Алиса спала прерывисто, тревожно, иногда просыпалась в холодном поту, куталась в одеяло. Постель была неудобной. Полнолуние заглядывало в окно своим огромным бледным лицом и освещало комнату. В темноте появился силуэт. В сумраке он казался огромным исполинским монстром, отбрасывавшим тень на стену.

Это папа пришел за тобой… Только папа теперь не белый кролик. Он кролик-оборотень.

Алиса пошевелилась, но не открыла глаза.

Правильно, не открывай глаза. Хорошие девочки должны ночью крепко спать.

Здесь, в комнате, кто-то был. Алиса почувствовала чужой запах. Чужое дыхание становилось всё громче и громче. Но никаких шагов. Всё ближе и ближе…

Не открывай глаза. Не заглядывай под кровать…

Но Алиса открыла. Она лежала на левом боку и первое, что увидела, – это яркий свет из окна. Задыхаясь от ужаса, она медленно повернулась на спину. Дышать становилось всё тяжелее. Хотелось закричать. Так кричит новорожденный, чтобы наполнить легкие воздухом. Но у нее ничего не выходило. Ни звука.

Кто-то стоял у ее кровати. Оборотни из снов стали реальностью. Она никогда не боялась темноты, но теперь по всему выходило, что именно в темноте и прячутся страхи. Алиса повернула голову вправо.

Яркие горящие глаза уставились на нее, и девочка представила, как вскакивает с постели и вжимается в самый дальний угол, прячется. Но это было только воображение. На деле же она не могла пошевелиться. Всё ее тело сковал паралич. Вот только это не был сон. У кровати действительно стоял монстр. И это была женщина. Та самая, что живет с ней под одной крышей.

Она, женщина, просто стояла у кровати и молча смотрела на девочку. Ее волосы рассыпались по плечам, на ней была длинная белая ночная рубашка. Женщина походила на призрак. Она не двигалась, словно завороженная. Можно было подумать, что она ходит во сне. Но нет. Рука ее резко дернулась. А вместе с ней дернулась и Алиса.

Женщина внезапно громко зашипела на девочку, подобно кошке, охраняющей свою территорию. Ее горящие глаза приблизились к Алисе. Изо рта неприятно пахло.

– Знаешь, что они сделают с твоим папочкой, когда найдут его? – женщина пропускала каждое слово сквозь зубы. – Подвесят его вверх ногами и выпустят кишки, как свинье!

Вот тут крик вырвался из груди Алисы. Она и не догадывалась, что обладает таким запасом воздуха в легких, таким сильным голосом. Ей казалось, что стекла в окнах задребезжали, зазвенели, дом покачнулся. На самом же деле, крик этот был мышиным писком.

Алиса вскочила и с силой оттолкнула от себя женщину, но та ловко вцепилась в руки девочки. Вцепилась ногтями. Алиса вспомнила сказки о страшных ведьмах и мачехах. Эти когти… Оставили красные следы на руках девочки. Из них тут же начала сочиться сукровица.

– Ты не моя мама, ты ведьма! Ведьма! – кричала Алиса.

– Думаешь, майор тебе поможет? Знаешь, что он сделает с твоим папочкой?

Девочка кричала и вырывалась, звала на помощь. Но кто здесь мог ей помочь?

Окна созданы лишь для того, чтобы видеть, но не слышать. Чужие тайны прячутся за плотными шторами и белыми занавесками. И даже лунный свет не сможет рассказать о чужой жизни.

Они вдвоем кружились по комнате, как будто любовники в страстном танго. Девочка вырывалась, но цепкие пальцы ночной гостьи никак не хотели отпускать. И тогда Алиса, почувствовав ярость и боль, изо всей силы ударила женщину по ноге. Та взвизгнула и отшатнулась. Алиса наконец-то была свободна. И следы, оставленные ногтями, сразу даже не болели. Внутри дома, внизу, что-то снова с грохотом упало. Женщина, бывшая только что ведьмой, внезапно пришла в себя и снова превратилась в мать. Ее глаза прояснились, она стремительно выбежала из комнаты, оставив за собой мерзкий горький привкус страха в этой комнате.

Девочка заметалась от стены к стене, как раненый зверь. Она не могла выпрыгнуть в окно, она не могла выбежать из комнаты. Могла только плакать и бить кулаками в стену. Больно не было. По крайней мере сразу. Остановила ее только кровь на стене. Увидев несколько мелких капель, девочка сползла на пол и осталась там до утра.

