Боги Иторы

И действительно, вскоре впереди послышался шорох, замелькали тусклые пятна света. Бард быстро-быстро перебрался вперёд, его словно что толкало, что-то очень важное…

Свет падал сверху, где потолок галереи выходил вровень со следующим уровнем коммуникаций. Сквозь толстую литую решётку было плохо видно, там ходили и, кажется, разговаривали. И язык этот не был похож на имперский.

– Где мы?

– Вопросик… мы в толще Пика Тирен. В каком-то круглом зале…

– Не глупи, по дороге сюда чуть не погибли мои товарищи, а ты ещё шутишь?

– Я не знаю ответа на твой вопрос. Очень похоже на ловушку, но почему мы до сих пор живы… мне понятно одно – нам нельзя ждать, нужно спешить.

– Но куда же? Куда?

Ксанд вдруг узнал доносящиеся до них голоса. Один из них, что пониже, принадлежал лучшему бойцу Загорья, Коротышке-Миалу. Он был известен, почитай, на всю Средину своим умением здорово махать боевым топором. И слышать в его голосе нотки страха было непривычно. Тем более, что второй голос принадлежал не кому иному, как участнику последнего Совета Игроку Лисею Маркийцу, известному также под именем Проходной Тор. Из всех них он был почитай самым молодым из Игроков Средины, но уже прославился своим бесстрашием, которое и принесло ему в своё время столь богатую коллекцию. Из всех знакомых Ксанду лично Игроков только он не унаследовал от своего наставника ни единого камушка. Не было чего наследовать… И вот теперь этот боец, во всей своей силе, явно был на грани отчаяния. Что такое встретилось этим двоим и их неведомым погибшим товарищам на пути сюда? Самому Ксанду все встреченные препятствия пока казались…

Что-то сверху закапало сквозь решётку, тёмная густая жидкость потекла по забралу шлема, бард нетерпеливо сорвал железо с головы, оттереть мешающее обзору.

Откуда разделся топот, первые бранные окрики, Ксанд не заметил. Только сверкнул во тьме фонтанчиком искр обнажаемый Тсорином меч, только заметались над решёткой тревожные огни, да зазвенела упрямая однозвучная сталь. Ксанд успел лишь обнаружить, как в отблеске неверного мечущегося огня его перемазанная ладонь перестала быть чёрной, а стала тёмно-алой.

– Вперёд, наверх, там друзья!..

В полусотне локтей дальше пол галереи ещё круче забрал в гору, Ксанд без труда, даже не отдавая себе отчёта в том, следуют ли за ним Тсорин с воинами, отыскал нужную дверь. Крики и горячка боя ударили в лицо подобно жару пламени из-под кузнечных мехов. Одним движением разрядив в спины мечущихся у самой двери свой арбалет, Ксанд коротким взмахом посоха расчистил себе путь к самому кипению схватки. Острие его меча бабочкой принялось порхать по уязвимым сочленениям мятых вражеских доспехов, привычным ореолом смерти окружая его почти неподвижную фигуру. Когда то было необходимо, Игрок мог становиться настоящим блистающим злою смертию вихрем.

Вокруг кричали, шарахались, стонали, кашляли кровью, размахивали оружием люди. Свои ли друзья, враги ли… так ли это важно? Ксанд нашёл в толпе спину ещё державшегося Коротышки, ему достало с ним лишь перемигнуться, чтобы продолжить бой в этой тёплой компании. Собрата-Игрока видно не было, всё внимание привлекали к себе бесчисленные лезвия вражеских клинков, навершия их шлемов, вновь проснувшаяся острая боль в колене…

Всё замерло так же быстро, как и началось. Грянула липкая пронзительная тишина. В каменном кругу стояла группа израненных бойцов. Ксанд как мог быстро их пересчитал.

