Се, стою у двери и стучу

БОЖИЙ ПРОМЫСЕЛ

Вечер, словно предновогодняя радость, загадкой, улыбчивостью спустился на землю, зажег огоньками рассеянную дремоту, разбудил в душе нежность и желание дружеского общения. Наскоро одевшись, Татьяна направилась к своей приятельнице.

Галя – незаменимая собеседница. Находчивая, бойкая, всегда в хорошем настроении. Нельзя сказать, что жизнь постоянно гладила ее по головке и заглядывала в рот, ожидая приказаний. Нет. Ей приходилось самой бороться за свое место под солнцем тяжелым физическим трудом, собранностью.

– Здравствуй, милая, хорошо, что зашла, я дремала.

– Прости, разбудила…

– Наоборот, дело к ночи, нечего спать.

Подвижная, небольшого роста, с воздушно-пушистым одуванчиком волос на голове и молодыми, веселыми глазами, она располагала.

– Проходи, пожалуйста, хочешь чаю попьем?

– Спасибо.

Они сели за маленький уютный столик, расставив чашки с дымящимся чаем, розетки с вареньем, тарелочки с пирожными.

– Не удивляйся, сегодня на работе отмечали мой день рождения. И вот кое-что осталось.

– Поздравляю.

– Спасибо. Представляешь, оставили на работе… И скажу я тебе – чудо Господь явил.

В комнате рассеивался полумрак. Небольшие бра излучали слабый свет. Казалось, ожили темные тени, напоминавшие птиц неизвестной породы.

– Итак, что произошло у тебя на работе?

– Садись, пей чай и слушай, если есть время. Работаю я, ты знаешь, давно, стараюсь, зарабатываю хорошо. Время пред пенсионное. Подходит как-то мастер с незнакомой девушкой и режет без ножа:

– Учи ее, передавай знания, опыт. Закончишь, проводим тебя на пенсию. Если захочешь работать, оставим уборщицей. Свое же место уступишь ей.

Я ничего не ответила. Но чтобы все-таки ушла на пенсию, она повела против меня целое наступление. Третировала в дело и без дела. И все с издевкой, с позором, ненавистью. Поставила в наладчики в пару со мной любителя спиртного. Он всегда пил, я работала за двоих. Что не доделывал он, за это ругали меня… Дошло до того – увижу мастера – руки, ноги трясутся, ничего не понимаю, дрожу, как осинов лист… Уже и сердце не на шутку разболелось… Успокоительное пью – не помогает. А ведь у меня семья не маленькая. Если что случится со мной, кто им поможет? Да и к коллективу привыкла. Рабочий народ, словно солнце, согреет… – на глазах у Галины показались непрошеные слезы, как бы в подтверждение ее слов.

И Татьяна представила какое состояние было у приятельницы. Сердце человеческое – вечный страдалец. Такое относительно маленькое, с кулачок, а сколько страстей вмещается в нем. Сколько мук и трепетных тревог, волнений и раздоров, счастья и радости?

Но, как правило, больше на долю человеческого сердца выпадает волнений. Радость медленно входит в сердце. А волнения, что волны у берега – одна сменяет другую…

За окном густела синь, переходя в ночь. Приятельница продолжала:

– Замучилась совсем. Плачу дома перед иконами, выливаю свою боль:

– Господи, видишь мою беду. Помоги, больше некому поддержать… Эх, как бы хорошо было, если б мою подругу-мастера из другого цеха, к нам перевели, а нашу – на другое место!…

На душе – тяжело. Себя нигде не находила, ни дома, ни на работе. Ничто не радовало. Мир серел и съеживался… Пропадала. Зима, холодище, а я забывала, как следует одеться, поесть. В сердце – мука, боль, слезы…

Потом решила: вероятно, я – не права, и зря на мастера обижаюсь?! И вновь обращаюсь к Всевышнему:

– Господи, помоги разобраться, успокоиться, может, я сама виновата, а по глупости и немощи не понимаю? Сержусь на человека. Вразуми осмыслить все…

– О, как нелегко-то тебе, было… – поддержала Татьяна.

