Немногочисленные покупатели – две старушки, один мужичок навеселе и стайка хихикающих девчонок – вряд ли задержат воришку, парня лет шестнадцати-семнадцати, улепетывающего во все лопатки.

И он бы улепетнул.

От кого-нибудь другого точно улепетнул.

Но не от меня. И дело вовсе не в том, что я супермен или спринтер-разрядник. Нет. Я почуяла его намерение, едва он подошел к овощному лотку.

Намерение могло не осуществиться, и прогонять парня, пока он не делал ничего противозаконного, не было оснований. Поэтому я просто следила за ним краем глаза.

Движение его руки было молниеносно. Не пойми я заранее, ни за что не уловила бы.

А уловив, пружиной вылетела из-за прилавка. Повторюсь, я не спринтер. Просто наглость воришки и ему подобных субъектов придавала не только злости и адреналина, но и скорости реакции.

Через три секунды я сбила его с ног. Через четыре – схватила за шкирку, приподняла и встряхнула. Кивком головы указала на выпавший кошелек и крикнула в сторону очереди:

– Господа, чья потеря? Забирайте, пока никто не приватизировал!

Девчонки заверещали и принялись судорожно проверять содержимое сумочек, причем почему-то друг у дружки. Подвыпивший тип вывернул карманы, с удивлением обнаружив в одном из них мятую сотенную и, воодушевленный, по синусоиде удалился в сторону пивного ларька. Одна из старушек заохала и с кудахтаньем засеменила к старенькому гаманку.

Парень вытер разбитый нос тыльной стороной ладони и попытался сперва вырваться (ткань куртки затрещала, но я держала крепко), а потом – наехать:

– Ты че на людей нападаешь, стерва бешеная? Никто не дает, что ли?

За стерву я отвесила волшебный пендель и прошипела:

– Пасть закрой, сопляк. Еще раз увижу, как бабушек пенсии лишаешь, так легко не отделаешься, понял?

И только тогда отпустила, на прощанье выписав еще один пендель – для ускорения.

Почему на прощанье?

Потому что была уверена – больше его не увижу. По крайней мере, здесь.

Однажды я уже имела счастье прищучить маленького воришку. Точно так же догнала, отобрала кошелек – он ни в какую не хотел с ним расставаться – и пнула на прощание. На следующий день толпа подростков налетела на прилавок и мгновенно перевернула бОльшую часть ящиков. Хозяин лавки, дядя Сашко, даже ругаться не стал – вычел ущерб из моего заработка и приставил на некоторое время двух амбалов, удачно маскировавшихся под грузчиков. Когда подростки появились во второй раз, мирные грузчики показали налетчикам нехилые бицепсы и увесистые биты. Обе стороны посчитали инцидент исчерпанным.

Парень уже исчез за углом, а я все еще смотрела ему вслед. Появилось странное чувство – что-то с этим воришкой не так. Дорогая куртка? Наглость, граничащая с безрассудством?

Нет, не это.

Он был не наш, не заборский.

Ну и что, спросите вы.

Понятия не имею. Но мне это не понравилось. Подозрительно и непонятно. Я могла поклясться – пацану не нужны деньги. Точнее, ему незачем воровать. И даже не очень нравится.

Была еще какая-то странность. Я принялась вспоминать, прокручивать сценку в голове, пытаясь сию странность идентифицировать, но тут появился этот человек.

Как по команде пропали, ничего не купив, и бабушки и, девчушки. И вообще, народ как-то подрассосался. Хотя место здесь людное, на перекрестке двух больших по меркам Заборска улиц.

Этот человек остановился возле ящиков и пристально оглядел меня с ног до головы, игнорируя губчатую брокколи, полосатые бочонки кабачков и золотистый лук. Так пристально, что я забыла про воришку и начала размышлять, пора начинать бояться или еще нет. Налоговая? Санэпидстанция? Народный контроль?

Дядя Сашко щедро и регулярно кормит все контролирующие органы. Так что я решила не пугаться, а, напротив, смело и даже чуть нахально посмотрела человеку в глаза. Попробуй, мол, возьми меня за рупь за двадцать.

Он спокойно выдержал взгляд.