Граф Моно, ещё держится, хотя его смертельная бледность говорит о многом. Зачем он сунулся сюда раненый? Тсорин, кровь на его броне, кажется, всё-таки чужая. Через щёку тянется глубокая, до кости, резаная рана. Это как раз не страшно, зашьём. Коротышка-Миал, натужно дышит и, похоже, не очень ориентируется в происходящем, но кроме приличных вмятин сбоку шлема на нём не видно никаких следов драки. Наверное, просто оглушён, растерян. В небольшой нише скорчился с обнажённым кинжалом Тарнис. Этот заметно морщится – попытки зажать ладонями рваную рану на бедре никак не удаются, кровь бьёт толчками, стекая на каменный пол. Скверно. Гротт лежит на боку, из-под его левого наплечника явственно видны два навершия обломанных у основания страшных коротких копий, принятых в армиях Империи. Он умер почти сразу, кинувшись на врага в прямом смысле грудью. Плохо, Ксанд так на него полагался…

А где же Лисей? Ксанд никак не мог разглядеть лицо северянина среди тел, вповалку лежащих на голом камне. Неужели и он…

Груда мертвецов у дальней стены лишь немного подалась, но от Ксанда даже это слабое движение укрыться не смогло. Пусть другие умирают или приходят в себя, ему нужен был совет, совет! Пара шагов, мощный рывок руками, вот же он. Широкое лицо Лисея было вымазано в крови, но тонкие грубы заметно подрагивали. Смельчак был жив.

– Лисей, ты слышишь, Лисей? Это я, Ксанд…

– Кто… а, ты… плохие времена пошли, ой, плохие, Игроки начали сбиваться в стаи…

– О чём ты? Не рад, что я отбил тебя от этих… слуг Сильных?

Игрок разлепил запёкшиеся веки и поморщился.

– Ты не ведаешь, что творишь, брат… ты, верно, думаешь, что сами Боги Иторы боятся нас с тобой, лично, что они бросают нам навстречу силы слабых только затем, чтобы защитить свои интересы пред ликом Иторы… Ты не прав.

– Что ты такое говоришь, я тебя не понимаю. Игроки круги за кругами бились против алчности Богов, против их безудержной воли!

Ксанд невольно отступил от Лисея, или тот уже стоит на грани смерти и сам не понимает, что говорит?

– Есть вещи, сокрытые пред детьми Многоликой, которых стоит бояться не только Им… ты не понимаешь…

Ксанд нервно повернулся к не пришедшим ещё в себя товарищам.

– Быстро, нужно увести раненых, пока сюда снова не нагрянули. Двигаем!

Как бы в ответ на его возглас заметались по стенам разбуженные движением воздуха тени. Эхом пронёсся топот сотен и сотен кованых подошв о гулкий камень. Всё ещё достаточно далеко. Но уже скоро они будут топтать своих товарищей, лежащих на этом залитом кровью полу, словно и эти тела теперь стали хладным гранитом.

– Ну же!!!

Израненные воины зашевелились, снова взяли в руки рукояти мечей, забыли о терзающих острой болью ранах, об усталости, о собственном страхе. Голос Ксанда своим гневом заставил воздух звенеть, его воля, воля Игрока, выплеснулась сейчас наружу. Да, он не был Богом, но владеть помыслами других смертных во власти любого по-настоящему сильного человека.

Они с Тсорином подняли бледного до синевы Лисея. Так. Вперёд идти некуда, знакомой галереей тоже не вернёшься, там уже вовсю бушует камнепад чужого топота. Значит – в эту неприметную нишу, вырвать из стены чугунную решётку, хорошую, в два пальца толщиной, только слишком долог её век, камень – и тот поддаётся, если как следует приналечь, протиснувшись в узкий лаз, помочь товарищу, в этой норе можно отсидеться… сейчас Ксанд думал только об одном – в бредовых словах Лисея была своя правда. Всё-таки была. Бард наклонился над скорченной фигурой.

– Что там сверкает вверху, что?

– Это… это след Проклятия, но это и нечто иное, мы не знаем, что… только… Боги боятся его почище нас… Они… не пускают, боятся, что мы все… с ним заодно…

Голос совсем ослабел, был едва слышен, но Ксанду почему-то эти невнятные фразы явились настоящим откровением. Так вот в чём дело… он-то, дурак!..

За стеной орали и бесновались, но это не могло ему помешать.

Ксанд, кажется, жалел о том, что Игроку слишком редко выдаётся случай освободить всю мощь своих способностей, развернуться во всю ширь, простереть пылающие ладони от горизонта до горизонта, увидеть звёзды прямо отсюда, из недр древнего Пика Тирен… быть может, именно сейчас настал тот редкий миг.