– Не говори. И случилась у нас авария на работе. Грузчик недоглядел. Вырвалась из рук вагонетка и врезалась в горящую печь. Шум, искры, дуги огненные. Конец света наступил – так страшно было. Многие могли покалечиться. Но Господь помиловал. Вину за случившееся вменили мастеру, перевели в другой цех с понижением. Меня оставили на месте, а к нам в начальство поставили мою подругу. Чудо Господь явил!…

– Да, Всевышний все расставляет на свои места.. Но объясни, как, дружа со мной, ты словом не обмолвилась о своей беде. Всегда спокойна, ровна. А я-то жалуюсь на всякую чепуху. Неужели тебе не хотелось вылить кому-то душу, чтоб легче стало?

– Зачем людям досаждать своими проблемами?

– Поэтому Господь и помог за смирение твое… Всё Он видит, всё учитывает… за всё воздает…

– Да, я согласна с тобой…

– Сейчас, когда я шла к тебе, по пути встретилась женщина. Я не видела ее два года. Думала, она переехала из наших краев. Не так давно еще она выглядела очень неплохо. Видная, вроде извечной победительницы, всегда была в хорошем настроении, обворожительно-улыбчивая, загадочно-притягательная, бойкая. И, казалось, что с этой женщиной время должно лететь весело и задорно. Сын ее где-то скитался в деревне, потом сидел в тюрьме и совсем еще мальчонкой умер от тяжелой болезни. Всегда она находилась в погоне за обеспеченностью и разнообразием. Стремилась не знать бедности. Жила так, как хотела. Пожелает мужа чужого отбить – пожалуйста. Да еще жене сообщит об этом, весело хохоча в телефонную трубку. Возмечтает обобрать кого-то, тоже быстро делалось. А то и посадит в тюрьму надоевшего кавалера. Вот так и жила, кружилась. А нынче увидела соседку и обмерла. Удар ее, молодую, поразил. Ползет по улице с клюшкой в левой руке, правая висит плетью и правую ногу еле волочит, словно ватную. Глаза дикие, полные огня, злобы, ненависти, боли, ужаса. Ад в них зияет… И вот так мы всю жизнь перед выбором – на какую дорогу встать? Видишь, какие два удивительных случая произошли?

– Какие?

– С тобой и с ней. И мне это надо принять к вниманию. Постоянно осуждаю, за что наказываюсь Господом – болею…

– А ты не осуждай.

– Никак не получается… Люди ведь очень любят грех, тянутся к нему в каком бы обличии он не являлся… Как будто медом меня накормят, если осужу. Потом рыдаю, каюсь и… вновь за старое… Сама бороться не могу. Прошу Господа помочь… – Татьяна чуть не плакала от обиды на себя. Успокоившись, вспомнила:

– Скажи, ты заказала благодарственный молебен после помощи Божией?

– Нет, закрутилась и забыла, – испугалась Галина.

– Неправильно. Давай сейчас почитаем акафист «Слава Богу за все!»

– О, как хорошо-то, давай почитаем, – обрадовано согласилась приятельница.

И они, со страхом Божиим, благоговейно встали на молитву.

ДАР ТЕРПЕНИЯ

Эта женщина еще в детстве проявляла великие терпение и любовь ко всем слабым и искалеченным. Жили они вдвоем с мамой, энергичной доброй женщиной. Но дочка Лидочка по доброте и жалостливости и от мамы отличалась. Рыдала над убитым воробышком, над горемычной больной соседкой, помогая и угощая, чем можно, чуть ли не плакала над раздавленным червячком. Сочувствовала каждой твари. Наделенная Богом необыкновенной красотой и мягкостью, Лида входила в любое сердце без стука. Огромные, ласково-безответные карие глаза, маленький носик, пушистые светлые волосы. Ангел с иконы, да ко всему и верующая. Матушка ее иногда даже боялась: до какой степени мягка, добра, что будет?

Училась Лидочка в школе хорошо. Да и учителям приятно было ставить ей пятерки. Способная, ласковая, словно жаворонок весенним ранним утром. Что же за девочка такая? Понять никто не мог.

Вот ей и 17 стукнуло, не усмотрела мама, как окрутили дочку. Так в народе «краденую» свадьбу называют. Матушка против. Но кто ее спрашивал? После Лидочка объясняла двоюродной сестре.