Не первой молодости мужик в старомодном черном пальто – плечи большие, подставные, полы длинные, едва ботинки видны. Шляпа на голове, тоже из прошлого века, а то и позапрошлого. Перчатки черные из тонкой кожи. Дорогущие. Но красивые! Благородные! И господа, натягивающие их на длинные нервные пальцы (хм, откуда взялись «длинные нервные пальцы»? ), по определению должны быть благородными. Разить не пивом, как от давешнего мужичка, а дорогим парфюмом. Иметь крутую тачку.

Имел ли дядька хоть какую-нибудь тачку, не знаю, но благоухал не парфюмом, а нафталином, словно вышел из сундука с цигейковыми тулупами и пуховыми шалями. На старую развалину не походил, хоть и пожилой. В молодости, наверное, симпатичный был, да и сейчас еще ничего. Теткам должен нравиться. Чисто выбрит, морщин мало. Губы тонкие, в ниточку.

И смотрит так пристально, словно хочет мои мысли прочитать.

Не люблю таких типов. Пришел покупать – покупай. Нет – топай. Нечего тут очередь распугивать. Нафталином вонять.

Эх, нет в тебе романтики, Птица! Вот мой школьный друг Поэт наверняка бы вдохновился одним видом этого дядечки и сочинил бы душераздирающий стишок типа «Вы в макинтоше нафталиновом ворвАлись в жизнь мою стремительно. Но в сердце вашем пластилиновым любовь не вспыхнет офигительно».

Я же чуть отвернулась и уставилась на вывеску банка «ЗаборскИнвест» на противоположной стороне улицы. Спросила не очень любезно:

– Хотите чего?

Он помолчал и говорит:

– Хочу.

– Выбирайте. Все свежее.

Я привстала с табуреточки и театрально провела рукой по ящикам с фруктами и овощами. Но он даже не поглядел на товар.

– Я, – говорит, – Женя, намереваюсь задать несколько вопросов.

Тут я снова на него посмотрела, но не в глаза. Сосредоточилась на межбровье. Читала у Ефремова, который фантаст, а не артист, что таким образом можно уберечься от гипноза. Вроде как в глаза смотришь, а вроде как и нет. Сказала:

– Вот вы, гражданин, мое имя знаете, а я ваше – нет. Так нечестно.

Он протянул мне карточку:

– Давайте познакомимся.

Взяла карточку, повертела. Черная визитка из дорогой бумаги, с золотым тиснением. На ней надпись: «Догс Илья Ильич, профессор, декан ФИЦИ». А чуть повыше в левом углу – логотип заборского политеха – открытая книга со знаком бесконечности. Мол, нет открытиям и знаниям конца.

– Приятно познакомиться, – говорю я и карточку обратно протягиваю. – Спрашивайте.

Он карточку не взял. Сказал:

– Визитку оставьте себе. Пригодится еще… Значит, вы, Женя, в этом году закончили школу. Так?

Может, тип этот – друг моей маман?

– Вы ведь знаете, – ответила. – Я же вижу, знаете. Чего тогда спрашивать?

Он чуть раздвинул тонкие губы в улыбке:

– Хорошо. Будем играть в открытую. Итак. Вы, Женя, в этом году окончили школу, причем с одной четверкой, немного не дотянув до золотой медали. По некоторым соображениям, не будем уточнять, каким, не поехали поступать в Москву, о чем мечтали лет уже… пять, если не ошибаюсь.

Ну, точно у маман консультировался.

– Вам-то что.

Получилось несколько грубовато. Ну и ладно. Быстрее смоется. Глядишь, и покупатели подтянутся. Я ведь не просто так торчу, словно бельмо на глазу у города. Я дело делаю. Работу работаю.

– Мне ничего. Тебя жалко, – сказал он, с какого-то перепуга переходя на ты.

Разве мы пили на брудершафт? Надо же, не заметила.

– Чего это вам меня жалко? – еще грубее отозвалась я. – Я что, шваль подзаборная? Поработаю годик, денег накоплю, а потом поеду поступать. В Москву или в Лесорубинск. Хоть на заочный, да поступлю, будьте покойны.

Он усмехнулся одним уголком рта. Взял красное яблочко, подкинул. Сказал:

– Хоть на заочный ты могла поступить и в этом году. Отчего же не поехала?

Когда мои подружки двинули покорять столицу, я провожала их с улыбкой, а сама зубами от досады скрежетала. Ну не могу я никуда ехать. Не могу. От слова «совсем».

