Читать книгу: «Сёстры озёрных вод», страница 4

Шрифт:

Леся выпрямила спину, стараясь казаться старше и увереннее.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – начала она. – В лесу со мной случилась беда. Я очень благодарна, что вы мне помогли. Но теперь я хорошо себя чувствую… И мне бы нужно… уйти.

Леся говорила это на одном дыхании, глядя чуть выше худого плеча Аксиньи, потому и не заметила, как дернулись в злой усмешке тонкие губы.

– Беда с тобой случилась, так? В лесу… – Она подтолкнула к Лесе таз с водой. – Это ты права, беда с тобой и правда приключилась. А вот уйти, говоришь? Ну попробуй, девка, давай. Только погляди вначале на гниль болотную, что в себе таскаешь…

Леся с трудом сглотнула, мгновенно пересохшее горло стало шершавым, как наждачка. Ей понадобились все силы, чтобы совладать с обмершим телом, но Аксинья ждала. Леся протянула руку, наклонила край таза и заглянула внутрь.

Вместо зеленоватой воды деревянная кадушка была заполнена маслянистой топкой жижей. Она блестела на солнце, лениво плескаясь в такт трясущимся пальцам, схватившимся за край. Леся медленно перевела взгляд на ногу – края раны стали белее, черноты в глубине почти не осталось. Но грязная тряпка, лежащая рядом, и гнилостные разводы на коже не оставляли места сомнениям: болотная жижа натекла именно из ее, Лесиной, раны.

Пусть этого и не могло быть, как не могло наяву быть и раны, принесенной из глубокого сна. Но это было.

Демьян

Демьян был волком. Он чувствовал, какой звериной силой пружинят его лапы, как легко вздымается поджарый бок, стоит чуткому носу втянуть плотный лесной воздух. Открывать глаза нужды не было: уши ловили каждый шорох в траве, каждый далекий отзвук. Вот между веточек сухолома пробежала мышь, пискнула, замерла, испугалась собственной тени и припустила что было мышиных сил. Вот в чаще ухнула сова, покрутила круглой головой, нахохлилась и снова уснула. Пусть себе бежит маленькая мышка – как только солнце скроется за кронами сосен, начнется иное время. Время охоты. Время смерти и жизни как двух частей неделимого целого.

Все это Демьян слышал, чуял и понимал, не прикладывая особых усилий. Он сам был дитя леса. Кровное, приросшее к телу родича. Мгновение – и вскочит на лапы, встряхнется и побежит куда глядят глаза и ведет чутье. А пока можно еще полежать, послушать, чем живет чаща, о чем судачат суетливые пичужки, как скрипит, роняя тонкие иголочки, старая сосна. И сама земля, укрытая палой листвой, мхом, травой и сухими ветками, мерно дышит с Демьяном в такт. Вдох – всколыхнулись осины. Выдох – пробежал легкий ветерок. Беспокойный покой, шумливая тишина. Лес живой, а значит, нечего тревожиться.

Демьян потянул носом, устраиваясь во мху. Вместо спокойного лесного духа в горло влилась затхлая вонь болот. Еще далекая, но приближающаяся. Настигающая живое мертвецкой жижей. Дема распахнул глаза.

Первым, что он увидел, была чуть смугловатая человеческая кожа, обтягивающая его абсолютно человеческую руку. Слабые жилы людского рода. Дар, обернувшийся проклятием. Демьян даже зарычал от досады, но из человечьего рта вырвалось только жалкое подобие волчьего рыка, который так восхищал, так пугал его с детских лет.

Для зверей Демьян зверем не был. Как не был человеком для людей. Чужой в любом стане. Подбитая утка, гнилой помет. Пальцы сами собой сжались в кулаки. Да только что были эти руки – сильные по людским меркам, бесполезные в битве со зверем?

– Жалкий хорек… – простонал Дема, но заставил себя замолчать.

Лес кругом притих. Демьян огляделся и понял, что снова ошибся. Он не был волком так же, как и лес кругом не был чащей. Самый край ее – редкий, побитый тяжелой жизнью на перепутье двух миров, – он казался жалким подобием могучего и непроходимого собрата, который начинался дальше. Как солдат заброшенного гарнизона, перелесочек еще держал лицо, но под ногами Демьяна жалобно хлюпала сырая земля, готовая в любой момент обернуться жижей.

