Господин Великий Новгород 1384: путешествие во времени

* * *

Посвящается Св. Серафиму Вырицкому.

Введение

 
Вступите … в свои златые стремена
За обиду сего времени, за землю Русскую …^[1]
 

История Великого Новгорода – одна из самых славных, но, вместе с тем, самых недооценённых страниц в истории России. Сейчас, когда всё чаще (правда, всё ещё недостаточно часто) вспоминаются подвиги весьма отдалённого прошлого, странно, что не звучит имя города, гремевшего на всю средневековую Европу.

Помним ли мы что-то, кроме сухих строчек из учебника? Что встаёт перед нашим взором, когда звучит словосочетание: «Господин Великий Новгород»? Берестяные грамоты, торговая республика, вечевая демократия; может быть, кто-то даже вспомнит князя Александра Ярославича и разорение города Иваном IV. Господин Великий Новгород вобрал в себя всё это, но он – не только и не столько об этом.

Это – город, который иностранцы сравнивали с Римом; город, по количеству населения сопоставимый с великими городами Италии; город, имевший водопровод, мостовые и уголовный кодекс тогда, когда Западной Европе оставались века до таких нововведений; город, управляемый вече без сословного ценза, с невероятно развитой судебно-правовой системой. Город, задолго до Петра I открывший дверь в Европу и строивший по-настоящему первый русский первый флот. Наконец, город, выбирающий князей и архиепископов, и два века живший без княжеской власти вовсе – в «дремучем» и «отсталом» Средневековье.

История этого города столь же велика, сколь и в высшей степени трагична – начиная с Дмитрия Донского, сжегшего дотла 20 православных монастырей в 1386 году, и царя Ивана III, символично вывезшего Вечевой Колокол и прочие лучшие церковные колокола в 1478-м, и заканчивая полным уничтожением города Иваном IV Грозным, чьи войска не только превратили город в пепелище, но и пытками и грабежом добыли царю «300 подвод» с сокровищами. Видимо, Господин Великий Новгород настолько мешал московской ультраконсервативной деспотии, что цари не щадили даже Церковь, сжигая и разоряя церкви и монастыри. Наводит на размышления и запрет эсэсэсэровского Главлита на цитирование слависта А.В. Исаченко, много писавшего на тему противостояния новгородских свобод и московского реакционизма^[2], как примечательны и современные попытки оправдать убийства и пытки тем, что якобы так делали везде, ссылаясь на Варфоломеевскую ночь.

Новгородская республика была ближе к федерации, даже когда ещё Господин не обзавёлся землями-пятинами: с самого начала своего существования Великий Новгород состоял из трёх независимых «концов»-городов: Славенского, Людина и Неревского. Позже к концам присоединятся в XII веке Плотницкий, в XIII – Загородский. Каждый конец делился на улицы, на каждой улице был свой староста, у каждого конца – своё маленькое вече, причём голос простого мужика и голос боярина имели равный вес. Даже в более поздние века власть де-факто перешла к «золотым поясам» (крупнейшим феодалам), их заседания всё равно были открытыми для широкой публики, причём «золотые пояса» не подменяли собой вече, а являлись в определённом смысле аналогом второй палаты. Таким образом, как чернь зависела от бояр, так и бояре зависели от черни.

Уникальность власти в Новгородской республике в том, что она состояла из нескольких субъектов: вечевых собраний, архиепископа или митрополита, господского совета, тысяцкого, посадника и князя. Республикой и городом в той или иной степени равноправно руководил простой народ, Церковь, бояре с купцами, то есть все слои общества.

Как демократически управляемая федерация Новгородская республика была прямо противоположна московской (византийской) деспотии, нашедшей свой апогей в Иване IV и окончательно закабалившем крестьян Алексее Михайловиче. Даже народными героями для новгородцев были купец Садко и ушкуйник Василий Буслаев, а не воины и князья.

