Когда я стану бабочкой

Настя с Сережкой кинулись в ванну. Все, что смог сделать глава семейства, ярый защитник ушастых тюленей – это выпустить воду из ванны.

– Вот. К утру они уснут, тогда и поедим… – виновато доложил Антон.

И все – люди и рыбы – уснули голодными, но счастливыми. А когда проснулись в изрядно провонявшей за ночь рыбой квартире, за окном лежал снег. Первый. Не смелый и не долговечный.

– Друзья мои! – торжественно сказал Антон. – Я вчера забыл вам сказать, что мы безумно богаты. Безумно! Мне отдали все заработанные деньги. За целых три месяца. И премию! Спасибо господину Соросу! Вот ты, Настенька, все ржешь над татаро-монголами, а Сорос… Молчу-молчу! В общем, мы неприлично богаты, а потому объявляю пикник! По случаю первого снега.

Они поехали в лес, прихватив с собой несколько крепко уснувших вечным сном карпов. Выбрали симпатичную полянку, и к великой радости Сережки запалили костер. Карпов разделали, перевязали шпагатом, и уложили на решетку самодельной коптильни. Следили внимательно за тем, чтобы стружка под решеткой не горела, а только дымилась. А потом, обжигаясь, ели пахнущее дымком белое мясо. И даже Настя, для которой самая вкусная рыба – это колбаса, тоже ела.

Оставшуюся рыбу Настя и Антон пристраивали долго и нудно: ходили по соседям, продавали по одному, от силы по два «хвоста». Думали уже не о прибыли, а о том, чтоб не пропал труд и вложенные средства. После этого недели две они не ездили в рыбколхоз, а занимались поиском рынка сбыта.

На рынке тем временем место Омара занял Мамед, который от Омара не очень отличался даже внешне. Мамед готов был покупать живого карпа, но по совсем смешной цене. Произведенные расчеты показали, что с таким бизнесом концессионеры могут в убытке остаться.

Чтобы не терять связей с продавцом Саней, Настя и Антон решили все-таки изредка делать закупки в «Шепиловском». Только на семейном совете решено было перепрофилировать бизнес. И в один из дней Настя с Антоном купили в рыбсовхозе немного карпа, несколько ящиков окуней и два ящика миноги. Этих гадов им Саня буквально навязал. Даже Насте с ее опытом работы в рыблаборатории было не по себе от общения с миногами.

– Тьфу, змеи! – брезгливо поморщилась она, разглядывая копошащуюся в огромной сетчатой емкости черно-зеленую массу.

– Миленькая моя! Да ты их сама съешь за милую душу! Они что жареные, что маринованные – за ушами трещат! – нахваливал товар Саня-продавец.

– Лодка так подводная называлась, одна из первых, – задумчиво выдал начитанный и умный Антон, боязливо погладив по гладкой спинке рыбку-присоску. – «Минога».

Дома они сгрузили ящики с окунем и миногами, подхватили в детский сад сонного Сережку, и помчались на рынок. Там им Мамед дал понять, что он не намерен уступать, и карпов они сдали чуть ли не в убыток себе.

Домой вернулись в дурном настроении. А когда увидели свою квартиру, то Настя в ужасе зарыдала. Да и Антон почувствовал, как у него волосы на голове зашевелились. Эти чертовы рыбы-змеи – миноги – покинули ящики и расползлись по дому. Они висели на стенах и мебели в кухне и прихожей. Самые шустрые сумели добраться до комнаты. Полдня Настя и Антон собирали их, матеря в сто этажей Саню, который уговорил их приобрести этот деликатес. Потом Настя помчалась к соседям, выпрашивать емкости для маринования миног.

На помощь была вызвана Настина мама Вера Андреевна, которая сообщила, что миноги – это «безумно вкусно», и она приготовит их так, что все будут есть и пальчики облизывать. У Насти просто гора с плеч упала.