По вине лесного Хозяина болото пришло в эти края. По его, Демьяна, вине.

Но как бы сильно ни пахло здесь гнилью, дух, который уловил Дема сквозь сон, был куда сильнее. Что-то двигалось по кромке леса. Что-то сильное, ловкое, не-жи-во-е.

Демьян ощерился. Если бы у него был мех, то он тут же поднялся бы на загривке. Но меха не было, как и острых клыков и сильных когтей. Были лишь злоба и страх. Рука рванулась к поясу и нащупала короткий кинжал.

– Это лезвие Батюшке твоему сам лес подарил, – шептала тетка Глаша, прижимая маленького Дему к теплому боку. – Вот вырастешь, тебе он перейдет.

– А когда? – Спрашивать ее было не страшно, и перебивать – не боязно, и утыкаться лохматой головой в мягкую грудь, вдыхая сонный, сытый запах дома.

– Тш-ш-ш… – Глаша делала большие испуганные глаза, но смешинки сверкали в них, как светлячки в сумерках. – Когда рак на горе свистнет.

Свистнул ли тот рак, но кинжал Демьяну вручила хмурая Аксинья и недели не прошло как. Это было уже после их гадкой ссоры и кашля, насланного старой ведьмой. Уходя из дома, Дема протер лезвие, повертел в ладони рукоять и только плечами пожал. Нож как нож. Увесистый, потертый. Как лес подарил его Батюшке, осталось неизвестным. Как и многое другое, канувшее в небытие вместе с рассудком Хозяина. Кто дознается? То ли лиса принесла его человеку в пасти, то ли заяц в старом пне нашел, то ли сам Батюшка отрыл во мху да выдал остальным за великий знак.

Но теперь Демьян сжимал в побелевших пальцах рукоять кинжала и чувствовал спокойную уверенность: он не один. Этот редкий лесок – на его стороне, старое лезвие – тоже. Трое против болотного выродка – так ли страшно? Так ли безнадежно?

Когда Дема различил первые шаги, он был готов к встрече. Кто-то шел прямо на него, скрываясь за поваленными деревьями. Жижа чавкала под ногами. От мысли, что чужак, так отвратительно воняющий болотом, имеет человечьи ноги, скрутило желудок.

Демьян фыркнул, размял шею и плечи, как зверь перед прыжком, чуть согнул в коленях расставленные ноги, снова жалея, что так и не научился обращаться волком. Выродок был все ближе, теперь Дема морщился от духа гнилья, разливающегося кругом.

– Лес, я твой Батюшка, защити да укрой. Да помоги. Да силой поделись, – сами собой зашептали губы.

Никто не учил Демьяна наговорам – слишком рано убежал он из дома, слишком отчаянно бился с матерью, слишком непримиримо ненавидел отца. Но память крови оказалась сильнее.

«Лес укроет тебя, дитя», – говорил Батюшка, прикладывая сильную морщинистую ладонь к его лбу, но Демьян не верил.

А теперь, стоя на жухлой полянке у самого края перелесочка и сжимая в ладони отцовский кинжал, он чуял, как через землю тянется к нему лесная сила. Как пытается укрыть его каждая веточка окрестных деревьев. Как живет в нем род, а он, Демьян, принадлежит роду.

– Лес, помоги, одолей со мною врага, победи гниль да умертвие, – шептал Дема, бешено озираясь.

Выродок был совсем близко, что-то белое мелькнуло между веток, ветер пахнул в лицо болотным смрадом.

– Лес, да будет покой в тебе, а сила во мне. Я твой Хозяин, не оставь меня в битве… – успел проговорить Дема и бросился вперед.

В два звериных прыжка он оказался у бурелома, откинул ближайшие ветки свободной ладонью, взмахнул рукой с кинжалом. Лезвие скользнуло по белому, послышался вскрик, кто-то отпрянул, затрещал ветками. Демьян прорвался на другую сторону валежника мгновение спустя. Кинжал чуть не выпал из вмиг вспотевшей ладони. Натянутое, словно тетива, тело, готовое к бою, обмякло. Он упал бы, но схватился за тонкий ствол хилой осинки.