2.

Сон пришел только под утро. Тогда Катерина вошла в комнату.

– Собирайся, тебе в клинику.

Она сказала это так, словно ночью ничего и не произошло. И Алиса начала даже сомневаться в том, что память ее не подводит. Быть может, это просто был яркий сон. Тогда почему так сильно болят руки? А на внутренней стороне красуются длинные параллельные кровоподтеки, словно страшный большой зверь царапал ее. А костяшки пальцев вздулись и покраснели. На стене остались пятна коричневого цвета.

Нет, это был не сон.

Алиса хотела запротестовать, сказать, что никуда не поедет. Но ни единого звука не сорвалось с ее губ. Рано или поздно, она всё равно сбежит отсюда, найдет какой-нибудь автобус. В мире много разных автобусов, и все они ездят в разные стороны. И неважно, в какой стороне оказаться, главное, чтобы подальше отсюда. Найдет тот самый дом с ключом под камнем. И спрячется там от всего мира.

Кто-то сказал: ключ под камнем будет ждать тебя всегда…

Голова раскалывалась из-за отсутствия крепкого сна. Алиса умылась, немного причесалась, посмотрела на себя в зеркало. Впервые она осознала, что ей не нравится собственное отражение. Понятия красоты ей были еще недоступны, но она могла сравнить саму себя настоящую с собой прежней. Черные круги под глазами, высыпавшие прыщики на лбу. Всего этого еще месяц назад не было.

Наверное, так влияет на нее дневной свет. Но если это та самая болезнь, то действует она слишком медленно. Пусть бы лучше солнце испепелило ее дотла.

Мать привезла ее в клинику, но сама не пошла, сказала, что нужно отлучиться по делам. Снова кричащие люди, они размахивали своими руками. А один даже плюнул Алисе в лицо, когда та проходила мимо.

Люди в белой униформе смотрели на нее всегда по-разному: кто-то улыбался и был любезен, а кто-то смотрел с явным отвращением, будто бы здесь воняло. Здесь и правда стоял очень тяжелый запах. Не такой, как в норе. Этот запах был резким. Запах таблеток и мучений.

Алису по обыкновению завели в палату и усадили на стул. Иной раз она так и сидела весь сеанс терапии. Молча. Никто к ней не подходил, никто не работал. Люди сновали туда-сюда. Но она не могла уйти, она должна была отсидеть всё время. Потом приезжала Катерина и ставила подпись на бумажке.

Но так было даже лучше. Так Алиса чувствовала себя спокойнее. Никаких вопросов, повторяющихся снова и снова, никаких нравоучений. Ей хотелось читать, заниматься математикой или…

Девочка услышала музыку. Она доносилась откуда-то из глубины здания, проникая в коридоры, тихо пробираясь в палаты, щекотала кожу Алисы. По рукам поползли мурашки. Алиса поднялась и на цыпочках – как будто здесь кто-то мог услышать ее шаги – прокралась к коридору. Приоткрыв дверь она, как воришка, огляделась по сторонам. Никого не было. Тогда она последовала за звуком.

Это было фортепьяно. Старое, черное, на нем красовалась надпись «Беларусь». За пианино сидел мужчина с тонкими смуглыми пальцами. Клавиши были пожелтевшими, но звук издавали громкий, четкий. Девочка сама не заметила, как близко приблизилась к незнакомцу. Она, не осознавая своих действий, как завороженная, прикоснулась к клавишам – и тут же звук оборвался. Незнакомец удивленно посмотрел на нее. В выражении его худого смуглого лица с запавшими глазами не было страха. На вид ему было столько же, сколько и папе. Вот только он был значительно выше и тощее.

– О, а я тебя знаю, – сказал мужчина, улыбнувшись. Зубы его ярко контрастировали с остальной внешностью. Они были удивительно белыми и ровными. Улыбка была обаятельной. – Ты та девочка из газет. О тебе тут все говорят.

– Правда? – спросила Алиса, даже не зная, зачем. Ведь ответа на этот вопрос она не ждала. В этом мире люди часто задавали такие вопросы. И в сущности ей было всё равно на газеты или новости.

Мужчина утвердительно кивнул. Он не сводил с нее своих серых пронзительных глаз, а девочка не сводила взгляд с клавиш. Она снова огляделась по сторонам. Странная палата. Просторная, на полу покрытие в виде елочки. Она скрипела под ногами.

Девочка нажала на клавишу, и та издала басовитое «До».

– Умеешь играть? – спросил мужчина.