Этот день, а за ним и ночь, все они запомнили на всю жизнь. Как ни старались делать все чисто и аккуратно, но к утру квартира напоминала рыбный завод, а все они – рабочих, оттрубивших ночную смену в цехе засолки рыбы. Окуневая чешуя серебрилась везде, где только можно. Вера Андреевна, направляясь в туалет, поскользнулась на рыбьей требухе и едва не убилась, стукнувшись головой о шкаф, а Сережка, который устал от всей этой катавасии и попросился спать, через минуту орал, как резаный: под подушкой вместо плюшевого медвежонка, с которым ребенок засыпал, обнаружилась засохшая дохлая минога. Сережка с воплями выскочил из кроватки, и спать ложиться категорически отказался, даже поприсутствовав при тщательном обследовании спального места при полной иллюминации. Он маялся до полуночи, сидя в прихожей на низенькой скамеечке рядом с отцом, который ловко потрошил окуней и вставлял им в губу крючок, сделанный из канцелярской скрепки. А потом забрался с ногами на родительскую кровать, лег, не раздеваясь, поверх одеяла, и уснул.

К утру все пространство над газовой плитой было увешано окунями, натертыми солью до белизны, а в большом чане, в котором соседка когда-то кипятила белье, мариновались миноги.

Три сковороды, с трудом уместившиеся на плите, были под завязку забиты упругими зажаренными колбасками. Миноги на вкус оказались странноватыми. Ни Настя, ни Антон не возрадовались, испробовав мамино произведение.

– Не хотите, как хотите! – с легкой обидой сказала Вера Андреевна. – Я их домой заберу, в холодильник поставлю и съем.

– Мама! Это все ваше и абсолютно бесплатно! – попытался пошутить Антон.

Лучше бы он молчал про деньги! Вера Андреевна тут же вспомнила про свои «гробовые», которые пошли прахом, и долго сокрушалась об их потере.

…«Гробовые», все до копеечки, и даже с обещанными процентами Антон теще своей вернул. Правда, не с доходов от рыбного бизнеса…

После той памятной ночи на рыбном бизнесе была поставлена жирная точка. Они кое-как перебивались с хлеба на квас, занимали и перезанимали деньги, отдавали долги, выкручивались, изворачивались. А потом Антону вдруг неслыханно повезло. В нужном месте и в нужное время он встретился со своим однокурсником, который удачно заправлял бензином половину городских АЗС. Дело, далекое от истории и татаро-моногольского ига, которым однокурсник Гришаня Воробьев, кстати, тоже «болел», но стабильно дававшее очень неплохие деньги.

– Антоша, забей ты на эту татаро-монгольскую хрень! Не до нее сейчас! – поучал будущий компаньон Антона Сибирцева. – Бог даст – еще позанимаешься своей наукой. А не даст – так я тебе сейчас даю возможность заработать так, что потом ты сам возьмешь все, что надо. И от науки, и от жизни. Ты думаешь, мне ночами не снятся всадники на конях и с копьями да луками-стрелами?! Еще как снятся! А я утром просыпаюсь, и говорю себе: ша, Гриша, сегодня у тебя переговоры с очень нехорошими дядями-конкурентами, и тебе надо не копьем махать, а красиво их уговорить. Копьем махать проще всего. Но от этого и без головы можно остаться. А я умею без копья с ними договариваться. И тебя научу. Мне свой человек, ой, как нужен!

Антон не возражал, а, получив приличные «подъемные» от компаньона, он пришел к Насте и сказал:

– Насть, хочешь – голову мне оторви, хочешь – сразу прости, но все куда-то ушло. Вот тут пусто. – Антон показал ну грудь, где было сердце.

Настя все поняла: это он про их ставшие какими-то чужими, отношения.

Странно, но Настя была готова к этому. То ли от рыбных будней и последующим за ними жутким безденежьем устала и хотела отдохнуть, то ли и в самом деле ушло все куда-то.

Они договорились тогда, что Антон уйдет жить к родителям, но будет сам приезжать и привозить деньги для жены и ребенка. Ну, и «гробовые» теще, конечно, отдаст сам…

Настя в довесок к элегантному чемодану с вещами мужа выставила в прихожую старый рюкзак, набитый вяленым окунем.

– Это-то куда, Настен?

– А мне куда? – Настя легонько пнула рюкзак. – Я рыбу не ем. А так, может, батя твой с пивом употребит, или Воробьев когда снизойдет.