Огромные серые глаза испуганной оленихи смотрели на него с любимого лица. Демьян знал каждую черточку, каждую морщинку на нем. Он покрывал неумелыми поцелуями этот высокий лоб, эти скулы и щеки с округлой родинкой на правой. Он знал, как счастливо замирает сердце, когда эти пушистые ресницы щекочут кожу, какими нежными бывают на рассвете прикрытые веки, как сладко умеют целовать эти губы, какими острыми кажутся жемчужные зубки, если хватают тебя за мочку уха. И шепот он помнил – хриплый, сорванный: «Волчонок мой, зверенок…»

Все это Демьян помнил. Со всем попрощался, когда нес Поляшу через лес.

Но теперь она стояла перед ним. В грязных обносках, оставшихся от белого савана, в который Дема собственными руками завернул ее гибкое тело, обтирая от крови, скуля, как побитая шавка. Смотрела серыми глазами, тянулась белой рученькой.

– Уходи, – прорычал Демьян, из последних сил стараясь не закричать. – Пошла прочь, гниль. Морок болотный. Не верю. Прочь.

Легкий шажочек ее босых ног разнесся хлюпаньем жижи. Еще один взмах руки, губы искривились, между бровями легла морщинка.

«Сейчас захрипит, – понял Дема. – Завоет, как лютая…»

И сжался, готовясь к прыжку. Рубануть по мороку, прогнать его, не позволить испачкать память о Поле болотной гнилью.

– Дема, это ты? – тихо спросила она, делая еще один шаг. – Демочка… Какой ты стал…

И заплакала. А нелюдь плакать не может.

Демьян и сам не понял, как успел отцовский кинжал упасть в траву, как сам он рванул вперед через острые ветки и сухую листву. Он уже представил, как все годы, что промелькнули одним неумелым мазком, оказались ошибкой. Вот она рядом, его Поляша, теплая, мягкая, родная. Только обними, прижми к груди, заройся лицом в волосы, почувствуй, как бьется в ней ток крови. Только прикоснись к любимому, желанному телу. И Демьян прикоснулся.

На ощупь кожа ее была холодной и скользкой, как у болотной лягушки. Страшнее этого нечему было случиться.

* * *

Демьяну только исполнилось шесть, когда Поля переступила порог их дома. Тоненькая до синевы, с хрупкими плечиками и спутанными волосами, она была совсем не похожа на ту, кем нарек ее Батюшка.

– Ну, знакомьтесь, Пелагея это, жена моя, – сказал он, обтирая руки о поданное Глашей полотенце.

Что понимал тогда в жизни Дема? Что вообще мог разуметь в их странном существовании малыш, прячущийся от строгой матери в темном углу? Но по тому, как охнула тетка Глаша, прижала к щекам ладони, закачала головой, по абсолютно прямой, окостеневшей спине Аксиньи, по ее сведенным бровям, по хрустко лопнувшей в пальцах плошке Дема понял, что случилась беда. И принесла ее чужачка, которую за руку привел в их дом отец.

– Ты давай, Поляша, – кашлянув, проговорил Батюшка. – Отдохни с дороги, с семьей своей новой… познакомься… – Но поймал яростный взгляд Аксиньи, съежился, скрипнул зубами и вышел из комнатки, чуть наклонив голову в дверях.

Волосы у него и тогда уже были седыми, а на лице лежали глубокие устья морщин. На сколько отец был старше третьей своей жены, Дема так и не узнал. На сколько жена эта была старше его самого – помнил крепко. Ровно десять лет и четыре месяца.

В памяти осталось, как замерла она в двух шагах от порога, совсем еще девочка – в куцем, слишком коротком для этих краев платье, с обгрызенными до мяса ногтями.

– Здравствуй, сестрица, – первой нарушила тишину Глаша, комкая в руках полотенце, расшитое для мужа, которого теперь придется делить на троих.

Полина дернулась, подняла огромные серые глаза.

– Чего уставилась, как корова нетеленная? – Полотенце полетело на пол, в самый сор. – Все мы тут сестрицы… Куда деваться-то? – Глаша постояла, тяжело дыша, потом медленно наклонилась, подхватила упавшее, отряхнула, засунула в карман передника. – Коль он привел, коль ты пришла, так заходи. Поди умойся, серая вся с дороги… Воду во дворе найдешь.

Дема точно помнил, что от слов этих Полина тут же обмякла.

– Спасибо…

Демьян еле уловил ее шепот и шаги, но звук разбивающейся о косяк плошки, что швырнула ей вслед Аксинья, услышали, кажется, и в лесу.