– Если б не вышла замуж, убил бы он меня…

– Ах, ты, горемычная…

Долго мучил девушку, нож к шейке приставлял. Сошлись, живут. Ребенок уже родился, первенец. Радуйся, счастье-то какое – верующая, кроткая жена, уступает, слово не обронит…

На Руси женщинам живется не просто. Видел ли кто, чтоб в семье было ладно, да гладко? А в основном, как пили раньше, так и сейчас пьют. Как били, так и по сию пору бьют. И делают все по-молодецки, на славу. Пьют – себя не помнят. Бьют – чтоб мозги вторая половина потеряла. Смертным боем калечит пьяный мужичонка. Силы набирается демонической и уродует, уродует. До крови, до потери сознания. Женщина превращается в запуганное, странное существо. Дрожит, сердце замирает и молчит, молчит. Лидочку он бил, в основном, по голове. Ребенка ли кормит, второго ли. Разве что значит для изверга – детей своих пугает, мать их калечит? А Лида? Терпит. Только еще больше Богу молится, старательней угождает супругу. Даже непонятно, чьего гнева она боится больше – Божьего или мужнего. Может, жалела его, как только на Руси умеют, почти как свое больное чадо? А людям вид подавала – боится, чтоб не смеялись над несчастной горемыкой…

Даже повенчалась с ним. Но Господь, видя такое смирение, силы давал. Все-то ей нипочем. В храм ходит, в хате убирает: обеды вкусные варит, детей воспитывает. Кто не знает ее жизни, скажет: «Счастливая!»…

А вдруг и счастливая? Может, Ангел Господень спускается к ней каждый день и укрепляет своей дланью на терпение великое? Муж-то не работает, никакой помощи от него нигде – ни по дому, ни на огороде. Только затрещины. И крайняя бедность. Если б не мамочка, пропала бы с тремя детьми. Она на старости лет работала, их содержала. Бывало, придет навестить, а детки палец к губам прикладывают: молчи мол, папу пьяного разбудишь, все пропадем. Сердце кровью обливается – уроки, бедные, в туалете учат, от шума скрываются.

Сельчане недоумевали: откуда у Лиды берется это смирение, чем питается? У нее же на все один ответ:

– Господь терпел и нам велел…

Ей отвечали:

– Но Он же Господь! А ты – человек, где силу берешь?

– Он меня и укрепляет… Не пострадаем на этом свете, на том в рай не попадем…

Но вообще-то она не любила говорить про свое горе. Мужа ли боялась, стыдно ли было, редко кто и знал, догадывался…

Как-то совсем разошелся пьяный дебошир, избил Лидочку, голову пробил. Кровь из нее брызгала фонтаном. Дети, испугавшись, что мама умирает, стали кричать истошно, до посинения, выбежав на улицу.

Вызвали соседи скорую помощь и милицию. Лидочка лежала в хатенке навзничь. Длинные волосы разметались по полу кровавым заревом, юбка взлетела, словно кумач. Ни звука не издавала… Только правой рукой по полу водила. То сожмет в кулачок, то разожмет, словно руку ей только что отсекли. И та по инерции продолжает конвульсивно вздрагивать…

Когда приехала скорая помощь, она уже не дышала почти. Ни движения, ни стона. Соседи кинулись к ней – жива ли?

– Ах, изверг, что наделал, осиротил детей!

– Держите его, держите! Убежит до приезда милиции!…

Сильные мужчины скрутили его, как не вырывался. Лидочку в больницу увезли, а его в милицию. Пришел туда к ней следователь для дознания. Начал расспрашивать, что, да как? А она напрочь отказалась:

– Мы сами во всем разберемся, прошу Вас, не приходите ко мне больше.

Мать умоляла, чтоб его посадила, дети просили, но она, улыбаясь, слабо покачивала головой. Лицо все в бинтах. Только глазоньки, впавшие видны, словно ясная чистота в них обитала…

Так и ушел милиционер ни с чем. Расстроенная матушка прошептала:

– Зачем же ты так?

