалтерша Клавдия Васильевна. – Тут сама жизнь на повестке дня, – она говорила «казённой речью» всегда.

– Чья жизнь? – спросила Лиза с ухмылочкой.

– Твоя и его… и вся колхозная. —

Лиза качнула головой: – по-моему, я вашей жизни не касаюсь – сказала она.

Ну хорошо, хорошо, успокойся, чуть поморщилась Клавдия Васильевна: – А как с ним? Ведь он в город бежит. —

– Ну и пусть бежит, пожав плечами, тихо отозвалась Лиза. – Я тут причём? —

– Ведь у вас дружба, любовь, и свадьба должна быть, – повысив голос, сердито сказала Клавдия Васильевна. – Нам он не посторонний, а тебе и подавно. Кто его спасать будет? Или мы все дружно пихнём его в овраг? —

– Ворами, я слышала, милиция заниматься должна. —

Тут подошла пожилая женщина к Лизе:

– Ты серьезно считаешь, что Он вор? —

– Не спрашивайте меня, – прошептала Лиза и уголком платка убрала слезы. И, точно устыдившись своих слёз, резким движением гордо подняла голову. – А кто он по-вашему? —

«Что же ты делаешь – начал председатель свою беседу, – тут о жизни человека речь идет. Ты таких дров наломаешь, сама потом слезами умоешься» – и так далее, говорил с ней предколхоза.

– Я сама своей жизни хозяйка, – упрямо произнесла Лиза.

Председатель Сельсовета остановился – он всё ходил из угла в угол за своим столом, задвинув стул под письменный стол:

– Это тоже ещё неизвестно, – проворчал он и сел на своё место.

– А ты, герой, что думаешь? – Клавдия Васильевна повернулась к жениху.

– Мои думы простые, – ответил жених, глядя в сторону, чтобы ни на кого не смотреть, – завтра внесу деньги за бензин – и в город! —

Они уже договорились о деньгах с председателем, – что если он найдет деньги, то его отпустят из колхоза. Об этом он объяснил вслух.

Разговор дошёл до Лизы, и председатель спросил её мнение:

– Как ты думаешь, Лиза: отпустить его? —

Лиза рывком надёрнула платок на голову, вскочила и выбежала.

– Ну, вот, – сказала тогда Клавдия Васильевна, по-женски решив, – одно мнение мы имеем – не отпускать. – Но всё было гораздо сложнее.

_________________

Вспомнилась эта история по пути в тот самый уголок, где ещё жила Лиза, «первая любовь» моя, – пока я ехал на автобусе. А мне предстояло с ней встретиться. Она вышла замуж за колхозника-передовика (по слухам), родила двоих детей и живёт по-прежнему в своей деревне. В «моей» деревне!..

Конец.

Иллюзия = заблуждения

Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. Не надо бояться ошибаться – надо бояться повторять свои ошибки от раза к разу.

Ибо река истины протекает через каналы заблуждений: человек мечтал всегда – то летать, как птицы, а то мчаться и бежать как резвые кони. И если бы мы закрыли свою дверь для всех заблуждений, то и правду оставили бы за закрытыми дверями снаружи своего мирка, так и остались бы жить в пещерах.

Ошибаемся и ошибаемся мы всю свою жизнь, только факт – всегда голый, даже если он одет бывает по последней моде, как не разукрашивай новые девайсы – старая его сердцевина останется.

– — —

Умён не тот, кто не делает ошибок – умён тот, кто умеет легко и быстро их исправлять. А на нашем горизонте иллюзий, на лучезарном небосклоне всегда сыщется тёмное пятно – и это пятно часто наша собственная тень, – человек остается частью природы, как бы он не отделял себя от неё пластиком или асфальтом и бетоном городов. Наше предназначение не в том, чтобы пытаться ясно разглядеть то, что удалено от нас и скрыто в тумане, но в том, чтобы трудиться над тем, что у нас под рукой и дано нам природой!

Если уж заблуждаться и строить иллюзии, – пусть это будет по велению сердца, а оно любит всё природное и полезное для здоровья и для души.

