Придуманная жизнь. Роман

Глава четвёртая

Со стороны – обычная деловая встреча. Конспирация! Смешное слово. Игра, как в детстве. Если бы! Сейчас сложнее. Обо всех знакомствах Вадим сразу же должен был сообщать начальственным инстанциям. Об Октябрине молчит чуть больше года. Неизвестно, чем это ему обернётся. Так что лучше уж ничего до поры до времени не объяснять.

Вадим не думал, а, скорее, не хотел думать о последствиях такого утаивания. Возможно, из-за молодости, или недооценки необходимости всегда своевременно просматривать цепочку возможных событий и их ответвлений, или из-за нежелания постоянно думать наперёд, взвешивать, что из чего может получиться, что с чем способно состыковаться или не сложиться. Это удел искусных интриганов. Он и был интриганом по своей сути, но в силу возраста ему недоставало опыта, а характер его пока не зачерствел.

Может быть, именно потому Вадим дорожил этой девочкой. Но он знал и то, что она находилась в стороне от главной дороги его судьбы. И только что-то из ряда вон выходящее могло их соединить. Ради неё он пока не планировал рисковать ни будущим своим, ни карьерой, практически ничем. Если же он действительно планирует Октябрину в своей судьбе, то надо повести дело так, чтобы сложились в одну нить все тонкие нити их знакомства и дружбы. И тогда, возможно, придёт пора думать об обоюдном будущем. Молодой человек не раз размышлял, каким образом в удобный для себя момент скажет начальству об Октябрине. Дело за малым: она должна учиться в столичном вузе. Она стремится стать журналисткой? Хорошее дело. У неё есть все шансы на поступление. Боится иностранного? Он готов ей помочь. С иностранными языками у него отлично!

– У тебя не очень хорошее настроение? – спросила Октябрина, вглядываясь в лицо Вадима.

– С чего ты взяла? – удивился тот.

– По глазам вижу, – озаботилась Октябрина.

– Что же ты видишь? – уточнил Вадим.

– Тревогу. Даже не вижу – чувствую, – насторожилась Октябрина. – Что-то неприятное?

– Не беспокойся. Всё в порядке, – отчеканил Вадим, непререкаемым тоном ставя жёсткий барьер между вопросами и ответами.

Тем не менее, причина для тревоги была. Не далее как вчера начальство завело с ним первый серьёзный разговор о семейных узах. И даже, что не было для Вадима неожиданностью, предложило на выбор несколько кандидатур для знакомства. С принятием решения его не торопили, но он и сам понимал, что оттягивать с ответом дальше не в его пользу. Личные пожелания потенциального жениха, конечно, примут во внимание – не крепостное право. Нужно, очень нужно, чтобы Октябрина поступила на факультет. Ни о какой другой профессии она не желает слышать! Вадим же не хотел бы слышать ни о ком другом. Оттягивая время, он надеялся на изменение обстоятельств, на что-то такое, что поможет ему.

Они бродили по отдалённым аллеям. Старые липы с буро-чёрной корой стволов смыкались кронами и почти не пропускали к земле предвечерние солнечные лучи.

– Знаешь, что? – остановился Вадим. – Раз уж так выпало и у нас образовалось свободное время, поедем за город, а? Быстренько, перебежками, по одному к электричке. Там осмотримся и таким же макаром – в лес.

Октябрина молчала. Слова Вадима царапнули настроение: что он там напридумывал? Какие-то перебежки, маскировки. Игра в войну, что ли? Но она – сторонница мирной жизни, домашней, размеренной, с детьми, игрушками, мужем-каменной стеной.

– Ну что, ты согласна? – повторил Вадим. – Давай часика два подышим лесом? Я прихватил расписание электричек, скоро придёт одна из них. Держи! – Вадим положил в тёплую ладонь девушки двадцать копеек одной монеткой. Она засмеялась:

– Хорошо! Пусть будет по-твоему!

– То-то же! Привыкай! В доме всё должен решать мужчина!

– Что решать? В каком доме?

– Потом скажу. В лесу. Всё, рассредоточиваемся. Купишь билет – иди во второй вагон с конца, садись в середину. Я позже подойду.

Вадим ускорил шаг и ушёл вперёд. Октябрина проводила его грустным и восхищённым взглядом. Потом она пересекла дорогу, поднялась на пешеходный мост через железнодорожные пути. От высоты захватило дух.