Величие вечевого города отмечали даже иностранцы: «удивительно большой город»^[3], «громаднейший город»^[4], «по обширности Новгород намного больше, чем Рим», «купцы там были, да и до сих пор есть богатейшие»^[5], «Новгород Великий – самое большое княжество во всей Руссии»^[6], «здесь было величайшее торжище всей Руссии»^[7], «знаменитейший и богатейший из всех северных городов Новгород»^[8]. Отмечу, что цитируемые мною путешественники либо бывали в Москве, либо знали о таком городе, но Господин Великий Новгород настолько поражал умы и воображение, что они предпочитали на картах на месте земель русских писать не «Московия», а «Ногардия»^[9]. Откровенно говоря, это было удивительное место, которое хотелось бы посетить, чтобы успеть насладиться величием северной столицы.

Почему именно Средневековье? С окончанием этого исторического периода закончилась и славнейшая история российской «двери в Европу». К тому же, хотя Средневековье широко освещено в историографии (кто не помнит о рыцарских турнирах или Куликовом поле?), они наполнены мифами, созданными в эпоху Возрождения, такими, как представление о повсеместной отсталости или повальной антисанитарии.

Что ожидаем увидеть мы, попав в типичный средневековый город? Убогие домишки, утопающие в грязи и нечистотах; всадников, несущихся по улицам, расталкивая горожан; самих горожан, выплёскивающих ночные горшки на улицу; костры, на которых горят инакомыслящие?

…На новую деревянную мостовую широкую – 6 метров – улицу степенно вышел по своим делам католический священник, сопровождаемый рыжим немецким кнехтом. С ним раскланивается молодая русская женщина и поднимает маленького ребёнка, немец не спеша благословляет дитя. На углу о чём-то яростно спорят швед с датчанином, мешая в речи слова родного языка с латинскими и ругательствами на русском. Рядом стоит хмурый стражник-литовец – ему явно не хочется разнимать дюжих чужеземцев, горящих желанием вцепиться друг другу в бороды. Рядом с православной церковью меняют водопровод, и батюшка, покосившись на карельские шумящие обереги на рабочих, размашисто кладёт крестное знамение.

На нас никто не обращает внимания: это город десятков языков, здесь чужеземец не в новинку. Вот мы свернули с улицы и нырнули в оглушающие крики зазывал на рыночной площади. Вот тут-то мы понимаем, что школьных знаний мало. Хлеб по полгривны кун за осьмушку дешевле, чем кадь по 4 гривны, или нет? Где нам остановиться на ночь и как обращаться к людям, чтобы не нарушить неписаные законы? Как устроиться на работу, и на какую, и сколько надо запросить за труд, чтобы не продешевить?

Само собой, полностью восстановить облик жизни того времени невозможно: множество письменных источников либо сгорели, либо всё ещё дожидаются пытливых археологов в земле, а те, что есть, неполны и неточны. Тем не менее некоторые моменты, например, приветствия, были неизменными и в XIII, и в XVI веках. Таким образом, я с определённой долей экстраполяции буду пользоваться данными и XIII, и XIV столетий.

Могу только надеяться, что по прочтении моей скромной работы Господин Великий Новгород из ничего не значащих и не связанных абзацев скучного учебника предстанет живой страницей истории, каковой история и должна быть, и мы наконец-то отойдём от не желающей знать взгляда под другим углом концепции «москвоцентризма». В конце концов, «кто же дерзнёт на Бога и Великий Новгород»^[10]?

Памятка путешественнику

Доброго времени суток, уважаемый гость.

Сейчас вы пройдёте ускоренный курс гипнообучения древнерусскому языку, но весь этикет и правила поведения вы должны будете изучить сами на месте: это не входит в базовый пакет.

После языкового курса Вам в обязательном порядке будут сделаны прививки от чумы, холеры, гепатита, столбняка, дизентерии. Ввиду того, что всё равно остаётся риск заболевания, вы подпишете отказ от ответственности за любые несчастные случаи, произошедшие с Вами в прошлом. Не советуем пытаться предупредить бояр о последствиях сделки с Иваном IV: во-первых, Вас не будут слушать; во-вторых, нашему сотруднику даны полномочия по выборочному стиранию памяти.