– Я, мамочка, сама виновата, слово сказала ему наперекор…

Да и грех большой венчанного мужа в тюрьму сажать, отца деток моих… «…что Бог сочетал, того человек да не разлучает» (Мф.10;9)

– А как же быть-то дальше?

– Молись лучше, а Господь и вразумление ему подаст…

И непонятно и тяжело-тяжело сделалось на душе у матери. А потом вдруг успокоилась. Верующая дочь, не пропадет с Божьей помощью. Дал Господь дочке великий дар, редкий. Может, она весь род и очищает, чтоб за ее терпение вся родня в рай вошла? Ведает о том Один Вездесущий Господь!…

НЕРАСКАЯННЫЕ ГРЕХИ

Жила она тогда в Белгороде. Очень сильно болела. Болезни были все какие-то непонятные, неподдающиеся лечению. И когда Татьяна обнаружила – лечи их, не лечи – они возвращаются, поняла, что это наказание Божье. Грехи в каждом шаге, в каждом помысле. Не грешить же она не могла. Плакала, сопротивлялась, умоляла Господа простить. Но болезнь до конца не уходила. Когда просила прощение от души, наступало облегчение, согрешала – страдания усиливались.

На улицу выходила не часто. На дворе – осень. Удивительно стройные, почти голые, беспомощно-реденькие деревья с небольшим количеством листьев, разбросанных на ветках. Их скудность еще более заставляла сжиматься сердце от неизбежности и не уюта: одинокие деревья, ее одинокая душа, оголенная жизнью… И сумерки бытия печально сливались с сумерками природы…

Однажды приятельница Верочка пригласила ее в загородный храм. Предварительно ничего не объяснила. Татьяна привыкла к батюшкам в городских церквах: подтянутые, деловые. А тут принимать исповедь вышел несколько апатичный, чрезвычайно спокойный священник, будто и дела ему нет до этого чопорного внешнего вида, и стал исповедовать. Подошла к нему, батюшка спросил:

– Вот такие-то и такие-то грехи были?

Она как-то свысока и небрежно посмотрела на него и ответила:

– Я уже каялась в них раньше!…

Иерей смиренно промолчал. Когда они с Верочкой возвращались, та внезапно поразила:

– А ты знаешь, этот священник помогает выявить нераскаянные грехи.

– Да?! Значит, он мне их перечислил. А я так грубо ему ответила:

– Я уже каялась в них!

– Могла и покаяться, а Господь не принял…

– Наверное, не принял, я это предчувствовала…

************

Как-то утром на Рождество Татьяна не смогла пойти в храм по болезни. Лежала в постели, читала книгу схиигумена Саввы и вдруг, вспомнив о нераскаянных грехах, стала плакать жаркими, горючими слезами и взывать: «Господи, прости!» Рыдала, рыдала над своей убогостью, вдруг чувствует – ощущение такое, будто причастилась. То же самое повторилось и на Крещение. Господь утешил. Видно из-за того, что в храм не могла по немощи попасть и из-за искреннего раскаяния…

Дома покой и уют. Она одна, упивается музыкой тишины. А в душе такое чувство, будто лежит маленькой девочкой в люльке и напевает ей мама колыбельную песню. И спокойствие разливается широкой рекой… О, как она любит эту музыку тишины…

Но болезнь не проходит. Татьяна то терпит ее, то раздражается, то возмущается… И вдруг обратилась ко Господу со словами:

– Господи, благодарю, принимаю болезнь, как Твой дар и постараюсь возлюбить ее, потому что Ты меня исправляешь, радеешь о моем спасении и усовершенствовании.

Смотрит, болезнь стала как бы пятиться назад… Потом вновь вперед, грешить-то не переставала. Так весенний снег в распутицу тает, и вдруг внезапно морозцем прихватит… Мучилась, но понимала – надо терпеть. Происходило с ней нечто удивительное…

Захотела пособороваться. Грехи-то следует выкорчевывать! Шел Великий пост. И во время молитвы услышала ужасное – знакомая по храму издает тявкающие звуки. Татьяна испугалась. А потом сама себе объяснила: «Почему я решила, что она хуже меня? На мне тоже печать одержимости лежит из-за моей болезни. Только ее не видно, но я-то знаю – кто я и за что получила ее…»

************

Через некоторое время Господь вразумил позвонить к тому священнику, который ее так удивил, и спросить, когда он будет исповедовать:

– Батюшка, долго болеть не перестаю…

– Это наказание Божие, грехи нераскаянные имеете, необходима глубокая исповедь…

Положила трубку, стала размышлять: «Стоит ли больной куда-то ехать?» Почувствовала – нечистый, как всегда, сбивает. Решила твердо – поедет!

