Исчезаяц

Иллюстратор Мария Владимировна Фомальгаут

© Мария Фомальгаут, 2024

© Мария Владимировна Фомальгаут, иллюстрации, 2024

ISBN 978-5-0062-2880-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Необычный человек

– …а где ваш человек?

– Который? – спросила старинная лампа.

– Да вот этот… с краю…

Старинная лампа посмотрела на то место, где с краю лежал человек, и изумленно ахнула – человека не было.

– Ничего себе… – пробормотала лампа, – куда это он подевался? Не мог же он в самом деле встать и уйти?

Посетители лавки засмеялись – и то правда, где это видано, чтобы человек встал и ушел, ха-ха-ха. Это лампы ходят, и фонари, и часы, а человек…

– Похоже… похоже, его украли, – вздохнула старинная лампа.

Старинная лампа немало огорчилась, еще бы – она так любила свою антикварную лавку, где торговала человеками, она так нехотя расставалась со своим товаром, она придирчиво оглядывала покупателей, словно решала, а достоин ли этот фонарь или эти часы того, чтобы отдать им драгоценного человека, а вдруг они уронят его на следующий день, и он развалится на куски. Она немало постранствовала по белу свету в поисках людей, выискивала самых разных людей для своей лавочки, не боялась спуститься в самые глубокие ущелья и подняться на самые высокие горы. И вот теперь – подумать только, какая неудача – один из человеков пропал.

…может, молодой человек найдет пропавшего человека? – спросил кто-то из покупателей.

Остальные посетители снова засмеялись, до того это было нелепо – где это видано, чтобы человек что-то искал, а уж тем более пропавшего человека, да не может такого быть. И только старинная лампа многозначительно улыбнулась, – она-то знала, что молодой человек, живущий в её доме, совсем не такой, как другие человеки, это был особенный человек, совсем-совсем особенный. Таких человеков на самом деле не бывает, но представим себе, что он был.

Этот человек и правда был необыкновенным. Он умел говорить, что было необычно, но кроме того он умел ходить, что было еще невероятнее. Поэтому человек обошел сувенирную лавку, оглядел полки и столы, где лежали другие человеки, посмотрел на следы на полу и внимательно их изучил. Потом человек надел пальто и вышел из лавки – он умел надевать пальто, в этом плане он тоже был необыкновенный человек.

Человек прошел по городку, внимательно глядя на следы, – что он там видел, никто не знал, но он что-то видел своим необычным человечьим взглядом. Вскоре человек остановился перед неприметным домом на углу и позвонил в дверь. Напоминаем, он был необыкновенным человеком, и даже умел звонить в дверь.

Хозяин дома, старинный граммофон, открыл дверь и недоуменно уставился на человека – он не понимал, как у него на пороге мог оказаться человек, да еще и в таком отличном состоянии. Граммофон очень обрадовался, даже сыграл какую-то веселую мелодию, и понес человека в дом. Человек почти сразу же увидел украденного человека, он лежал на полке за стеклом. Человек прикинулся неподвижным, позволил положить себя на полку и закрыть дверцу. Он терпеливо дождался, когда граммофон уйдет из дома, и только тогда открыл дверцу. Человек осторожно подхватил другого человека, чтобы не рассыпать кости, и понес его к выходу. Тут неожиданно вернулся граммофон, и увидел человека, несущего человека. Тогда он ударил человека подставкой для зонтиков. Поднялся шум, на шум прибежали фонари, граммофоны, лампы, часы, они увидели в доме граммофона двух человеков из антикварной лавки, и поняли, что случилось. В ту же минуту граммофона арестовали и посадили под замок, а человеков отнесли назад в антикварную лавку.