Обращаем Ваше внимание: наш сотрудник – не телохранитель и не врач; его обязанность – проследить, чтобы Вы не пытались изменить прошлое, и попытаться вытащить Вас, если Вы произнесёте кодовую фразу.

Навигация в пространстве-времени – всё ещё молодая наука, так что никто не сможет отправить Вас с точностью до часа или километра. Максимум, чего можно добиться – плюс-минус полвека и 1000–1500 километров разброса. Единственное, что можно гарантировать: вы будете заброшены на сушу. В любом случае, ваши навыки немецкого языка позволят хоть как-то объясниться.

Помимо подходящего костюма, Вы не получите ни одной вещи из XXI века, чтобы исключить малейшую возможность, что эта вещь может попасться на глаза обитателям прошлого.

Список выдаваемых вещей: рубаха нижняя белёная, штаны нижние белёные, свита^[11] из крашеной шерсти, штаны верхние саржевые, ноговицы^[12] шерстяные, носки вязаные, шапка с меховой оторочкой (сукно, мех выдры), епанча^[13] из некрашеной шерсти, пояс с пряжкой, мошна^[14], нож в чехле, ложка в чехле, тканевая сумка-сухарка, мягкие кожаные сапожки. Это поможет вам сойти за горожанина среднего достатка.

Желаем приятного путешествия и надеемся на возвращение обратно.

По Нойефлюссе до Наугард

Подписали старый мир о пути по Неве…^[15]

Перенесшись во времени более чем на полтысячи лет назад, мы ожидали бы увидеть что-то, разительно отличающееся от привычного пейзажа, но малонаселённые сейчас регионы: Ленинградская, Псковская, Новгородская области были относительно пустующими и в XIV веке. В основном люди селились на тех же местах, где жили их прадеды, где текли большие реки и располагались крупнейшие пригороды Господина Великого Новгорода: Псков, Ладога, Руса, Изборск, Великие Луки и другие. Некоторые более новые пригороды располагались соответственно нужд метрополии в промышленных товарах или колонизации туземного населения.

Но, чтобы добраться хотя бы до пригорода, путешественнику нужно было проделать немалый путь. Нам относительно повезло, и машина времени выбросила нас где-то в северном немецком княжестве, где мы смогли прибиться к каравану «летних гостей» – купцов, совершающих вояж в тёплое время года. «Клаус Беверман. Фести вайн и сукно», – молодой купец плохо владеет русским, видимо, отец решил растить себе смену, «помокать мне говорит русс, ехать бесплатно». Что ж, неплохое начало как для купца, получившего бесплатного толмача (переводчика), так и для нас. «Идти Готланд, Нойефлюссе, Альдаген, Волхауфлюссе и Наугард».

Итак, коггу придётся посетить Готланд, забрать там ещё нескольких купцов, чтобы потом сплавиться по Неве, через Ладогу и далее по Волхову. Конечно, ганзейский когг не очень похож на современные пассажирские суда, как и не похож на судно, которое в принципе в состоянии довести нас от Колывани через беспокойное даже летом Варяжское (Балтийское) море. Пузатенький, постепенно в процессе загрузки опускающийся всё ниже в серые воды, с нелепо торчащей над двумя метрами досок одинокой двадцатиметровой мачтой. Не менее нелепыми казались установленная на корме акробалиста и зубчатые надстройки на носу и корме, придававшие кораблю вид пародии на зáмок^[16]. Однако, несмотря на наш скепсис, погрузка идёт вовсю; последними на корабль поднимаются арбалетчики в пёстром снаряжении и мы с купцом.