Села за стол и с Божьей помощью стала вспоминать грехи с самого детства. Старалась целый день. Когда осмыслила все, записала, не так, как раньше, отдельными кусочками, а в целом, стало жутко. Предстал перед ней новый человек, хитрый, лукавый, почти безнравственный… Нечто устрашающее. Если смотреть на небо, увидишь тоску неудовлетворенности в его синих очах, если – на землю, заметишь бесформенную массу молчания и злости, если взглянуть в ее сердце, ничего не увидишь, кроме смятения…

Отложив листки с исповедью, задумавшись, подошла к альбому с фотографиями. Взяла в руки, засмотрелась. Вот она совсем маленькая, одухотворенная девочка, восторгается зеленью жаркого русского лета в санатории. Все там казалось таким удивительным, родным, близким…

А вот она – подросток, трогательно ждущий своего расцвета. Тогда же сочинила стихи:

Мое сердце, словно большая

Певчая птичка без слов.

То и может, что только щебетать,

Изливать трелью восторги сердца

И любить, любить…

Наконец, она – девушка. Любящая Господа, беспорочная, чистая, точно белая лилия, вот-вот распустившаяся ранним утром… И что же с ней стало? Что произошло? Когда она потеряла себя? Долго мучила ее горечь прошлого. К вечеру здоровье значительно улучшилось…

Спать легла пораньше, боялась проспать – ехать-то не ближний свет. Ночью проснулась от ощущения, что внутри бьется по Божьей милости молитва: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную!» Обрадовалась, согретая лаской Господней. Давно молитовка от нее ушла, а тут сама в сердце с Божьей милостью проникла…

************

Попала на службу рано, заказала молебны и встала у амвона… Вышел батюшка. Поразил проникновенным взглядом, несколько уставшим, и как бы неземным. Будто говорил он уже с небожителями, да вот наши грехи вернули его на землю… Такого взгляда она до сих пор ни у кого не видела. Сначала, кажется простой, обычный, не в меру смиренный. А приглядишься, сможешь заметить всю его духовную суть – светится…

Говорить стал об общих грехах, но, вроде, как для нее одной, хотя сотни людей рядом стояли. И поняла Татьяна – кое-что забыла перечислить и, быстрее, добавлять, дописывать. Но общей исповеди такой она еще не слышала – вывернул их всех иерей наизнанку, встряхнул, и поняли они свою убогость. Когда Татьяна отдала священнику 4 огромных листа с согрешениями, почувствовала, встав на колени, что судит ее Сам Господь. Закрыла глаза рукой со стыда и отчаяния и застыла с поникшей главой, как бы ни смея зреть, чтоб не увидеть гнева Божия. Казалось, вот-вот умрет, осужденная, подверженная геене. Батюшка прочитал, печально посмотрел, дал наставление. Подходила к причастию, душа содрогалась, будто не кончен суд Божий и вновь еще предстоит ответ. Окаменела от своей негожести и недостоинства и… дозволил Господь причаститься Таинств Христовых…

Отстояв молебны, направилась к выходу. На улице обернулась в сторону храма, чтобы помолиться. И вдруг изумилась. Всюду на небе зияли легкие, воздушно-серые тучки, а над самой церковью – ясная, прозрачная глазурь сини. «О, как красиво!» – мелькнуло в сознании. Весна, щедрая, добрая, всеобъемлющая брала права в свои нежные руки. День мощной гармонией жизни, светлыми и возвышенными аккордами бил по стенкам ее души. И она, вдохновенная и взволнованная, щедро дарила в ответ жар сердца всем окружающим. Воздух, напоенный пронзительной радостью, пел. Казалось, все вокруг живет и трепещет. Тишь, благодать… Живи, дыши, наслаждайся. Славь Создателя и не греши…

Спешила к автобусу, как только что рожденный в мир человек. Очень робко, не веря себе, что чувствует облегчение, вдыхала аромат юной весны. Домики, словно грибочки, стали милыми и родными, попутчицы – тоже. Она любила их сегодня, как никого и никогда, кроме Господа. Благодарила за добрые, задушевные слова и хотела расцеловать. Разговорились:

– А что, батюшка с Божьей помощью помогает увидеть нераскаянные грехи?