Антон криво улыбнулся на это, но рюкзак прихватил.

Вот так они странно расстались, освободив друг друга от семейных обязанностей. Настина мама всплакнула, узнав, что зять ударился в большой бизнес, оставив жену и ребенка. Она усомнилась в том, что он вернет ей ее накопления. Но уже через месяц Антон возвратил долг новенькими зелеными долларами, да еще и с процентами. И к Насте беглый муж заехал, выделив на жизнь приличную сумму. Сережка на нем повис, расхныкался. У Насти даже в носу защипала.

Она побоялась, что Антон сейчас заплачет, и больше не уйдет никуда. А ей уже не нужно было, чтобы он остался.

Но Антон Сибирцев не заплакал, и сына утешил:

– Сереж, ты не плачь, сын. Я, как был, так и буду папой тебе. Просто жить мы пока будем вот так: ты с мамой, а я с бабушкой Машей и дедом Толиком. Вот наступит лето, и мы с тобой поедем к ним в деревню, где у них дом, и пруд, а в пруду – караси. Будем с тобой рыбу ловить и в бане париться. Идет?

– Идет! – Сережка вытер слезки, слез с рук Антона, и помчался в детскую.

– Ну, ты как? – спросила Антона Настя.

– Нормально. Работы много, командировки. А ты?

– И я нормально. Не пропадай.

– Не пропаду.

Странно. Расстались, как будто и не было любви, как будто и не ревновала Настя его к другим женщинам. Как будто из-за рыбы этой, из-за ночи этой бессонной, кончилась между ними любовь, а осталось одна только усталость, от которой и ей, и ему просто хотелось отдохнуть.

А рыба…

– Батя окуней до сих пор ест! – засмеялся Антон.

– А мы, представляешь, засохшие миноги до сих пор собираем по квартире! – улыбнулась Настя. – Двух нашли за кухонным столом, а одну – в моей туфельке!

Все, кто знал их, как пару, удивлялись тем переменам, которые произошли у них в семье. Не понимали, как такое могло произойти. Не было ни ссор, ни скандалов, ни любовниц с любовниками – ничего того, из-за чего распадаются семьи. Не было! А люди взяли и расстались. И при этом остались друзьями.

И даже долго не разводились официально. Не нужно было. Развод оформили только через четыре года, когда Антон надумал жениться во второй раз. Настя даже на развод не поехала, просто написала от себя заявление в суд, что не возражает. А через год и сама вышла замуж за Никиту Волкова.

А потом с ней приключилась совсем смешная история. Настя лежала в роддоме с маленьким Васькой. Сыну было три дня, когда в палату к ним положили юную барышню. Вернее, двух. Старшей было лет 20, младшей – всего несколько часов.

Настя познакомилась с Леночкой, помогала ей советами – все-таки, она уже второй раз мамой стала, а это – опыт! Леночка старательно перенимала его.

А вечером тихо скрипнула дверь в палате, и на пороге возник с огромным букетом цветов Антон.

Настя первой увидела его.

– Тош, ты что? Ты откуда…?

– Настюш! А ты что тут делаешь???

В общем, все просто: бывший Настин муж оказался настоящим Леночкиным. Когда разобрались, что почем, долго смеялись. И опять все легко и просто у них получилось. Ни кошки черной, ни ревности. Наоборот. Подружились Настя с Леной. Семьями, правда, дружить не получилось: Никита категорически не желал видеть в «своем» доме бывшего Настиного супруга. Настю это его «я в своем доме…» сильно цепляло. Жил-то Никитос в Настиной квартире. Но насильно мил не будешь, и дружба была немного однобокой. Или Антон приезжал к ним, чтобы увидеться с Сережей, или Леночка с Ксюшей выбирались в гости к «братикам».

Леночка была просто чудо, а не женщина. С Антоном Сибирцевым она носилась, как с писаной торбой. Иногда советовалась с Настей, что, например, подарить ее бывшему мужу на 23 февраля.