Алиса быстро закивала головой.

Умею! Умею! Умею!

Он, мужчина-пианист, пригласил ее присесть рядом с ним. Девочка присела, занесла кисти рук над клавишами и замерла. Весь мир, казалось, замер, остановился, впал в кому. Она опустила пальцы, и по клинике разнеслось «Письмо к Элизе». Тонкое, плавное исполнение. Музыка заняло всё пространство, проникала сквозь ее пальцы, ходило по крови. Лоб девочки вдруг разгладился, лицо стало светлее. Потому что она улыбалась. Закрыв глаза, она безошибочно угадывала нужные клавиши. Удивительной природой памяти обладает человеческое тело!

Внезапно боль пронзила ее руки. Кто-то с силой закрыл крышку пианино, намеренно прищемив ей руки. Она взвизгнула и убрала их. Женщина в белом халате с измученным серым лицом смотрела на Алису из-под стекол очков в роговой оправе. Это она сделала ей больно. Женщина перевела взгляд на тощего мужчину-пианиста.

– Вы разве не должны сейчас быть в палате, Георгий Петрович?

Георгий Петрович улыбнулся своей самой снисходительной улыбкой.

– Да вот я шел…

– Так идите. Не задерживайтесь. А то пианино вам не видать еще на месяц.

Улыбка сползла с его лица. Он слегка придвинулся к Алисе и вздохнул. Затем быстро встал и ушел. Теперь Алиса осталась наедине с этой женщиной. Еще одной из многочисленных. Девочка больше не запоминала их лица, голоса и имена. Это без надобности.

– Так ты у нас тоже музыкант? – насмешливо спросила женщина. Алиса не ответила. Она продолжала растирать руки. – Не волнуйся, здесь у нас много таких. И музыканты, и художники, и поэты, – женщина сделала паузу. – А Георгий Петрович – человек и вовсе особенный. Его главный талант – маленькие девочки… Понимаешь?

Нет, Алиса не понимала.

– Вставай, пошли, – приказала женщина и небрежно взяла девочку под руку. Царапины отозвались болью.

Психиатр осмотрела Алису в палате. Увидев кровоподтеки и вздувшиеся костяшки, она нахмурилась, но ничего не сказала. Что-то записала в журнал. И снова те же вопросы, снова те же советы…

Что я должна ответить им, чтобы они отстали от меня? Что?..

– Твоя мама сказала, что ты продолжаешь называть человека, который держал тебя в плену, «папой».

В плену… Папой…

Словно они задавали вопросы про какое-то кино. Кино, которого Алиса никогда в жизни не смотрела.

– Да, у меня есть папа, – ответила она. – Нет, я никогда не была в плену.

Женщина снова покачала головой и что-то написала в журнале.

– Откуда эти следы? – она кивнула на руки Алисы.

Девочка посмотрела на свои руки так, будто видела их впервые.

– Я злилась, – сказала она.

– На что?

Девочка опустила ресницы.

– Мне было страшно.

– Тебе было страшно, поэтому злилась? Почему тебе было страшно?

Мне всегда страшно, даже сейчас.

– Она испугала меня.

– Кто?

– Ночная… ведьма.

Эти слова слетели с языка Алисы, точно отравленная вода. Врач смотрела на нее из-под очков долго и упорно. Как будто так могла бы прочитать пациентку, словно открытую книгу. Затем глубоко вздохнула и принялась что-то долго писать.

3.

И когда ад этого дня завершился, Катерина услышала заключение:

– Думаю, дело обстоит так. У вашей… у девочки то, что мы называем «расщеплением». В ее мире существовало два объекта: хороший объект тот, кого она называет «папой». Очевидно, это человек, который за ней ухаживал и проявлял ласку. Второй объект – воплощение зла. Злая ведьма. Человек тот же, но отношение другое. Скорее всего, он наносил ей увечья различного характера.

– Злая ведьма?

– Да, она сказала, что ночью к ней приходила злая ведьма и оставила отметины на руках.

Катерина побледнела.

– Не волнуйтесь, никто не приходил. Ее психика травмирована очень сильно. Это ее фантазии. А отметины на руках она оставила себе сама.

– И сколько еще это всё продлится?

Врач стыдливо поправила очки, хотя с ними и так было всё в порядке.

– Нельзя сказать точно, но мы будем работать.

Катерина отмахнулась от этих слов, как от назойливой мухи.

– Хватит мне рассказывать всё это! Делайте свою работу.