– Не в состоянии точно сказать, а слышала следующее. Одна женщина находилась при смерти, но не могла умереть – мучилась и мучилась. Священник, принимавший исповедь, ничего изменить не смог. Позвали этого батюшку. Он посидел некоторое время с ней. И раба Божья спокойно преставилась после его ухода.

– Да, чудеса, – поддержала Татьяна…

Пришла домой, поблагодарила Господа, что вернулась, занялась домашними делами. Смотрит – болезнь по великой Божьей милости исчезает. Оцепенела. Мучения изматывали годами…

Вдруг лукавые мысли полезли, точно половодьем заливали: «А ты чистая теперь, а ты чистая!» Видит, дело обстоит очень серьезно. Встала на молитву: «Господи, не дай возгордиться, не дай забыть – без Твоей помощи покаяние было бы невозможным!…»

Шла сильная духовная брань. И поняла – почему батюшка-то болеет – сколько гнойников покаянием он помогает вскрывать с Божьей помощью! Да, за таких рачителей надо поусерднее прихожанам молиться… и самим исправляться. Обдаем батюшек своей грязью и вновь за старое… «Господи, помоги изменяться!» – взмолилась она.

************

Ночью, лежа в постели под доброе, непрошено тихое бормотание дождя, творила Иисусову молитву. Читалась она так, как никогда в жизни – легко, радостно, с любовью ко Господу. На душе- хорошо. Внезапно испугалась впасть в прелесть и жалостливо зашептала: «Господи, притуши волны благодати. Недостойна я ее по грехам!…» – и заплакала, тихонечко-тихонечко, наверное, так стонет лесная пташка, потерявшая птенцов… Сердце болело от обиды на себя, что так испоганилось… И вдруг границы души вроде как раздвинулись, стало спокойно и светло: «… напоил еси нас вином умиления» (Пс. 59;5)

А заботливый дождь, не оставляя вниманием, все спешил и спешил излить влагу, точно хотел вновь очистить ее, сделать такой, какой она была только в детстве… Затухающие капли растеклись серебристыми лунными лужами. Дождь свернулся калачиком и уснул, вместе с оживающей от зимней спячки природой…

Татьяна не спала, все творила с Божьей помощью Иисусову молитву… Она еще не выздоровела, нет. Но стало легче. «Значит снова надо вспоминать грехи, не во всем покаялась,» – с горечью подумала она…

************

В скором времени дали ей адрес хорошего врача лора. Народу там оказалось множество. Когда подошла ее очередь, увидела: врач – интеллигентная, приятная, кареглазая женщина. И сразу принесла облегчение. Уныние у Татьяны размылось спокойствием, затишьем, надеждой. Семь месяцев болела, за день лучше становилось с Божьей помощью. А врач-то, как все успевает? Утром в больнице, после обеда домашний прием. Господь укрепляет, дает она людям больше, чем берет. «Что без нее нам делать, другие-то не лечат как следует, не пытаются». А врач, догадавшись о ее безденежье, вообще стала лечить бесплатно, чем вызвала слезы на глазах у несчастной, измотанной болезнями, неудачами и невезеньем бедной писательницы. «Что же я раньше не пошла к ней, знала давно ее адрес. Видно пострадать следовало: грех – это боль», – думала она. Господь не оставлял Своей милостью. Находились и еще добрые люди, помогавшие в лечении – целители-супруги. Они с утра до ночи работали, собирая целебные травы, перерабатывая их в порошки, и бескорыстно лечили людей… Очевидно, такие люди только в России и могут быть…

И вновь захотелось увидеть батюшку. «Чувствую, он молится за меня!»

