Боги Иторы

Он видел это всё, но не мог понять одного. Почему вокруг беснуется чуждая ему воля, а он, привыкший доверять лишь своему чутью, люто ненавидящий всякую несвободу, способный неудержимо сражаться, прорубая себе путь к упокоению сквозь любые преграды, он продолжает лишь беспокойно оглядываться туда, за спину, откуда дует страшный сегодняшний ветер. Не ощущая самого ветра. Не нуждаясь в борьбе с его кромсающими плоть клинками. Не зная страха.

Как можно бояться того, от чего не нужно бежать. Только помани, и этот мир станет твоим. Отныне только ты будешь возвещать свою волю окрестным травам, и никто иной не посмеет перечить истинной свободе, которую она раз и навсегда принесёт…

По спине пробежал холодок. Тишина и спокойствие вокруг него затягивали, неслышным мороком проникали в сознание, отравляя душу, спутывая мысли. Что это за странное мерцание пробежало по колышущемуся пологу разнотравья? Почему вдруг оттенки зелёного сменились пятнами красного, бордового, рубинового, алого, грязно-коричневого? Словно это не хрусткий стебель истекает соком под порывами ветра, а грозный воитель в изрубленной кольчуге медленно слабеет от оставленных на его теле многочисленных ран. Это не корень расшатался, грозя оборваться от любого дуновения, это целый род хоронит одного за другим своих лучших сыновей, вкладывая затем рукояти ещё не остывших мечей в хрупкие девичьи ладони. Это не оборванная листва носится на ветру, это души человеческие не могут найти упокоения в безумном танце ветров.

Он ведь именно это боялся увидеть, от этого прятался в заветной тиши собственной отстранённости. Его дело было – убежать, скрыться, не дать себя обмануть кажущейся силою дарёных заклятий. Но он не мог больше оставаться тут, в тиши, заставляя бороться других. Именно у него достаточно силы, чтобы сражаться. Только-то и нужно, что не дать себя обмануть вражеской приторной лести. Сколько погибших друзей нужно оставить позади, чтобы осознать значение простого слова: ненависть…

Видение рассеялось. Ему осталось только повернулся навстречу безумному ветру и вновь извлечь свою лизанну.

 
Среди пышных торжеств, сотрясанья основ
Проходил ты свой путь, никого не жалея.
От той жизни остались лишь тени костров
И рассеялся чад золотого елея.
 
 
Детям тлена и внукам седин,
Нам, почувствовавшим на мгновенье,
Будто в мире ты был не один,
Но затем утонувшим в забвеньи
 
 
Был не страшен тот подвиг отцов,
Мы его повторить не замедлим.
Изба́ви нас от предателей и подлецов.
Зреть бок-о-бок с тобой мы хотели,
 
 
Липли волосы нам на лоб пеленой
И в руках топоры повисали устало,
Мы не робких десятков и нам не впервой
Попрощаться навек на пути из начала.
 
 
Закипали котлы на кострах этих смут,
Это пища для мёртвых и для меня.
Только песни навеки нас вместе сведут,
Но не мы, а они тихо плачут, скорбя.
 
 
Когда рядом остынет последний герой,
И над тяжкой потерей мы все замолчим,
И когда твоим другом восстанет другой,
И останешься ты среди сечи нагим,
 
 
Значит, всех вас сюда привели неспроста,
И невольным рабом быть согласен ты был,
И в борьбу ту вступал ты не против, а за.
За того, чьи слова прежде жизни ценил.
 

Ксанд вскинул непривычно короткий имперский лук, высматривая подходящую цель. Рядом мерзко прошуршала шальная стрела, и он тут же рванул тетиву в ту сторону, удовлетворённо расслышав короткий ответный стон. Треклятый туман не давал толком развернуться, четвёрка его спутников едва слышными тенями мелькала чуть в стороне, то и дело раздавался лязг оружия, но даже отборная брань долетала сквозь промозглый воздух как-то неясно, дробясь коротким эхом.

