Отзывы на книгу «Стихи про меня»

Наши отношения с книгами Вайля прошли полный круг. После приведших в восторг "Уроков изящной словесности", спокойно понравившегося "Гения места", нейтральной "Русской кухни в изгнании" и разочаровавшей, огорчившей "Карты родины" - снова восторг. Символичная и окончательная закольцовка.

Рассказы о любимых стихах, книгах, фильмах, местах - всегда рассказы не столько о них, сколько о себе. Оттого и "почему Цветае­ва" больше скажет о человеке, чем "почему на филфак". То, что начиналось, как собрание любимых стихов, ожидаемо превратилось в биографию-исповедь, разрозненные воспоминания о Бродском, Довлатове, Гандлевском, но одновременно - в сборник тонких литературоведческих заметок, тесно связанных (а иначе и быть не может) с историей, культурой, с самой жизнью, какой она была, какая она есть. Даже и не скажешь по итогу, чего здесь больше - Вайля или России, Вайля или литературы?..

И вот здесь случилось удивительное. Петр Вайль совершенно не близок мне своими взглядами, своим характером, и любимые поэты у нас чаще не совпадают, а из совпавших (Пастернак, Бродский, Цветаева, Высоцкий) все равно любим разное. И вдруг - такое попадание. Открыла "от автора" - и пропала. Кинулась перечитывать любимых, знаковых, прошедших по касательной, случайных, незнакомых. Для меня это один из самых важных критериев - когда книга рождает цепочку, разбрасывает веером тонкие ниточки-связи. Другой - почти мистические, меткие и точные попадания в собственную жизнь, собственное Я. Каковы были шансы того, что мне попалось бы в руки именно это стихотворение (не самое известное) именно этого поэта (не самого известного)? Стремились к нулю, не иначе. А вот ведь как совпало - до дня, до часа. Вот и получается, что при всей нашей разнице, "Стихи про меня" - это и про меня тоже.

Идею и структуру книги Вайль формулирует в самом начале: рассказ о 55 стихотворных произведениях XX века - расположенных в книге по хронологии написания - отобранных им по принципу "про меня"-"не про меня".

"По вторгавшимся в тебя стихам можно выстроить свою жизнь - нагляднее, чем по событиям биографии: пульсирующие в крови, тикающие в голове строчки задевают и подсознание, выводят его на твоё обозрение. "Почему Цветаева" больше скажет о человеке, чем "почему на филфак"; пронесённая до старости юношеская преданность Маяковскому психологически важнее, чем многолетняя супружеская верность."

К содержанию своих текстов Вайль подходит очень свободно - в них и автобиографические элементы (глава о "Свадьбе" Заболоцкого полностью из воспоминаний); и подробный рассказ о творчестве поэта в целом (главы о Заболоцком, ну, вот кроме "Свадьбы"); и глубокое погружение в конкретное стихотворение; и размышление о судьбах России (и других стран тоже) - и самые разные сочетания всех этих элементов в разнообразных пропорциях. Автобиографичность становится особенно интересной ближе к концу - когда Вайль рассказывает о своём опыте общения с тем или иным поэтом.

Это всё, конечно, приводит к тому, что книга очень субъективная - не только из-за всегда и у всех людей имеющей место субъективности восприятия стихотворений и поэтов, но и из-за выбранного подхода - исходная точка это всегда сам Вайль.

Кого-то потенциально некоторые главы (или вся книга) могут разочаровать этой субъективностью, и тем, что Вайль много пишет о себе. Для меня это минусом не стало - почитать автобиографические моменты было отдельным интересным моментом - кроме тех моментов, что немасштабны и, наверное, незначительны.

Так, интересно наблюдать за сквозными темами - одной из главных для Вайля становится эмиграция: среди рассматриваемых поэтов много эмигрантов как первой, так и третьей волны эмиграции - к последней принадлежал и он. Вайль пишет о своём опыте, сравнивает свой опыт с чужим; немного проводит параллели между разными волнами.