А однажды в лоб спросила:

– Насть, я Антоху очень люблю. Он порядочный человек и отличный муж. И я знаю, что и в прошлой жизни с тобой он был таким же. Что же такое случиться могло, что вы расстались, да еще вот так, после трудностей всех? Если честно, я боюсь: вдруг он вот так возьмет и в один прекрасный день от меня уйдет?

– О-о, это вряд ли! – Настя грустно улыбнулась. – Вряд ли. Одно то, что в вашей с ним жизни нет татаро-монгольского ига, уже много значит. Может быть, он был прав, и его действительно не было вообще никогда…

* * *

В институте Настю ждал «сюрприз». И даже не один. Во-первых, о зарплате речь не шла. В бухгалтерии Настя получила лишь крохотную часть того, что ей задолжали. На вопрос «Когда дадут остальное?», отвечали весьма туманно – «Не знаем».

Во-вторых, в Настиной экспериментальной лаборатории осталось три человека: она, завлаб Иван Иванович Стариков и Маша Терентьева, которая писала диссертацию по искусственным кормам для радужной форели и свято верила, что кризис пройдет когда-нибудь и «диссер» ей непременно пригодится. Деньги Машу Терентьеву не очень-то и интересовали всегда. Мама и папа у нее были на пенсии, а это, как не крути, стабильность. Даже в кризис. Тем более, папа – отставной генерал. Плюс закалка времен перестройки.

– Не переживай, дочка! Мама у нас так навострилась в те годы курицу делить на шестнадцать частей, что мне с ней ничего не страшно! Проживем! И тебя выучим. Пиши свой диссер, и в ус не дуй! – решил Машин папа.

Вот Маша и писала. И увольняться не собиралась. В обед они в лаборатории согрели чай, достали баранки и поговорили «за жизнь».

– Машенька! Сокращать тут никого не будут, можете не бояться, – сказал Иван Иванович. – Более того, кто-то должен за всем этим хозяйством следить. Техник Михал Ильич говорил мне на днях, что ему даже немного зарплату повысили, за счет того, что из первой и пятой лабораторий техники уволились. Он теперь и их участки обслуживать будет. Значит, закрыть – не закроют. Правда, как платить будут – не знаю. В производстве и переработке чуть лучше дела, а у нас все лаборатории на ладан дышат…

Посидели в тишине, помолчали. Настя вспомнила, как раньше они устраивали посиделки – места всем не хватало! И гвалт такой стоял, что любопытные мимо пройти не могли. Вместе с техниками и уборщицей тетей Галей их было почти два десятка сотрудников в лаборатории. И вот, осталось только трое…

– Трое в лодке, не считая рыбы… – Настя с хрустом сломала сушку. – Иван Иваныч, а что с кои нашими?

– Ну, они теперь точно долго не нужны будут никому. Пока не гонят меня с ними, маленький бассейн так и будет для них, но если попросят отсюда, я пока даже не знаю, что делать буду. Меня ж, как внучки родились, дома из кабинета, считай, выперли. Два аквариума там остались, но этого мало. Ладно, девчонки, пока никто не гонит – не будем и голову ломать на эту тему! Но работу искать надо. Это теперь так, хобби…

Работу Настя взялась искать сразу же. Но легко сказать – «искать». Это даже не иголка в стогу сена. Там, если уж так заявляется, эта иголка точно есть, и если хорошо искать, то может и попадется. А вот работа в кризис – это просто катастрофа. О работе по специальности можно и не мечтать. Тут уж не до профессии. Тут надо думать, как заработать сразу и сейчас. То есть работа нужна такая, которая пусть не много, но будет давать ежедневно.

– Стоп! Что значит «не много»? – спросила сама у себя Настя. Она в последнее время, как бабка старая, любила рассуждать вслух. – Это «не много» не даст ни за квартиру заплатить, ни долги отдавать.

Но все это были лишь мысли вслух. Пока что ни о какой работе речь не шла, хотя Настя и готова была на любую.

У Никиты кризис и вынужденная трезвость вызывали вспышки дикой ярости, во время которых он крыл в сто семь этажей правительство, законы, страну, политиков известных и не очень. Когда ярость сходила на нет, он начинал брюзжать, что совсем выбивало Настю из колеи. И это все вместо того, чтобы встать пораньше, поехать на биржу труда и найти хоть что-то.