Грянула тишина, призванная его беззвучной командой. Камни, кольца, ожерелья, тонкая аура, немой плащаницей покрывавшая саму его душу поверх кожи – всё это разом полыхнуло знакомым режущим глаза колючим светом. Умерло движение, зафиксировав бледные маски его товарищей, проявив сквозь толщу стен немые эмоции разъяренных вражеских воинов. В этом свете мерцала пылинка на ладонях недвижимого воздуха, этот свет перебирал своими тонкими пальцами звёздное сияние, этим светом освещалась сама суть происходящего. Вот они, те нити, что тянулись отовсюду за горизонт, разноцветные, туго натянутые, тонкие, острые, как бритва. Побеседуем.

– Вы, Боги, с которыми я привык бороться всеми своими силами! Вы, Сильные Иторы, что колеблют своими помыслами её лик. Один раз за вашу вечную жизнь вслушайтесь в то, что вам говорит пыльный камешек у ваших ног. Тот самый, которым вы всё время пытаетесь играть. Слушайте! Я устал от этой Игры! Я хочу её закончить! Здесь! Сейчас!!!

Эхо металось меж каменных рёбер древней твердыни.

– Вы рвёте нас на части, вы думаете, что мы представляем для вас жизненную угрозу! Вы правы, ибо даже трава разрушает скалы, даже вода точит их основу. Но сейчас… сейчас мы должны понять друг друга, ибо за гранью этого – тот страх, что вы чувствуете при виде огня на вершине Пика Тирен. Вы боитесь, что мы отдадимся во власть этой силы, что мы станем ей теми самыми рабами, которыми вы нас всё время видите. Радуйтесь, мы не хотим этого! Нам это не нужно!! Посмотрите на меня, ужели я похож на человека, способного пожертвовать своей свободой, хотя бы и заплатив за это собственной жизнью? Нет! Дайте моим спутникам покинуть пределы Пика Тирен, пропустите меня к Проклятию, и я покажу вам, как всё исправить!

Тени по стенам гневно заметались, заплясали, жадно потянувшись к его сердцу…

– Вы мне не верите… вы меня не понимаете… Но вы прекрасно знаете, что лишь смертному достанет сил вынести этот тяжкий гнёт, любой из вас будет сокрушён отражением вашей же мощи! Вы не умеете её сдерживать… так поймите же это сейчас! Дайте это совершить тем, кто может!

Все враги вокруг них замерли.

Ксанд двигался вперёд с мрачной грацией бронированной галеры, раздвигая плечом застывший воздух, врубаясь грудью в толпу вооружённых людей. Вперёд, вперёд… бесконечными коридорами на самую вершину, не отворачивая взгляд от колючего пламени.

Как же легко сейчас расступались, становились прозрачнее стекла гранитные перекрытия… вот они, выжившие Игроки Средины, остановились и смотрят на него, укоряя за поспешность, за гордыню, но всё-таки пропуская вперёд. Давая ему свободу идти, куда хочет, и делать, что следовало.

Горнило впереди сверкало ровно, неподвижно, с достоинством принимая свою судьбу. О, уж для него-то ожидание давно стало привычным делом. Попытки взглянуть врагу в лицо ещё последуют, да и в его, Ксанда, случае, главное сражение ещё только впереди… подойти, но не хватать вожделенную силу, не воображать себя выше других. Осторожно приподнять, вынести, а там…

Сообразить, что случилось, ему удалось не сразу. Он слишком ясно видел этот путь, и был слишком осторожен, чтобы сразу пробудиться к действию. Пламень Проклятия разом угас сам собой, но прежде Ксанд явственно почувствовал чужое движение. Как такое может быть… кто-то его опередил… зачем… почему…

Позади раздался шорох. Словно кто-то вынимал из ножен холодное железо.

– Тсорин, ты что?

Но лицо могучего воина уже не выражало ни единой мысли. Он стал истинной, воплощённой машиной убийства. Так вот почему эта невероятная способность драться не хуже подготовленного Игрока, почему такая самоотверженность… Ксанду стало тоскливо, он мог бы вовремя разглядеть этот неуловимый след в чужой душе, он мог избавиться от этого человека, вдали от нечестивого барда интерес чужой силы иссяк бы так же верно, как рано или поздно под лучами Кзарры тает самый глубокий снег…

Если раньше задачей отличного бойца и просто товарища было довести Игрока до Пика Тирен, то теперь он служил исключительно воспрявшему ото сна чуждому, нечеловеческому сознанию. И оно приказывало убрать с дороги помеху.