Алиса, сидя в машине на сиденье – всегда на заднем – смотрела на выражения лиц людей. Если бы только она могла говорить на их языке, она бы рассказала всё, что чувствует. Но, увы, слова были те же, а смысл иной.

И всякий раз мысленно она повторяла тот самый номер. Когда-нибудь она осмелится и наберет его.

А пока оставалось смотреть на грязную серую осень за окном, быстро сменившуюся на такую же грязную зиму. Первый снег пошел в ноябре. Алиса даже осмелилась выйти из дома, чтобы попробовать снежинки на вкус. Мать строго-настрого запретила ей высовываться к фронтальной части дома. Там ее могли увидеть соседи и еще кто-нибудь. Небо с летящими из него снежинками завораживало. Нет, это не снег стремительно падает прямо тебе на лицо, это ты летишь, словно Супермен, рассекая воздух. Летишь вверх всё быстрее, пока не начинает кружиться голова!

И Алиса начала кружиться вместе со снегом, высунув язык. Потеряв равновесие и упав на спину, она тихо засмеялась. Смеялась она теперь очень редко и совсем беззвучно. Папа говорил, что настоящие леди всегда смеются беззвучно, слегка прикрыв рот рукой. Но теперь папы тут не было. И впервые эта мысль не испугала Алису. Было так тепло и приятно просто лежать на спине и смотреть на снег.

Катерина ухаживала за мужем в их спальне, так что не могла видеть причуд своей названной дочери. Но как только она вышла на крыльцо, сердце вдруг сжалось в комок. Девочки нигде не было. Впервые она почувствовала трепет и тревогу, как в тот самый день. Под ложечкой засосало. Взгляд упал куда-то вниз. Там темнело пятно в форме ангела. Это Алиса лежала.

– Что ты делаешь? – закричала женщина и подбежала к Алисе. – Зачем лежишь на холодной земле?

Она быстро поставила девочку на ноги и, не отдавая отчета своим действиям, начала отряхивать ту, как делала бы это с родной дочерью… Затем опомнилась. Толкнула девочку к крыльцу, та едва не полетела носом в землю.

– Займись лучше делом!

Алиса еще раз взглянула на снег, и приступ гнева охватил ее сердце. Снова это чувство, с которым нельзя было бороться, нельзя было усмирить. Оно, как огромный доисторический зверь, поднималось из глубины, разрушало всё на своем пути.

– Чем?! – закричала Алиса прямо в лицо женщины. – Чем я должна заниматься? У меня нет книг, нет компьютера! Я хочу домой! Домой!

Катерина в ужасе смотрела на раскрасневшееся маленькое лицо этого подростка. Испугавшись, что их могут услышать соседи, она быстро затолкала мерзавку в дом.

– Ты смерти моей хочешь, да?

– Да! – закричала Алиса. И это была правда.

Схватив подростка за руку, Катерина привела ее в гостиную, бросила ей тряпку.

– Мой пол! Хоть это ты умеешь?

Тряпка упала к ногам Алисы, но она не повела даже бровью. Теперь этот напуганный зверек не выглядел так невинно. Алиса взяла в руку хрустальную вазу. Ту самую, которую не так давно они «чистили». Размахнувшись изо всей силы, она запустила вазу в стену, представляя себя олимпийской чемпионкой. Стеклянные, прозрачные, чистые осколки звонко разлетелись в стороны.

Женщина ахнула и прикрыла руками лицо. Алиса только удивлялась, сколько эмоций может выражать человеческое лицо. Актеры в кино, конечно, умели это делать. Но люди в реальной жизни не играли. Ужас, который отразился в глазах женщины, мог бы быть тем же ужасом, что она испытала двенадцать лет назад. Катерина упала на колени перед осколками и заплакала. Она что-то бубнила себе под нос, шептала. Пыталась соединить кусочки, как мозаику, но ничего не выходило.

Ярость исчезла. В воздухе осталась только взметнувшаяся пыль. Вот так было всегда. Она приходила из ниоткуда и исчезала. Теперь можно было скрыться в своей комнате. Взять книгу, которую Алиса читала уже раз сто, и исчезнуть для мира.

– Ничего, – прошептала женщина сквозь слезы. – Все знают, что ты больная.

Но болезнь давно ушла…

– Они сказали, что у меня нет болезни.

Женщина зловеще заулыбалась.

– Нет, конечно. Вот только я могу делать с тобой всё, что захочу.