Священник находился в больнице на лечении. Как на крыльях полетела к нему навестить. В палате было спокойно, как в келье. Татьяна почему-то говорила много, напоминая зяблика, выпорхнувшего вверх, к небу, желающего надышаться свежим воздухом. Все выяснила: и как молиться утром и вечером, и как – чтоб не возгордиться… Добрый батюшка подарил икону, помазал маслицем, благословил. Ехала домой с ощущением тепла и покоя. По дороге осмыслила – не говорил Батюшка редких слов, не поражал необыкновенной умудренностью, но душа его процветала в мирном устроении, которое он дарил всем, приходящим к нему. Как бы некую благодать получила – ощутила она. Батюшка, наверное, обладал даром утешения. Но изменяться и самой следует… Следует, следует… Иначе – гнев Божий – болезни, скорби, отчаяние…

************

Наступил праздник. Утром молилась:

– Господи, привяжи мое сердце к себе сильнее!

Вечером осудила, вознегодовала, возроптала. Как это незаметно все происходит: то подойдешь ко Господу, то отшатнешься… А потом из-за согрешений гордыня каяться не допускает – сердце каменеет. Спешить следует вновь к батюшке на исповедь. Это был день ее ангела. Вновь написала несколько покаянных листов. Но народу в храме было много и вынуть листы постеснялась, чтобы не задерживать священника. Стоит и чувствует – не может находиться в церкви, изгоняет ее кто-то. Пусто в сердце, холодно, сильное нежелание здесь стоять. Поняла: Ангел-Хранитель выталкивает – с головой погрязла в грехах. Встала перед батюшкой, заплакала, все объяснила:

– Простите, не решилась Вас загружать, а Ангел Хранитель не допускает на службе стоять. Отпустите все грехи, у меня ведь сегодня день ангела. Вынула бумагу с перечнем грехов, зачитала. Лицо у иерея сделалось строгим. А у нее на душе потеплело. Храм стал родным. Вся жизнь, как молитва: срывы и разочарования, борьба и лишения. И рефреном – глубокое, безоглядно проникновенное обращение к Богу. Счастье и ушибы, падения и надломы и вновь по-детски трогательное, хрупко-хрустальное обращение к Всевышнему. Величественный хор на клиросе, душа рвется, взывает, молит… Сколько дорог перехожено, чувств пережито, мыслей передумано… И снова мощный аккорд молитвы – отречения от греховности, молитвы-мольбы! Господь, дланью Своей вводишь Ты в мир человека. И когда необходимо, незримо оберегаешь от тех невзгод, которые ему не под силу. О, верующие и неверующие тем паче, обратитесь, и да прощены будете. Склоните буйные головы перед неземным Его величием, всепрощением и благостью!

После службы подошла, попросила:

– Благословите, батюшка, не дружить с неблагочестивыми людьми.

– Но сама-то себя не считай благочестивой, – сейчас батюшка был строгим судией. И вновь в душе сумерки, отчуждение, холод. И опять чувствует – не должна по грехам здесь находиться… Смятая, потрясенная, сразу домой идти не могла. Посидела, пришла в себя, потихонечку направилась к выходу.

************

Дома, все еще находясь под страхом от случившегося, рассказала об этом по телефону Ольге. Та успокоила:

– Господь по великой милости открывает тебе себя. У меня такое было, в итоге вылилось в целое море слез…

– Видимо, так, – прошептала еле живая от пережитого Татьяна.

Задумалась, встав у иконостаса, прошептала:

– Господи, пошли мне покаянные слезы омыть греховность и измениться…

После указания батюшки не считать саму себя благочестивой, Татьяна со многими знакомыми перессорилась. Очень долго обижалась. Фактически, вроде, она была права. Но, осуждая провинившихся перед ней изо всех сил, и себя вывернула наизнанку. И Господь, по молитвам батюшки, дал ей осмыслить – всюду виновата только она. Да-да. Хоть и казалось наоборот. Разговор правильно не умела построить, обидела людей. Надо было и не так резко, и без нотаций, убедительнее, сердечнее. Никак не вырваться ей из тенет греховности. Но слава Богу – стал показывать – кто она на самом деле. И ей следует только умолять Господа помочь бороться со грехами…