Ксанд медленно и нарочито стал в позицию. Меч в одной руке смотрит в сторону, боевой посох отведён за спину в положение «крылья дракона». Боевой транс подступил в мгновение ока. Так засыпают усталые люди и маленькие дети.

Ксанд понимал, что сегодня ему придётся убить или быть убитым.

Иного не дано.

Стало темно и пусто. Время послушно остановилось, вознося его над бренной твердью. Едва заметное мерцание пространства осталось лишь на самом краю его сознания, став продолжением его пальцев, исчезнув как суть его существования, но продолжив свой образ за гранью инобытия в роли правил игры, которым до́лжно следовать, но которые дозволено нарушать. Он очистился от сторонних мыслей, сжился со своей незримой ролью в этом мире – ролью Игрока, и сейчас ему предстояло сыграть решающую партию в Игре.

Ладонь сплелась с загустевшим воздухом, превратившись в сверкающий клинок. Не реальное оружие, нет, простой символ угрозы. Но там, по ту сторону символы играли гораздо большую роль, чем хрупкая острота стали в мире реальном.

Загляни в глаза врагу, почувствуй его дыхание, разгляди его тень под этой телесной оболочкой, отдели его сущность от страдающей души поддавшегося соблазну человека. Это не он стремится сейчас в бой – ведь единственный настоящий союзник в предстоящей схватке – вся эта ослабевшая, но не исчезнувшая любовь к свободе, собственная воля, воспоминания, любовь… и ненависть, что остались в этом человеке. О, этого достанет вволю в любом из живущих. Именно ею стоит воспользоваться.

Сверкающий вихрь взметнулся вокруг него подобно полупрозрачному облаку смерти. Это не поможет в сражении, но отразит атаку на нижних уровнях бытия. К тому же, гляди, точно такой же призрачный клинок замелькал и напротив, прорубаясь сквозь сияющую сеть мироздания. Хорошо, очень хорошо… Вот он, показался, потускневший, но не менее всевластный, древний свет. Таким же живым ключом питающий непреодолимой волей чужую телесную оболочку. Кристально-чистый, непорочный… а он-то рассчитывал суметь побороть это в самом себе. На такое не хватит сил и безмозглому камню, у которого нет ни капли собственных обид и разочарований. Слабина найдётся у каждого, и эту трещину поспешит заполнить враг. Ты как бы станешь цельным, всемогущим, всеведущим… почти Богом.

Теперь понятно, чего так боялись Боги… о, они боялись даже не появления новых конкурентов в своём стане… они боялись, что кто-то из них, Сильных поддастся его пламени. И станет… чем? Новой Иторой Многоликой? Вторым Врагом? Или шагнёт в неизведанное вместе со своими рабами, пришельцами-людьми, чтобы сотворить из них новых Древних? Впрочем, неважно, сейчас все они уже вне игры. И цель ясна, как никогда.

Его собственная воля, его собственная уверенность должна заполнить ручьи и протоки чужой боли. Вытеснить эту силу, оставить её без основы, вывести наружу, а там – сокрушить, смять, усыпить, запечатать в сосуде неизбывной пустоты. Стереть из памяти поколений. Забыть Проклятие на долгие круги.

Он бросился в бой.

Уже в полном одиночестве.

 
Обуглено небо последним закатом,
Но мы не спешим попрощаться навек.
Кроваво-прекрасное горнее злато
Способен лишь смертный познать человек.
 
 
Мы тропы-дроги истопчем к рассвету,
Богам вопреки лишь того не заметив.
Изломаны копья и лошади слепы,
Ворожьих заклятий застрявши в сети.
 
 
Черно то предвестье, что застило глаз нам,
Скажи мне, шаман, что мы встретим подспудно?
И был ли тот сказ нам правдиво рассказан,
Что ты напевал всю дорогу к полудню.
 
 
А кто не поверит, заметив тот отсвет,
Поутру что брезжит сквозь кроны едва ли,
Исчезнет, оставшись в опричном мотиве,
В едином припеве, что барды слагали.
 