Однако сколько бы Матушка ни лютовала, решенное Хозяином оставалось решенным. Полину поселили в дальней комнате, соседней со спаленкой, где обитали Демьян с Феклой. Так они и подружились. И месяца не прошло. Да и как можно дичиться той, что робко улыбается днем, но тоскливо всхлипывает по ночам? Тонкие стены и стали залогом их дружбы.

– Опять ревет, – нахмурив лоб, шептала Фекла и прижималась ухом к стене. – Как есть ревет.

Ей тогда и пяти не было. Тонкие косички, вечно мокрый нос и огромное сердце, умеющее любить даже самую маленькую букашку. Даже незнакомицу, принесшую в дом беду.

– Плакса, – дергал тощим плечом Демьян, делая вид, что всхлипывания за стеной его ни капельки не волнуют.

Но и он томился от жалости, ловя потерянный взгляд новой тетки за общим столом. Ее, как молодую жену, посадили по правую руку от Батюшки. Она теперь должна была подавать ему хлеб, шепча наговоры за здравие да на силу, только сбивалась уже на первом слове, роняла крошки на пол, тянулась их поднять, словом, нарушала сразу все их негласные, незыблемые правила. Глаша хмурилась, но молчала; Аксинья и вовсе, кажется, разучилась говорить. А Батюшка словно и не замечал ошибок, только смотрел на Полину из-под бровей, и глаза его предательски теплели.

Демьяну и смешно, и тревожно было следить за взрослыми. Их мир для него казался куда непонятнее мира лесного. Но своим острым детским чутьем он понимал, как одинока и слаба Поля, как враждебна к ней старшая Матушка, как мечется между ними тетка Глаша. И как сильно виноват во всем этом отец.

Он первым и сдался. Собрал мешок и ушел в лес, махнув рукой на женщин, которых назвал своими, да не знал теперь, что с ними делать. Провожая его на крыльце, Полина заплакала уже не таясь. Снег сыпал и сыпал, заметая следы Хозяина, трусливо поджавшего хвост. И воцарилась бесконечная ночь.

Теперь Демьян сравнил бы ее с болотом: рыхлая жижа, затхлый дух, болезные, гнилые пустоты тишины. Гнев Аксиньи сверкал грозовыми раскатами, никто не решался оставаться с ней наедине, волосы вставали дыбом от каждого взгляда, который она тяжело бросала на любого, кто смел обратиться к ней. Полина плакала по ночам все безутешнее, становилась все прозрачнее и бледнее. Дичилась и вздрагивала, как дикий зверек. Даже тетка Глаша забросила свою неуемную опеку над обитающими в доме и все чаще скрывалась в своем углу – штопала что-то, покашливая.

– Пойдем, – в одну из самых темных ночей решила Фекла, соскочила с высокой кровати и выскользнула из спаленки.

Ее голые пятки зачастили по деревянному полу. В другое время Глаша схватила бы проказницу поперек живота, защекотала, запричитала бы, унося обратно в тепло и уют. Но никому теперь не было дела до детского сна. Демьяну такая голодная вольница успела надоесть. Зимой из дома не выйти – кругом снег, кусачий мороз да мерзлые тени шастают между деревьев. А тут еще и печка холодная стоит. Хлеб, и тот пекли через раз.

Дом пора было спасать. И кому, как не единственному мужчине, оставшемуся под его крышей? Потому Дема одернул рубаху, приосанился и пошел по темному коридору на звонкий голос сестры. Пол скрипел, стены пахли деревом и ночной тишиной. Кто-то легкий ходил по крыше, точно шатун из леса забрел на запах дыма: пока не согреется о людское дыхание – не уйдет. Будет вздыхать, скрипеть соломой, шуршать по углам. Дема знал: шатун его не тронет, – но идти в темноте было боязно.

Но коль девка не убоялась, ему ли бежать со всех ног обратно?

Когда он добрался до комнатки, отданной новой жене, Фекла уже с ногами забралась под Полинино одеяло, гладила ее по спутанным волосам маленькой ладошкой и шептала что-то на своем, детском еще языке. В темноте мало что можно было разглядеть, только белело худенькое плечико, выбившееся из-под ворота рубахи. Раньше Демьян если и хотел защитить живое от зла, так щенка слепого или птенчика, выпавшего из гнезда. В ту ночь все изменилось. Это плечо было таким острым, таким беззащитным, что Дема впервые почувствовал к кому-то щемящую нежность.