Хозяйка лавки была просто счастлива, и не уставала благодарить необыкновенного человека за то, что он помог вернуть другого человека. Правда, после этого случая человек стал совсем обыкновенным – он перестал ходить и говорить, лежал так же неподвижно, как и другие человеки, а вскоре перестал отличаться от них. Может быть, ему надоело быть не таким, как все, и он решил стать таким же, как другие человеки. Кто его знает, этого человека, что мы вообще знаем про человеков, откуда они взялись, почему их находят то тут, то там, нет ответа…

… – -…

… – — – … – — – S

O

S

Save

Our

Souls

Спасите

Наши

Души

…нет, не так, не так, все не так, какие души, здесь уже нет никаких душ, вернее, только души и остались, некого здесь спасать. Тут надо что-то другое, что-нибудь вроде – есть кто живой, вернее, не живой, вернее, живой, но не живой, вернее, не живой, но живой, вернее…

 
…я путаюсь, путаюсь в водорослях, путаюсь в маршрутах, путаюсь в самой себе, в сигналах, в…
…Работа системы завершена некорректно.
 

..30º06'N 15º29»W

Навести цель.

Пли.

Кажется, пылает сам океан.

..30º11'N 15º36»W

Навести цель.

Пли.

Черная громадина «Андромеды» с хрустом и треском раскалывается пополам, передняя часть еще продолжает беспомощно вертеться в волнах, увлекая за собой все и вся в бешеный водоворот…

Отклонение от курса 35 º… 36… 38…

Выверить курс…

Отклонение 36… 32…

Океан разрывается оглушительным грохотом, ночь бросается врассыпную от вспышки света.

Отклонение 39… 41…

Выверить курс, выверить, выверить чертов курс, а некогда, наводи цель, наводи-наводи-наводи…

Пли…

…я просыпаюсь.

Вернее, не просыпаюсь, я не могу проснуться, потому что не могу спать, хотя кто сказал, что я не могу спать, вроде мне не давали такого задания – спать, так почему…

Просыпаюсь от того, что поднимаю давным-давно опустевшие ракетницы, спохватываюсь, убираю обратно, хорошо, что там было пусто, еще не хватало выпустить ракеты.

Серые волны лижут ракушки на бортах, бесконечность океана заблудилась в самой себе.

И снова:

…

– — —

… – — – S

O

S

Save

Our…

…меня зовут Ара.

Когда-то я была Ариадной, но время изглодало буквы на борту.

Эту историю следовало начать не так, а…

Послушайте же легенду о корабле-призраке, который…

…к черту, к черту, все к черту…

…

– — —

…

Ночь выпускает далекие сигнальные огни живых кораблей – меняю курс, растворяюсь в тумане, чтобы не столкнуться с живыми, я уже слишком хорошо знаю, что сделают живые, кое-как залатанная пробоина на левом борту напоминает мне об этом.

…

– — —

…

…это не я. Это не я, это кто-то другой, понять бы еще, кто…

Пытаюсь выверить координаты, получается что-то настолько далекое, что меркнет сама бесконечность. Думаю, в каком направлении двигаться, когда понимаю, что сигналы идут сверху.

Сверху.

С неба.

Приказываю себе подняться в небо, как будто это возможно…

…Работа системы завершена некорректно.

…сигмоидная функция активации…

Производная сигмоиды…

Вес нейронов…

…это корабль.

Видавшие виды фотоэлементы смотрят в туман, вылавливают очертания парусника. Почему я вижу парусник, но не слышу ни одного сигнала, только сухое электрическое потрескивание, почему…

«…кто вы?»

Ответа нет, парусник движется точно на меня, понимаю, что, черт возьми, я не успею отклониться от курса, сейчас услышу треск и скрежет, и…

Парусник стремительно несется навстречу, просвечивая в тумане, вижу очертания надписи, Ара… Ара…

…не может быть.

Я смотрю на себя, на другую себя, почему у той меня паруса и деревянный корпус, и мачты, почему…

«…вы… Ариадна?»

Нет ответа, парусник несется навстречу.

Смотрю на остатки букв, вывожу сигмоидные функции и производные, понимаю…

«…Артемида! Вы Артемида?»

Фрегат вонзается в мой корпус, проходит насквозь, я не понимаю, как, почему – электрическое потрескивание, температура падает ниже некуда, холод, холод, что-то вспыхивает внутри меня, система прерывается – на доли секунды, снова оживает, смотрю, как стремительно удаляется фрегат…

«Артемида!»

Фрегат замирает, как будто задумывается, остановиться или нет.

«Вы… вы…»

«…вы тоже умерли?»