– — —

У заблуждений нет предела. Человек не заблуждается один, – заблуждаясь, всякий распространяет свои заблуждения между окружающими и собирает иногда под свои знамёна заблуждений множество людей, общества и страны. Хороша идея – всеобщего равенства – но посмотрим на Природу: равенства нет среди животных, среди насекомых и даже среди бактерий нет равноправия – в природе всегда один вид использует другие виды. Идёт борьба – везде и всюду. В волчьей стае присутствует вожак и его поддерживают приближённые…, и так у всех видов живых организмов. Окей! Переделать всю природу – невозможно.

«Не следует упорствовать в неразумном», – сказал кто-то из разумных (Грасиан-и-Моралес Бальтасар 1658г.). – «Допустив промах, порой из него делают обязательство; начав с ошибки, думают выказать постоянство, продолжая в том же духе. Перед судом своего разума ошибку осуждают, а перед людским (публично) – оправдывают, и если в начале неразумной затеи их называли неблагоразумными, то, упорствуя, они достойны звания глупцов. Необдуманное обещание, равно как ошибочное решение и упорство в невежестве, коснеют в неразумии; видать, им хочется быть глупцами последовательными».

Многое в жизни зависит от разборчивости, а для этого требуется хороший вкус и верное суждение; прилежанием и даже хитроумием тут не возьмешь. Где нет отбора – нет и совершенства. Умение отбирать, и отбирать только лучшее, – вот достойное преимущество человека. Как пример, – многие люди таланта плодовитого и изощрённого, ума острого, к тому же весьма трудолюбивые и учёные, – теряются, когда дело доходит до выбора-отбора: того и гляди, схватятся за худшее, будто нарочно ошибаясь, берут не то. Итак, это один из величайших даров, интуитивных часто, – умение выбирать лучшее из многого.

Одна из самых гибельных наших ошибок – портить всякое хорошее дело плохим проведением его в жизнь. (Плохого слугу лучше сразу же отставить от его должности, нежели постоянно на него гневаться – так сказано давно, более сто лет назад).

– — – —

Заблуждения опасны тем, что заключают в себе некоторую долю правды… – мечты иногда сбываются.

Заблуждаются люди не потому, что не знают, а потому, что воображают себя знающими истину, когда истина чуточку в стороне, на самом-то деле.

Есть такие заблуждения, которые трудно опровергнуть. Надо сообщить заблуждающемуся уму такие знания, которые его просветят. Тогда заблуждения исчезнут сами собою.

Но есть суеверия, в которых мы выросли, и они не теряют своей власти над нами даже тогда, когда мы познали уже их несостоятельность. Считать себя счастливее или несчастнее, чем есть на самом деле, – это обычное заблуждение молодости, которое сохраняется даже до старости.

Все люди ошибаются по-своему, ошибки заключаются в неправильно понятой точности: доза лекарства, из-за одной циферки приводит к смерти.

Одно из самых удивительных заблуждений – заблуждение в том, что счастье человека в том, чтобы ничего не делать!

Конец.

После дождя

Часть 1

– Нет, нет, эта игра всё-таки стоит свеч… – услышался голос пожилого академика с седой головой. Он шёл от берега реки к нашему костру.

Приближался рассвет, небо уже постепенно принимало голубой белёсый оттенок. Заря на востоке предвещала тёплый погожий денёк. В предвкушении рыбалки мы не спешили, ожидая, когда вскипит на костре чайник и когда утренние туманные сумерки озарятся лучами.

Пожилой академик вернулся от берега, от лодки. На лодке выезжали рыбачить двое – учитель Пенкин и «Профессор», как мы именовали нашего академика, а я оставался на берегу, бродя с поплавочной удочкой и возвращаясь к стоянке, к своим донкам с колокольчиками, заброшенным в конец ямки омута ближе к перекату, по звонкам которых бросал я свою поплавочную снасть на прибережную траву и «мчался» легким быстрым шагом за очередной «добычей».

Разговор у костра, в продолжение ночного, имел политически-философскую окраску: учитель разговаривал-рассуждал с Профессором, не забывая готовить снасти к предстоящей рыбалке.