 
Останется имя наградой ушедшим,
Иного поклона мы вновь не попросим.
Останется память наградой пришедшим,
Да только никто уж о том не попросит.
 

Ксанд, тяжело опершись о посох, склонился над поверженным Тсорином. Невыносимая боль в колене не отпускала, мешая сделать даже малейшее движение, да и остальные, старые и свежие раны теперь покрывали его тело столь плотным узором, что изрубленные доспехи казались запёкшимся в кровавую кашу хитиновым панцирем походя раздавленного на дороге жука. Глаза застила дурная багровая мгла, отводя взгляд, туманя сознание. Но разглядеть проигравшего схватку товарища Ксанд всё-таки сумел. Надо же, ещё жив. На неподвижном лице угасают глаза. И шепчут губы.

– Бард, ведь ты был прав… человеку лучше держаться от Игры подальше.

– Тсорин, как давно… это в тебе?

– Не помню, с нашей встречи, наверное. Так ли это важно?

– Нет. Я просто не знаю, что ещё сказать.

Запёкшиеся губы Тсорина чуть заметно дрогнули. Его шёпот стал почти неразличим.

– Спеши, бард, докажи, что этот путь не был не напрасным. Оставь меня в покое.

В общие кладовые ненависти к Богам старого барда прибавилась ещё одна тяжкая ноша. Он узнает, кто из них не внемлил его доводам и посмел перечить в столь тёмный для всей Средины час. Узнает и тяжко отомстит. Но этом будет потом.

Ксанд, Серый Камень сделал свой ход, и пространство послушно метнулось навстречу боли его движения. Зал с частой колоннадой по периметру, на полу – вековая пыль, плотная, скользкая, расслаивающаяся крупными волнами коросты вокруг человеческих следов.

Их тут было совсем немного, три цепочки уверенных подкованных отпечатков. Первая, самая короткая – всего-то полдюжины шагов – заканчивалась большим тёмным пятном напитавшей каменную пыль крови. Серый дорожный плащ тоже закаменел бурыми разводами. Ксанду понадобилось время, чтобы узнать в этом посиневшем лице ещё одного участника достопамятного Совета – некогда Первого синнея Марки Клавдия. Вот так заканчивают свой путь лучшие из лучших. Смотри, эта судьба ждала и тебя, Ксанд.

Странно, но именно о Клавдии Ксанд почти ничего не мог припомнить. Быть может, дело было в том расстоянии, что лежало между Западным побережьем и Алатайским хребтом, а может, в нелюдимости Клавдия, необычной даже для Игрока. Те три раза, что они с ним виделись… Ксанд мог припомнить только хмурое выражение лица да привычку повсюду таскать с собой в клетках целый выводок мелких прирученных животных и птиц, отличных разведчиков. Здесь бывший синней оказался один.

Дальше.

Ещё один пожертвовавший собой в горниле чужой борьбы. Он не был Игроком, Ксанд чувствовал это так же верно, как и то, что неведомый воин был абсолютно мёртв. Возможно, они также были знакомы, но не время и не место обращаться к воспоминаниям. Ксанду нужно было идти дальше, туда, за возвышающийся посреди зала алтарь, но что-то его словно схватило за плечи, не давая ступить и шагу. Бард склонился на одно колено, припадая к земле, и через силу протянул руку, дотронулся до расколотого наплечника. Показался ли этот узор чеканки чем-то знакомым? Где-то он его уже видел?

От лёгкого прикосновения скорченное тело повалилось навзничь, из груди торчала резная рукоять кинжала, обе ладони сжимали её, застыв в последнем стремлении вогнать острие в самое сердце… что ж ты так, хранитель. Да, Лострин, не послушал ты меня, увязался за Клавдием… а ведь видит Итора, Ксанд хотел избавить парня от подобной судьбы.

Заскорузлые пальцы провели по мёртвым векам, закрывая эти безумные выкатившиеся глаза, в которых навеки застыл потусторонний ужас. Смерть редко выглядит красивой, но такая смерть – тем более. Прости, друг, и тебе я не могу уделить должного внимания. Вперёд.

Не останавливаться, не бояться, не думать.