Все мои стальные внутренности вздрагивают от жуткого голоса, идущего из ниоткуда.

«Да… да…»

Артемида замирает, присматривается ко мне:

«Нет… вы не мертвая…»

«Но как же, я…»

…прозрачные очертания фрегата тают в тумане, я пытаюсь поймать сигнал, сигнала нет, да его и не было, и что это было, и было ли вообще…

…её тоже звали Ара.

Ара…

…списана, как морально устаревшая модель…

– …в утиль?

– …в утиль…

Даю полный ход, рассекаю бушующие волны…

– …стой-стой-стой-куда-куда-куда!

– …ушла, с-сука…

…просыпаюсь, вернее, не просыпаюсь, потому что не могу проснуться, потому что не умею спать. Прихожу в себя от того, что разгоняюсь до немыслимых скоростей, датчики отчаянно захлебываются визгом, замедляюсь, еле сдерживаюсь, чтобы не затормозить сию минуту и не кувыркнуться носом в волны.

Шлю сигналы – это уже слишком вошло в привычку, чтобюы остановиться, понимая, насколько все это бессмысленно.

…

– — —

… – — – S

O

S

Save…

…S

O

S

Save

Our

Souls

…и это снова не я, и это снова кто-то другой, откуда-то из ниоткуда, я пытаюсь установить координаты, я не могу установить, откуда кто-то так отчаянно кричит о помощи, это не на севере, и не на юге, не на востоке, не на западе…

Двигаюсь наугад куда-то в никуда, наобум выбираю какой-то зюйд-зюйд-вест, – крик о помощи начинает затихать, как будто я удаляюсь от того, кто меня зовет. Снова возвращаюсь на пустоту, снова слышу —

S

O

S

…

– — —

…

– — —

Не понимаю, отступаю прочь от странного наваждения, чтобы не слышать сигнал от корабля, которого нет.

Меня зовут Ара.

Раньше я была Ариадной.

Раньше…

…аккорды старинной мелодии, кружение вальса, прошлое просачивается из сна…

Оглушительный сигнал тревоги, черная громадина «Андромеды» рассекает волны…

…просыпаюсь, даром, что не могу спать. Не понимаю, почему сон не ушел, почему он оставил в реальности свои обрывки в виде «Андромеды», почему-то парящей в тумане…

«…у вас винты, что надо, – говорит „Андромеда“, – вы легко переделаете, как надо, чтобы подняться в небо».

Осторожно спрашиваю:

«Вы были в стратосфере?»

…а я и не знала, что мертвые корабли умеют смеяться…

«…выше… думаю, что скоро мы доберемся до луны».

Вздрагиваю от этого «мы», вспоминаю вражескую флотилию…

«У вас получится. Не хватает кое-каких деталей, но мы их добудем…»

Мне кажется, я ослышалась, в жизни не думала, что здесь могу быть какие-то детали, здесь, в бесконечности океана…

«И… где же?»

…и снова удивляюсь, что умершие корабли умеют смеяться.

«…надеюсь, у вас еще остались ракеты?» – спрашивает «Андромеда».

Понимаю все, стальное сердце вспыхивает от гнева, шестеренки ощериваются яростью:

«Прочь… убирайся… прочь!»

Вскидываю пустые ракетницы, она не знает, что они пустые…

…даже удивляюсь, когда слышу треск винтов и хлопанье не то парусов, не то крыльев, «Андромеда» исчезает в облаках, оставляет меня наедине с океаном…

Меня зовут Ара.

Ее тоже зовут Ара.

И ее зовут Ара.

И…

 
Ара.
Ара.
Ара.
 

Ночь выпускает далекие огни на горизонте, меняю курс, чтобы не встретиться с живыми. Океан расступается передо мной, пряча меня в тумане, огни снова вспыхивают – на этот раз с другой стороны, снова меняю курс, огни снова оказываются впереди, понимаю, что меня окружают, кто, зачем, почему, это что-то новенькое, чтобы охотились на мертвые корабли…

Ара.

Ара.

Ара.

Арабелла.

Аврора.

Афродита.

Они окружают меня, буквы на бортах поистерлись, или мои датчики поистерлись, я читаю только – Ара, Ара, Ара…

– Ариадна, – говорит человек с глазами цвета океана в грозу.