– Вообще-то вы правы… —

До рыбалки ещё можно было не спешить. Когда ещё бывшие одноклассники смогли бы выбраться на природу. Мы просто лежали у костра на берегу и смотрели, как восходило солнце: как оно зажигало светом водную гладь и золотило верхушки деревьев; слушали утреннюю перекличку птиц.

– объективно учёные сделали всё для обеспечения вселенской катастрофы – задумчиво говорил Профессор. – Правда, есть одно обстоятельство обнадёживающее. Как говорит один мой коллега, трагедия человечества в том, что оно разбито на два политических лагеря, а счастье его в том, что в этих двух лагерях существуют две ядерные энергии. И там и там знают, что выяснять практически, какая лучше, – опасно. Но представьте себе, что эта энергия была бы только у них. Тогда вы не успели бы даже сделать из этого выводов….

– но какой же может быть выход из этой опасной ситуации всечеловеческого баланса? – спросил Пенкин.

– Для нас, учёных, – пока один: безжалостно выкидывать дураков из науки и неустанно двигать её вперёд, чтобы баланс не стал опасным для нас. Но политики пусть тоже ищут выход. Я вижу пока только одно – мой друг, лодка готова… —

Чай был разлит мной по кружкам, и мы приступили к завтраку.

– Я сейчас установил (как «учёный», Профессор употреблял слова своего лексикона), что со времени своего детства я первый раз вот так безмятежно встречаю утро, – прихлёбывая горячий чай сказал Профессор улыбаясь.

– Смотрите, не увлекайтесь этим настроением, – рассмеялся Пенкин, – а то кругом жульё, мошенники и коррупция в науке, того и гляди обманут вас. —

Поворот разговора не был неожиданностью, ещё во время розовой зари, до рассвета, так и перескакивали они в разговоре от темы к теме.

– Я педагогический кончал, – продолжал Пенкин. – Мечтал о сельской школе в сибирской тайге, а попал вот сюда на село в своём районе. И на реку ходить мне не новость. А вот ты, дорогой Профессор, случайно встретился – объясните-ка мне научно. Что было бы, если бы не было лужи и не было бы в ней острых предметов, которые проткнули вам шины машины… – и он снова рассмеялся.

Действительно. Встретились мы почти случайно. Я приехал на «побывку» в родную деревню, и с учителем Пенкиным мы встречались давно. А вот Профессор был случайным гостем. У них машина с проткнутым колесом в автосервисе задержалась, и решил он за 20 км от родного села – съездить-таки на родину. Решение для него неординарное, – это отказ от всех своих дел…, и на автобусе он добрался до деревни. Автобусы только пустили не так давно в наш район.

Пенкин долго невнятно хмыкал, подхохатывал, а потом сказал:

– По теории вероятности – не мы, так кто-нибудь другой.

– Нет, нет! Про «кто-нибудь другой» мне не надо. Я сказал бы лично про себя. Так вот. – и Профессор поддержал им одним известный смех (то, над чем смеялись было из ночного предрассветного разговора, где теория вероятности тоже служила предметом обсуждения).

После завтрака и чая все замолчали, охваченные блаженным ощущением своей близости к природе, к тихому летнему утру. Неподалёку, точно спросонья, зацокал и принялся за рулады соловей. Профессор лежал с закрытыми глазами, по его лицу блуждали солнечные пятнышки, они точно ласкали его, и он по-детски улыбался.

Вдруг, Профессор резко поднялся и опёрся на руку. На лице его было такое выражение, будто он прислушивается к чему-то одному ему слышному и явно тревожащему его.

– Боже ж мой, как я, оказывается, далёк от всей этой сумасшедшей прелести! – растерянно сказал он. – А ведь приехал-то я сюда именно для того, чтобы быть ближе к природе. —

– Мне вас жалко, – сказал Пенкин.

Профессор медленно перевёл взгляд на него:

– Поймите, если я даже перед самыми окнами своего института разведу райский сад, всё равно, находясь в лаборатории, я буду невероятно далёк от этого рая и так же неразрывно близок к аду, в который я, как учёный, лезу. Профессор снова прилёг, подложил руки под голову и смотрел вверх, где шумели пронизанные светом кроны деревьев.

– А зачем вы лезете в ад? – спросил Пенкин.

– Мы уже говорили об этом – баланс не должен стать опасным. – пояснил Профессор.