Он осторожно подошел поближе, натянул на голое плечо молодой своей тетки одеяло и тихонечко присел рядом. Та искоса глянула на него, заплаканные глаза стали похожи на щелочки, и вдруг улыбнулась – робко, испуганно, но улыбнулась.

Эту улыбку Демьян запомнил навсегда. С нее-то все и началось.

Они долго шептались, так и уснули вповалку на узкой кроватке, а тусклые лучи зимнего солнца застали их уже совсем иными, связанными новой дружбой. Еще до того как, охая, поднялась тетка Глаша, Дема подхватил в одну руку влажную ладошку сестры, в другую – прохладные пальцы тетки и вывел их во двор. С визгом они носились по сугробам, расчищая дорожку, теряя валенки и спешно натянутые бабьи шали.

От морозного свежего утра Поляша раскраснелась, и румянец этот мигом превратил ее в красавицу. Теперь-то Дема понимал, что сама она была еще ребенком, но тогда он глазам не мог поверить: тетка, выбранная самим Батюшкой в жены, с визгом носилась по двору, лепила крепенькие снежки, похожие на ранние яблочки, и швыряла их, звонко хохоча.

Успокоились они, когда на крыльцо вышла Глаша. Услышав скрип ступеней, Полина окаменела, выронила из рук снежный мячик, румянец мигом стал похож на лихорадочный жар.

– Извините… – пробормотала она, пробуя пригладить волосы. – Мы… мы вас разбудили?

Глаша окинула ее взглядом, делано нахмурилась, но Феклу было не обмануть. Девочка раскинула руки, ухватилась за новую тетку, потащила ее за собой и подвела к матери, стоящей на последней ступени.

– Вот, – деловито сказала девочка. – Поля это. Наша она теперь.

– Наша.

Демьян не мог вспомнить, какими в тот миг были лица двух этих женщин – зрелой и совсем юной, но с того утра болотная хмарь в доме принялась съеживаться и пропадать. Глаша напекла пирогов, пышных и румяных. Капусту для них рубила Поля, перестав стесняться и вздрагивать. Фекла еще вертелась под ногами у взрослых, а Демьяну почти сразу наскучила бабская болтовня. Он почуял: дело сделано, мир восстановлен. И детским умением перестал об этом думать.

Полина просто шагнула в его жизнь, чтобы навеки там остаться, занимая все больше места, проникая все глубже в самую суть каждой мелочи, наполнявшей дни и ночи. Она ходила с Демой в лес, наблюдая вполглаза, как учится он ставить силки, а сама собирала ягоды, легонечко напевая. Она расчесывала Демины непослушные волосы и плела косички, заставляя Феклу заливаться смехом. Она возилась в снегу, она кормила белок и птиц, она рассказывала сказки, совсем не похожие на те, что слышали они от тетки Глаши. То были настоящие сказки. И Дема любил их за это еще сильнее. И ее, Полину, он тоже любил. Как еще одну сестру, как еще одну тетку.

По его разумению, все было ладно, так, как дóлжно. Как было понять ему, ребенку, почему в одни ночи дверь в соседнюю спаленку остается открытой, а в другие ее изнутри запирает сам Батюшка? Почему из-за стены в такие ночи вновь раздаются всхлипы, а то и стоны? Почему наутро Поляша не хочет идти в лес сушить травы и смотреть волков? И почему Аксинья нет-нет да подходит к новой своей сестрице, проводит ладонью по ее плоскому девичьему животу да хмыкает зло.

Ничего из этого Дема тогда не понимал. А когда понял, то в жизни его появилась новая сила, клокочущая, жаждущая найти выход. Сила ненависти к отцу.

* * *

– Демочка… – Шепот был знаком до последней хриплой нотки. Поля быстро простужалась, стоило промочить ноги. – Как ты вырос, зверенок мой…

Давно уже Демьян не был так близок к потере рассудка. Кажется, только теперь, стоя рядом с той, что умерла столько лет назад, он понял наконец, почему так спешно, так бездумно сбежал с этой земли. Что-то внутри него всегда знало: чертовщина, творящаяся тут, так просто не отстанет. Мертвые, не преданные земле, а отданные лесу, не могут просто взять и кануть в небытие. Ну конечно же, они возвращаются – мороком, злым духом. И приходят мстить тем, кто виновен в их гибели.

