Когда я стану бабочкой

© Наташа Труш, 2018

ISBN 978-5-4483-2543-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

I

В круглых дырочках почтового ящика что-то белело. Настя Савельева хоть и опаздывала по делам, но в замочке ковырнула ключом, и поймала выскользнувший конверт. Вернее, два. Писем было два. Одно частное, адрес написан от руки – круглые, словно звенья цепочки, зацепленные одна за другую, буквы, незнакомый почерк.

Другое – явно казенное: слюдяное окошечко, а в нем набранный на компьютере Настин адрес. Вместо адреса отправителя просто штамп – «GPS-Nord-Bank».

Настя надорвала конверт, хотя и не вскрывая его, она уже знала, что там. Напоминание о растущей задолженности по кредиту. Точно. «Погасить немедленно!»

– А вот это видели?! – Настя сложила фигу и показала ее мусоропроводу.

– Это вы мне?

Настя подняла глаза и покраснела. Мужчина. Симпатичный. Глаза светлые, а волосы – темные. Ну, не черненький, но и не блондин! Волосы вьющиеся, длинные, в хвост завязаны. Справа прядка выбилась упрямая, и как пружинка качалась у лица в такт шагам. Полы светлого длинного пальто почти до ступенек. Необычный мужчина. Наверное, сосед, хотя она его никогда не видела.

– Нет, это я не вам, простите. Это я вот… им, – Настя кивнула на письмо. – А вас я просто не заметила, вас тут только что не было…

Настя кинула оба письма в боковой карман своего портфеля. Пять ступенек вниз, тяжеленная дверь с кнопкой домофона, и вот она, Настина машина прямо у порога. Через минуту она уже и забыла, что руководство «GPS-Nord-Bank» прислало ей свой неласковый привет. Да и вообще, когда столько проблем, то одной меньше или больше – уже совсем не существенно.

Незнакомец вышел следом за Настей. Его длинная, как пароход, машина неизвестной марки, серебристая и блестящая, словно только что с конвейера автозавода, была припаркована на выезде с территории двора.

Незнакомец еще раз внимательно посмотрел на Настю, достал тонкие кожаные перчатки с дырочками и натянул их на руки.

«Пижон! – подумала про него Настя отпирая багажник своего изрядно потрепанного «Пежо», откуда достала нитяные в синих пупырышках перчатки и резиновый склиз для стекол. Она смотрела, как мутные ручейки стекают из-под резинки, а в стекле отражается незнакомец.

Мужчина аккуратно влез в свой пароход, и поплыл прочь.

А Настя закинула на заднее сиденье свой портфель, завела двигатель, включила музыку и закурила, что делала в минуты сильного раздражения.

Надо было как-то собрать мысли в кучку, потому как, за что ни возьмись – все через… Ну, не так как надо. Банк этот чертов, только масла в огонь подлил.

Три дня назад какой-то сопляк из этого банка трижды позвонил ей, и дотошно выспрашивал, когда она сможет оплатить задолженность в текущем платежном периоде.

Настя сначала спокойно сказала ему, что на работе задерживают зарплату, и как только выплатят, так она сразу внесет платеж.

– А когда? – задал ей тупой вопрос бледный вьюнош. Настя его не видела, но по голосу представила такого светленького, субтильного, затянутого галстуком и застегнутого на все пуговки. – Через сколько дней?

– Молодой человек, – устало сказала Настя. – Ну, как я могу это знать?! Как выплатят, так я сразу и расплачусь с долгом. Вы же понимаете – кри-зис на пороге.

Настя сказала это слово по слогам, чтоб понятней было. Хотя, что тут непонятного-то: кризис – он ведь и в Африке кризис, как не дели на слоги это слово.

Но представитель банка, как будто не понял. У них, видать, установка такая: душить клиента до последнего вздоха.

– И все-таки, когда от вас можно ждать платеж?

– Я же вам сказала – как зарплату получу! Дня через три-четыре… может быть.

– А вы оплатите в филиале банка?… Или? – парень никак не унимался.

– «Или», молодой человек, – Настя начала потихоньку выходить из себя. – Мне удобнее «или»: у меня в супермаркете рядом с домом есть терминал.