– Значит, так, – продолжил Догс. – Слушай меня внимательно, девушка Женя Голубева. Завтра… Нет, сегодня ты отправишься к своему хозяину и возьмешь расчет. Завтра не позже десяти утра… а лучше ровно в десять с документами приходишь в политехнический институт. И поступаешь. Все ясно?

Ничего не ясно. От слова «вообще». Как это я прихожу и поступаю?

– А экзамены? – глупо спросила я. – А конкурс?

Политех был одним из немногих вузов, куда надо сдавать экзамены. Назывались они олимпиадой, но суть не менялась. Именно из-за этих олимпиад наши выпускники и поуезжали в столичные вузы, где принимали по результатам ЕГЭ.

– Без экзаменов, – отрезал Догс. – Просто приходи в приемную комиссию, первая дверь слева от входа. Тебя сразу зачислят.

Сразу зачислят, ага. Сидят и ждут с распростертыми объятиями. Тут явно какой-то подвох. Но какой?

– У вас недобор, что ли? – высказала я единственно правдоподобное объяснение.

Представляю картину: преподы бегают по улицам Заборска, хватают за шиворот потенциальных студентов, складывают в специальные корзинки и заполняют пустующие аудитории. Вот только мнение студентов спросить забыли, ага.

– А если я не хочу учиться в этом вашем политехе?

– Не хочешь – не будешь, – легко согласился Догс. – Вернешься на работу.

Он кивнул, подводя черту под разговором.

Я, конечно, никуда не пойду. Что за глупости. Работу брошу – а жить на что? На какие жи-ши? Я хотела спросить об этом Догса. Но, к своему удивлению, задала другой вопрос:

– Какой факультет-то?

– ФИЦИ, конечно. Если забудешь, сверься с визиткой.

– И… что это за ФИЦИ?

– Придешь и узнаешь. До встречи, прекрасная девушка Женя Голубева.

Фиг вам, никуда не пойду, думала я, выслушивая гневные вопли дяди Сашка: «Раньше не могла сказать, где я тебе замену найду?» и его же уговоры: «Ну Женечка, ну золотко, ну еще недельку». Не нужен мне ни ваш политех, ни это ваше ФИЦИ, я вообще в Москву на будущий год, на заочку.

К своему несказанному удивлению, следующим утром ровно в десять я стояла возле парадного входа в политехнический институт, сжимая в руках папку с аттестатом, паспортом и справкой о состоянии здоровья. И не без досады думала, что гадский Догс все-таки умудрился меня загипнотизировать. Вопрос – зачем ему это надо? Неужели правда недобор? Занятия начинаются через два дня, кто меня зачислит? Списки абитуриентов давным-давно преобразовались в студенческие.

Но раз уж приперлась, надо хотя бы посмотреть. А потом вернусь к морковке-петрушке-капусте. Мы с дядей Сашком сошлись на трех днях, чтобы одуматься. Но мне хватит и одного.

Я взялась за ручку и потянула высокую тяжелую дверь. Шагнула в полутемный коридор.

И замерла.

Там, на улице, морковка и помидоры еще немного перевешивали.

А здесь… Здесь меня ждали тайны, волшебство и открытия. Тайны вселенной, волшебство науки и…

И открытия тяжелых дверей. Например, сейчас надо открыть первую слева. А за ней…

Вытянутая комната с длинным рядом столов. За тремя из них сидели четыре девушки.

Я аж зажмурилась. Открыла глаза.

Четверка умопомрачительных красавиц никуда не исчезла.

Невозможно поверить, что в нашем заштатном городишке водятся такие экземпляры. Клава Рубероид, Норма Джин Бейкер, Вера Горячая и Наталья Землянова словно сошли кто с подиума, кто с небес. Закрой рот, сказала я себе. И прекрати таращиться.

Первая мысль: может, и я стану такой же после двух-трех годков обучения?

Вторая: на учебу принимают только за внешность.

Третья: кого и как здесь обучают?!

Четвертая, и последняя: надо валить.

– Поступать пришли? – пропела Клава Рубероид.

Я зачем-то прокашлялась и кивнула.

– Ну и чего стоять столбиком? – подняла бровь-ниточку Землянова. – Бумажки-то свои доставай.

Норма Джин укоризненно покачала пергидрольными кучеряшками – зачем, мол, время отнимаешь у занятых людей. Блин, может, я не туда попала? Может, ФИЦИ – это факультет кинематографии? Или интимных услуг?