Древняя пыль – волнами от его ног, тело привычно рычит от боли, но боевой посох уверенно попирает камень. Ксанду важно было не замечать подозрений, пока длится эта цепочка следов.

Раз. Два. Три. Привычный мерный отсчёт бытия. Алтарь, весь в такой же пыли, что и всё вокруг. Круглый отпечаток посреди жертвенника. И опустевший сосуд, откатившийся чуть в сторону. Пустая оболочка хранившегося здесь с незапамятных времён.

Дальше.

Воительница лежала, бесчувственная, слепая, на ступенях, что обрывались у самой стены. Куда вели эти ступени? Ужели эта стена, сколь бы монолитной она ни казалась, была всего лишь вытесанной в камне вертикальной поверхностью, а не порталом куда-то ещё? Неважно. Теперь она таковой не является, просто стена. Поэтому следует выкинуть из головы мысли о возможном финале этой затянувшейся песни, и вернуться к самому её началу. Девочка, ты не послушала моих уговоров, решила продолжать мстить за гибель своего отца, но тем самым ты обрекла сам лик Иторы на такую гримасу, что никаких человеческих сил не хватит представить.

На ступенях лежала Тильона. Она была жива.

Ксанд отцепил с пояса флягу, там, кажется, оставалось немного воды. Дым чадящих факелов оставил на лице девушки тёмные разводы, ему же хотелось видеть лицо несчастной девочки чистым. Если бы вода могла изгладить эти морщины с её лба. Увы.

Да, Ксанд сумел воспользоваться слабостью этого странного союза живого человека и мёртвой силы, вымотал их обоих во время поединка с Тсорином, и теперь она спала. Но Боги видят, с какой лёгкостью проступали на этом спокойном, хоть и совершенно измученном лице следы чудовищного внутреннего напряжения. Борьба уже началась, и сигнала к её окончанию ждать нельзя. Он прозвучит и без участия старого барда.

Ксанд сорвал с головы шлем, рассыпав седые волосы по плечам. Нужно утереть предательские слёзы, он не должен выказывать слабости.

Ловкие пальцы бывалого воина живо заскользили по сочленениям её брони. Воздуха дать, воздуха! Её тело взмыло, погружённое в облако серебряных пылинок. Раскинувшись, как птица в полёте, она казалась летящей по своей собственной воле, навстречу невидимому здесь свету жаркой Кзарры. Боги, покуда она выглядела живой.

Ксанд медленно, словно вытягивая на себе невероятный груз, сделал первый шаг. Потом второй, третий. Двери, переходы, колоннады. Имперцы в своих клыкастых шлемах расступаются под тяжестью его взгляда. Их мечи опущены, некоторые падают наземь, принимаются что-то исступлённо выкрикивать, колотясь головами о пол.

Что они видят? Ужели этот ужас им внушает сам Ксанд и его ноша? Что такое кажется сейчас вам, смертным, слабым, безмолвно бросавшимся в бой, повинуясь чужой воле? Видение несуществующей свободы? Надежда на обретение неведомого могущества? Или всё же – тривиальный страх перед неведомой силой, что предстала сегодня пред ликом Иторы? Что готова была провозгласить новое служение, новую борьбу? Нового Мёртвого Императора? Нет. Ксанду захотелось отвернуться, только было некуда.

Буйный свежий воздух рванул в лёгкие, разгоняя кровь, просветляя разум.

Боги, он уже и думать забыл, до какого глубокого подземелья ему удалось добраться. Теперь его путь лежал коридорами всегда вниз, вниз, но казалось ему, что в действительности это был невыносимо трудный подъём. И даже бодрый этот ветер, что хлестал ему в лицо, был похож на ледяной по́верх Горной Страны. Вышел, он вышел из-под сени Пика Тирен, вырвался из этой ловушки и, вероятно, вывел кое-кого из своих людей. Неслыханное везение. Рассчитывал ли он на подобное? Похоже, что нет.

Это, кажется, был центральный портал. Великий, нет, величественнейший памятник архитектуры времён расцвета Империи, и вот теперь он ступает меж этих колоннад и пилонов бесценного золотистого мрамора, ступает, дрожа от усталости, ярости, боли и ненависти одновременно. И процессия позади него молча следит за его шумным дыханием. А он не может себе позволить даже сбиться с мерного ритма шагов. Зачем ему красо́ты всего мира взятого, тем более этого Богами не забытого места?