– А вы в курсе, что при оплате через терминал деньги поступят на третий, а то и на пятый день, и у вас будут набегать проценты за просрочку платежа?

– Молодой человек, я в курсе! И про проценты, и про просрочку. Но я вам повторяю: у меня нет сейчас денег, и не будет ни сегодня, ни завтра. И я не могу выйти с топором на большую дорогу, чтобы они у меня появились! – Настя уже говорила с раздражением, а абонент в трубке ровно и размеренно. Может, автомат?! Да, нет, вроде, живое существо. Так что ж такое бестолковое-то???

Но самое смешное, что он позвонил Насте после этого еще дважды. Сообщил ей сумму платежа. И еще раз спросил, не может ли она пораньше все сделать.

– Нет! – рявкнула Настя и бросила трубку.

Потом открыла телефон, поискала в принятых звонках те, что поступили из Москвы, и запомнила последние цифры. «Будут звонить еще – не отвечу! Какого рожна отвечать, если не о чем говорить!» – подумала она.

А сегодня утром Настя услышала, как в ее мобильном звякнул колокольчик: так он оповещал хозяйку о том, что ей пришло смс-сообщение.

«GPS-Nord-Bank» предупреждал ее о том, что у нее осталось два дня до обещанного платежа, и если она не произведет оплату, то это будет расцениваться, как обман.

Настя расхохоталась в голос, и зло бросила в пустоту холодной квартиры:

– Обещанного три года ждут!

– Насть, ты что-то сказала? – Промычал из спальни ее болезный супруг Никита Волков.

– Это не тебе! Спи уж дальше…

А через три минуты еще и письмо это банковское. С уведомлением. Ну, не многовато будет для одного декабрьского утра?

Настя докурила, аккуратно выехала задом из своего «кармана» под окнами, и включила музыку погромче. В машине ей хорошо отдыхалось и думалось. Но это было раньше. Когда можно было подумать о чем-то хорошем, например, об отпуске, или о новом платье. А сейчас думы были не очень веселые. Даже больше – совсем не веселые. Будь Настя одна, она бы так не переживала. Но дети… Сережка взрослый, все понимает, и то порой такие вопросы задает, что ставит Настю в тупик. А Ваське малому попробуй объясни, почему не покупаем не только новую машинку и мороженое, но даже к завтраку нет сыра и колбаски, как он хочет.

А тут еще муж Никита Волков отчебучил такое, что никак в голове не укладывалось. Ушел в запой. И это абсолютно не пьющий мужик! Ну, или почти абсолютно не пьющий.

Сначала, два месяца назад, он ушел с работы. Не понравилось ему бодаться с начальником, решил показать ему, где раки зимуют, а в итоге сам остался без работы. И когда?! На зиму! Зимуй, рак, как хочешь! Кстати, он ведь и по гороскопу Рак! Упрямое поперечное животное!

В это время менять работу себе дороже – это каждый валенок знает! Да еще и накануне кризиса. О нем хоть еще и не трубили во весь голос, но холодком уже повеяло, да еще и как. Руками-ногами бы держаться в это время за работу, так нет, ее Волков взбрыкнул – написал заявление по собственному желанию.

А начальник только рад был! Не надо сокращать, не надо ничего выплачивать. Все равно в их компании готовились к этому процессу. Сокращать, конечно, никого не собирались. Собирались выдавливать. Ну, вот, на одного меньше теперь останется выдавить!

Причем, остальные как-то смогли удержаться, хоть и с другой зарплатой, меньшей, но все-таки при работе. А Волков, про которого еще совсем недавно говорили, что он самый креативный, самый талантливый дизайнер, остался без работы.

Сначала он хорохорился, Настю печальную по этому поводу подбадривал, орал:

– Прорвемся!

Работу начал искать тогда, когда этим уже бессмысленно было заниматься вообще. Нет, работы хватало, но не такой, какую хотелось Волкову. Он ведь не просто дизайнер, не просто кубики складывать научился, он – художник!

– Я – художник! – говорил о себе Никита с гордостью и воздевал указательный палец к небу.

Что правда, то правда: он действительно был художником, и то, что он придумывал в их студии, заказчики принимали на «ура!», и под большинством этих самых удачных проектов стояла его, Никиты Волкова подпись.