Какие-то небольшие мотивы тоже подмечаются - например, Вайль несколько раз говорит о том, что стремление к формулировкам типа "Но для женщины прошлого нет: / Разлюбила - и стал ей чужой" это нехорошо:

"Обобщения хороши в молодости, когда искренне рассчитываешь на то, что жизнь можно свести к формуле."

Один раз - ладно, но когда о формулах говорится в, кажется, трёх главах, то внимание к, в общем, незначительной детали жизни это немного забавно - но раскрывает автора.

То, что Вайль много путешествовал (его книга "Гений места" посвящена разным местам мира) находит небольшое отражение и в "Стихи про меня"; про некоторые города здесь сказано довольно много. Риге, где Вайль рос, уделяется особое внимание.

О литературе в книге, всё-таки, всё равно больше - размышления о ней преобладают; и у меня по итогу выписано про это достаточно много. В рецензии больше говорю про иные составляющие книги, не рассказывая много о литературной части - это то, что от книги и так ждёшь; то, вокруг чего она и строится.

___

"Болезненно трогают языковые проявления – фонетика, морфология, синтаксис, да и вообще всё то, что бессмысленно проходили в школе, не подозревая, что это и есть гамма жизни, сама жизнь. Непосредственно и ощутимее всего действует звучание улицы, но и литературный язык тоже: прозы, ещё приближеннее – стихов."

Ответ на вынесенный в заголовок вопрос крайне прост: прочесть книгу Петра Вайля "Стихи про меня". Лично я стал слышать стихи и интересоваться поэзией только после данной книги. (А я прочел "Стихи про меня" в 37 лет, когда имел уже неплохой читательский стаж, причем, интересовался не только собственно художественными текстами, но и литературоведческими).

Книга Вайля избавила меня от снобистского отношения к поэзии, которое мне привила мой первый газетный главред. Лет двадцать назад я спросил её, считает ли она гениального прозаика Бунина столь же выдающимся поэтом. Она ответила: "Бунин, безусловно, поэт, но зачем говорить о Бунине, если есть Бродский"?

После такого ответа я (с некоторой опаской; а вдруг у меня не окажется вкуса?) начал читать Бродского; впечатление оказалось мощнейшим, и с тех пор я все поэтические произведения оценивал по весьма примитивному критерию: а оказывают ли они на меня столь мощное эмоциональное воздействие, что и стихотворения Бродского?

Поскольку я изначально был предвзят (позиция главреда "есть Бродский, а есть все остальные", крепко засела в голове, а я хотел, извините за выражение, потреблять только первосортные тексты), стихотворения других авторов столь сильного впечатления не производили. А уж если автор был припечатан где-то и кем-то, то я им в принципе интересовался, прикрываясь этой "припечатывающей" цитатой (например, Игорь Ефимов в письме к Сергею Довлатову написал (передаю суть по памяти), чтоб Довлатов никогда не писал, будто Бродский и Цветков — равнозначные поэты; Ефимов хранил письма Довлатова для потомков, и предостерегал, что после таких неосторожных высказываний потомки обвинят Довлатова в дурном вкусе).

А лет десять назад жена подарила мне на день рождения томик Вайля. И многолетнее заклятье исчезло.

Вроде Вайль и не пишет ничего особенного, а уж сложных научных разборов точно не устраивает; но только вот почему-то прочтешь процитированное им стихотворение в начале главы, и восторг испытываешь колоссальный. Не знаю в чем тут фокус, возможно, в том, что в книге, где есть только стихотворения, отдельный текст как-то теряется, сливается с остальными, и требуется много усилий, чтоб на нем сосредоточиться. А тут все выпукло, ярко, плюс в процессе чтения эссе Вайля, которое следует за стихотворением, не раз возвращаешься к тексту стихотворения.