– Привет, – раздался сзади девчачий голосок.

Я резко повернулась, ожидая увидеть очередную красотку, и с облегчением выдохнула.

Похоже, не только меня загипнотизировал нафталинный Догс. Еще одна выпускница пришла поступать в политех. Невысокая, темно-рыжая, курносая. Не худая, но и не толстая. В джинсиках и простой футболке.

«Будем дружить», – решила я.

– Ты с документами? – девчонка протянула руку. – Давай сюда.

– Зачем? – тупо спросила я.

– Ты же сдавать, верно? Я сейчас по спискам проверю. Тебя как зовут?

– Голубева Евгения. Анатольевна.

– Очень хорошо, Анатольевна. Я – Сима, Серафима Серова. Девочки, посмотрите, есть у нас Голубева?

Я разинула рот. Девочками она назвала четырех небожительниц. Да так запросто, словно имела на это полное право.

Дальше произошло и вовсе невероятное. Серафима нахмурилась и покачала головой. Сказала:

– Опять маскарад устроили. Я же просила.

– Сима, не надо… – успела пискнуть Наталья Землянова.

В следующий миг все изменилось. Серафима подняла руку, показав четверке красавиц перстень с огромным прозрачным камнем. Прошептала несколько слов.

И…

Все четверо бесследно исчезли. Их места непостижимым образом заняли самые обычные девушки. Одну, ту, что была Нормой Джин, я знала, она жила на соседней улице и окончила нашу школу на два года раньше меня. Никакой красоткой она не была. Ну, так, симпатичная, не больше. Но отдаленное сходство с кинодивой имела, что да, то да.

Бывшая Вера Горячая расплакалась, вскочила и выбежала из комнаты.

– Что это было? – озадаченно пробормотала я.

– Несанкционированное использование базиса, – неожиданно жестко ответила Серафима. – Всем четверым полгода без лабы. Верке, кстати, тоже передайте.

Девчонки заныли, заканючили, мол, за полгода они умрут, ну, пожалуйста, мы больше не будем.

– Хорошо, месяц, – снизошла пигалица.

– Ты вообще-то на конференцию уехала, – упрекнула Симу лже-Землянова.

– Вернулась уже, – отрезала Сима. – А вы и обрадовались.

– Почему Забавам можно, а нам нельзя? – поднялась экс-Рубероид.

– Потому что Забавы используют базис только в лабе. И вы это прекрасно знаете.

Меня все больше разбирало любопытство. Что за базис такой? И кто эта пигалица, принятая мной за абитуриентку? Дочка ректора? Внучка министра?

– Я не до конца представилась, – Сима словно услышала мои мысли. – Заместитель начальника базисной лаборатории Серафима Серова.

Нормально так. Может, если хорошенько подумать, то я тоже какой-нибудь тщательно законспирированный принц, лишенный наследства и памяти?

– И не удивляйся ничему, – продолжила завлаб. – Постарайся не удивляться. Со временем все узнаешь и поймешь.

Документы у меня приняли. Нашли фамилию в списках ФИЦИ – факультета истинного целительского искусства – и сказали приходить первого сентября в корпус номер пять.

– Это где? – спросила я.

– Это нигде, – ответила Серафима.

И протянула мне колечко. Почти такое же, как у нее, только вместо камня на нем была буква «Ц».

– Приходишь в четвертый, – сказала одна из девушек, Марта, которая жила на соседней улице, – Поднимаешься на лифте на чердак – там такая специальная кнопочка есть – выходишь и произносишь вслух или про себя «ФИЦИ». Увидишь дверь. Это и будет вход в пятый корпус. Да, кольцо надеваешь прямо сейчас и не снимаешь. Желательно до пятого курса. Оно и есть ключ к пятому корпусу.

– А чего так сложно? – я слегка удивилась подобной конспирации.

– Факультет закрытый, – не очень охотно объяснила Марта. – Организован недавно. В прошлом году состоялся первый выпуск. Отношение к целителям неоднозначно, поэтому приходится существовать на полулегальном положении. Догс набирает студентов сам. И преподавателей тоже сам. Тебя ведь он прислал, верно? Да, насчет стипендии не беспокойся. В первом семестре получают все, дальше – по итогам сессии.

– А… сколько стипендия?

– Прожиточный минимум, – ответила Сима. – Это если не повышенная. Повышенная плюс пять тысяч. После первой сессии можешь брать подработку. Тут ее достаточно, не сомневайся.