Погоня всё-таки настигла их здесь, в среднем течении Ли Цзы, отряд в два десятка местных ополченцев не смог бы их сильно задержать, но невесть откуда свалившийся на их голову туман (это здесь, посреди Равнины, где зимой обычно не прекращаются засухи!), не давал уйти от остававшихся на расстоянии вражеских лучников. Долгожданной быстрой драки накоротке, столь любимой Тсорином и его гридями, не получалось. Они бессмысленно мотались в струях плотного тумана, каждое следующее мгновение рискуя получить стрелу в живот, и ничего толком не могли поделать. Расходиться дальше двадцати шагов – нельзя, потеряешь друг друга. Перекрикиваться – тоже, наведёшь на себя выискивающего цель стрелка. Нужно уходить, и как можно быстрее, сюда наверняка уже мчится отряд-другой конного патруля. Даже его отличные бойцы не смогли бы сражаться с таким многочисленным врагом.

Ксанд бросил взгляд в небольшую низинку, где тихо лежали, приученные к боевым условиям, тиссалийские лошадки. Их оставалось числом пять, и на сегодня они уже набегались. Заменить их под седлом было нечем. Скакать же в таком тумане, не зная дороги, было и вовсе самоубийством – или коню ноги переломаешь, или себе шею свернёшь.

– Замри.

Команду Ксанд отдал своим обыкновенно тихим, но слышимым на сотни шагов голосом. Тени в тумане послушно растворились, Тсорин с гридями, если надо, найдут укрытие где угодно. Свистнули тетивы, минимум шагов пять в стороне. Да, стрелки́ из них никудышные. Бард развернулся на спину, высматривая в клубах поганого тумана тусклый зрачок Кзарры. Даже его вновь обретённое внутреннее зрение было бессильно.

Риск был велик, но ничего другого Игроку не оставалось. Кое-кто уже и без того знал, что он тут. Старая песня. Временами даже Серому Камню приходится раскрывать своё истинное «я». Не хочется, а надо.

Пальцы ловко скользнули в заветный кисет. Предметы из ударного своего арсенала Ксанд не мог постоянно носить на себе, сияние этих вещиц горело бы в незримых зрачках Сильных подобно самой Кзарре в жаркий полдень. Они сами порой боялись этого света, но это была игра на их поле, в таких делах им стоило только захотеть – и перешедший границу дозволенного Игрок мигом захлебнулся бы в крови невольных человеческих жертв. Когда ставилось на карту само обладание властью, Боги жертвовали своими рабами, не задумываясь. Сейчас это барду и было нужно.

Полыхнуло. Его невидимый образ возник посреди застоявшегося воздуха на высоте в три десятка локтей. Переливающаяся, сотканная из языков голубого пламени фигура легко покоилась, разбросав руки, на незримом ложе. Мерное биение его сердца вторило чуть заметному дыханию пламени, и не было в этой призрачной фигуре ни толики напряжения, нарочитости или проявления какой бы то ни было слабости, известной людям под именем эмоций. Фигура плыла в родной стихии, впитывая её соки.

Поганый туман сдуло одним порывом ветра. Призрачный цветок голубого пламени бесстрастно наблюдал, как крошечные фигурки чужих рабов трясутся внизу, разрываясь между неслышимыми приказами и обыкновенным лютым страхом, что пробуждало в них видение. Кровавая роса уже начала рисовать свой грубый узор на сырой соломе изломанных Кзаррой трав, сам же он уже направил свой всевидящий взгляд далеко на юго-запад, туда, куда лежал его путь.

Тропы, пристани, переправы. Редкие рисовые чеки. Пыльные пустоши. Люди, бессмысленно копошащиеся на лике Иторы. Огромное Мёртвое море, безжизненное, прекрасное. И белый остов древнейшего горного хребта на Материке – Пик Тирен, превращённый некогда дланью Мёртвого Императора в неприступную крепость. Что там?

Ничего.

Ему не удалось признать ни единого проблеска чужой воли, ни единого порыва сопротивления его вмешательству. Наоборот, словно это зов шёл оттуда, слабый, тонкий, но непреодолимый, пронизавший своими обертонами сами кости этого мира на сотни селиг вокруг. Что же это?! Ответа не было.

Ксанд открыл глаза и спокойно оглянулся на обступивших его воинов. Ему помогли подняться, всё вокруг заливали жаркие лучи Кзарры, воздух был тих и прозрачен. Только сладкий аромат смерти портил картину.