И он наивно полагал, что найдет работу не хуже. А оказалось – не найти никакой. То, что предлагали в службе занятости, он отметал сразу. Да и не верил, что не сможет найти что-то приличное.

– Да у меня друзей полгорода! – орал Волков. – Да они все мне должны-обязаны!…

Через пару недель, когда Никита понял, что ничего по сердцу ему не найти, а половина друзей оказалась в таком же плачевном положении, как и он сам, на него навалилась депрессия, которую он взялся лечить старым русским народным способом.

Сделав с утра пару звонков, Никита находил таких же страждущих, как и он сам, договаривался о встрече, и быстро исчезал из дома. Насте говорил, что «вроде, что-то наклевывается». И вечером являлся таким, что у Насти только и хватало сил спросить его:

– Ну, что, «наклевался»?!

Утром Никита винился, клялся детьми и божился родной мамой, что больше «ни-ни».

– Маму только не поминай, ладно?! – морщилась, как от головной боли, Настя. – Не буди лихо, покуда тихо.

Клара Даниловна – Настина свекровь, – на зиму уехала жить к сестре в деревню под Псков. Пообещала приезжать на праздники, но Настя надеялась, что она поленится ехать, и еще пожадничает – пожалеет денег на билеты до Питера.

Но у Клары Даниловны был нюх, и она в один из дней позвонила, и объявила, что приехала из деревни.

Дело было вечером. Никита только-только добрался до дивана после очередного «поиска работы», но вытянуться и вздремнуть он не успел. Мама пожаловала с разборками. Голос сынка по телефону ей не понравился, и уже через два часа она гремела в квартире Насти и Никиты, обвиняя во всех смертных грехах, что приключились «с ребенком», с ее ненаглядным «Никитосиком», «нерадивую Настю».

Настя, конечно, возразила, и достаточно резко, но Клара Даниловна осталась при своем мнении.

– Ну, какая ты жена? Какая?! Ты посмотри: у тебя муж голодным спать лег!

– Борщ в холодильнике, – устало сказала Настя, и ушла в ванную. Она пахала на двух работах, и ей было не до Клары Даниловны с ее замечаниями.

Когда она вышла из ванной, Клара Даниловна гремела кастрюльками на кухне, а на столе лежала замороженная курица.

– Что вы делать собираетесь? – спросила Настя, подозрительно осмотрев стол и плиту.

– Буду варить бульончик Ники. Ему сейчас нужен куриный бульон!

– Ему сейчас нужен отцовский ремень, которого он недополучил в детстве, – ответила Настя, и спрятала курицу в морозилку. – Клара Даниловна, я очень устала, и не хочу сейчас ни в чем разбираться. Скажу только одно: Никита обнаглел. Я постелила вам в большой комнате, ложитесь спать. А завтра утром, когда он будет в состоянии разговаривать – поговорим.

Свекровка еще часик посидела на кухне, вздыхая горестно и громко, явно ожидая, что кто-то составит ей компанию, но так никого и не дождалась, ушла спать.

А утром Настя не дала разгуляться ни ей, ни муженьку.

– Значит, так, дорогие мои родственники! – Настя была настроена воинственно. – Уговаривать и упрашивать никого не буду, нянчиться мне тоже некогда. Я теперь у нас кормилец всея семьи. Поэтому предупреждаю: или ты, Никита Михайлович, берешься за ум и завязываешь с этими своими творческими закидонами, или я покажу тебе, где бог, а где порог. А вы, Клара Даниловна, прекращаете изображать из себя мать Терезу, и уезжаете к себе в квартиру. А еще лучше – к сестре в деревню. Потому что делать из мужика ребеночка я вам вот тут вот, на глазах у детей, не дам! Или он мужик, у которого хватит сил справиться с проблемами, или пусть выбирает, что ему дороже.

Клара Даниловна хлопнула себя по упитанным бокам, и открыла рот, чтобы заняться воспитательной деятельностью, но Настя, победно хлопнув дверью, покинула поле боя.

Еще через час в прихожей зашуршало и заскрипело. Настя вышла из спальни и увидела, что Никита помогает матери одеваться. Видать, уговорил. Ну, и хорошо! Ну, и славно! Настя умела побеждать Клару Даниловну на своей территории. А без нее как-нибудь и с мужем справится.