Впереди голубым парусом маячила стройная высокая фигура Вадима. Он широко и уверенно шагал по мосту раскованно-независимой походкой не обременённого заботами человека. Этакий шалтай-болтай! Кому на ум придёт заподозрить в нём того, кем он был на самом деле? А кем он уже был, блестяще окончив первый курс академии? Учился он без труда, с интересом ко всем предметам. За год здорово продвинулись оба иностранных языка. Вадим готовил себя к постоянной серьёзной работе. Всего одна «закавычка» мешала ему: существование девочки, которую он любил всем сердцем и без которой, думалось ему, он себя не представлял. И в то же время готов был поступиться ею, если того потребуют обстоятельства. Теперь Вадим жалел о том, что тогда же, после первых двух дней знакомства, не сказал о ней начальству, получив в итоге множество непоследовательностей в клубке происходящего. Что ж, казнись не казнись, – не сделанного не исправить. Нужно обдумать, как быть сегодня, проработать ближайшую перспективу и предположить отдалённую перспективу. Тогда не придал значения, а сейчас нужно детально выдумывать версию якобы только что случившегося знакомства. Он-то готов. А как среагирует Октябрина? Она умница. Но как же ему не хочется лжи, особенно связанной с ней.

Хорошо зная окрестности города, Вадим выбрал для встречи тихое малолюдное местечко. Ехать недалеко и недолго, всего-то минут пятнадцать. «В лесу и поговорим», – думая так, Вадим опустил в билетный автомат монету в обмен на небольшой светлый прямоугольник. Равнодушно окинул взглядом кассовый зал. На жёстком сиденье пристроилась Октябрина. Её скучающий вид ввёл бы в заблуждение любого Пинкертона. Девушка явно никого не ожидала и, видимо, направлялась то ли на дачу, то ли в деревню.

Вокзальный диктор объявил о приближении электрички. Октябрина как бы нехотя поднялась, небрежной походкой поплелась к предпоследнему вагону. «Ну и актриса! – изумлялся Вадим. – Ей бы в театральный! Явные способности».

Электричка загудела, набрала скорость. В вагоне было почти пусто. Войдя в него, Октябрина прикрыла глаза. Короткую юбочку колыхнуло сквозняком. Она обеими руками оправила подол, села на скамейку. В вагоне перешёптывались две интеллигентного вида очень пожилые женщины.

Минуты через две, резко дернув дверь, вошёл Вадим – разбитной, высокомерный. Старушки испуганно переглянулись. Вадим заговорщицки им подмигнул. Уселся напротив Октябрины.

– Привет, милашка! Куда путь держишь?.. А?.. Что молчим?.. – развязность и наглость парня поневоле напрягли Октябрину.

– Скажи что-нибудь, – почти не шевеля губами, попросил Вадим, – покажи, что испугалась.

– Отстаньте, – старательно подыграла Октябрина.

– А чего это «отстаньте»? – повышал голос Вадим. – Гордая? Понятно! Не хочешь знакомиться? Или маленькая ещё? С мальчиками мама не разрешает дружить? Боишься меня. Да? Где выходишь-то?

Октябрина как могла изображала испуг и самозащиту.

– Ладно, живи пока, я вернусь! – кривовато и многозначительно усмехнулся «приставала». И тут он «заметил» притихших попутчиц. Строго глянул в их сторону:

– Все живите – пока! Адью!

Вразвалочку Вадим направился в последний вагон.

Через пять минут Октябрина выпрыгнула на нужной остановке. Не заставил себя ждать и Вадим. Электричка в несколько секунд скрылась за лесным поворотом. Кажется, их никто не видел. Метрах в ста, правда, Вадим приметил невысокую фигурку какого-то, должно быть, местного жителя. Они сбежали с насыпи, оказавшись за полосой отвода, в молодом ельнике.

Глава пятая

Тихо. Пахнет травой и набирающим силу летом. Скрывшись под кронами деревьев, молодые люди остановились. Вадим нежно приблизил Октябрину к себе. Её сердечко билось, точно у перепуганного цыплёнка.

Вадим заглянул в глаза девушки. Стал целовать лицо, руки, волосы.

Сильный, молодой, здоровый, он не разрешил себе ничего большего. Всё будет, позже, когда осуществится разработанный им план. Когда то, что они сейчас обсудят, станет их общей жизнью.