– Путь покуда свободен, нужно этим воспользоваться. Я кое-чем подсобил лошадям, так что до вечера они нас увезут достаточно далеко отсюда. Нужно будет только отклониться к югу, чтобы нас было труднее в следующий раз выследить.

– Что это было, Ксанд? – глухо спросил его Тсорин.

– Ничего не было. Ничего.

Их взгляды встретились, и гвардейцу пришлось отступить. До того подобное с ним случалось только при разговоре с самим Пресветлым.

Нужно было спешить.

Пятёрка конных резво рысила по пыльным дорогам Равнины, двигаясь к своей цели. Из четверых спутников Ксанда один лишь Тсорин решался задумываться о том, что же всё-таки творится вокруг, куда они движутся, какие цели преследует их предводитель и вообще, кто таков этот бард? Могучего воителя, не раз выходившего в одиночку на сильнейших противников, возможные преграды на пути выполнения приказа Пресветлого не волновали, однако дарованное ему от природы любопытство, а также смекалка прирождённого военачальника неустанно твердили: узнай, подгляди, разгляди, угадай.

Ксанд был одной ходячей тайной. Некогда этот человек был придворным бардом, известнейшим в государствах Средины, потом, сказывали, надолго исчез, не было о нём ни слуху, ни духу. И вот теперь, по прошествии многих лет, он объявился. Самое его существование словно задевало чьи-то высокие интересы, неприметный пилигрим с дорожным посохом и в походном плаще – простота его была опасной, как лезвие отточенного клинка в руках умелого бойца. Взгляд его был хмур, неясен, но нельзя было его назвать невыразительным. Поди ты только пойми, что за силы кроются за блеском этих глаз. Бард стал предвестником неприятностей, оком бури, он словно разом вызывал на себя гнев Богов и людей. Он был главной и единственной причиной всех их неприятностей в пути, или, вернее, он следовал именно той тропой, что прочила таковые во всей их красе.

Причина или искатель? Источник или путеводитель?

Тсорин все эти седмицы пытался дать ответ на беспокоящие его вопросы. И не мог, ибо каждый новый день даровал ему всё новые факты, необъяснимые загадки, вызывая безответное недоумение и призывая безоглядную веру. Бард имел слишком много общего со страшным образом Игрока, что вдалбливали в голову легенды и сказки, он был полон богохульства и гордыни. Но зачем ему, Тсорину, нужны доказательства этого подобия?

Чтобы презреть приказы и оставить старика одного?

Чтобы устрашиться его непонятной силы и попытаться избавить от неё лик Иторы, на привале подмешав в пищу яд?

Чтобы увидеть в нём смелого, опытного, но всё же – просто человека, взявшегося в одиночку воевать со всеми Сильными сразу?

Тсорину, капитану гридей Пресветлого Князя Всея Тиссали, было достаточно своего собственного понятия, чтобы сделать и то, и другое, и уж точно – третье. Тогда почему же он никак не мог решить, на чьей он стороне?

Мешал странный, заполнивший сердце, терзающий душу зов, что поселился в нём ещё в Белой цитадели Милона. В тот самый момент, когда прозвучали слова приказа Пресветлого.

Зов мешал сосредоточиться, как следует всё обдумать, он сбивал с мысли, наполняя бездумным стремлением вперёд, в очередную драку. Немыслимое для солдата дело – желать драки.

– Тсорин!

– Что? – воитель словно только что очнулся. Вид у него был виноватый и сбитый с толку.

– Ты в порядке? Не ранен?

– Я? Н-нет… а нам не стоит ехать чуть быстрее?

Ксанд смерил его странным взглядом.

– Не стоит. Вон там, – бард указал куда-то вперёд, – рыбацкая пристань. Есть шанс купить у них лодку. Не могли же они всех рыбаков-то…

Последнюю фразу Ксанд пробормотал как бы сам себе, пришпоривая лошадь и вырываясь вперёд. Он же почти почувствовал… но снова сорвалось. Странное дело, ему, Игроку, обычно стоило только взглянуть на человека, он тут же ощутил бы отпечаток длани любого из ныне правящих Сильных. Любого! Значит, тут дело не в них. Тсорин ходит под каким-то странным знаком, уловить бы его.