Выпроводив маман, Никита позвал Настю пить чай. Она не стала фыркать, пришла на кухню, бутербродов настрогала, достала печенье и конфеты.

– Ник, я не буду терпеть пьянства. Я тебя предупредила.

– Настюш, ну, ты должна войти в положение.

– Не буду. В такое положение я входить не буду. Мама пусть в твое положение входит, если считает, что в данной ситуации нужно на цырлах перед тобой скакать. Куда она поехала?

– Пока домой. Но я уговорил ее вернуться к тете Эльзе.

– Вот и славно! Вот и правильно! А то она вчера ночью кинулась бульончик тебе варить, как будто я не кормлю тебя.

– Ну, все-все, не расходись! Я же понимаю твое возмущение. И, Насть, слышишь? Я больше не буду, – как в детском саду сказал Никита.

– Ну, не будешь – и хорошо. А работу ищи.

И Никита снова начал ее «искать», а поскольку поиски работы были напрямую связаны с разными переговорами, причем, не с работодателями, а с друзьями, которые выступали в роли советчиков, то каждый вечер он приезжал домой если не на бровях, то в хорошем настроении, и долго расписывал Насте все прелести будущей работы.

А между тем денежный запас семьи, который Никитос усиленно тратил по своему усмотрению, стремительно таял, поскольку Волков не просто выпивал, а выпивал красиво, с угощением, и при хорошей компании. Кое-что Настя успела предусмотрительно конфисковать, но основную массу сбережений, хранимых дома в чулке, глава семьи быстренько спустил в нужном направлении. И в один прекрасный день потребовал у Насти «вспоможения». Именно так и сказал:

– Насть, мне требуется вспоможение!

Настя слегка опешила от мужниной наглости и его высокого «штиля», и задала ему типичный в таких случаях классический вопрос – не предоставить ли ему ключи от квартиры, где деньги лежат?

Никита понял, что вспоможения не будет, погрустнел, лег на диван и пролежал весь день без движения, с перерывом на обед и ужин. Перед ужином он, потирая голову, сообщил жене, что у него депрессия.

– По завидному твоему аппетиту этого не скажешь, – парировала Настя, слегка задев ранимого супруга.

На следующий день, когда Настя вернулась утром из магазина, она обнаружила в доме легкий раскардаш, произведенный на скорую руку. Судя по тому, что раскардаш наблюдался в шкафу с постельным бельем, на книжных полках и в кухонных банках с крупами и макаронами, Настя сделала вывод: супруг искал заначку. И не свою! А ее.

К счастью, женская интуиция давно подсказала ей, что всю наличность нужно хранить при себе. И хоть говорят, что яйца в одной корзине держать не стоит, тут был иной случай. Бдительная Настя приметила, что супруг как-то очень внимательно пасет ее сумку-портфель. Обычно кошелек всегда был небрежно брошен в боковой карман, и при желании добраться до него было проще простого, поэтому, дождавшись, когда Никита отправится в туалет, Настя быстро выгребла из кошелька все более-менее приличные купюры и спрятала их на груди.

Она поймала себя на мысли: «Как стремительно я все это провернула!» Да, даже начинающие алкоголики быстро приучают своих домашних мыслить по-другому. Еще месяц назад ей и в голову бы не пришло прятать деньги, а тут она даже соображала медленнее, чем действовала. Сначала делала, потом понимала, что исполненное было единственно верным решением.

А между тем на работе у Насти потихоньку произошла полная остановка всей деятельности. Она работала в экспериментальной лаборатории по разведению ценных промысловых рыб, созданной когда-то при крупном НИИ, деятельность которого мало связана была с озероведением, ихтиологией и прочими премудрыми водно-рыбными науками. Просто, когда в 90-е годы начался передел собственности, это предприятие военно-промышленного комплекса, носившее название номерного «почтового ящика», неожиданно попало в руки людей, которые купили его, что называется, до кучи. Несколько корпусов предприятия за высоким серым забором были оборудованы огромными бассейнами и системами для подачи в них воды и ее подогрева. Что тут производили и испытывали в СССР, не знал никто.