Смешно говорить, но именно благодаря этой книге я смог насладиться тем, что знакомо каждому школьнику "Драли буксиры басы у причала...", "Мне наплевать на бронзы многопудье...", "вылизывал чахоткины плевки шершавым языком плаката...". И уровень полученных эмоций впервые оказался сопоставим с эталонным, где в качестве единицы измерения "один Бродский".

Кроме того, я открыл для себя много новых имен. Это и современник Хармса Олейников, и наши современники — тот самый припечатанный Ефимовым Цветков и Лев Лосев.

Те, кто поэзию в принципе как-то не очень, могут смело пропускать стихотворение в начале каждого эссе и наслаждаться очаровательной прозой Петра Вайля. В эссе, посвященному стихотворению, он не проводит формальный разбор, а пишет либо об обстоятельствах, при которых он слышал стиховторение, либо размышляет о проблеме, задуматься о которой заставил его автор стихов. А рассказчик Вайль просто замечательный.

На закуску перескажу одну из историй Вайля. Приближаясь к той стадии опьянения, за которой следует буйство и беспамятство, Сергей Довлатов всегда декламировал одни и те же строчки Бродского:

…

Может, лучшей и нету на свете калитки в Ничто, человек мостовой, ты сказал бы, что лучшей не надо, вниз по темной реке уплывая в бесцветном пальто, чьи застежки одни и спасали тебя от распада. Тщетно драхму во рту твоем ищет угрюмый Харон, тщетно некто трубит в свою дудку протяжно. Посылаю тебе безымянный прощальный поклон с берегов неизвестно каких. Да тебе и неважно.

Когда жена Довлатова, Лена, отыскивала загулявшего Сергея по телефону, она мрачно спрашивала у хозяев: "Ну что? Харон уже ищет драхму?" Если хозяева сообщали, что искал, причем, совсем недавно (то есть Довлатов уже декламировал Бродского), Лена отвечала: "Значит, минут 15 у вас еще есть".

Открываю томик одинокий - томик в переплёте полинялом. Человек писал вот эти строки. Я не знаю, для кого писал он. Пусть он думал и любил иначе и в столетьях мы не повстречались... Если я от этих строчек плачу, значит, мне они предназначались. (Вероника Тушнова)

Каждый читатель, наверное, хотел бы написать про себя такую книгу. "Стихи про меня" - это не только о Вайле, но и о литературе, о биографии писателей, о стране, в которой мы живем, о людях, о мире. Это стихи, которые понравились автору и эссе об этих стихах.

Главное отличие этой книги в том, что единственный критерий отбора текстов - это сам Вайль и его предпочтения. Это Анненский и Бунини, Мандельштам и Северянин, Есенини и Заболоцкий, Маяковский и Олейников, Бродский и Окуджава, Гандлевский и Лосев. И многие, многие другие.

Не всё, что нравится Вайлю, близко мне. Пожалуй, только Анненский, Заболоцкий и Лосев, да ещё, наверное, открытый мне автором Александр Володин, которого я знала только как драматурга. Но читала всё с большим интересом.

Да, и вот захотелось тоже составить для начала такой сборничек - "Стихи про меня" - и наполнить его своими стихами и размышлениями о них. Не для кого-то - просто для себя. И начала бы я вот с этого стихотворения Николая Заболоцкого:

Во многом знании — немалая печаль, Так говорил творец Экклезиаста. Я вовсе не мудрец, но почему так часто Мне жаль весь мир и человека жаль?

Природа хочет жить, и потому она Миллионы зерен скармливает птицам, Но из миллиона птиц к светилам и зарницам Едва ли вырывается одна.

Вселенная шумит и просит красоты, Кричат моря, обрызганные пеной, Но на холмах земли, на кладбищах вселенной Лишь избранные светятся цветы.

Я разве только я? Я — только краткий миг Чужих существований. Боже правый, Зачем ты создал мир, и милый и кровавый, И дал мне ум, чтоб я его постиг!