Однако покуда это не удавалось.

Торг барда с плосколицыми и тщедушными здешними рыбаками предваряла прогулка по окрестностям. Ксанд словно принюхивался, и Тсорин почти явственно ощущал тот взгляд, что пронзал окружающее пространство подобно калёной стреле – кисейное одеяние. Не раз и не два спутники барда наблюдали эту картину. Не раз и не два им приходилось после тотчас срываться с места, повинуясь короткой фразе приказа. Скакать день и ночь, неведомо куда, неведомо от кого. Петлять по оврагам и чащобам, сбивая со следа того, Тсорину не нужно этого доказывать, кого не существовало вовсе.

Вот и сейчас – подойди ты и предложи нищим подневольным оборванцам пару серебряных монет, да отправляйся себе вниз по течению. Нет, всё ходим кругами, оглядываемся.

– Пошли.

Хвала Богам, на этот раз всё вроде в порядке. Пока Ксанд расплачивался с горе-рыбаками за их утлые лодчонки, они четверо топтались поодаль. Как же им везти лошадей на этих развалюхах? Оставлять нельзя… да они и сами здесь еле поместятся! Подошедший бард рассеял все сомнения.

– Тсорин, поплывешь на второй. Нужно переодеться, может, если ты в пути чуточку помолчишь, нам удастся изобразить двух непримечательных рыбаков. Ниже по течению я могу раздобыть замечательную прогулочную яхту. Она вообще принадлежит местному князьку, но мне отчего-то кажется, что он нам её с радостью уступит. Остальные осторожно двигаются с лошадьми вдоль берега вон к тому мысу и ждут нас. План ясен?

Две дырявые лодчонки резво бежали по волнам разлившейся Ли Цзы, в темя жарила Кзарра, Тсорин старался не отставать от барда.

– Ксанд, чего мы всё время боимся?

– Смею заметить, мы ничего не боимся. Или есть вещи страшнее смерти? Мы просто остерегаемся.

– Хорошо. Остерегаемся – чего?

– Хм, как бы это тебе объяснить, чтобы не вдаваться в излишнюю мистику.

Тсорина передёрнуло от внезапно подступившего озноба.

– Лик Иторы искорёжен множеством воль. Неважно, нужны ли они нам, нужны ли они самим себе. Важно, что без них Иторе бы жилось ой как спокойнее. А посему – в делах, не требующих суеты, делах истинно важных, я предпочитаю обходиться без лишних свидетелей, кем бы они ни были и как бы их не именовали простые смертные. Итора в них точно не нуждается, почему бы мне не следовать в этом Её воле.

Вот так. А чего можно было ждать? Покаяния?

– И вот что ещё. Можешь мне не верить, но все те преграды, что встают на нашем пути – их хромой ногой деланы. А живы мы с тобой, преспокойно плывём по речке, только благодаря моей осторожности.

– Мечи уже не в счёт?

– Мечи… многие переоценивают их силу. Меч может помочь там, где проще орудовать мечом. Но здравая осторожность способна пособить твоему клинку лучше всякого точила. Кто разит цель, когда отряд стрелков даёт залп? Смертоносный рой снарядов, или тот, кто вовремя даст поправку на ветер?

– Конечно…

– Вот и помолчи, подумай лучше, я же сказал – твой могучий рык выдаёт нас с головой.

Оставалось только заткнуться, Ксанд был редким человеком, способным сломить могучую волю Тсорина одной, походя произнесённой фразой. Чудеса продолжались.

Не успела бешеная здешняя Кзарра склониться к закату, как они впятером уже гладко скользили на дарёной яхте вниз по течению. Ветер обещал спорый путь до самого Мёртвого моря, случайный чиновник очередного небогатого прибрежного городка если и набирался смелости забираться на борт, то живо удовлетворялся какими-то бумагами, что лениво демонстрировал ему бард. Конных дружинников по обоим берегам Ли Цзы видно не было вовсе.