Наверное, если бы не появилась Сима, я бы вернулась к капусте и морковке. Заместитель начальника лаборатории, надо же! А как вам превращение зачетных чикс в обычных девчонок? Лично я в полном ауте.

Но сюрпризы, как оказалось, еще не закончились.

Едва я, не оправившись от первого потрясения, вышла в коридор, как нос к носу столкнулась с Поэтом.

– Птица! – завопил он, и я почти физически ощутила, как эхо от его вопля прокатилось по коридору и всем его ответвлениям, поднялось по лестнице и растаяло в пятом, скрытом от любопытных глаз, корпусе.

Группа девчонок, толпившаяся возле массивной двери с надписью «Библиотека», дружно повернула к нам головы. Поэт, как все приличные поэты, любит эпатировать – и стихами, и поведением.

– О сколько зим и сколько лет с тобой не виделись, Поэт! – не растерялась я.

Раньше мы просто обожали экспромты.

– Представь, а мне частенько снится который год все та же Птица! – отпарировал он.

Ну, что я говорила?

Мы с Александром Радищевым, полным тезкой русского поэта и писателя, дружили с детства. Квартиры наши располагались в соседних подъездах, моя маман работала с его папой в одном очень секретном учреждении (ядерный – в нашей интерпретации «ядрёный» – институт далеко за городом). До восьмого класса сидели за одной партой. Странное дело – нас не дразнили женихом-невестой. В начальной школе мы входили в дружную компанию девчонок и мальчишек, а позже, даже если кто-то и захотел поязвить на наш счет, уже не осмеливался. Я показывала ехидам сбитые, никогда до конца не заживающие костяшки пальцев, и открывшиеся было рты моментально закрывались. Да мы с Поэтом и не были парой. То ли это действительно была платоническая дружба, то ли просто не успели. После восьмого класса Сашка уехал в Лесорубинск, куда перевели его папахена.

Первое время мы даже переписывались, а потом, как обычно бывает, поток сообщений измельчал и наконец прекратился вовсе.

– Что ты здесь делаешь? – спросили мы хором и рассмеялись.

И хором же ответили:

– Поступаю.

У желающих попасть в книгохранилище округлились глаза.

– Выйдем, – сказала я и потащила Поэта на волю.

– Поступаешь, значит, – сказала я. – И куда?

– Так сюда же, в политех! Птиц, ты чего? Вообще-то я уже поступил. Пришел расписание узнать. Через два дня же за парту садиться.

Поэт приехал поступать в Заборск.

С одной стороны, это хорошо. Я правда очень обрадовалась встрече со старым приятелем.

С другой стороны – почему в заштатный городишко? Ностальгия замучила? Насколько знаю, Поэт сюда не рвался, ни на каникулы, ни на уик, так сказать, энд. Езды до нас от Лесорубинска всего-то часа три. А если всю дорогу топить, то и два. Так что мог бы и наведываться в гости-то.

– Чего в Москву не поехал?

– Да ну, – Поэт чуть поморщился. – Все как сорвались. В Москву, в Москву. Я тебе что, три сестры, что ли? Небо в алмазах можно и здесь увидеть.

Он посмотрел на меня и уже другим тоном, которым раньше сообщал сокровенные тайны, добавил:

– Птиц, я соскучился. По городу, по речке нашей Желтушке, где мы с тобой купались, помнишь? По школе, по отношениям… Здесь все проще. Там, в Лесорубинске, все немного по-другому. Они не для меня, я не для них. Мы с Лесобрубинском чужие. А здесь я свой. Не знаю, может, и пожалею, что вернулся. В одну воду, как ты помнишь…

– Нельзя плюнуть дважды.

Я помнила. Мы любили изменять на свой лад вековые мудрости.

После Поэта я ни с кем не сошлась настолько, чтобы продолжать начатую фразу. Чтобы додумывать мысль и заканчивать действие. И да, я тоже по нему скучала.

– Чего не приехал ни разу?

Поэт пожал плечами:

– К кому? У меня ж тут нет никого. Отца как сюда направили, так и забрали потом. Все бабки-дедки, тетьки-дядьки в Лесорубинске. Да и потом… Я очень занят был.

– Это чем же? Стихи на конкурс писал?