Настя поняла, что если Никита срочно не найдет себе занятие, то все может плохо закончиться. Он менялся у нее на глазах и пугал ее этими изменениями.

Настя провела на кухне мощную ревизию, и обнаружила несколько банок мясных и рыбных консервов, мешок корма для Филимона, много муки, в которой поселились жуки, полмешка сахару, ну, и небольшой запасец круп с макаронами.

В холодильнике тоже кое-что было, правда, не колбаса и сыр, а замороженные картофельные котлеты, клюквы целый пакет, две банки варенья, три банки консервированной кукурузы, две пачки масла, и три пузырька соевого соуса. Не густо, но при разумном подходе жить можно какое-то время.

Больше всего Настю расстраивал младший сын Васька. Когда он, хлюпая простуженным носом, хныкал, что хочет новый киндер-сюрприз, чтоб в нем был самолетик, как у Саши в их детсадовской группе, Настя никак не могла объяснить ему, почему не может купить это шоколадное яйцо.

Тогда Васька шел к Никите, и докладывал ему все, что он думает о кризисе, о родителях и о своей горькой доле. Никита притворно горько вздыхал и нес какую-то околесицу про плохих дяденек из Америки.

Настя не выдержала, оторвалась от просеивания жукастой муки, и сунула нос в комнату:

– Что ты ему примеры какие-то тухлые приводишь, заокеанские? Ты расскажи ему про то, как сам необдуманно с работы ушел, дверью хлопнув, а потом, вместо поиска новой работы, увлекся более приятным. И про меня расскажи, как я на науку пахала, которая, похоже, никому не нужна в этой стране. А на десерт приведи пример из Булгакова.

– Это про что? – удивленно спросил Никитос.

– Это про кризис, который не в клозетах, а в головах…

Никита криво усмехнулся, подтолкнул Ваську на выход. Тихонечко сказал:

– Иди, сынок, к маме, она тебе все объяснит…

А сам нежно скрипнул пружинами дивана, отвернулся носом к стене и сделал вид, что уснул. Правда, когда из кухни потянуло жареным, Волков встрепенулся, сел, нашел ногами тапочки, и, шаркая по-стариковски, пополз в кухню.

На ужин были оладьи и глазунья. Четыре тарелки и в каждой по одинокому желтому глазу в голубоватом белке. А к оладушкам была сметана и варенье. Васька похныкал немного, вспомнив киндер-сюрприз, который ему так и не купили не понятно по чьей вине – то ли родителей, которые почему-то не работали, то ли неведомых ему американских дяденек, – но оторвался на оладьях. А под конец еще и мандарин получил.

– Мандарины? – Никита удивленно-театрально приподнял одну бровь. – Первый признак приближающегося Нового года! Знаете, дети, в нашем с мамой детстве этот праздник пах не только елкой, но и мандаринами.

На этом воспитательная часть закончилась, и Никитос спросил у Насти:

– Настен, а где мандаринчик-то взять?

– А мандаринчики, милый, только детям! Никит, ну, ты шутишь, или как? Денег нет. Есть только долги. И дети. А ты сидишь и в ус не дуешь?!

– Я дую! Еще как дую! Но что мне делать, если я не могу ничего найти, Настя?! Что мне делать??? Я ничего не умею делать, кроме как придумывать что-то новое!

– Ну, так придумай что-нибудь! Что-нибудь более простое, чем сувенирная зажигалка на троих!

Услышав, как пренебрежительно жена говорит о том, что было дорого его сердцу, Никита набычился. Молча доел оладьи, – на аппетит обида не повлияла, – и, отставив тарелку в сторону, тяжело поднялся. Он навис над столом, и глядя в Настину макушку, жестко сказал:

– Я никому – слышишь, никому! – не позволю так! – Ник поднял вверх указательный палец, – … говорить о моем творчестве!

Настя только рукой махнула. Она все поняла: муж не пойдет ни в охрану, ни на стройку. Стало быть, и в охрану, и на стройку идти ей.