Сумасшедшая скачка прошлых седмиц, сменявшаяся лишь яростной рубкой с наседающим противником, казалась теперь чем-то безмерно далёким, даже не случавшимся вовсе. Тсорин вольно откинулся в местном раскладном плетёном кресле, помахивая небольшим веничком вместо опахала. Ему было жарко, он даже позволил себе распустить вросшую в тело шнуровку нагрудника, впервые с момента их отбытия из Милона. Что же такое происходит?

Бессловесные матросики муравьями носились по вантам, скрипел такелаж, все трое его сотоварищей, убоявшись духоты каюты, расположились тут же, в тени косого паруса. Расслабились всё же… или нет. Вот соломенноволосый уроженец Марки, отличный лучник Тарнис бросает на обрывистый восточный берег свой колючий, прицеливающийся взгляд. И лук его не валяется в рундуке, а лежит поблизости, со смазанной тетивой, рядом аккуратно перевязана ленточкой дюжина стрел. Да и Гротт из Загорья, могучий мечник, не зря играет желваками – верный признак опасности для любого, кто на него не так посмотрит. Разве что граф Моно дрыхнет в своём гамаке абсолютно беззаботно. Впрочем, последний способен урвать двушку времени для здорового сна где угодно, хоть посреди поля битвы.

А что же Ксанд, так ли он спокоен по отношению к их теперешнему положению праздно прогуливающихся по реке знатных господ?

Бард продолжал исполнять непонятно отчего ему полюбившуюся роль местного проводника, у него наготове хранились десятки каких-то чудодейственных бумаг, канцелярской магией которых он наводил преизрядный ужас на встречных любопытствующих, в заплечном же мешке он постоянно таскал с собой неразлучную лизанну.

– Ксанд, ты же бард? Почему ты нам ни разу ничего не спел?

Тонкоусое гримированное лицо осталось недвижимо.

Ответ последовал нескоро.

– Сейчас не время песен, слишком много моих хороших друзей погибло за этот круг. Слишком много. А вот сыграть, – старик ловко извлёк благородный инструмент из чехла, нежно коснулся рукояти, подкрутил что-то в механизме маховика, прислушался к звуку струн, удовлетворённо расправил плечи. – Сыграть можно. Вполне может так статься, что в следующий раз не только играть, но и слушать никто из нас уже не сможет.

Мрачное пророчество заставило всех, даже спавшего только что графа Моно, поднять лица и пристально заглянуть Ксанду в глаза. Впрочем, тот не обратил на этот к себе интерес никакого внимания. Он уже присел, согнувшись, и едва-едва коснулся клавиш.

Не зря лизанну называли королевским инструментом, Тсорин отлично знал, какое это тонкое искусство – на ней играть. На редкие выступления королевских бардов, случавшиеся при дворе Милона, ценители музыки всегда старались получить приглашение заранее. Ложи, партер, балконы всегда были забиты под завязку… Сейчас им предстояло нечто не менее захватывающее, хотя… как может сочетаться тонкий гриф лизанны с содранными в кровь мозолями на держащих руках, привыкших к мечу и дорожному посоху?

Лизанна дрогнула и запела.

Словно гудение летнего шмеля раздалось из её широкого лона, зажурчал и мотив, лёгкий, свежий, светлый, живой. Он искрилось и сверкал, проникая до самых глубин души, растворяя в себе усталость, гнев, страх, все те чёрные пятна, что неминуемо оставляет на нас жизнь.

Вот прогремел гром первой майской грозы, вот – налетел бесшабашный ветер, неся с собой свежесть и лёгкость – верные спутники начала новой жизни.

Вплетаясь искусным узором, мелодию пронзила птичья трель, ещё неуверенная, простуженная с зимы, но уже такая радостная. Ей не нужно было причин для этой радости, ей не нужно было целей в этой жизни. Она просто была, пела, цвела, радовалась и смеялась.

Тсорин словно пробудился ото сна – таким резким оказался возврат из мира зачаровывающих созвучий к нашей действительности. Как бы нехотя вокруг начали ворочать головами его товарищи, трое матросов у фальшборта никак не закроют удивлённые рты… Додт тебя задери.

