Вороны шумною гурьбою,
Сидя на старой выжженной сосне,
Вели беседу меж собою
О дней минувших старине.
Как бури грозных испытаний
Калечили земли лицо,
И как проклятье тёмных знаний
Похоронили здесь давно.

Мы ж с Вами, время не теряя,
Сейчас отправимся туда,
И складки лет тех распрямляя,
Стихами сложим о былом слова.

Всё там казалось мне знакомым,
Я красоту тех мест признал.
И воздух, что был невесомым,
Всей грудью с жадностью вдыхал.

Листья деревьев шелестели,
Стояла нестерпимая жара,
И, застилая белые постели,
Кидались пухом тополя.

Но в простоте листвы небрежной
Порой опасность не видна,
И за покрывалом безмятежным
Коварно зло творит дела.

На том повествованье прерывая,
Нам повстречался человек,
Что, волю свыше выполняя,
Себя на путешествие обрёк.

Это в одежде чёрной,
От своей юности небритый
Священник ехал на коне.
А павший воин, всеми забытый,
Лежал поодаль, на земле.

Он из засады был убит
В коварстве злых людей
И загадку ту теперь таит,
Став от печали тяжелей.

Священник (сойдя с коня):

Что это за времена настали,
И кто такое сотворил?
Наверно, то разбойники напали
Собранием коварных сил.
Но вы напрасно промышляли,
Я против зла веду борьбу.
Вы, верно, в засаде прогадали,
На свет я выведу змею.

И время попусту не тратя,
Он на плечо умершего взвалил.
Так, поднатужившись, не глядя,
Его на лошадь взгромоздил.

После, дорогой продвигаясь долгой,
На площадь города придя,
Словно на вече собираясь,
Кричал он, голос не щадя.

Священник:

Услышь меня, честной народ.
Все на умершего смотрите.
Кто знает, кто он, где живёт,
То, не скрывая, расскажите.

На голос батюшки придя,
Вскоре народ стал собираться.
И злодейство, обсуждая меж себя,
Вот уж их ропот начал подниматься.

Мужской голос (1‐й):

Люди совесть потеряли,
Во всём теперь одна тревога.
Беда пришла, которую не ждали.
Видно, небезопасной стала через лес дорога.

Мужской голос (2‐й):

Да, мы от такого поотвыкли.
Сей страх меж нас вроде пропал,
Но его стрелы нас опять настигли.
Пред каждым он теперь предстал.

Мужской голос (3‐й):

Кажись, я его узнал,
Хотя, скорее нет, чем да.
Нет, я это суетно сказал.
Внешность мне его чужда.

А ты же ведь священник Бога,
И мёртвых можешь воскрешать…
Так прочитай молитву хоть немного,
Глядишь, и сам всё сможешь разузнать.

Словно гнусная издёвка
Голос этот прозвучал.
От него стало неловко,
Он разбойником напал.

Он змеёю яд свой вынул,
Оказав своё нутро.
После, сдувшись, тихо сгинул,
Словно не было его.

Только голос возмущённый
Прозвучал ему вослед.
Жизнью долгой умудрённый
Дал он наглецу совет:

Григорий:

Ты, давай, шагай отсюда,
Нечего людей смущать.
Лишь маловерным нужно чудо,
Чтоб от зла их отвращать.

Мы же – верные сыны,
Потому чудес не ждём.
И от ветхой старины
По сей день эдак живём.

Священник:

Погодь, Григорий, не шуми.
Я решил – прочту молитву.
Сказано: «в скорбях проси!»
И я принял эту битву.
Ты ж, народ, подальше отойди.

Вот суету с себя сложив,
Молитва начала звучать.
И обо всём в ней позабыв,
Я те слова стал повторять:

«Воскресший Бог, молю, приди,
Враги пускай растают пред Тобой.
Грехи соломою сожги
И оживи листок сухой.
Коснись невидимо рукой,
Скажи умершему: «Иди»,
И голос Свой святой,
Незримо среди нас яви».

Лишь те слова произнеслись,
Как налетели тучи, грянул гром,
Молнии узором разлились,
Всё стало серым вдруг кругом.

Дождь, что закапал, ливнем стал,
И словно волнами набегая,
Он землю струями хлестал,
Пыль неуёмно прибивая.

Казалось, то не дождь пошёл,
А слёзы чьи-то полились.
Печаль лик неба приобрёл,
Надежды замерли, сдались.

Тех струй прозрачных зеркала
Шли, словно к погребенью омывая.
Но вот блеском наполнились глаза,
Смысл выраженью придавая,
И грудь в движение пришла,
Воздух с водою извергая.

Так жизнь в умершем ожила,
Неистово законы попирая.
Видно, судьба к нему была добра,
Свой дар бесценный предлагая.