А между тем подкатил Новый год, но он не принес с собой обычной радости. Он и так-то в последние годы у Насти проходил очень своеобразно, без шумных застолий, с чужим салютом за окном. Конечно, можно было купить и фейерверк любой и бабахнуть под окном ко всеобщей радости, но как-то не очень хотелось. Тем более что в округе и так хватало стреляльщиков. Поэтому Настя благоразумно приобретала на сэкономленные деньги баночку икры, коробку дорогих конфет, ну, и фруктов заморских – не бананов с мандаринами, которыми никого не удивишь, а манго, кумкват, физалис и еще такие желтые звездочки.

Вот Дед Мороз для Васьки – это было святое. Его приглашали непременно. И с таким подарком, что ребенок был счастлив целый год.

В этом году Настя даже не планировала никаких излишеств, включая прошеного гостя в красной шубе с бородой, который дорого обходится. Кроме того, что надо было оплатить заказ на Деда Мороза, купить подарок – а Васька в этом году замахнулся на снегокат, – так еще и поить-кормить Деда Мороза со Снегурочкой, а может и еще с какими-нибудь елочными прихлебателями, типа Снеговика и Медведя с Зайчиком. Те еще халявщики в этих праздничных конторах, целой компанией теперь по домам подарки развозят. Дошло до того, что порой забывают, зачем пришли. В квартиру вваливаются и сразу в кухню. Безошибочно дорогу находят. Ну, а там уже, как принято, в таких случаях: водочка, огурчики-грибочки, колбаска-сыр и фрукты-конфеты. По полной программе.

В этом году Настя думала, как вывернуться, чтобы оплатить подарок ребенку в детском саду. Туда срочно надо было принести пятьсот рублей. А где их взять???

Пользоваться банковской кредиткой Настя категорически не хотела. Берешь на время и чужие, отдаешь свои и навсегда. Да еще и с процентами. По карте только автомобиль на заправке поила бензином – как не считай, а это было проще, чем мотаться по городу на общественном транспорте.

Настя подъехала к рынку. Тут можно было разжиться не очень дорогими фруктами. Не такими, как в супермаркете, ровными и красивыми, а с примятым бочком, с пятнышком. Но и цена из-за этих изъянов была соответствующей. Дешевле только совсем даром.

Насте повезло. Буквально за копейки купила бананы, апельсины, перцы и ананас. Вышла с огромной сумкой. В голове калькулятор щелкал. С фруктами, считай, вопрос решен. Осталось определиться с салатами и горячими закусками.

«Ну, закуски – это громко сказано, да еще во множественном числе! – подумала Настя. – Картошки побольше и потушить с мясом или курицей. Да так, чтоб на следующий день хватило. Ну, и суп „прошлогодний“. Пожалуй, щей сварю пятилитровую кастрюлю!»

На этой гастрономической ноте взгляд ее равнодушно скользнул по витрине цветочного киоска, и внутри екнуло: в большом стеклянном кубе, установленном посреди павильона, порхали бабочки. Огромные, красивые, как ожившие цветы, совершенно не реального окраса и с невыговариваемыми латинскими именами. Но это, по мнению тех, кто про бабочек ничего не знал. Для Насти же все они были старыми знакомыми. Кого-то изучала по картинкам, кого-то – в коллекции Зоологического музея, а несколько редких экземпляров достались ей от отца и деда – биологов Савельевых. Они хоть и не собирали коллекцию специально, но если случалось отловить в экспедиции редкий экземпляр, то участь его решалась однозначно – под стекло! Как говорил дед, «в стеклянный гроб».

Настя, не дыша, замерла, разглядывая бабочек. Потом оттащила тяжеленную сумку в машину, и вернулась.

Внутри павильона было тепло и влажно. Прилавок ломился от букетов, корзинок и крошечных кипарисов в горшках. Стеклянный куб с бабочками занимал много места, но зрелище того стоило. И с улицы любопытные захаживали, и, войдя, непременно останавливались поглазеть.

Настя быстро определила бабочек. Все сплошь – экзоты, не редкие давно, так как такую красоту научились разводить и в неэкзотических условиях русского севера. Но красивые!!!

Настя потопталась у бабочек, и решительно направилась к продавцу.

– Девушка! А бабочками у вас кто занимается?