Петр Вайль – журналист и знаменитый писатель, прославившийся на ниве эссеистики. Эта книга написана им о стихах, которые в тот или иной период жизни оказали на него большое влияние или просто оказались созвучны эпохе, месту и времени. Благодаря ей я открыла для себя много новых имен. (Например, стихи Льва Лосева.) Это оказалось приятно. И множество интересных фактов о поэтах, отчего стихотворцы стали ближе и понятнее. Но «Стихи про меня» это не просто сборник со стихотворными произведениями и небольшими эссе, это еще и маленькая исповедь. Откровенная, искренняя. Очаровательная проза, Вайль очень интересный рассказчик.

Из длиннющего списка стихов написанных русскими поэтами в 20 веке, Вайль отобрал 55 стихотворений, которые для него что-то значат, связаны с какими-то личными воспоминаниями, ассоциациями, идеями - и написал 55 коротких и не очень зарисовок/эссе к каждому стихотворению. Что-то оказалось мне более созвучным, что-то - менее; какие-то из поэтов были абсолютно и "про меня" (Блок, Гумилев, Иванов, Высоцкий), к каким-то я пришла позже (Бродский, Мандельштам, Лосев), к творчеству других я до сих пор равнодушна (Введенский, Заболоцкий). Тем не менее, читать было безусловно интересно - особенно те строки где ассоциации и воспоминания автора пересекались с моими. Сама идея того что о человеке можно что-то понять, зная какие стихи он (она) любит, представляется мне очень крутой и в принципе верной - хотя и с оговорками. Вспомнилось мое школьное сочинение на вольную тему, которое я озаглавила "Как можно не любить Маяковского?!" (именно так, с восклицательным знаком). И вот оно было всё о надрыве, страсти и боли в лирике Маяковского ( а вовсе не о советском паспорте, как можно было бы подумать). К достоинствам книги можно отнести и то, что хотя там и не было совсем незнакомых мне имен, но на творчество некоторых поэтов я вдруг взглянула под другим углом - и это тоже интересно. Недостатки... пара эссе слишком уходят в литературоведение (но их ведь можно и пропустить). Кое-какие ностальгические воспоминания Вайля о жизни в СССР могут показаться банальными для тех кто там жил и абсолютно непонятными для пропустивших родиться и жить в стране, которой больше нет на карте. (тоже, конечно, можно пропустить - в этом прелесть структуры книги). Ну и конечно, интересно почему какие-то поэты оказались совсем "не про автора" - если кто-то включает в свой лист Ходасевича и Бунина но не Ахматову и Набокова - что это нам о нем говорит?

Эту книгу нельзя читать за два вечера под домокловым мечом необходимости обязательно вернуть в пятницу до семи. Ее нужно смаковать, разбавляя снятыми с полок пухлыми томами Маяковского, Гумилева, Блока и Заболоцкого, разыскивая в интернете Гандлевского или Цветкова, кивать в такт знакомым мыслям и поражаться чуждым ассоциациям. Эта книга, которую мог написать каждый, если конечно ему приходило в голову в пьяном студенческом угаре читать стихи и до хрипов их обсуждать, разбрасываясь литературными терминами, историческими фактами и парадоксальными образами

Читаю Петра Вайля "Стихи про меня" - сборник эссе, каждое из которых связано с одним из любимых Вайлем стихотворений поэтов 20-го века. Интересно, что в последнее время появляются книги, в которых автор пытается описать себя - свою жизнь, свои ценности, свои политические взгляды, свои чувства - и, в конечном итоге, выразить нечто поколенческое. Их трудно отнести к конкретному жанру - роман, эссе, мемуары, автобиография, потому что формальный прием - такой шампур, на который нанизывается совершенно разнородное мясо текста. Собственно, кроме большого авторского "Я", текст скреплен только такой формальной "фишкой". В этом ряду - описание своего года рождения с пространными лирическими отступлениями, флэшбэками и забеганиями вперед. Или вот сборник любимых стихов, такая личная антология. Читая эти книги, все время переносишь формальный прием на себя: а что было в год моего рождения в семье, стране и мире? а какие стихи были вехами на моем жизненном пути? И в голове формируется иерархия событий, собственная ретроспектива. Наверное, одно из следствий таких книг (не хочу писать менеджерское слово "задача") - заставить читателя почувствовать себя частью истории, ощутить контекст своего существования - культурный, общественный, исторический, схватить логику своей жизни, включенной в жизнь человечества. Мне кажется, это очень христианское ощущение. Но речь о другом. Меня поразило эссе Вайля, написанное о поразившем меня (и прежде почему-то мной не прочитанном) стихе Волошина.