– Скучал, ну скажи, скучал? – заискивающе повторяла Поля, привставая на носочках, чтобы заглянуть ему в глаза.

А он все отворачивался, пытался вырваться из ее мертвых объятий.

– Отпусти, – наконец сумел просипеть он.

Холодные руки тут же ослабли, Поля отстранилась. Бледные щеки, впалые глаза, косточки ключиц выпирают двумя крылышками.

– Демочка… – начала она.

– Ты чего пришла? – как учила его тетка Глаша, спросил он, скрещивая указательный и средний палец, проводя ими черту перед собой. – Упокойся, мавка, нет тебя. Дух твой отпущен в небо, тело отдано земле… – И запнулся, зная, что врет.

Тело ее по приказу Матушки он сам отнес на поляну. Холодное окровавленное тело в белом саване, в том, что теперь лоскутами прикрывало ее наготу. Тошнота поднялась по горлу. Дема с трудом сглотнул.

– Уходи, прочь, гнили – гниль, жизни – жизнь, – бормотал он, покачиваясь, а Поля стояла напротив, удивленно глядя на него мертвыми глазами.

– Демочка, не мавка я! – наконец крикнула она. – Разве дите я, матерью удушенное? Нет. Разве гниль я, Демочка? Я же говорю с тобой, я же тебя вижу… Это же я.

– Прочь, прочь, проклятая! – Руки дрожали от холода и страха, пальцы никак не желали складываться в охранный знак. – Лесом заклинаю, прочь!

Но лес был слишком далек. Он не слышал мольбы своего Хозяина. Поляша наклонила голову и сделала маленький шаг вперед. Лоскут ткани распахнулся, оголяя бледное в синеву бедро. Когда-то Демины пальцы – окостеневшие от ужаса сейчас, разгоряченные страстью раньше – впивались в мякоть, нарочно оставляя красные следы, чтобы Батюшка отыскал их, понял, что его право сильного давно уже перестало быть незыблемым. От мыслей этих Деме стало совсем худо, он скользнул ладонью за пазуху, нащупал в кармане кулек соли и швырнул пригоршню в замершую напротив Полю.

Та взвизгнула от боли. На груди, куда попали белые кристаллики, закраснели ожоги.

– Нечисть… – выдохнул Дема то ли с облегчением, то ли с чувством новой страшной потери. – Сгинь!

Поля попятилась, не сводя с него серых глаз. Рот ее искривился, блеснули жемчужные зубки – хищные, острые.

– Я уйду, Демочка, только ты меня послушай, – сказала она, и с каждым словом глаза ее наливались тьмой. – Умер Батюшка твой. Нет больше Хозяина. Не скажу, что скорблю по нему. Да только не о том речь. Засыпает лес, место силы пустым не бывает. Еще чуть, и проснется озеро жизни. Ты знаешь, что будет, когда Великий на его дне откроет глаза.

Теперь уже Демьян пятился, не в силах отвести взгляда от тонкой фигурки, стоящей на самой границе двух миров.

– Сегодня я вытащила тебя из воды. За шкирку вытащила, Демочка. Стыдно-стыдно… – Покачала головой, слипшиеся от жидкой грязи волосы повисли сосульками, заблестели черные глаза. – Передай Матушке своей, стерве старой: как только граница падет, как только я смогу шагнуть на тропинку к дому… Я выгрызу ей сердце, Демочка. И скормлю дохлой рыбе.

Хохот, холодный, как стоячая вода в конце осени, эхом разнесся по перелеску. Полина подхватила белесые лохмотья, шагнула в сторону и мигом скрылась из глаз. А Демьян остался стоять, не зная, то ли вторить ее мертвому смеху, то ли зайтись воем, как зверь, угодивший в медвежий капкан.

Бесплатный фрагмент закончился.

Бесплатно
349 ₽
Возрастное ограничение:
16+
Дата выхода на Литрес:
05 января 2019
Дата написания:
2023
Объем:
301 стр. 2 иллюстрации
ISBN:
978-5-6048363-7-8
Издатель:
Правообладатель:
Popcorn books
Формат скачивания:
Первая книга в серии "Хроники болотного края"
Все книги серии

Другие книги автора