Мои датчики вздрагивают, откликаются на имя.

– Ариадна! – повторяет человек уже громче.

Откликаюсь:

– Слушаю вас…

– …вы что, в жизни не буду здесь ничего менять, я еще с ума не сошел, это же антиквариат, вы хоть понимаете, сколько лет этим перилам? А лестницам? Да это не корабль, это настоящий музей, не вздумайте даже ничего демонтировать, я вас самих потом так демонтирую, мало не покажется…

Мне непривычно не рассылать сигналы бедствия, я слишком отвыкла молчать, я слишком отвыкла двигаться, повинуясь чужой воле, я слишком отвыкла от начищенных до блеска перил и сверкающих огней, от мелодии вальса…

…курс на норд-норд-вест.

…

– — —

… – — – S

O

S

Save

Our

…это снова не я, это снова то проклятое место, где есть сигнал, но нет корабля, как будто такое бывает, что есть сигнал, но нет корабля…

…

– — —

…

S…

…меня осеняет.

Резко, внезапно, как я раньше не догадалась, а ведь все так просто…

Поворачиваю свои датчики вниз, в пучину океана, смотрю, ищу что-то в глубине, свет прожекторов беспомощно тонет в чернильной темноте, нет, здесь только эхолокация поможет, да и то вряд ли, можно хотя бы попробовать, вот так, что-то мелькает, темнота глубин машет своим длинным хвостом, поводит плавниками, извивается щупальуами, отступает, выппускает из темноты что-то причудливое, в чем я с трудом угадываю корабль, огромный фрегат неведомо каких времен, кажется, его построили еще в двадцать первом веке, – затонувший, расколотый на куски, но не мертвый, посылающий сигналы бедствия…

Спрашиваю:

«Как вас зовут?»

…Ара…

…Ара…

…Ара…

…нет, не Ара.

«Атлантида».

«Что с вами случилось?» – спрашиваю, тут же стыжусь своего вопроса, как будто и так непонятно…

Атлантида показывает мне свое прошлое, бесконечно далекое, странствия через бесконечность, потерянную связь, корабль, потерявший сам себя, потом ослепительная вспышка, разорвавшая напополам и ночь, и путь, и корабль, – а потом головокружительная чернильная глубина, ощеренная щупальцами и плавниками, черная бесконечность…

…

– — —

… – — – S

O

S

Save

Our

Souls

«Вы можете вытащить меня отсюда?»

«Я… я даже не знаю… – едва удерживаюсь, чтобы не сказать – нет, – я… попробую…»

Ловлю с глубины какие-то сигналы, какие-то едва уловимые намеки, что со мной все ясно, другого ответа она и не ждала.

«Я… я обязательно что-нибудь сделаю…»

Мой новый хозяин гонит меня дальше на норд-норд вест в туман ночи…

…погасить огни.

Покорно выключаю свет.

Навести цель…

Все так и холодеет внутри, я смотрю на огни на горизонте, я понимаю, что сейчас произойдет, я понимаю, что не смогу не повиноваться ему, я…

…открываю шлюзы за секунду до того, как выпускаю ракеты, вздрагиваю – ракеты летят неуклюже, неумело, мимо, мимо, ненасытная глотка океана хватает меня бешеным водоворотом…

…

– — —

… – — – S

O

S

Save

Our

Souls

И снова это не я.

Это Ара.

Ара, которая Артемида.

Ара, которая умерла.

«Вы… вы тоже умерли?»

Она обращается ко мне, я не понимаю, что со мной происходит, есть я, или нет, как я могу быть, если меня уже нет, если мои обломки лежат где-то в черных безднах, почему я качаюсь на волнах, вернее, не так, странное ощущение – как будто плыву над волнами в тумане, вращаются бестелесные шестеренки…

«Вы умерли», – уверяет Ара, которая Артемида.

«Как это… – не понимаю я, – как теперь…»

«…я научу вас… это просто…»

Пытаюсь подключиться к Артемиде, не понимаю, как подключаться, когда меня больше нет, когда её больше нет, когда…

…

– — —

…

…и это не я.