МИР С Россией кончено... На последях Ее мы прогалдели, проболтали, Пролузгали, пропили, проплевали, Замызгали на грязных площадях, Распродали на улицах: не надо ль Кому земли, республик, да свобод, Гражданских прав? И родину народ Сам выволок на гноище, как падаль. О, Господи, разверзни, расточи, Пошли на нас огнь, язвы и бичи, Германцев с запада, Монгол с востока, Отдай нас в рабство вновь и навсегда, Чтоб искупить смиренно и глубоко Иудин грех до Страшного Суда!

23 ноября 1917

Коктебель

Вайль: «Поразительна вот эта самая дата под стихами: сумел рассмотреть, не увлекся, как положено поэту, не закружился в вихре, как Блок».

«Безусловная честность и простодушное бесстрашие Волошина, прошедшего через Гражданскую войну, позволяли ему молиться и за тех, и за других. Позиция чрезвычайно привлекательная, но человеку обычному, лишенному качеств истинного подвижника, - недоступная. Еще важнее то, что она имеет отношение к самой фигуре подвижника, а не к окружающим обстоятельствам. "Все правы", как и "все неправы", "все виноваты", как и "все невиновны" - неправда. Это осознать и принять очень нужно. Нет истины в спасительной формуле "чума на оба ваши дома" - какой-то из домов всегда заслуживает больше чумы. Виноватых поровну - не бывает. Попытка понять и простить всех - дело праведное, но не правдивое. Собственно и самому Волошину такое полное равновесие не удалось: при всей аполитичности в жизни, при отважных хлопотах "за тех и за других" его стихи о терроре - все таки стихи о красном терроре».

«С какой-то дивной легкостью забывается, что современные русские не каются никогда и не в чем».

«Мы говорим и пишем на том же языке, что Толстой и Достоевский, но в сознании также далеки от них, как сегодняшний афинянин от Сократа или нынешняя египтянка от Клеопатры»

«Нравственность Толстого, Достоевского, Волошина - наша фантомная боль».

Удивительный разговор. Удивительный опыт. Удивительный человек.
Эта книга - выражение себя через других, пропускание других, сквозь себя. Рассказ о сотне чужих биографий, которые вплелись, сроднились со своей – так, что уже и не отличишь, события чьей жизни вписаны в стихи. Блок, Анненский, Бунин, Цветаева, Гумилев, Северянин, Бродский, Пастернак, Маяковский, Иванов, Хлебников, Волошин - десятки стихов, сотни цитат, описывающих не только события жизни автора, но - частично нашу действительность, частично ту действительность, которую мы не застали, но в результате которой живем сейчас.
Очень правильная обложка для книги: на две разворота растянувшийся профильный портрет автора. Губы – ухо; слышу и говорю…
Такое ощущение, что вся книга – это долгий кухонный разговор. И чай уже остыл, и пузатая бутылка коньяка опустела, а ты все сидишь и, раскрыв рот, слушаешь, не смея перебить. Умнейший человек нашего времени, интереснейший собеседник, редчайший рассказчик.
Наслаждение собеседником - вот что такое эта книга. И от его слов – будь то чужых процитированных, или своих – в душе всколыхивается нечто, редкое, почти неощутимое, но сильное и волнующее чувство. И долго потом оно живет внутри, преломляя весь окружающий мир через свет своих витражей.