Углубившись в лес, они расположились на крохотной полянке среди крепеньких ёлочек. Разговаривая шёпотом, детально обсудили возможную жизнь в столице.

– Поняла теперь, кто в нашем будущем доме хозяин? – шутливо, но строго спросил Вадим.

Ему ответили сияющие глаза Октябрины.

Вадим намерен уладить формальности с женитьбой, как только девушке исполнится восемнадцать – осталось всего ничего. И нужно поступить учиться. Тогда всё будет намного легче.

Пролетели два часа. Снова пора на электричку. Игра-реальность увлекла Октябрину. Вроде бы продумано всё до мелочей. Если что-то пойдёт не по их плану, то ориентироваться станут на ходу. На всякий случай они придумали несколько условных знаков.

– Помни, завтра в поезде будем «знакомиться», – наставлял Вадим «ученицу». – Важно создать правильное впечатление. Неважно, кто окажется рядом. Создадим иллюзию знакомства невзначай. А потом я, немного джентльмен, немного приставала, немного капризный комсомольский воспитанник – увяжусь за тобой у всех на глазах. Запомнила, как ты реагируешь?

– Да. Я играю маменькину дочку, охочую до новых впечатлений.

– Повторим. Как ты это делаешь?

– Сначала отворачиваюсь, жеманюсь, краешком глаза наблюдаю за тобой. Я тебя не приближаю и не отталкиваю.

– Отлично. Теорию освоила. Может, попрактикуемся? Немного времени у нас есть… Давай-ка попробуем. Ты устраиваешься у окна. Вагон будет сидячим. Там кресла, как в самолёте. Я нарочно брал такие билеты – чтобы наше случайное знакомство подтвердило, если что, как можно больше свидетелей. Подстраховаться никогда не мешает. Сама знаешь, какая у нас общественная обстановка… Ухо надо держать востро и никому не доверять. Никогда и никому до конца не доверяй. Даже мне – это тебе моя памятка на жизнь. Запомни её навсегда.

Вадим инструктировал Октябрину. Повторения, которое «мать учения», не потребовалось.

– Ты, часом, в драмкружке не занималась? – подивился Вадим. Октябрина отрицательно покачала головой.– Мне кажется, ты неправильно выбираешь профессию. Тебе нужно в театральный. Или к нам. А может, и впрямь к нам тебя перекинуть?

– Как это – «перекинуть»? – не поняла Октябрина.

– Не волнуйся. Пошутил, – отговорился Вадим, понимая и неудачность шутки, и то, что тогда-то уж точно ему её не видать.

А это постоянное чувство тревоги, боязнь за близкого человека! Совсем другое дело, если жена оговорена начальством и становится непременным и обязательным деловым партнёром. В такой ситуации ставка делается не на чувства – доминирует психологическая совместимость. Она и определяет длительность партнёрства. Примеров хватает, есть немало таких семей, где и дети родились.

– Давай, милая, ещё немного порепетируем?

Октябрина с готовностью изобразила прощание с родителями на перроне: грустное лицо, в голосе лёгкое волнение. Вот и поезд отходит. Она пробирается к своему месту. Рядом – пустое кресло.

– Представила? – строго спросил молодой человек.

Октябрина кивнула

– Разрешите? – входил в роль Вадим. – О! Какая девушка! В столицу? – ленивый тон, слегка развязные манеры…

– Садитесь, – «разрешила» Октябрина, отворачиваясь к «окну».

– Такая красивая девушка, а разговаривать не хочет? – репетиция заигрывания продолжалась.

– Не приставайте. Я не обязана с вами знакомиться.

– Почему это? Уж не замужем ли вы? Не-е-ет… Не похоже. Тогда в чём дело? Мне нравятся красивые девушки. А вы очень даже миленькая.

– Я не разговариваю с незнакомыми мужчинами, – капризничала голосом Октябрина.

– Так уж? Неужели не нравлюсь?.. Продолжай, продолжай входить в роль, – наставлял Вадим. —Мы с тобой играем. Мы вернулись в детство. Помнишь, ты рассказывала об играх с куклами?

– То ку-у-у-к-лы, – протянула Октябрина. – А то ты! Давай о чём-нибудь другом поговорим. Скоро электричка, и до завтрашнего вечера я тебя не увижу. Сам говоришь – конспирация. Мне тебя всегда не хватает. Знаешь, мне хочется ощущать себя женщиной. Наверное, я устала быть ребёнком.