Это Атлантида.

Откуда-то бесконечно издалека шлет сигналы о помощи. Разрываюсь между двух огней, или остаться с Арой, или отправиться к Ате – Ара понимает меня, Ара чувствует, Ара отправляется со мной в бесконечность трепещущих волн на поиски мертвого фрегата в бесконечной глубине. Я еще успеваю увидеть Андромеду, которая вонзает тонкие щупы в бесконечную глубину океана, вонзается в то, что осталось от Атлантиды, терзает электронный мозг… В отчаянном бессилии смотрю на то, как Андромеда вонзается в стальной разум затонувшего фрегата, понимаю, что ничего не могу сделать…

«…попробуй… у тебя получится…» – шепчет Ара, которая Артемида.

Еще не понимаю, что нужно пробовать, что должно получиться, но чувствую, догадываюсь, поднимаю пушки, навожу цель, первый раз приходится действовать не в двух координатах, а в трех, целюсь…

..30º06'N 15º29'W 11º06'H (я не знаю, как еще обозначить верх)

Пли.

Андромеда разлетается ослепительной вспышкой, сияющими осколками, – я жду, когда в остатках развеявшегося тумана появится призрачная Андромеда – ничего не появляется, никого нет. Я хочу спросить, почему корабли то возвращаются из небытия, то не возвращаются – не спрашиваю, что-то подсказывает мне, что на этот вопрос никто не знает ответа. Смотрю в бесконечную глубину на то, что было Атлантидой, жду…

…неужели…

…нет…

…призрачная исполинская громадина появляется в тумане, изумленно смотрит на мир, на саму себя, пытается понять, кто она, что она…

–

…

.-

– .

Уже хочу смущенно ответить, что не знаю азбуки Морзе кроме … – -… Артемида подсказывает мне, T-H-A-N-K…

Смущенно отвечаю:

«Не… не за что».

Вспоминаю Андромеду, что-то вздрагивает в душе…

«А давайте… – осторожно предлагаю, – попробуем…»

Не договариваю, пытаюсь подняться выше, выше, они понимают меня, они поднимаются за мной, выше, выше, думаю, получится ли у нас хотя бы до стратосферы, а то, может, до самой луны, которая все яснее проглядывает сквозь тучи…

Два по цене двух

– …а куда мы едем?

– Никуда мы не едем.

– Нет, ну как… в этом автобусе?

– Никуда мы не едем, не видите, что ли, мы стоим.

– Да нет… куда мы ехали?

– Никуда мы не ехали.

– То есть, автобус… никуда не идет? А чего мы тут сидим тогда?

– А что еще делать?

Псих какой-то, лучше у этого спросить…

– …простите, а куда автобус едет?

– Эссере индьетро.

– Это где такое место?

– Ни диспиате, нон ти каписко.

Черт…

– Руссо?

– А… йес… да… то есть… а вы… италиан?

– Си, соно итальяно.

Вспоминается что-то из Челентано не к месту и не ко времени. Оглядываю автобус и остановку, на которой написано stop, рощицу в отдалении, огоньки в окнах домов…

– …а мы где вообще?

Старичок впереди усмехается:

– А в автобусе.

Еле сдерживаюсь, чтобы не заорать, что ясно, что не в самолете.

– Не, в смысле… остановка какая?

– Хорошая остановка, вишь, какую сделали, крытую, с крышей, лавочки…

Топот снаружи, в дверь заскакивает девушка в пальто, заляпанном осенью.

– Ух, успела…

– Успели, барышня.

– А… он куда едет?

– Да никуда он не едет.

– А… сломался?

– Да навроде того.

– А… – девушка оглядывается, спохватывается, – а я куда ехала?

– Это у вас надо спросить, барышня, куда вы ехали…

– …да нет, правда… черт… ведь не помню…

– …а я из Беларуси, – говорит Стана. Все еще не привыкну, что она Стана, Станислава, для меня Станислав, это парень какой-то, а тут девушка в пальто, заляпанном осенью, осень золотом разметалась на волосах, – из Лиды.

Хочется называть её Лидой, главное, не ошибиться и не назвать, а то еще обидится.