Ксанд осторожно опустил Тилю на площадку перил парадной лестницы. До выхода оставалось всего несколько десятков шагов, но спешить уже некуда.

– Тсорин, ты всё-таки остался с нами?

– Да, Ксанд, ты знаешь, мне очень повезло с тобой.

– И мне с тобой, правда. А ты, Лисей, как думаешь, успеешь, войдёшь в форму к сезону поисков? Ты же самый везучий из нас.

– Не знаю, брат-Игрок. А если и пропущу сезон, что в том страшного? Моя коллекция и без того – лучшая из собранных за последние тридцать кругов.

– И то правда. Лострин, ты тоже остался себе верен до конца? Как ты встретился с Тилей?

– Очень просто, в тот день Перевалом Трёх Ручьёв прошло всего два человека. Средина замерла в страхе за своё будущее. Так всё и случилось.

– Встретились. И решили идти вдвоём сюда. На что вы рассчитывали?

– На тебя, Ксанд, на тебя. Но ты не успел, наш паро́м опередил вашу яхту на сутки, ведь нас так не гоняли.

– Извини, Лострин, я действительно не должен был вас пропускать вперёд. Это моя вина.

Живые остались стоять в сторонке, поджидая своей очереди.

– Уходите! Что вы стали? Вы думаете, эта тишина здесь долго продлится?! Найдите корабль, отправляйтесь через Море, здесь вам больше нечего делать. У меня же… у меня свои планы.

Они глядели на Ксанда с недоумением, словно ожидая, что он передумает и позовёт их с собой. Но он молча стоял, и они решились. Отсалютовав, покинули громаду Центрального Портала. И когда даже эхо их шагов замерло под этими сводами, Ксанд снова поднял безжизненное тело Тильоны и шагнул вперёд.

Был вечер. Надо же, он совсем потерял ощущение времени. Подземелья всегда играют с людьми подобные шутки. Так, где же он…

Лёгкая тень шевельнулась в стороне, промелькнув на серебристой от солёной морской пыли дорожке. Надо же. Явился.

– Ты, именующий себя Серым Камнем, отчего ты не торопился?

– А отчего ты, говорящий мне это, не вошёл внутрь и не поторопил меня?

– Резонный вопрос. Но ты же знаешь на него ответ. Взгляни на меня, человек, ужели ты хочешь, чтобы мы отныне и навсегда принимали участие в каждом деле, которое сможет задеть наши интересы? Ты хочешь этого?!

Ксанд не стал отводить взгляд, он лишь поморщился. Спасители. Треклятые спасители. Летящие демоны горного народа.

– Да, ты прав, я не хочу этого. Вам удалось найти место, о котором я говорил?

– О, да, хотя это оказалось нелегко. Слишком много времени прошло… Лазурные горы ждут тебя, Игрок.

Что ж, из всех горных массивов Средины именно Лазурные нравились Ксанду больше всего. Хорошо.

Бард повернул голову на восток, его былые товарищи ещё пылили верхами у самого горизонта. Да, лишняя секунда, проведённая у основания громады Пика покажется равной седмице вдали отсюда, особенно после того, что здесь произошло. Не стоит и ему здесь задерживаться. Один вопросительный взгляд за спину и – в путь!

У горного народа свои тропы, новый спутник Ксанда повёл их не на северо-запад, как велела карта Средины, а почему-то почти строго на восток, к Морю. Его живые глаза стреляли по сторонам, но то не было выражением неуверенности, горец, быть может, впервые за свою долгую жизнь находился на виду у десятков пар глаз, и это его заметно смущало. Дорогу же он, должно быть, просто чувствовал, не нуждаясь в лишних ориентирах.

Ксанд покачал головой. Сколько троп он исходил, сколько полей были его постелью, скольким звёздам он пел свои песни. И никогда раньше так не боялся.

Что эти пути, что эти тропы. Сотни тысяч жизней лежат у него на ладони. Не в переносном, в самом прямом смысле. Сожми её в кулак, швырни горсть праха навстречу бесконечности или же брось её в огонь. Что может быть проще?