– Вы хотите купить? – продавец – молодая девчушка внимательно посмотрела на Настю.

– Нет, я на работу хочу устроиться.

– А вы – кто?

– Я – биолог, а бабочки – это моя специальность. Я хорошо знаю их и многое умею.

– Ну, хорошо. Вы оставьте телефончик, а я передам его Денису Григорьевичу, он у нас главный по бабочкам.

Настя нацарапала на листочке номер своего мобильного.

«Хорошо бы устроиться в бабочкину конторку, – думала она, выруливая с площади. – Они там не плохо зарабатывают. Правда, сложно сказать, пользуются ли бабочки спросом в кризис. Но и ферму, – а она наверняка имеется, – никто не закроет. Дорогое это удовольствие. В общем, попытка – не пытка!»

Дома Настю ждал «сюрприз». Никитос, упившийся в зюзю, крепко спал на диване в гостиной и храпел на весь дом, сотрясая все, что не приколочено.

– Та-а-а-а-а-к…. – сказала Настя голосом, не предвещавшим ничего хорошего.

К счастью, супруг не услышал этого ее нехорошего «Та-а-а-а-а-к…». Более того, он всхрапнул, пожевал во сне, почмокал губами, отвернулся к стене и засвистел монотонно.

Насте захотелось растолкать его, наорать, может, даже отхлестать по щекам. Но она не умела этого делать. И еще за эти несколько месяцев она хорошо поняла, что вести воспитательную работу с пьяным туловищем – дело абсолютно бесперспективное.

Настя плотно закрыла дверь в комнату, и отправилась отмывать посуду. На плите стояла кастрюля с борщом, и красные жирные капли украшали светлый линолеум у плиты и стола. Пьяный Никитос уважал поесть половником из большой емкости. Маменьку Никитоса эта его сельская привычка весьма умиляла, а Настя просто выходила из себя, когда ловила мужа за таким занятием. Правда, будучи трезвым, он умудрялся делать это аккуратно, подставляя под половник крышку от кастрюли или блюдечко. Пьяный же не заботился о чистоте и сокрытии следов преступления. И вот результат: кухня, как кровавая скотобойня!

– Свинья! – громко сказала Настя. И вздрогнула от звонка в дверь.

Она только глянула в глазок и тут же открыла. На пороге стояла закадычная подруга Ритка. Обычно веселая и бесшабашная, она в этот раз выглядела усталой, слегка осунувшейся. На площадке кроме Ритки стоял еще ее большой чемодан на колесиках.

– Ритусик, наконец-то! Из командировки?

– Из нее.

Рита прижалась к Насте, как-то по-кошачьи потерлась о ее щеку.

– Рит, а что за нежности, а?

– Настюх, так дубово на душе, просто беда.

– Ну, ладно, беда у нее! Вползай давай, не на пороге же про беду вещать!

Рита перекатила через порог тяжелый чемодан. Настя тут же обратила внимание на него. Жила подруга в двух шагах от нее. Приехала из командировки, ясен пень, с чемоданом. Вот только почему домой не зашла, вещи не оставила, а сразу к ней?

– Рит, случилось что? Ты почему с чемоданом ко мне, а не домой?

– Дай раздеться, а? И, может, чаем напоишь, подруга? Я б и от обеда не отказалась… А дома я была. Была… – Рита пристроилась на крошечном диванчике в прихожей и принялась стаскивать сапожки. – Только домой-то меня не очень пустили.

– Это как?

– А вот так…

Рита Калинина жила через два дома от Насти. Так близко, что даже играли они в детстве на одной площадке в центре огромного двора. Сейчас таких нет. Сейчас дома лепят друг к другу тесно. А у них дома особенные. Их «сталинскими» называют. Толстые стены, потолки высокие, стоят хоть и кучно, но между ними достаточно пространства для того, чтобы жильцы упражнялись в мастерстве выращивания цветочков в условиях каменных джунглей, а детишки лепили куличи в песочнице и ползали по горкам и деревянным домикам. И все это в окружении выросших за пятьдесят лет в три обхвата городских тополей.