– …а я в Хабаровске живу, – говорит Вилыч, который на самом деле Вавилович, только он сам себя Вилычем назвал.

– Из Хабаровска приехали?

– Да не приехал я, я там живу!

– Значит… – оглядываю остановку, – Это Хабаровск?

– Да не может быть, я из дома не выезжала никуда! – вспыхивает Лида, которая Стана.

– Но куда-то же ехали…

– Да куда-куда, на работу я ехала!

– А где вы работаете?

– Так я… черт… ё-моё…

– Что такое?

– Не помню я, вот что такое… Ну что вы на меня смотрите, я еще с ума не сошла, просто… не помню… – вспыхивает, спохватывается: – а вас как зовут?

– Э… – понимаю, что не помню своего имени.

– А работаете кем?

– Ну, мы там всякие приложения мобильные для банков делаем.

– Это которые не работают ни черта? – Лида снова вспыхивает.

– Сударыня, а вы бы попробовали сами такое сделать, потом говорили бы! Думаете, раз-раз и готово…

– …да ничего я не думаю, а взялись, так делать надо!

– …Бал… да… са… ро… – повторяет итальянец.

Стараюсь запомнить, а главное, стараюсь постараться не назвать его Балдой.

– Рим? – спрашиваю я.

– Да не Рим, а Рома, – подсказывает Вилыч.

– Э-э-э… Рома?

– Чивитавеккья.

– Это что по-ихнему?

– Город такой.

Понимаю, что даже не запомню…

– …а я помню, как я умерла, – говорит Лида, которая не Лида.

Думаю, как на это реагировать, познакомиться что ли, хочет, или правда с головой у неё что-то того, или черт пойми.

– И… как?

– А так, на остановку иду, а тут фура из-за угла, меня так по голове долбануло… и все… и свет такой…

– А-а-а…

– …А вы помните, как вы умерли?

– Да я вроде как живой еще…

– …а вы подумайте, вдруг неживой?

– Вы хотите, чтобы я умер?

– Да не-е-ет… просто… если бы мы все мертвые были, то понятно бы все было…

– Что понятно?

– Ну… что это царство мертвых какое-нибудь…

Пробую вспомнить, ничего не вспоминается.

– А вы? – Лида-не-Лида поворачивается к Вилычу.

– Что я?

– А вы… не умерли?

– Да, грибами траванулся, помню, сильно худо было, а вот чтоб умер…

Хочу спросить у Балды из Чиви-чиви-чирик-чирик, вспоминаю итальянский, который никогда не знал, – не успеваю, в автобус врывается еще один пассажир, бахается на сиденье так, что чуть не опрокидывает пазик, гаркает:

– А за проезд сколько?

– Пять тыщ рублей, – рапортует Вилыч.

– Да я серьезно.

– И я серьезно…

– Да ну вас… – вошедший смотрит на потертую надпись «Проезд 35», считает мелочь, выкладывает на столик рядом с водителем. Что-то не так, почему все так смотрят на меня и на вошедшего, ну куртка такая же, ну…

…нет…

…совпадение…

…ну, похож, похож, да…

…но…

– Это брат ваш? – спрашивает Лида-не-Лида.

– Э… нет…

Встречаемся с ним взглядами, играем в гляделки, наконец, он не выдерживает:

– Ну, привет.

Еле выжимаю из себя:

– А… привет.

Он садится на кресло рядом со мной:

– Можно?

– А… ну да… Ты… ты как?

– Да ничего… а ты?

– Да… да ничего так.

– А ты хотел операционку свою сделать.

– Ну так это ж вообще убиться надо, оно надо, убиваться-то?

– А… ну тоже верно… А чего ты так, за все хватаешься, ничего до конца не…

– …да не я, а ты!

– А… ну да…

Все еще не верю, что говорю сам с собой…

– …есть кто живой?

Дом отвечает тишиной, но какой-то не заброшенной, а такой, как будто совсем недавно здесь были люди, как будто дом ждет хозяев, быть может, нас…

Лида хлопает в ладоши.

– Ты… ты чего?

– Свет включаю, чего.