Когда все это хозяйство перешло в руки предприимчивых мужиков, наладивших выпуск кастрюль и мясорубок для изголодавшейся от дефицита страны, они серьезно задумались над тем, к чему приспособить огромные емкости. Ну, в одном павильоне соорудили бассейн с горками и фонтанчиками, в котором развлекались сами и разрешали сгонять жирок на водных дорожках рядовым сотрудникам бывшего «ящика». А остальные куда??? Идея сделать целый большой спорткомплекс с бассейнами не нашла поддержки у руководства, так как до этого комплекса добираться не близко, а пустующий он бы одни убытки приносил.

Покумекали и решили переоборудовать бассейны под рыбную «ферму». И не просто запускать мальков и выращивать, а заниматься наукой, чтоб вырастить царь-рыбу.

Ну, «наука» – это громко сказано. Настя хоть и с дипломом биофака была, но совсем не «рыбьей» специализации. Она с детства в кружке юных натуралистов, а потом и в университете занималась экзотическими бабочками. И таких, как она, в лаборатории было не мало. Но для Павла Константиновича Свидерского, который тогда носил красный пиджак и руководил бывшим «ящиком», большой разницы между рыбами и насекомыми не было. У него была своя сверхзадача – добиться гигантского «живого веса» у карпа, форели и рыбки с не очень-то благозвучным именем пелядь – Свидерский по незнанию, а может – специально, развлекухи ради, даже с трибуны произносил его с ударением на втором слоге, отчего слово приобретало похабный смысл.

Насте повезло с заведующим лабораторией – Иваном Ивановичем Стариковым. Он разведением рыб занимался всю жизнь, все про них знал, и спуску никому не давал в той части, что касалась обеспечения лаборатории всем необходимым. Это, благодаря ему, было закуплено все самое современное оборудование, велись наблюдения за обитателями бассейнов и садков так, что результат не заставил себя долго ждать.

А Насте достался самый красивый участок работы, который Стариков развивал не по приказу свыше, а от большой любви к искусству.

Японские карпы кои были собственностью профессора Старикова, и часть его коллекции переселилась в лабораторию. На рубеже двадцатого и двадцать первого века народ зажил хорошо, появились домовладельцы, которые устраивали на приусадебных участках пруды и заселяли их карпами кои. Они были безумно красивы эти яркие, похожие на тропических бабочек, рыбки. И покупали их не меньше, чем форель и осетра. Так что в совсем недавние времена сотрудники лаборатории зарабатывали очень не плохо.

Правда, у Насти деньги всегда утекали сквозь пальцы. И даже тот факт, что год назад их стали переводить на банковскую карточку, не очень способствовал накоплению. Как правило, Настя снимала практически всю сумму. Словом, к ноябрю, когда на работе стали задерживать зарплату, Настя задергалась. И не напрасно.

Все произошло чуть ли не в один день: Волков остался без работы, а Настя хоть и при работе, но без зарплаты, правда, с туманными обещаниями директора выдать деньги при первой возможности.

Когда эта первая возможность наступила, Настя уже по самые уши влезла в долги – набрала банковских кредитных карточек, которые чуть не силой вручали всем гражданам. Да и что было делать, если в доме пустой холодильник, муж, лежащий бревном на диване и дети, которые с трудом понимают, что в мире бушует кризис?

Неделю назад муж посмотрел утром на Настю странным, как у измученного тяжелой работой вола, взглядом. Что-то нехорошее у нее шевельнулось в душе в тот момент, да тут же это нехорошее накрыло волной дикой жалости к ее самому большому ребенку.

– Никит, ты сегодня хотя бы позвони в службу занятости, – попросила его Настя.

– Позвоню, – мыкнул Никитос, и снова долгим туманным взглядом проводил Настю, сновавшую по квартире, собирая в детский сад сонного Ваську.

А вечером Никита не явился домой. Его мобильный телефон валялся на тумбочке в прихожей, и куда звонить, и где искать его – Настя не представляла. Она лишь приблизительно догадывалась, с кем из друзей он мог встретиться, но ни телефонов, ни адресов – не знала. Настя отправилась в милицию, благо отделение находилось в двух шагах от дома.

– Де-е-е-е-вушка! Да не суетитесь вы! – лениво сказал ей дежурный в отделении, узнав, что Волков отсутствует дома всего только день и ночь. – Во-первых, заявление у вас примут только по истечению трех суток отсутствия присутствия вашего мужа.