Путешествие на когге не такое комфортабельное, как в XXI веке: старый корабль скрипит всеми досками и балками, зарываясь носом в воду. Спать приходится прямо на открытой палубе, завернувшись в шерстяное одеяло, что так любезно предоставил нам наш работодатель. Конечно, в трюме спится теплее и нет брызг, но страшная духота и теснота – тюками и бочками заставлен каждый дюйм – заставила ретироваться обратно наверх. На палубе, впрочем, не лучше: всего пять метров в самой широкой части, часть её занята воротом, шлюпкой, люками в трюм, а всё остальное пространство пытаются делить друг с другом матросы и солдаты. Клаус, конечно, спит отдельно: в кормовой надстройке, как раз под башней с орудием. Налетает порывистый ветер, нередкий в этих водах, небо темнеет, и дискомфорт становится пыткой: волны перехлёстывают через невысокие борта, матросы спешно поднимают парус. Не стоит думать, что матросам в рубахах и штанах придётся лучше в случае кораблекрушения: и они, и солдаты в набивных куртках и кольчугах пойдут на дно, так как в Средневековье в большинстве своём люди не умеют плавать. Но вот ветер утихает так же внезапно, как и появился; вечереет, и мы пытаемся найти себе место на мокрой палубе. Ночь проходит так же суетливо, как и день: постоянно кому-то надо облегчиться, но открытый огонь на деревянном судне, да ещё и набитом сукном, строжайше запрещён, так что приходится спотыкаться о лежащих пассажиров и матросов, чтобы пробраться к борту, и, закончив свои дела, так же на ощупь возвращаться обратно.

В озере Котлино^[17] волнение практически стихает, а уж в устье Невы все громко возносят хвалу Богу за то, что дошли без приключений, если не считать нескольких разбитых старых досок. Клаус тут же отправляет на берег плотника с матросами. «Праффо по скра»^[18], – поясняет он своё столь вольное поведение с чужими лесами. Через несколько дней, когда доски заменены, появляется идущий вверх по реке плоскодонный струг^[19]. «Эй, немцы, русский кто знает?» – кричит со струга кормщик^[20]. Обрадовавшись, что на корабле есть свои, православные, кормщик швартует струг боком к коггу, и по верёвочной лестнице на борт поднимается загорелый лоцман. «Фёдор, – представляется он, лёгким поклоном приветствуя купца. – В одну сторону?»^[21] Мы с трудом объясняем купцу, чего хочет лоцман, но купец, видимо, хорошо знает старые судебники и отсчитывает лоцману девять монет в 1 шиллинг, половинку пфеннинга и ещё один кусочек монетки, меньше половинки. «До самого Господина Великаго Новагорода, значит».

Мимо проплывают бесконечные сосновые боры Вотьской Пятины^[22], сменившиеся такими же стройными соснами приладожья; по дороге встречались то челны и струги местных рыбаков, то шедший навстречу когг. Наконец когг вошёл в Волхов, и показался облицованный светло-серым камнем неприступный берег Ладоги.

Так как даже когг с его осадкой в 2–2.5 метра не сможет пройти пороги, товары перегружаются на плоскодонные лодья с надставленными досками бортами. Конечно, перегрузке предшествовала долгая очередь, не менее долгая ругань Фёдора с портовым начальником, который клялся всем, чем угодно, что у него нет людей, нет лодей, зато есть бесконечная очередь. Впрочем, как только лоцман обменялся незаметным рукопожатием, с блеском серебра между пальцами, тут же нашлись и люди, и суда.

* * *

В Средневековье основных торговых путей из северных городов Ганзы до Господина Великого Новгорода было три. Первый, самый удобный и массовый ввиду его пролегания по воде, проходил через Неву, Ладожское озеро и вверх по Волхову с перегрузом либо в крепости Ладога, либо при устье Ижоры. Второй – по реке Нарове от Нарвы, с перегрузкой в сухопутные обозы. Третий – по реке Двине через Лифляндию и Псков.

Первый путь был более опасен ввиду завидовавшей возвышению Великого Новгорода Швеции, и для защиты от шведов были построены крепости на берегу Финского залива: Ивангород и Копорье, на Неве – Орешек, на Ладожском озере – Корела, на реке Луге для прикрытия Нарвы – Ям.