– Ты чувствуешь себя ребёнком? Или тебе внушают, что ты – ребёнок? По мне – так ты давно сложившийся человек. И даже незаурядная личность… в будущем… Если не погрязнешь в семье и быте. И мне тебя тоже не хватает. Хочу тебя обнимать, целовать, просыпаться рядом. Хочу, чтобы у нас родились дети, трое! – Вадим обнял Октябрину. – Ну и имечко тебе родители навыдумывали, ласково не назовёшь – а полностью, так получается официальщина. Ок-тяб-ри-на!.. Октябрина! Прямо наш революционный праздник! Парад! Равнение на середину! – Вадим и шутил, и варьировал уменьшительные производные от имени девушки. Новое не получалось. – Придумал! Ты будешь для меня Риной. Ринушкой. Если привыкну… Ничего, а?

– Ничего. В детстве я себя называла Окой. – Ока. О-ка! Понятно?

– Как-как? Повтори-ка!

– Ока. Не как река. А с ударением на первом слоге. Мама и сейчас изредка так меня называет.

– Ох, ты, моя Окочка… Нет. Я тебя буду называть по-своему. Придумаю, как.

Вот и лесу конец…

– Дальше иди без меня. Осмотрюсь, – строго сказал Вадим.

Октябрина медленно шла к железнодорожной платформе, минут через семь должна прибыть электричка, которую ожидало несколько человек.

– Из деревни, что ль? – вопросительно глядя на Октябрину, обратился к ней какой-то мужичонка.

Октябрина неопределенно кивнула.

– Внучка чья?

Октябрина вновь кивнула.

– Что скрытничаешь? Чья ж будешь-то? Я в округе знаю, почитай, всех, – не унимался незнакомец.– Чтой-то тебя не припомню? Аль не внучка? Чай, городская? Чего ж тогда по лесу шастаешь? Одна-то? Не ровён час приключится неладное… Глянь-ка! Не твой ли хахаль ползёт? Еле на ногах держится… Твой, да?

Октябрина занервничала. Взглянув в указанную сторону, обмерла. Вадим! Что это с ним? Если бы не уверенность в его абсолютной трезвости, она б ни на секунду не усомнилась в том, что к железнодорожной насыпи, едва удерживая равновесие, на полусогнутых добирается горький пьяница… «Вот это да!» – восхитилась Октябрина.

Будущие пассажиры электрички как по команде повернулись в сторону Вадима, с трудом преодолевавшего подъём.

– Ишь, молодые, о совести забыли, – бурчал дядька, от которого, кажется, разило перегаром. – Попробовали бы мы в их года… загремели б со звоном… Живо б в кутузку… И дальше куда… Твой, что ль, этот малый-то? – не унимался назойливый говорун.

Октябрина скрывала растерянность, делая лицо равнодушным:

– Не знаю я его!

– Хе-хе, не знаешь? А по кустам с кем лазила? Вон юбчонка-то зазеленилась, насмешливо прищурился непрошеный всезнайка.

Октябрина смутилась.

Мужичонка упёрся в неё немигающим, совершенно трезвым взглядом:

– Ага! – потирая заскорузлые от грязной работы руки, он что-то бурчал и хмыкал на ходу, а потом, оглядываясь, подхватив несвежего вида узел, видимо, с каким-то барахлом, потопал в сторону остановки первого вагона, по-прежнему что-то бубня себе под нос.

Пробираясь мимо Октябрины, Вадим буркнул:

– Не пасуй…

Обдавая людей тёплым ветром, тормозила электричка. Октябрина забралась в середину состава, повторяя по дороге завтрашнюю «роль». «Знакомство» в поезде должно пройти удачно.

Спрыгнув с вагонной лесенки на тёплый городской асфальт, окроплённый дождём, она невольно оглянулась. Вадима не увидела. Куда он испарился? А вот говорливый мужик, громко отдуваясь, брёл вверх по ступенькам моста через пути.

Вокзальные часы показывали половину девятого вечера. Максимум через час Октябрина доберётся домой. И никто не заподозрит её в неискренности или лживости.

Глава шестая

Долгий июньский день завершался золотистым закатом. Наверное, завтра опять будет хорошая погода.

«Замечательное лето, удивительное время года, – радовалась Октябрина. – Тепло-то как! Если бы ещё и с экзаменами пронесло. Четырнадцать человек на место было в прошлом году. А сколько будет в этом?»