Тут дежурный слегка запутался в хитросплетении казенных канцелярских слов, покраснел. Налил стакан воды и чохом выпил его.

«Видать, тоже страдает похмельем», – мельком подумала Настя.

– А, во-вторых, вспомните меня: еще пара дней, и сам явится ваш Никита Михайлович. Он у вас как к зеленому змию относится? Уважает?

– С некоторых пор, как без работы остался, – уважает…

– Ну, вот! Он его просто где-то сильно уважает. Не переживайте вы так-то. Сами поймите: мается мужик без работы. Для него ж это болезненно очень – не у дел остаться. Тут, знаете ли, с пониманием надо, с подходом, потоньше…

«Потоньше вам, с подходом…, – беззлобно думала Настя обо всех мужиках измученной алкоголем и похмельем Вселенной. – Сволочи вы. Все, как один, – сволочи!»

Мент этот, как в воду смотрел: через три дня Никита объявился. Его привезли друзья. Когда Настя открыла двери на поздний звонок, взору ее предстала жуткая троица абсолютно невменяемых мужиков. Один, более трезвый, – кажется, это его звали Федей, и Настя видела его уже однажды с Никитой, – заикаясь, сказал:

– Вот. Как говорится, доставили на тройке.

Никитос, привалившись к стене, и не открывая глаз, проявил завидную эрудицию, которой очень гордилась мама его, Клара Даниловна:

– Это у японцев называется «доставить на тройке», только там две женщины-проститутки приводят домой мужчину, и сдают его с рук на руки жене, которая должна всех принять, как дорогих гостей. Вот. Это не я придумал. Это «Ветка сакуры». Кажется…

Тут знаток громко икнул.

Изумленная, много видавшая на своем веку, Настя открыла пошире двери, и троица въехала в дом.

Из кухни вышел старший Настин сын Сережа с бутербродом в руке, с удивлением оглядел компанию:

– Это дядя Ник? И где он так надрался?

– Сергей, слова выбирай! – одернула его Настя, в глубине души соглашаясь с ребенком.

– Парень, слышь! – тихонько окликнул Сергея Федя. – Ты это… Мать слушай! Мать дело говорит. Батя ваш малость… того…

На шум выполз из спальни сонный Васька. Увидел толпу незнакомых мужиков и в драбодан пьяного папаню и взвыл, как сирена пожарной машины.

Пока Настя успокаивала Ваську, компания разместилась с удобствами в кухне. Из холодильника извлекли остатки сыра и колбасы, банку квашеной капусты, а из портфеля одного из гостей бутылку водки. Настя хотела, было, отобрать бутылку, но мужики укоризненно на нее посмотрели, а Федя почти трезво сказал:

– Ну, что вы, барышня, это ведь уже не пьянства для. Это уже лекарство.

Настя махнула рукой и ушла в комнату.

Гости отползли глубокой ночью. Удивительно, что они не остались ночевать. А Настя, которую все это достало до печенки, была готова к решительному разговору.

Но утром Никитос предстал перед ней в таком разобранном виде, что говорить с ним о чем-то было бесполезно. Настя слышала, как он всю ночь стонал и ворочался, пытался встать, и снова заваливался на диван. Под утро практически на четвереньках Никитос сползал в туалет, а когда вернулся, не стал ложиться на диван, а устроился на коврике.

Отца семейства Волковых трясло крупной дрожью, на лбу у него выступила испарина, а глаза открыть до конца он не мог – смотрел на белый свет сквозь узенькие щелочки.

– Очнулся? – спросила его Настя.

Никита хрюкнул в ответ что-то нечленораздельное, дрыгнулся, словно судорога пробежала.

Настя, хоть и видела все эти мучения пьяного организма, высказала дражайшему супругу все, что о нем думает, и пригрозила: если это не кончится, то она отправит его к маме.

– Не надо к маме, – щелкнув зубами, попросил ее супруг. – Настя, мне плохо. Помоги!

– Как?! Пьешь ты, а не я!

– Насть, мне выпить нужно…

– Дожили! Опохмеляться взялся! Ты что делал эти три дня?!

– Пил.