Древнейший из найденных юридически значимый документ, «Договор Новагорода с немецкими городами и Готландом», относится к 1270 году. Он заключён князем Ярославом Ярославичем, который (ирония!) был в том же самом году изгнан с княжения с формулировкой: «Чему выводишь от нас иноземца, которыи у нас живут»^[23]. Что показательно, конфликт, закончившийся жалобой Ярослава Ярославича Менгу-Тимуру, созывом ополчения с пятин, и знаменитым «изомрем честно за святую Софею»^[24], начался с препятствий, которые князь Ярослав учинял иноземным купцам^[25]. По этому документу купцы не только имели право бесплатно рубить лес в устье Невы на ремонт и мачты^[26], но и им полагалось получить лоцмана «на проезд по Неве» или «от Новагорода до Альдагена и назад»^[27]. Морские гости (купцы) имели приоритет перед сухопутными, а зимние – перед летними^[28]: фактически, это был приоритет немцев перед лифляндцами^[29]. Сухопутные гости должны были уступать место в Немецком Дворе морским; священник, прибывший морем, считался служащим, а не частным лицом^[30].

Деревня

Караван ненадолго останавливается в одной из деревень, и мы пользуемся нежданной остановкой не только, чтобы размять ноги, но и из любопытства. Деревня обнесена невысокой засыпной стеной: в клети из жердей насыпана земля с камнями; сверху же стена надставлена досками разной высоты, чтобы образовались бойницы для стрелков. К воротам ведёт небольшой мостик, положенный через канаву, заменяющую собою ров. Надвратная башня срублена двухуровневой – на втором этаже рядом с билом^[31] скучает одинокий смерд^[32], вооружённый луком. На берегу стоят челны рыбаков, сушатся сети.

Пройдя через башню, мы оказываемся на мостках, ведущих к церкви – деревянной, как и всё здесь, с пятью башенками-луковицами, отдельно отстоящей звонницей и маленькими окошками – наверняка во время набегов чуди в неё укрывались люди. Недалеко от церкви ютится небольшая часовенка; если бы не мостки и распятие на крыше, можно было бы принять за амбар. Ближе к той части стены, что выходит на реку, теснятся бани, из дверей некоторых уже идёт дымок.

По мосткам и между ними бегают сопровождаемые кудлатыми собаками безштанные дети; в лужах поближе к тени от стены отдыхают гуси; коровы мычат где-то вблизи на выпасе… Деревня реально большая – 8 дворов^[33]. Избы в основном на высоком подклете^[34], к избам вплотную прилегают передки^[35], похожие на гаражи и выполняющие те же функции. Рядом с одной стоит двухэтажная конюшня с взъездом^[36] на второй этаж – сенник; лошади, скорее всего, общие, так как хорошая лошадь стоит дорого.

* * *

Самая маленькая единица поселения в республике – погост. Несмотря на то что сейчас погостами называют кладбища, погост, помимо значения «ярмарка» (об этом ниже), в волости означал то же самое, что и улица в Великом Новгороде, то есть самостоятельную бытовую единицу и общину. Сами погосты были мелкими и больше напоминали современные хуторы. Они образовывали союзы с какими-либо крупными центрами. Таким образом, погост был чисто бытовой единицей, без широких административных прав. Староста на погосте был выборный, причём избирался он без участия городских властей, местным вечем.

Как бытовая единица погост состоял из самых разных по классу деревень: в одном погосте могли быть и чёрные деревни^[37], и владельческие^[38]; рядом могли стоять и боярские, и своеземецкие^[39], и монастырские. Чёрные деревни управлялись самостоятельно, владельческие – либо самим владельцем, либо назначенными от владельцев ключниками. Однако суд для всех деревень был общий, как и староста и сотники, за исключением случаев, когда у землевладельца была грамота от Великого Новгорода на суд.

В погостах земли делились на волости, т. е. на сёла^[40] и деревни, принадлежащие одному владельцу (волости в будущем назовут имением). В одном погосте могло быть несколько волостей, или наоборот, одна волость могла быть рассыпана по нескольким погостам. Таким образом, понятие волости не имело отношения к административному делению^[41].

Кроме административно-территориального деления сёла и деревни делились по профессиональному признаку.

Рядки в основном занимались торговлей, и не имели пахотной земли. Жители рядков назывались рядовичами или посадскими людьми; сами рядки обычно строились около рек или крупных дорог, имели свои склады и торговые площади. По сути, рядок был почти городом, за исключением того, что в плане суда и налогов подчинялся городу, в чьей волости он находился, и составлял часть погоста.