– Значит, вы всё же лезете туда, чтобы сохранить рай на нашей земле? —

– Статьи в повременной печати о борьбе учёных за мир я читаю исправно, – насмешливо сказал Профессор, намекая, что их нужно читать и учителю.

– А сами в этой борьбе не участвуете? – в тон ему, насмешливо, быстро спросил Пенкин.

– Миру на той стороне интересно не то, что я изреку публично, «с трибуны», а то, про что я молчу, что секретно. – Профессор тихо рассмеялся. – моё молчание тоже входит в расчёт баланса.

Пенкин поднялся и сел, и смотря на Профессора, сказал:

– Извините вы меня за грубость, но вы говорите чушь. Неужели вы не понимаете, как важно людям услышать и ваш голос, – так сказать, для количества: что вы думаете о сохранении на земле мира. —

– Извините и вы меня за резкость, – ответил Профессор, – но и вы ни черта не понимаете, что мы, лезущие в ад, постигаем нечто такое, ещё вчера непостижимое, а это начисто отучает нас от примитивного мышления. —

– Сверхчеловеки? – спросил Пенкин.

– Совсем нет. Но мне иной раз кажется, что между моей наукой и тем, что делаете вы, расстояние в целый век. —

– Не забудем, для порядка в споре, что всё для вашей науки дали мы… – народ, спокойно сказал учитель Пенкин, с любопытством смотря на Профессора.

– Ну, по истории, – тёмный купец Савва Морозов, как известно, финансировал революцию, – мгновенно парировал Профессор.

– Во-первых, не тёмный, – спокойно возразил Пенкин. – Во-вторых, ваше сравнение – из области демагогии. —

Профессор задумался и рассмеялся:

– согласен. Беру его обратно. И заменяю вопросом конкретным. Объясните мне, пожалуйста, закономерность существования в одной и той же строящей коммунизм стране, – меня, учёного, моей работы – и вот этих мошенников с их жульническими шайками. Объясните. —

– Легче лёгкого, – ответил, смеясь Пенкин. – Государства в наш век не геометрически закрытые сосуды, они сообщаются, и происходит взаимная диффузия идей. И наши мошенники-жулики, не желающие жить по законам социализма, есть не кто иные, как лазутчики из того, другого мира капитала. Другими словами, как бы вам ни казалось, что вы со своей наукой вырвались в некий непознаваемый космос и обрели там философскую невесомость, – на самом деле вы всё время вместе с нами, людьми, подчинены вульгарному земному притяжению, и вы вместе с нами ведёте старую как мир борьбу – классовую, идейную. Конечно, догма есть догма, но наша мудрая и хорошо видящая даль истории старушка – философия – заботливо ведёт нас вперёд и вас и нас, грешных.

И забудьте о том, будто для вас необходимо выработать какую-то особую философию, помогающую вам чувствовать свою связь с грешной и отсталой землёй.

Это – опасное кокетство своей исключительностью. Вы, наверное, читали книги ваших западных коллег? Посмотрите, как они раскрывают перед нами наипростейшую формулу своего бытия: сначала наивное горение во имя чистой науки, но, как только на этом огне зажарились какие-то конкретные каштаны, начинается вторая биография – рассказ о том, как его купили за чистоган, с потрохами или без, продешевил он или сумел сорвать куш. Но, как правило, все они, возвышаясь в науке, отрывались от земли и своего народа, не случайно многие из них так легко меняли и землю и подданство, слепо идя туда, где им давали деньги а их возвышенные эксперименты. А потом бывало, что они проклинали собственные открытия… – Пенкин встал, и прошёлся от костра к дереву, посмотрел на реку и вернулся к Профессору.

– Вот так, дорогой академик. Извините, что я позволил себе пропагандировать. Но я всё-таки учитель, а все мы «ученые» простыми учителями! —

Профессор молчал. Он в этот момент уже думал о своем, и было непонятно, слышал ли он «пропаганду» Пенкина. Они простились со мной, пожелав мне удачи, взяли свои снасти и направились к лодке. И я вскоре, притушив костер, двинулся к берегу на свою рыбалку, особенную….

12 След.

Воспитание жениха