Вот в таком шикарном дворе девчонки сначала играли в куклы, потом приходили пошептаться о своих секретах в покосившуюся беседку, а потом под покровом ночи целовались с кавалерами на первых свиданиях.

Под стать шикарному двору были и шикарные квартиры в домах, стоявших полукругом. Вот только жили в квартирах все по-разному. Если у Насти в «трешке» когда-то жила она, мама с папой и дед, то у Ритки, кроме родителей, жили еще два старших брата-близнеца Данилка и Кириллка. Они были между собой дружны и нежны друг с другом. Учились в одном институте, строительном. Познакомились с двумя сестрами-близняшками Таней и Аней, и быстро женились. В один день, разумеется.

Ритка тогда еще в школе училась. В доме было не протолкнуться. И едва Ритуська закончила десятый и поступила в университет, мама и папа спокойно вздохнули, и уехали из города в свой деревенский дом в Сиверскую, куда раньше ездили, как на дачу. Дом был старый, в нем еще Ритуськины дед с бабкой жили. Вокруг дома большая усадьба. Летом парники ставили, выращивали огурцы с помидорами. Зимой в доме было тепло – старое сухое дерево хорошо хранило печное тепло, поэтому родители не боялись зимних холодов.

А Ритка осталась в городской квартире, в которой занимала одну комнату, а в двух других поселились семьи братьев-близнецов. Как-то быстро, почти одновременно они обзавелись целым стадом детишек – три шумных мальчика и две тихих девочки. Дети были похожи друг на друга и на родителей, которые в свою очередь были как две капли воды Ритуськины братья, и такие же две капли – ее невестки. Таня и Аня были очень приличными и милыми созданиями, и только поэтому Ритка мирилась с этим диким соседством.

Очень быстро племянники просочились в Риткину комнату. А как подросли, так то Таня, то Аня по очереди просили «приютить» на площади «тети Риты» то девочек, то мальчиков на ночь. А то и всех разом. Надо полагать, интимная жизнь в семьях братьев-близнецов проистекала по скользящему графику.

Замуж Ритка не вышла, так как насмотрелась на это жилищное безобразие чуть не с детства. Близкий её человек Володя Славкин был примерно в таком же положении. Они легко привыкли подстраиваться под график родственников, но себе такого не желали, а посему все откладывали и откладывали на потом свадьбу-женитьбу, и в итоге так привыкли к этому, что просто решили навсегда остаться в гостевом браке.

Братья Калинины занимались собственным бизнесом – строили коттеджи «под ключ». Очень красивые теремки получались. Братья все мечтали отгрохать в пригороде большой дом для двух своих семей, и для Ритки. Уже и участок был для этого куплен, и проект готов, и даже стены подняты и крыша настелена. Но довести до ума свое не было ни времени, ни средств. Надо было покруче развернуться, пока были желающие строиться. Все средства в оборот, с каждым разом заказы все лучше и дороже, и уже засветилась впереди перспектива скорого решения собственных проблем, как вдруг все резко изменилось, и на строительном рынке в первую очередь.

– В общем, так, Насть, мои горе-бизнесмены, оказывается, понабрали кредитов под самый кризис, да в таких размерах, что озвучивать не буду – страшно! Я об этом узнала перед отъездом в командировку, месяц назад. Но они тогда бодрились, говорили, что выкрутятся. Не выкрутились! Банки наезжают, а денег нет на погашение кредита. Представляешь?

– А то! Еще как представляю!

– И они не нашли ничего более умного, как сдать квартиру! Представляешь?! Все ценное – в кладовку, а в комнаты – квартирантов-туристов!

– А сами?

– А угадай с трех раз?!

– Неужели в Сиверскую?!!

– А куда ж еще?! А я-то думаю, что у мамы голос такой грустный, когда она мне звонила! А как не загрустить, если такое стадо с их кошками и собаками привалило на постоянное место жительства!

– Да… А тебе, что, сообщить слабо было?

– Так боялись! Вот приехала сейчас, письмишко получила у квартирантов. Дескать, прости, сестрица, выхода нет! Приезжай в деревню, ждем – не дождемся, любим, целуем! А мне сейчас как раз только и ехать туда, если мне каждый день надо на работу!