– Ну и писал, – встопорщился Радищев. – И еще много занимался. Очень много. Меня зачем-то отдали в школу с углубленной физикой. А я ее не просто не знал – терпеть не мог. Но папахен уперся. Репетиторов лучших нанимал, за оценками следил. Хочет, чтобы я по его стопам пошел.

Бедный Поэт. У него тоже не было выбора, как и у меня. Только его вынуждал властный родитель, а меня обстоятельства.

– И ты учился?

– Ага. С условием, что поступать буду в заборский политех. Так что вот. Приехал и поступил.

– На физику, что ли? Это ж еще пять лет мучений.

– Нет, конечно. На филологию.

Я расхохоталась. Спросила, утерев слезы:

– И что будет, если папахен узнает?

– Да ну, как он узнает-то?

– Потребует предъявить зачетку, например.

– А, придумаю, что-нибудь… Слушай, Птица, не порть хороший день плохими прогнозами. Лучше про себя расскажи. Живешь все там же? С бабой Олей?

Все там же, с бабой Олей. Я кивнула.

– И… как? Не скучаешь…

Я знаю, о ком он хотел спросить. Не знаю, скучаю ли. Наверное, да. Но очень редко. Нет у меня однозначного ответа на такой казалось бы простой вопрос.

Пожала плечами.

Он понял. Спросил:

– Сама-то куда подалась? Матмех?

Я призадумалась Можно ли говорить Поэту про ФИЦИ? Закрытый факультет, куда берут не всех… И что, теперь пять лет скрываться и таиться? Подписку о неразглашении я не давала.

– Представь себе, нет. Подалась в целители.

– Куда?

Поэт чуть отодвинулся. Ну, вот. Оказывается, я успела забыть о его реакции, когда он думает, будто над ним насмехаются.

Правда, обижается он недолго и как-то не по-настоящему.

– Нет, Птиц, ну правда.

– Я тебе когда-нибудь врала?

Он задумался. Сказал:

– Врала. В пятом классе получила пятерку, а сказала, что тройку.

Чтоб тебя не расстраивать, балбес. А ты не поверил и отобрал дневник.

– Я с тех пор не вру.

– Угу.

– Не, правда.

В общем, пришлось рассказывать всю историю – и с Догсом, и с приемной комиссией. На интеллигентной физиономии Поэта попеременно появлялся то восторг (красиво заливаешь), то недоверие (красиво, но малоправдоподобно).

– Закрытый факультет, значит, – произнес вконец огорошенный Поэт. – А не дашь ли ты мне на полчасика твое колечко?

– Зачем?

Я спрятала руку с кольцом за спину.

– Хочу сам лично убедиться, что не обманываешь.

Можно было бы попрепираться, а то и уйти – мол, не веришь, не надо. Но, зная Поэта, я понимала: тут наша дружба и закончится. Что задумал Радищев, я не знала.

Но кольцо отдала.

И осталась ждать на скамейке.

Скучать не пришлось. Едва Поэт скрылся в дверях, как из них вышел… я аж рот разинула… тот самый пацан, давешний кошельковый воришка. Скользнул по мне рассеянным взглядом и неспешно двинулся по аллее подпрыгивающей походкой – уши пацана были заткнуты наушниками.

Догонять его и задавать вопросы типа – а ты тоже тут учишься, уже бросил воровать и пошел двигать науку – было глупо. Он скажет, мол, первый раз меня видит, пошла вон, дебилка, и еще что-нибудь в этом духе.

Поэтому я осталась сидеть как сидела. И могла поклясться, что он не просто не узнал меня, но и в самом деле видел впервые. Может, у него есть брат-близнец?

Потому что именно этот парень – и я снова могла поклясться – никогда и ничего не крал.

Поэт пробыл в здании политеха чуть больше часа. Вернул кольцо со словами:

– Мы с тобой одной группы, ты и я.

И показал такое же, но свое.

Мы действительно оказались в одной группе.

Как Поэту удалось уломать Догса, я узнала много позже. Расскажу об этом как-нибудь потом. И о нашей встрече с Мышью – тоже.

Основные события истории начали развиваться через полтора года, в канун зимней сессии.

12 След.

Скальпель, карты, третий глаз. Кое-что из жизни студентов-целителей

Скальпель, карты, третий глаз

Часть первая. Ты не вейся

Глава 1. Не хочу сдавать экзамен

С этой книгой читают

Другие книги автора