Перевары – союзы сёл или деревень, занимавшиеся исключительно рыбной ловлей. В погосте обычно было несколько перевар, и переварские деревни не смешивались с другими, будучи причислены к одному погосту и имея своё собственное управление. Перевары бывали и общинные, и чёрные, и купеческие, и другие^[42].

Город

И старейший, Словен, с родом своим и со всеми, иже под рукою его, седе на реце, зовомей тогда Мутная, последи ж Волхов проименовася во имя старейшаго сына Словенова, Волхова зовома. Начало Словенску граду, иже последи Новъград Великий проименовася. И поставиша град, и именоваша его по имени князя своего Словенеск Великий, той же ныне Новъград^[43]

Первое, что бросается в глаза по прибытии в Господин Великий Новгород – это его размеры. Барки^[44] идут и идут по Волхову, буксируемые лодьями, но город и не думает кончаться. Даже когда наконец корабли приводят к пристаням, чтобы заплатить пошлину и, перегрузив товары на телеги, отправить на Немецкий Двор, – это ещё не середина города.

Перед нами – обмазанные глиной тарасы^[45] венчатой ограды, с бревенчатыми забралами^[46], увенчанными вертикальным и горизонтальным палисадом^[47]; перед стенами окольного града во рву плещется зеленоватая, подёрнутая ряской вода, через ров перекинут скрипящий и трещащий бревенчатый мост. Недалеко от моста, в виду башен, молодёжь играет в лапту кожаным мячом^[48]. В узких воротах под односкатной крышей привычная современному глазу пробка: стоят купцы вместе с телегами товара, без очереди проходят иноземные гости, мычит и ревёт на разные голоса скот. Мы не перестаём таращиться на окружающих: где же типичные русские мужички в лаптях, подпоясанные верёвочкой? Вместо них в очереди стоят люди в кожаных башмаках и сапогах^[49], лапотника^[50] нет ни одного. Пройдя вместе с немцами вперёд местных купцов, мы оказываемся на проулке, ведущем к Виткову переулку – улице Славенского Конца, одной из пяти частей города. Улица не такая широкая, как в наше время, но гораздо шире представляемых нами – около двух метров, и вымощена относительно новыми плахами^[51], положенными на круглые лаги, согласно древнему уставу «Ярослава о мостех»^[52]. Чем-то она напоминает улицы современных нам садовых товариществ: относительно прямая, относительно ровная, с заборами, воротами и глухими, без окон, стенами домов по обе стороны. Мы идём по направлению к Торгу, так что по левую руку от нас – сплошной ряд церквей, словно воинов, вставших в строй. Миновав двухэтажный храм Жён-мироносиц, построенный на месте сгоревшего^[53], и пятиглавого Николу-на-Дворище, основанный в честь обретения чудесной иконы^[54], мы проходим мимо каменно-кирпичной церкви мученицы Параскевы-на-Торгу, покровительницы торговли^[55], поставленная «заморскими [купцами]»^[56]. За церквями по берегу реки простираются обширные луга, принадлежащие Немецкому двору. Улицы не очень широкие, но среди них нет извилистых улочек, проложенных по старым тропкам, как во многих городах Западной Европы. Поражает огромное количество монахов и монахинь, идущих по поручениям: такое ощущение, что весь город представляет собой один огромный монастырь^[57].

Но не всё прекрасно и величественно. Запах – это ещё один фактор, который отличает средневековый город от современного, а огромный город – от маленького. Несмотря на то, что в XXI веке города, по сути, пахнут не сильно приятнее, чем в XIV (мы просто привыкли), средневековый город оглушает нас своими ароматами. Воняют сточные канавы: конечно, они служат для отвода дождевой воды в реку, но, как и сейчас, в них бросают всякий сор; вдобавок, именно в них смывает всё с мостовых. По мостовым же ежедневно проходят овцы, козы, коровы, чтобы быть забитыми – город постоянно нуждается в свежем мясе, и, само собой, за ними тоже остаются хорошо различимые следы.

* * *