Когда вновь попала к священнику на исповедь, в конце покаяния добавила:

– Батюшка, а Вы знаете, во всех искушениях виновата я сама…

Он очень обрадовался, что она стала прозревать с Божьей помощью:

– Да, конечно, где-то надо смолчать, где-то извиниться…

************

Но она все-таки грешила и болела… Вновь происходили срывы в отчаяние: Господь оставил, никому не нужна, болезнь не прекращается, все шатко, неустроенно в ее быте. И с такой горькой болью села в автобус, ехала по делам. Вдруг смотрит – перед двумя иконами Богородицы сидит. Видимо, верующий водитель попался. Взглянула на одну из них – Казанскую икону Божией матери. Она как бы излучала невидимый свет. Обратила внимание – глаза у Богородицы добрые, ласковые, пронизывающие душу и будто сочувствующие ей…

Внезапно почувствовала необыкновенное тепло в сердце входит. Смотрит на икону, не отрываясь, а тепло все более и более по сердцу растекается, вытесняет холод, тоску, отчаяние. Вышла из автобуса, совершенно забыв свое грустное настроение. Хорошо, тепло стало вокруг…

За неделю Татьяна успевала нагрешить и старалась каждую субботу исповедоваться. Все скоблила, скоблила себя… И наконец, показалось, выскоблила. Ехала из храма с желанием не грешить. Но враг плачет из-за чистосердечного покаяния грешника… Стала ее старушка в автобусе ругать:

– В церкви ходила туда-сюда и здесь ходишь!

Сначала она крепилась, а потом возьми и скажи:

– Вам каяться придется. Сами искусились и меня в искушение ввели.

Ей очень хотелось нагрубить побольше, еле сдержалась. Молитву читает, но успокоиться не может, тяжело на сердце… А почему? Обидит нетерпеливый, издерганный человек, неполадки по жизни, неурядицы в денежном плане и на душе – грусть. Как немощны, несовершенны люди! Не так коснулись, не по тем струнам провели смычком – и одни диссонансы. И кажется, никогда уже не играть на скрипке сердца светлые и гармоничные мелодии уставшему от жизни человеку…

Дома она взяла Евангелие и стала читать 15 главу от Иоанна перед иконой. С Божьей помощью успокоилась. Поняла – началась борьба не на жизнь, а на смерть. Не может нечистый терпеть такие покаяния. Но и увидела, как сама она несовершенна – страсти кипят. Не бабуля виновата, нечистый. Попросила у Господа прощение за ссору, взмолилась: «Боже, обереги от нападок лукавого, спаси, не спускай с рук! Укрась Своим бесстрастием!»…

************

Наутро почувствовала себя хуже. Но она понимала за что и почему наказана Господом. Позвонила подруге – Нине, давно не получала весточки от нее. Та расплакалась:

– Болею, чуть не умерла. Это так опасно.

– Я этим тоже перемучилась. Давно несу крест недугов. Поплачу перед иконой, не хочется терпеть, но что делать? Все болезни – наказание Божие за грехи. Ты же просишь, чтоб Господь помог тебе стать лучше?

– Прошу…

– Вот Он тебя и улучшает по твоей молитве, болью останавливает. А впрочем, по своему опыту знаю – нераскаянные грехи сильно мучают. Эх, душу вперед надо лечить, а тогда и болезни будут потихоньку отступать…

Про себя подумала: «Все-таки надо было успокоить ее, поддержать». И вновь звонок:

– Ниночка, не волнуйся. Господь милостив, не даст пропасть, если будешь просить. Ну, хочешь, я тебе чем-нибудь помогу, на базар схожу или еще что-то сделаю?

– Спасибо, – прошептала успокоенная приятельница, – ты и сама болеешь.

И Татьяна расслышала в ее голосе теплые, благодарные нотки.

– Знаешь, что приводит в смятение мое сердце? Человек – один, закован в четырех стенах непонимания и тоски, не уюта и не гармоничности. Так и тянет погреться около теплого, изначально родного… Человек один в четырех стенах разобщенности и грустной серости.

– Нет, мы не одни, мы с Богом… Быстрее выздоравливай, дорогая!

– И ты тоже, спаси тебя Господи!