Возвращаясь домой троллейбусом, она думала о лесной прогулке с тревогой: куда всё-таки запропастился Вадим?

Но вот и дом родной! Он перешёл к её отцу от его отца – как свадебный подарок. Сам же дед, революционер первой волны, так и не понявший, что происходило в стране долгие годы, ушёл из жизни, беспрекословно веря в чистоту помыслов соратников и тех, кто приходил им на смену. Внутренний террор власти, уничтожение нации казались ему чем-то ирреальным, чудовищной ошибкой, в которую невозможно поверить. Он глубоко и тяжело внутри себя переживал происходящее в стране. И умер от обширного инфаркта, не дождавшись появления на свет внучки. Но непременно порадовался бы её рождению на день революции и связанному с ней имени девочки.

Октябрина открыла входную дверь своим ключом. Из глубины дома доносилась любимая мелодия: «Эти глаза напротив чайного цвета…» Приятные строчки. И пелось в них про её золотисто-карие глаза.

– Это ты… – как бы отрешённо констатировала мама, выйдя в прихожую со сложенными на груди руками.

Мама, показалось Октябрине, была не совсем в своей тарелке. Не такой, как обычно. Другая.

– Что-то случилось?

Мама не ответила, махнув рукой. Потом обеими ладонями прикрыла лицо. Плечи её задрожали. Октябрина встревожилась: мама беззвучно рыдает!

– Что? Что случилось?

– Отец… Отец…

– Говори! Говори же! Что с ним? Он жив? – перепугалась девушка.

Очарования предыдущих часов как не бывало…

– Он… Он… Он ушёл! Он уехал! Навсегда!

– Как ты сказала? – дочь не хотела верить услышанному, но поняла всё без дополнительных объяснений.

Значит, это правда! Октябрина слышала обрывки разговоров мамы с её подругой, из которых уловила: между отцом и матерью что-то происходит. Мама подозревала его в связи с другой женщиной. Мама надеялась на благоразумие отца, на то, что он не станет рисковать карьерой, положением, останется в семье. Кажется, мама его по-своему любила. А он как же? Выходит, не любил или разлюбил? Почему? Куда уходит любовь, если семья создаётся на её основе? Стоп! Была ли любовь между её родителями? Они всегда сохраняли вежливые взаимоотношения, не более. Став взрослой, девушка засомневалась в когда-либо существовавшей хотя бы короткой любви родителей друг к другу. Спроси кто, на чём основываются её предположения, Октябрина не смогла бы ничего объяснить. Она так чувствовала.

Книжная девочка, Октябрина читала о любовных треугольниках в романах семейной библиотеки. В основном в зарубежных. Романы авторов советского периода рассказывали о стройках великих пятилеток, разбавляя повествование любовью на фоне свершений. У их героев и героинь дети, похоже, появлялись на свет как-то иначе. Газеты о таких романах писали взахлёб, называя новой, ни с какой другой не сравнимой литературой.

– И что? – робко поинтересовалась Октябрина. – Он с тобой объяснился?

– Объяснился! – мама недобро усмехнулась. – Объяснился! Как же! Сказал, она ждёт ребёнка… Он не в силах оставить молодую женщину в таком положении. Молодую! Разве я стара?! Между мной и ею каких-то лет десять-двенадцать… Как он посмел! Как хватило совести! А я?! А ты?! А что скажут люди?! Позор! Хотя бы соблюдал приличия! Нет! Он всегда был таким! Всегда – сам по себе! Ох, позор, позор. Что же теперь будет с его карьерой?! Я этого так не оставлю! Я напишу куда надо! Пусть ему подёргают нервишки! Пусть попрыгает, как карась на сковородке! Он меня ещё вспомнит! – мама с каждой минутой распалялась больше и больше.

Дочь не сомневалась – именно так и произойдёт. Бедный папа… Бедная мама… Неужели нельзя как-то иначе обойтись друг с другом – теплее, бережнее. Человечнее, наконец!

– Беременная? А сколько ей лет? – удивилась Октябрина, которой отец казался пожилым человеком – ему то ли около сорока, то ли на год-два больше… Октябрина не очень хорошо разбиралась в физиологии мужчины и женщины такого возраста. Можно сказать, совсем не разбиралась. Откуда ей, девочке из хорошей семьи, знать такие подробности? Литературу на эти темы невозможно найти. Разве что подпольно из рук в руки передавались книжечки подобного содержания, да ведь и они не отвечали на все вопросы.