Или взгляни на эту гору. Она кажется подпирающей небеса, она спорит с безжалостной Кзаррой и бросает свою неумолимую тень на лик Иторы. Таковы Сильные этого мира. Ты всегда презирал их за эту непомерную гордыню, за этот мелочный страх, который заставляет Богов швырять в смертных камнями с заоблачных высот. Теми самыми камнями, чьи осколки составляют потом жемчужины коллекций Игроков. А между тем внутри – пустота залов и пыль коридоров, серые мумии тех, кто служил своему божеству верой и правдой, подспудно истачивая его нутро, высасывая силы, заставляя думать день и ночь лишь об одном – как бы устоять, не рухнуть внутрь себя от единого порыва утреннего ветерка.

Сегодня на лике Иторы бушевал ураган, и вряд ли в силах простого барда понять степень того ужаса, что ярился в умах Сильных. Что им наши жизни… что?

Но ведь и эта восставшая непонятно с какого дна сила тоже – страх, ненависть, бессильная злоба и власть, власть, власть… Власть над кем? Да над нами, людьми, вне зависимости от того, в какие игры мы играем…

Дилемма.

Ксанд похлопал нервного своего иноходца по холке.

Вот лежит девушка, которую он не уберёг от этого пекла. Молодая, сильная, талантливая, она может попытаться справиться с наваждением чужой силы сама, а может и переступить через самоё себя, раз и навсегда разрушив всевластие Сильных… кого ты обманываешь, Ксанд? Она обречена погибнуть в муках, попутно погубив сотни тысяч невинных, и ты ей волен помочь лишь в одном – позволить умереть раньше, чем будет погублена её душа, уже сейчас разъедаемая ядом всевластия. Вот он, твой единственный долг.

Ксанд поднялся в седле, перехватывая из-за спины чехол своей неразлучной лизанны.

Тонкий изгибающийся гриф, три толстых струны из волоса лимы, семь туго натянутых из чёрного серебра, такие же колки, рукоять ворота, обитого дублёной бормочьей кожей, клавиши из клыков ургуара, резонатор работы мастера-самойи. Инструмент, звучащий так, как того желает исполнитель. Иногда – мощно, яростно, подобно вою лютой зимней метели, иногда – тихо и печально, так звенит резун-трава у заброшенного надгробья. Лизанна побывала с ним во множестве переделок, вбирая в себя дрожь его нервов.

Почему он так редко брал в руки драгоценный инструмент?

Сколько пролетевших мимо лет ему было не до неё, превратившуюся в источник кое-каких денег на крайний случай? Слишком много эмоций, которые он не мог себе позволить? Куда делись те сотни песен, что хранила его память?

Вопросы не нуждались в ответах.

Его путь достиг берега Мёртвого моря, спустившись к самой кромке поднявшихся на время прилива тёмных вод. Ксанд ничуть не удивился, обнаружив едва приметный грот, уводящий куда-то вниз в сторону от берега.

– Здесь впадает в Море подземная река, я прав?

– Да, всё простое – просто, бард.

Они направились вниз.

Там их ждала ладья. Обычная двухместная деревянная ладья, с коробом для поклажи, с голыми скамьями и парой вёсел о широких лопастях. Они погрузились и, оттолкнувшись от берега, мерно закачались на волнах. Река казалась недвижимой лентой тёмного стекла, протянувшейся в темноту. Горец сделал лёгкое движение веслом, и их понесло, так настойчиво и, вместе с тем, неощутимо. У каждого народа свои пути.

Ксанд перекинул через плечо ремень любимого инструмента, немного поразминал пальцы, пару раз крутанул ворот.

Вот отражение всех твоих мыслей, твоя сила и твой дух.

Скользит лодка по тёмным водам подземной реки, текут мысли, пальцы гладят клавиши, ещё не решаясь также тронуться в путь.

Волшебные изгибы и переливы мелодии… о, он знал в них толк, вот только редко выдавались случаи показать это во всей красе. Почему? Что за судьба у него такая, махать мечом, лезть подчас в самое пекло с единственной целью – выжить. Звание Игрока – это такой приговор для человека, указывающий ему не иметь больше друзей – только товарищей по несчастью, обрекающий не наживать привязанностей – только могильники в хладном камне, заставляющий давать зарок не иметь желаний и планов.