Решительным шагом он направился к выходу. Пещера своей тишиной, беспрестанным гробовым молчанием лишь всё больше казалась упрятанной в немыслимые глубины Иторы, но это была лишь иллюзия, морок измученного сознания. Только сделай шаг, и ты уже всей грудью вдыхаешь ток свежего горного воздуха, ощущаешь прохладу сонного камня, скользкого от росы, гладкого, покойного…

Ему едва удалось устоять на крутом карнизе, нависшем над туманной долиной. За ним незрячей глазницей чернел грот, а впереди зияла пустота. Он поплотнее завернулся в плащ, качаясь на носках, заглянул куда-то вверх, словно искал там, в бледных предутренних небесах, ответы на свои вопросы. Впрочем, они пришли вовсе не оттуда.

– Я снова явился, человек. Как ты просил.

Он не стал оборачиваться на этот голос, если надо, его хозяин покажется сам.

– Ты как будто ждал.

– Я вовсе не ждал, у нашего народа есть особое чувство времени. Мы знаем, когда должно явиться. Это ваша история – клубок случайностей, у нас, Древних, всё иначе.

– Наше счастье, ты не находишь? В неведении. Нам не дано знать, сколько суждено прожить. Нам суждено по жизни делать страшные и странные открытия. Вы же это всё просто знаете.

– Возможно.

Было тяжело наблюдать эти лёгкие и быстрые движения. Долгожданный гость не мог не удивлять своим видом, уже третий раз они встречались лицом к лицу, но лишь впервые сошлись так близко, так невероятно близко для представителей двух чуждых друг другу рас. Да и как понять это призрачное на вид существо, оказывающееся столь страшным противником в бою.

– Возможно. Нам приходится жить не здесь и сейчас, но в массе мест и времён одновременно. Впрочем мы ещё поговорим об этом, сейчас же мне необходимо сказать тебе нечто важное.

– Она всё-таки умрёт?

– Да. Та сила, что завладела ею, слишком сильна даже для этого священного места. Но в твоих силах если не совладать с ней, то сделать, чтобы эта смерть не стала напрасной. Ты, только ты, должен помочь ей в этой смертельной схватке. Тебе дано вернуть на круги своя силу Подарка, поборов морок Проклятия. Сделай так…

Всё верно. Он не стал дожидаться завершения непрошеного наставления, зябко кутаясь в плащ, ему только и достало сил, что шагнуть обратно под безжизненные своды. Он и сам чувствовал это тяжкое дыхание там, внизу. Он не слушал, он шёл петь свою песнь. Сколько можно прятаться за спинами сильных мира сего. Иногда нужно совершить нечто по собственной воле, поставить на карту всё, чтобы победить. Чужую жизнь, да. Но и свою – тоже. Он и без чужинца знал, что ему предстоит сделать сегодня.

 
Раня ноги густой осокой,
Поспешал я по склону вверх,
До вершины той невысокой
Совершая слепой забег.
Помогал мне подняться ветер,
Что поёт меж холмов зелёных,
Что бывает и тёпл, и светел,
Что шумит повсеместно в кронах,
Но не тот он сегодня, право,
В нём я чую лишь рокот стужи,
Только грохот сечи кровавой,
Только яростный гимн оружья.
Что ты видел на той вершине,
Бессловесный ты мой попутчик,
Что теперь рассказать решил мне,
Вволю тем же меня измучив?
Я не ведаю цели дальней,
Мне лишь нужно подняться к небу,
Так зачем же твоя печаль мне,
Груз мне лишний не на потребу.
Не хочу я сражаться с братом
И пусты мне твои знаменья,
Поверну-ка я тут обратно,
Не желаю пытать терпенье.
И затих тут мой ветер-друже,
И покой мне вернул устало,
Он не смог мне сказать снаружи,
Что внутри мне познать пристало.
Знать, зазря я хотел быть первым,
Знать, беспречь свои ноги ранил,
Ведь теперь я отступник веры,
Что навеки её оставил.
 