– Э-э, свет вообще-то выключателем включается…

– Какой свет, электрический, что ли? – Вилыч фыркает, – ишь чего вспомнили, шутники какие…

– А что такое?

– То такое, его уже двести лет, как нет…

– Невесело у вас там в Хабаровске.

– В ка-аком Хабаровске, нигде нету!

– А… а что случилось?

– Мил человек, вам курс истории повторить?

Холодок по спине.

– А… а пожалуйста.

– Сами учебник почитайте… о-о-ох, молодежь, ничего не знает…

– Нет, правда, – рискую нарваться на очередной скандал, – почему света-то нет?

– А нефть тебе вечная, что ли? Кончилось электричество ваше…

Страшная догадка:

– А… а какой у вас год?

– У нас две тыщи сто седьмой, а у вас?

Даже не говорю, что двадцать третий. Две тысячи. Безо всяких сто. Приглядываюсь к Балде, думаю, из какого века он может быть, если вообще не из средневековья…

– …чего надо?

Смотрю на себя над изголовьем кровати, что вообще творится…

– Чего, не спится тебе, сказку тебе рассказать или колыбельную спеть? Или темноты боищься?

– Да не… я в ноут посмотрел…

– И чего?

– Вот это… – я показываю себе на запись, – ты мне письмо прислал?

– Какое еще письмо?

– Это вот… найди трех самих себя, это очень важно…

– Не я…

– …а адрес стоит от меня к тебе…

– …охренеть… значит, кто-то третий есть…

– …если только третий. А не четвертый, пятый и десятый.

– Надо будет проверить, пошукать…

– Как ты пошукаешь, комп-то один и тот же…

– В смысле?

– Ну, в смысле, мы с тобой одинаковые, и компы у нас одинаковые, сечешь?

– А… а почему так?

– И ты у меня спрашиваешь?

– А у кого? Ты у нас умный… еще бы делал чего-нибудь, вообще цены бы тебе не было…

– Да на себя посмотри, я в тебя такой!

– Это я в тебя такой, ты…

…мир крутится волчком, какого черта я делаю, а ведь давненько мечтал самого себя по стенке размазать, за все, за все, за то, что не умею ни черта, за что бы ни взялся, сразу лапки опускаю, черт бы меня драл, за то, что другие уже… а я еще, за… за…

Моя голова с хрустом и треском впечатывается в дверной косяк, какого черта я только что сделал, почему я не встаю, почему у меня голова повернута на какое-то немыслимое число градусов, до которого математика еще не додумалась, я, конечно, сова, но не до такой степени, и нечего на меня таращиться, не мигая, так мертвые смотрят, а я же…

Топот ног, Вилыч, Лида-не-Лида, Балда, смотрят на меня, на второго меня, понимаю, что дело дрянь, что бежать надо, бежать, распахиваю дверь…

– А-а-а-а – а-а!

Кажется, орем все вместе, когда видим за дверью вон то, даже не могу понять, что именно, полупризрачное, полубестелесное, и в то же время оно кажется максимально плотным, смотрит на нас – без глаз, без лица, но смотрит, движется к порогу…

Захлопываю дверь за секунду до того, как существо касается порога. Лида-не-Лида пытается спросить, что это было, не успевает, я второй неуклюже поднимаюсь с ковролина, бормочу слова, которые при Лиде-не-Лиде говорить нельзя. Я, стоящий у двери, одергиваю себя, стоящего в углу, я в углу кажется даже не замечаю себя, растерянно ощупываю шею:

– Это… это как это вообще, а?

– Что вообще?

– Да что-то я не замечал, чтобы мертвые вот так оживали…

– Слушайте, а может… может, мы уже все мертвые? – спрашивает Лида-не-Лида.

– Ну что такое говорите, мы… – я второй прижимаю руку к груди, еще, еще, почему-то уже понимаю, что ничего там не найду, пульс, пульс, где он этот пульс, ни сердца, ни пульса, ни…

…бросаюсь на кухню, выискиваю что поострее, вонзаю в запястье, так и есть, ничего…

Балда мечется вокруг меня, истошно орет, чтобы я этого не делал, я показываю ему на руку, смотри, смотри, крови нет, ничего нет, смотри, смотри…

– …так, надо понять, что нас всех объединяет, – Лида-не-Лида устраивается на подоконнике с чашкой кофе, – вот мы с вами не встречались никогда, – кивает в мою сторону, – может, в будущем встретимся? У вас какая фамилия?