– Она ему чуть ли не в дочери годится. Ей двадцать пять! Шалаве! – мама, обычно сдержанная, злилась и ругалась несвойственными ей словами.

Сухой и педантичный, отец почти не замечал дочери – разве только тогда, когда в доме было что-то не в порядке. Он бесстрастно выговаривал ей нравоучительные слова ровным низким голосом, глядя как бы сквозь девочку. Он считал своим долгом воспитывать её как можно строже и обязательно пенять на любой промах, невзирая ни на что, – иначе кто из неё вырастет?! Мама в таких случаях принимала его сторону. Мама и впоследствии ни в чём не поддерживала Октябрину, стараясь при случае уколоть любой мелочью.

После такого «воспитания» дочь чувствовала себя так, словно на неё вылили ведро ледяной воды. Ей было неуютно, зябко. Она подолгу не могла согреться. Несправедливые обвинения превращали её нервы в лёд, таявший частыми слезами.

Ей захотелось уехать из дому лет в тринадцать, а, может, и раньше… Она мечтала об учёбе в другом городе, как о наиболее вероятном выходе из положения. Представляя свою будущую семейную жизнь, девочка не сомневалась, что уж отцом-то её детей будет тёплый и чуткий человек. Она же как мать не позволит себе оскорбительных для достоинства детей требований, поступков и слов.

Взрослея, Октябрина постепенно научилась отдельно воспринимать каждого из родителей. Она наконец разобралась: мама и папа – это два полюса. Они не уступают своих позиций, не вникают в интересы дочери. Внешняя благопристойность была им важнее реальности.

 
                                             ***
 

…Мама ругалась и ругалась. Весьма «тёплый» вечер накануне отъезда.

Хорошо зная маму, Октябрина видела: она переживает. Но не потому, что отец ушёл. А потому, что ушёл к молодой и уже беременной.

Уходя, отец сказал: «Я люблю эту женщину. Она напоминает мне ту, что была до тебя. Можешь меня не прощать. Ты знаешь: моей вины нет ни в чём. Это нас догнало наше прошлое. Дочери при необходимости помогу, чем смогу. Перед нею в одинаковой степени виновны и ты, и я…»

Но мама не передала этих слов Октябрине, и дочь обиделась на отца, сочувствуя матери уже чисто по-женски.

Чутьём понимая, что происходящее сейчас приведёт к чему-то новому, Октябрина ощущала неясную тревогу, искала её причины, докапывалась до них, отгоняла прочь и… вновь погружалась в сегодняшнюю ситуацию. Легко ли будет справиться с ней девочке, не имеющей жизненного опыта? Но она давно привыкла к внутреннему одиночеству. Может быть, оно-то и помогало ей.

…И хорошо, что сейчас никто не догадывается о существовании Вадима. До поезда – чуть больше суток. Нужно собрать вещи, учебники, чтобы в чужом городе не метаться в поисках необходимого.

У неё есть своя комната. Небольшая и уютная, она расположена вдалеке от теперь уже бывшей родительской спальни. Каким чудом её деду удалось в трудные времена жёстких ограничений выстроить такой замечательный дом? Это лучший дом на их удалённой от центра города улице.

Октябрина вздохнула. Не успела окончить школу – навалилась взрослая жизнь, резко захлопнув дверь в детство. Вчера, на выпускном, ничто не предвещало столь мгновенных перемен. Родители, красивые внешне, выделялись среди прочих гостей элегантностью. Будто бы они – другого «тестозамеса», будто выпечены они из лучшей «муки». Вчера Октябрина любовалась ими.

И танцевали они красиво. И на отца восхищённо смотрели чужие мамы. Чужие папы с восторгом оглядывали маму. «А ведь уже знал, что уйдёт… Непостижимо!»

Добрых два часа девушка в своей комнате готовилась к отъезду. В доме стояла тишина. Забеспокоившись, Октябрина поднялась на второй этаж. Мамы в спальне не было. Она отыскалась в гостиной на первом. Укрывшись одеялом, мама безмятежно спала, уютно пристроившись на огромной тахте.

«Больной пошёл на поправку», – пошутила Октябрина и успокоилась: если мама спит, значит, о её состоянии не надо беспокоиться. Видно, не так уж сильно переживает, а больше накручивает себя, для какого-то ей одной ведомого призрачного «порядка». Шёл второй час ночи.