Ксанд оставил Тсорина с гвардейцами внизу, в одиночку поднявшись на десятиметровый каменный уступ. Отсюда хорошо была видна голая, ровная как стол пустыня позади. Если хорошенько присмотреться, то отсюда даже можно разглядеть темнеющую в зеркалах миражей кайму Мёртвого моря. Его солёные воды, казалось, пропитали смертью весь здешний воздух, не давая расти травам, иссушая ручьи, обветривая лица. Впрочем, им ведь и возвращаться отнюдь не этой дорогой… дожить бы до того возвращения.

Ксанд поднял слезящиеся от беспрестанно яркого света глаза вверх по склону, туда, где громоздились гекатомбы будущих неминуемых жертв – копошащиеся гигантским муравейником люди. Где вот уже сколько дней сверкал тот самый иссушающий свет, который пугал своей неведомой природой, который бился в яростном бою почитай со всеми Игроками Иторы и… Проигрывал? Побеждал?

Это можно будет с уверенностью понять, лишь добравшись до самого сердца твердыни Пика Тирен, древнейшей и неприступнейшей крепости Средины. Он должен найти проход в этом немыслимом лабиринте сокрытых в толще скал лестниц, анфилад, пещер и переходов. Защитники Пика уж не те, что во времена Мёртвого Императора, а значит, шанс у них был.

– Ксанд, ну что там?

Серый Камень, уже поведший неприметную линию своей тропы в самые глубины нависшей над ними твердыни, отчего-то сумел обратить внимание на кучку поджидавших его людей. Странно, или ему показалось… словно солнечный блик, отражение бушевавшей в небесах стихии мелькнуло среди них. Впрочем, глаза слезятся, толком и не разглядишь.

Он лишний раз поправил и без того ладно сидящий глухой штурмовой шлем. Куда только подевался былой проводник, неприметная личность в балахоне пилигрима… нет, сюда соваться в таком виде было нельзя. Броня тут нужна. Броня.

– За мной.

Его внутреннее зрение послушно проявило на поверхности голой скалы неровный овал хода. Некогда воины Императора могли свободно проникать внутрь и покидать бастионы Пика Тирен даже во время мощнейших осад, что случались не раз за историю существования Мёртвого Императора. И ни разу никто их смертных не сумел разгадать ве тайны этого места. Игроку для этого понадобилось лишь бросить косой взгляд. Вросшая в камень плита откатилась в сторону с утробным рокотом, достойным поступи дракона. Древний механизм был работоспособен до сих пор.

Отряд исчез в толще горы за считанные мгновения. Узкими коридорами можно было двигаться только по одному, так что Ксанд разумно выставил вперёд Гротта, вооружённого по случаю короткой страшной секирой, следом двигался Тарнис со стрелой на тетиве, дальше шли остальные. Сам же бард замыкал шествие. В случае, если придётся возвращаться и выбирать другой путь наверх, ему лучше бы выводить их самому. Из всех он один не стал брать с собой вязанку факелов, уж что-что, а обычный свет ему здесь почти не нужен.

Первые три перехода, по пол-селиги каждый, им удалось одолеть, никого не встретив. Даже замеченные ловушки и потайные двери казались давно заброшенными и потому беспомощными перед опытным взглядом следопыта. Однако пол всё более забирал вверх, так что вскоре их словно окружило эхо бегущих ног, донося отовсюду короткие крики команд, бряцание оружия да отборную брань. Свистнули первые арбалетные болты, почти расщепив мощный окованый щит Гротта. Этот коридор удалось взять почти с разбегу, гарнизонные солдатики палили больше от испугу. Однако когда Ксанду очередной раз привиделось впереди какое-то подозрительное шевеление, он тотчас отдал приказ поворачивать в боковой проход. Ввязываться в серьёзный бой таким числом – равносильно самоубийству, их просто завалят телами. Так и продолжали двигаться – чуть что сворачивая в сторону, благо окольных путей в толще Пика Тирен было предостаточно. Многие из них, как думалось Игроку, даже не были нанесены на карты современных хозяев твердыни.