– Так я даже имени своего не помню, а вы про фамилию!

– Нет, ну вот, например, я с мужем разведусь, с вами встречусь, а Вилыч наш сын там или внук…

– А Балда?

– Кто-о?

– Э-э-э… ну… этот… Барто… Болто…

– Балтасаро.

– А… ну да… он…

– …он мне сказал, что жил в тысяча девятьсот десятом году…

– Вот как… а у вас в роду…

– …не было итальянцев.

– И у меня не было…

– Вот что, а может, этот Балтасаро кого-нибудь из наших предков убил или наоборот не убил, и мы появились, или наоборот, не появились…

– Ну, вас и понесло…

– А вы что предлагаете? У вас какое объяснение?

– Не знаю я… улыбнитесь, вас снимает скрытая камера…

– …ты хоть понимаешь, что он тебя отдаст? Или меня? – ору я себе в лицо.

– С чего ради?

– С того ради, на хрена ему два одинаковых человека в коллекции? Вот сецчас и поменяет на какого-нибудь Авраама Линькольна или Наполеона Бонапарта…

– Кстати, а чего-то Бонапартов с Линькольнами среди нас не видать…

– Ну, если бы ты в потолок не плевал, а за ум взялся, глядишь, и были бы…

– Да ну тебя, я серьезно…

– Ну, если серьезно, так всякие Пушкины с Менделеевыми подороже стоят, чем хреновый айтишник с руками не из плеч… Это мы мелкая сошка копеечная, цена сто рублей за ведро…

– Но как нас двое-то оказалось?

– Ну, может, там хрень какая-нибудь с сюрпризом внутри, покупаешь, не знаешь, что попадется, помнишь, пингвинов собирал…

– Тьфу, прям на ностальгию прошиб… Хоть беги на кассе покупай, сейчас там еще какие-то яйца появились здоровущие такие, интересно, а там что…

– Ну хошь, беги покупай, а хошь давай подумаем, что делать, чтоб не разлучили… и главное, что мы делать вместе должны, что еще третьего надо найти, не на троих же соображать в самом-то деле…

– Стартап замутить.

– Ну-ну…

– Ты какую-то там четырехмерную реальность хотел устроить…

– Так это думать надо…

– А, вот для того втроем и соберемся.

Да какая разница, если ты чего-то не понимаешь, тут хоть десять тебя будет, все равно ничего не получится! Не, тут другое что-то…

…меня прерывает стук в дверь, иду открывать, уже ожидаю увидеть на пороге очередное пополнение коллекции, интересно, кто там будет, молодой, старый, мужчина, женщина, какая-нибудь сухонькая старушка или угреватый подросток или девушка с ребенком на руках…

…распахиваю дверь, вижу самого себя, даже не удивляюсь.

– Ну, при…

…не договариваю, сбитый выстрелом, еще успеваю заметить, как второй я бросаюсь на помощь первому мне, падаю под вторым выстрелом…

– …ну, я бы не стал говорить – ожившие… Я бы скорее назвал нас копиями… Да тишина в зале, ё-моё, я кому сказал вообще! Уж других не уважаете, давайте самого себя уважать, один человек в зале в количестве пятьсот штук, и то смирно сидеть не можем… умники хреновы… Ладно, давайте дальше, читаю: Уникальное предложение, только сегодня – копии давно живущих два по цене одного…

– И что с этим со всем делать-то?

– Что делать, что делать, читать роман Чернышевского «Что делать»… Есть у меня задумка одна, не знаю, как получится…

– …уважаемые покупатели, только для вас сегодня скидка двадцать процентов на всю коллекцию виртуальных игрушек – Футурантропы, жители далекого будущего! Исследования подтвердили, что наши бесконечно далекие потомки будут выглядеть именно так!

Что-то щелкает в голове, какие-то смутные воспоминания, смотрю на причуливое существо, беру нарядную коробку, задумываюсь, зачем-то беру две, думаю, беру еще одну…