Катерина кивнула на руки Алисы, напомнив о царапинах, которые почти прошли. Девочка выбежала из гостиной и заперлась в тюрьме, звавшейся ее комнатой. Залезла под кровать. Места там почти не было, и жутко воняло пылью. Нос зачесался, и девочка громко чихнула. Но покинуть эту маленькую нору не решалась до самого утра.

4.

Декабрь лежал голый, как брошенный младенец. И правда снова оказалась не такой яркой, как на картинах. Снега почти не было, часто шел холодный мелкий дождь.

Запах, пробудивший утром Алису, вызвал тошноту. Не потому, что он был неприятным, а потому, что напоминал о чем-то… Запах – лучшая машина времени. Ты можешь устроиться в ней на пассажирское сиденье и отправиться в путешествие.

Но только это путешествие не показалось Алисе приятным. Она цеплялась за едва уловимые ниточки, которые тут же рвались. Она встала, чувствуя себя разбитой. Голова болела. Запах вёл ее вниз по лестнице прямо на кухню. Девочка встала в дверном проеме. Что-то с сухим шорохом двигалось в сковородке, которой ловко управляла Катерина. Женщина посмотрела на подростка, ее взгляд спустился по тонким длинным ногам.

– Носки надела бы. Холодный пол, – сказала женщина. Это редкое, но такое необходимое проявление заботы нравилось Алисе. Порой она ловила себя на мысли, что с нетерпением этого ждет.

– Что это? – Алиса осторожно сделала шаг, пытаясь заглянуть в сковороду.

В уголках губ матери заиграла едва заметная улыбка. Увидеть ее мог только проницательный человек. И Алиса увидела.

Катерина выключила огонь. Ее глаза наполнились мечтательной задумчивостью.

– Дочка очень любила их. Ни дня не могла без них прожить. Приходилось все грядки засаживать тыквой.

Улыбка снова померкла. На ее место пришла грусть. Женщина посмотрела в кухонное окно. Вид его как раз выходил на маленький огородик. Земля давно была бесплодной. Летом всё зарастало сорняками.

Алиса подошла еще ближе. Чистые белые семечки остывали на горячей сковороде. Запах здесь был еще сильнее, но уже не вызывал тошноты. Она протянула руку, чтобы взять одну, но Катерина быстро накрыла сковородку полотенцем.

– Горячо! Не трогай. Умойся и оденься к завтраку.

Потом она, убираясь в кухне, что-то снова бубнила себе под нос. О том, как она устала, как ей всё надоело, как ей тяжело. И всё же этот запах не давал покоя… Алиса рухнула на незаправленную кровать и долго смотрела в потолок, силясь справиться головокружением. Комната кружилась в медленном вальсе. А когда девочка закрывала глаза, белые кролики снова вылезали из нор. Иногда кроликов было совсем мало, а иногда, вот как сейчас, целые полчища, будто тараканы, разбегались во все стороны. Главное, не пытаться их поймать, иначе можно провалиться в долгий сон, похожий на кому. В такие моменты Алиса никак не могла прочувствовать время. Когда она открыла глаза, комната перестала вращаться, но на часах было уже одиннадцать утра. Значит, она лежала вот так три часа.

В доме было тихо. Слышалось мерное тиканье настенных часов. От него можно было сойти с ума. Алиса заглянула во все комнаты, но никого не нашла. Должно быть, Катерина повезла отца в реабилитационное отделение. Теперь она могла зайти в кухню, заглянуть под полотенце.

Тыквенные семечки…

Она взяла одно и надкусила зубами. Удивительно, как она могла знать это? Скорлупа звонко хрустнула. Теперь своим языком девочка подцепила семечко и начала жевать. Сначала медленно, потом быстрее. Вкуснее этого она не пробовала в своей жизни ничего! Такой сладковатый терпкий вкус! За одним семечком последовало второе, третье, четвертое.

И вдруг Алиса увидела кухню, но совсем иначе. И весь дом выглядел иначе. Здесь было много света, яркие обои. И еще смех. Она увидела маленькую девочку. Эта девочка, как бесплотный дух, так же тягала семечки и громко смеялась. Она была до боли похожа на ту девочку из объявления, которое показывал майор.

Пропал ребенок…

Она была так близко, казалось, можно схватить ее за руку. Почему она здесь, в этом доме?

Почему я здесь?..

Алиса выбежала из кухни, пробежала в гостиную, увидела телефонный аппарат. Схватила трубку и попыталась набрать номер. Тишина. Провод кто-то вырвал и спрятал.