– Без остановки?

– Без. Насть, мне выпить надо. Я умру сейчас!

– Извини, не запасла!

– Насть, ну, сходи, а?!

– Дожили! Нет, Волков, не ходила и не пойду.

– Насть, я умру!

– Умри! Хоронить дорого, зато на раз!

Настя прервала бессмысленный разговор и ушла на кухню греметь кастрюлями.

– Насть! – Никита возник в дверном проеме, напугав своим жутким видом жену. – Надо что-то делать, я, кажется, заболел.

– Не сегодня заболел. Ладно, надо лечить.

– Правда? – встрепенулся Волков. – В магазинчик сходишь?

– Нет! Доктора приглашу!

– Настюш, не надо доктора, а? Я может сам, как-нибудь, а?

– «Сам» не получится, – Настя уже листала старую газету объявлений, которая на всякий случай всегда лежала в ящике кухонного стола. Потом подвинула к себе телефон и принялась названивать.

Никитос, как побитый пес, сидел на краешке кухонного дивана, и дрожал. Настя смотрела на его кожу, покрытую пупырышками, растрепанные волосы, трясущиеся руки. «Вроде, еще вчера был нормальный мужик, красивый и сильный. А сегодня слизняк какой-то серого цвета. И воняет, как…»

– Насть, а если я согласия не давал, тогда как? Это ведь дело-то добровольное! – Никита икнул, вздрогнув всем телом.

– Ну, ежели не давал, то собирайся немедленно, и к чертовой бабушке. К тете Эльзе и к маме, в деревню, – пусть они на тебя любуются. А мне и так тяжело, еле везу весь этот воз, а тут еще ты… Так что? Ты до сих пор не даешь согласия? – Настя была настроена решительно, и уступать не собиралась. Доуступалась уже, хватит!

– Даю, – Волков тяжело вздохнул, и подвинул к себе стакан с водой.

Через пять минут Настя уже диктовала адрес и рассказывала подробности мужниного запоя – сколько дней и ночей, сколько литров, и когда была выпита последняя капля алкоголя.

Наконец, она положила трубку.

– Ну, и что сказали? – Никита изобразил искренний интерес к вопросу.

– Сказали, что ближе к вечеру приедут, и чтоб ты это время провел в трезвости. Так что, вот тебе чайник воды, чай, лимон. Пей, и приходи в себя.

Настя ушла в комнату, где достала из заначки деньги. Ну, вот, и так всего-ничего осталось, а тут вынь да отдай три с половиной тысячи за здорово живешь.

– Насть, а ты знаешь, сколько это стоит? – проорал из кухни Волков. – Это ж дорого стоит, Настенька!

– Да не дороже того, что ты успел за это время пропить, – сказала негромко Настя.

…Уколов Волков боялся с детства. И когда врач – молодой парень, начал приспосабливать ему в вену иглу для капельницы, он закрыл глаза и застонал.

– Э-э, мужчина, вы только в обморок не падайте, ладно? У нас такие клиенты странные. Когда бухают, передерутся так, что только штопать успевай – им все по барабану. А как протрезвеют, так в обморок от укола. Ну, все, процесс пошел.

Настя предложила доктору и его помощнику чай-кофе, собрала на стол нехитрое угощение. Про себя отметила, что так убого на столе с гостями бывало у нее только в 90-е годы. Впрочем, и гостей таких у нее никогда не было. Раньше бы со стыда умерла, если б пришлось мужика из запоя выводить. Таким позором это было. А сейчас почти в порядке вещей. Что ни дом, то клиент медиков-спасателей, а то и кандидат в Кащенко. Раньше про белую горячку только в «Кавказской пленнице» и слышали. Сейчас, «белка» стала рядовым случаем.

– Мужики тяжелее, чем женщины переносят стресс. А как снять? А проверенным способом! Ваш-то, похоже, новичок в этом деле. Раньше не дрейфовал по трое суток?

– Нет, раньше, как все, изредка с друзьями. Ну, по великим праздникам мог и побольше. Но утром болел, пил крепкий чай, и клялся-божился, что больше ни-ни! А тут просто с цепи сорвался!