Первые по-настоящему крупные неприятности у них начались на лестницах, ведущих к третьему уровню. С одного из неприметных внутренних балкончиков на них обрушился целый дождь смертоносного железа. В единый миг граф Моно оказался ранен в плечо, благо не слишком сильно. Весь отряд как по команде распластался вдоль стены, Ксанд сквозь зубы что-то прорычал, пытаясь отыскать в окружающих серых тенях намёк на боковую веточку перехода. И не находил. Раненый кривился, перетягивая одной рукой влажно блеснувшее сочленение доспеха. Тарнис на мгновение вывернулся, пустил стрелу вверх вдоль стены. И тут же отскочил обратно, когда мимо них загремело по ступеням безжизненное тело. Хорошо, но нужно что-то делать…

И тут с места сорвался Тсорин. Ошеломлённому Ксанду этот самоубийственный бросок показался прыжком дикого зверя, когда одна лишь полупрозрачная тень несётся вперёд, не давая толком разглядеть, что же она такое. Беспощадное к себе и другим движение. А до треклятого балкончика было не меньше тридцати шагов вверх по винтовому колодцу. Бард мгновенно сообразил выйти из-под навеса и разрядил вверх оба болта своего ручного арбалета. Тарнис тоже сориентировался и теперь раз за разом спускал тетиву. Обоим застрявшим внизу и потому бесполезным мечникам оставалось только громче кричать, отвлекая на себя внимание. Вверху мелькнула искра отточенного клинка, раздался короткий крик, другой… и тишина.

– Тсорин!

Лишь струйка пыли посыпалась сверху, кто-то тяжело возился.

– Тсорин!!!

– Да. Я тут, давайте наверх.

Ксанд покачал головой, давая своим спутникам знак подниматься. Тсорин был лучшим из гридей Пресветлого. Воином от природы. Но все эти невероятные моменты, что случались не раз и не два за время их совместного пути сюда, к Пику Тирен, они не укладывались в голове видавшего виды барда. Именно Тсорин застал тогда, на перевале, Ксанда с Тилей врасплох. Игроков, подготовленных и испытанных в боях с силами, куда более грозными, чем простая сталь чужого клинка. Гвардеец и после не раз проявлял невероятную удаль, но кроме того, он явно что-то знал такое… и это пугало Ксанда, как ни один из врагов.

Ни следа отметины чужой силы он в нём так и не обнаружил. Да и зачем всем этим Богам, что так упорно травили его, Ксанда, на всём пути от предгорий Алатайского хребта до самого Пика Тирен, одновременно ему помогать? Тсорин же был для него помощником, невероятно сильным, незаменимым помощником.

Бард поспешил поудобнее перехватить рукоять меча, поправил лямки заплечного мешка и продолжил штурм бесконечных ступеней. Тсорин ждал его, в заметном напряжении оттирая свой клинок от пятен свежей крови. Бард лишь оглядел того тревожным взглядом, похлопал по плечу и поспешил вперёд, в открывшийся перед ними широкий проход. Им удалось приблизиться к самому сердцу Пика, но расслабляться рано.

Сквозь толщу гранитных костей твердыни пронёсся низкий гул. С потолка лениво потекла пыль, но цепочка вооружённых людей даже не остановилась. Потолок на голову не падает, а что там вдали творится – не их забота.

В который раз Ксанду приходилось жалеть – нельзя здесь применять таланты Игрока, ни в коем случае нельзя. Только подумай об этом, выдашь себя с головой, единственный же его шанс сейчас – бежать вперёд, не ввязываясь в драку. Не то прижмут в тёмном углу и передушат, как мышей. Бард сощурил глаза от яркого снопа света, что, казалось, вовсе не замечал могучей каменной тверди на своём пути. Будь это обычный свет… от бешеного урагана не закроешься ладонью, не заслонишься щитом. Ему показалось, или эти прожигающие насквозь лучи стали сильнее?

Тряхнув головой, бард жестом остановил раненого, бегло осмотрел его кое-как перетянутую рану, скривился, но пустил того догонять остальных. Везение их, похоже, заканчивалось. Через два пролёта слева показалась какая-то тёмная галерея, заметно забирающая кверху. Недолго думая Ксанд повернул свой маленький отряд туда. Спустя какую-то сотню локтей вокруг застыла кромешная тьма, однако бард поспешил шёпотом предупредить Тсорина не зажигать факелы.

– Двигаемся максимально тихо, если я прав, сейчас здесь станет светлее.