Медики дождались, когда прокапает лекарство в никитосову вену, всадили ему еще какой-то укол в бледное до синевы заднее место, покрывшееся от страха пупырышками, измерили давление, подбодрили, мол, «не боись: не ты первый, не ты и последний, и, может, свидимся еще», а Насте оставили визитку: «ежели что, то звоните…»

Настя с жалостью посмотрела на умирающего супруга. Но жалость эта была уже не такой, с какою она иногда относилась к нему, больному гриппом, например. Эта жалость была пограничная, и за ней уже просматривалось презрение. Никита-то этого ничего не увидел, так как плох был, и пребывал в полудреме от влитого в него лекарства для глубокого сна. Настя сама поймала себя на мысли, что это уже даже не раздражение, а кое-что похуже.

Ночь ее благоверный супруг проспал сном беспокойным – то руки вскидывал, и отмахивался от кого-то невидимого, то что-то нечленораздельное бормотал, – но при этом сон его был крепким – хоть из пушки стреляй! А утром все-таки услышал, как Настя в адрес банка ругнулась. «Что там, Настенька?», – простонал слабо, но тут же на другой бок перевернулся, и снова захрапел.

Настя вздохнула, глядя на мужью тушку, теша себя надеждой на то, что современная медицина способна развалить крепкую дружбу болезного пациента с зеленым змием до того момента, пока он еще не развалил окончательно печень дизайнера Волкова.

Настя вырулила на шоссе, заняла крайний правый ряд и тихонько потрусила в сторону своего института. В голове у нее была только одна мысль: где достать денег? Подсчитать свои долги у нее даже сил не хватало. Предварительные прикидки уже пугали. За квартиру не платили три месяца – это семь с половиной тысяч. За телефон и Интернет – тысячи полторы. За Васькин садик – тысяча. Свет и газ можно пока не оплачивать – не отключат. И ЖКХ потерпит. У всех сейчас ЖКХ – Живи, Как Хочешь! Слава Богу, вода в квартире есть! Правда, говорят, что придумали жилищники какую-то хитрость. Называется «таракан». Запускают этого железного «насекомого» по трубе, он доползает до нужной квартиры и там расшиперивается в трубе! И хана! Ни попить, ни пописать! Но Настя надеялась, что в их ТСЖ пока такого зверя не завели, стало быть, пока можно и с квартплатой потянуть.

«Теперь, что у меня с банком. Общий долг пятьдесят две тысячи, но нужно хотя бы внести минимальный платеж, а вместе со штрафом это уже почти семь тысяч. А где их взять?!!!»

Получалось, что Насте до зарезу нужно было тысяч двадцать. А у нее в кошельке было всего две.

– А еще Филимона надо кастрировать срочно! – вслух подумала Настя. – Поскольку эта сволочь полосатая уже начала пристраиваться к ботинкам и венику. Метит, засранец, территорию! Филимон мне обойдется рублей в девятьсот. Нет, не потяну Филимона! Пусть пока метит! Ритулька вернется из своей командировки – с ней покумекаем, как его без особых затрат кастрировать. И без всякого наркоза! Кризис! На наркозе сэкономим.

Настя устыдилась своих мыслей вслух. Тех, что Филимона касались. Скотина-то ни в чем не виновата, что экономическая нестабильность, что Никитос запил, что Насте из двух работ платят только на той, где она за копейки на швабре по цехам полумертвого предприятия катается – уборщицей подрабатывает. Да и Ритулька тут вряд ли поможет. Подруга у Насти хоть и смышленая, но это явно не тот случай. «Тот» был тогда, когда у Настиной мамы Веры Андреевны ее любимая спаниэлька Руша приволокла нежданно-негаданно приплод из шести щенков. Кто был отцом очаровательных созданий, Вера Андреевна не могла даже предположить. Маменька Настина стояла в очереди за глазированными сырками, а Рушка была привязана к ограждению газона, и кому она там наспех отдалась и с кем честь свою девичью собачью потеряла – большой вопрос. Утопить в ведре игрушечных, только живых, собачат, Настина мама не могла. А надеяться на то, что их можно будет хотя бы раздарить – маловероятно. Ни родословной, ни уверенности в том, что они не вырастут ростом с овчарку. Рушка, правда, была крохотная, поэтому вряд ли в отцах мог оказаться дог или кавказец. Но все-таки.