Алиса провела в норе достаточно времени, чтобы научиться вслушиваться в тишину. Иногда она слышала папины шаги. Научилась предугадывать, когда он войдет в погреб. Она даже знала, готовит ли он ей покушать. Одним словом – научилась слышать.

И сейчас она точно слышала голоса. Это бывало крайне редко. Почти никогда. Но сейчас она точно слышала. И голоса это были не растений, не животных, не голос ветра в вентиляции. Это был голос человека. Женщины. Приятный голос. Почти как те, которые она слышала в мультфильмах и фильмах. Закрыв глаза, девочка попыталась вообразить себе, как выглядит эта женщина. Но образы в ее голове складывались из каких-то несуразных частей. Образ нарисованной Золушки сливался с образом Мэри Поппинс из старого фильма.

И еще она слышала шаги. То они были приглушенными, то звонкими. Алиса поднялась на пять ступенек, чтобы попытаться расслышать больше. И для нее это было настоящим событием. Она могла бы забраться еще выше. И может быть даже постучать в крышку. Но от одной только этой мысли всё внутри похолодело.

В голову закралась предательски сладкая мысль: а вдруг это ее мама? Не та злая ведьма, мачеха, что в сказках, а настоящая. Которая бросила ее, узнав о болезни. Но вдруг передумала? Вдруг поняла, что ошиблась?

Было удивительно и странно слышать незнакомый голос. Ощущать кого-то извне, настоящего, живого. Еще никогда Алиса не испытывала такого смятения. Это было похоже на то, как если бы обычный человек воочию столкнулся с пришельцем.

Я догадывалась, что вы есть. Но не думала, что когда-нибудь увижу…

И она ревновала папу и завидовала ему. Закрывала уши и снова открывала. Звонкие шаги удалялись, зазвенел металл. Всё затихло. Фантазия упорхнула, как будто ее и не существовало вовсе.

Как жаль.

Спустя несколько минут папа спустился в нору. Вид у него был растерянный и уставший. Он не подозревал, что Алиса слышала чужой голос. И, повинуясь какому-то внутреннему голосу, Алиса приказала себе сделать вид, что ничего не слышала. Задумываться о том, правильный ли это выбор, она не могла. Для нее и вовсе пока что не существовала понятия «выбора». Выбор был для других, там, наверху. Всё, что она должна делать, – быть хорошей для своего папы.

Глава 16.
Несите пироги

1

На самом деле осень не была такой красивой, как Алиса себе всегда представляла. Хоть она и редко рассматривала огромное окружающее пространство, но отдельные картинки улавливала.

Серое низкое небо, обнаженные деревья, молочный туман, холодный дождь. Быть может, где-то в других краях та осень, которую пишут художники в своих картинах. Но не эта. Туман сменился инеем. Зиме не терпелось просочиться в каждую трещину. Алиса могла часами стоять у окна, глядя в даль. Теперь она не так боялась делать это. Кожа не вздувалась, солнце не сжигало ее легкие.

Только для нее прошлое не было ложью. Всё было по-настоящему. И каждый день она ожидала, что болезнь вернется.

Всё чаще и чаще она уходила в себя, чтобы не терпеть животного ужаса от встречи с чужими людьми. Соседи любили заходить в дом, выдумывая удобные предлоги.

А у вас сахара нет, Катерина Антоновна?..

Не слышали, что там с курсом доллара?

Я вам принесла пирог. Мне всё равное сладкое нельзя…

И всё это они говорили, заглядывая за плечо Катерине Антоновне, надеясь просветить стены рентгеновским зрением, увидеть знаменитого ребенка-Маугли. Рассказывать потом своим друзьям и знакомым, что они с этим ребенком сидели за одним столом. Только Катерина Антоновна, конечно, никого в дом не пускала.

Сахара нет…

Новости не смотрю…

За пирог спасибо. Будьте здоровы!..

А ведь еще только вчера они обходили злосчастный дом стороной, как будто в нем обитали призраки. Как будто на расстоянии двух метров от него можно было подцепить заразу. Тыкали пальцами, крутили у виска. С Катериной Антоновной здоровались, сжимая зубы. А как же еще?

Нет, ее наигранной доброжелательностью не купишь. Все эти улыбки и сочувствия. Не они ли вчера называли их с мужем, Андреем, убийцами? С удовольствием давали корреспондентам интервью в духе: «Такие приличные люди! Я бы никогда не подумала».

И когда Катерина в один момент свыклась с этой ролью – ведьмы, живущей в одиноком пряничном домике в лесу – всё вдруг снова переменилось.

Они, конечно, продолжали судачить, занавески соседних домов ни на секунду не прекращали колыхаться, но теперь уже судачили по-другому.

В доме раздался звонок, и Катерина подскочила на месте. Звонок вывел из оцепенения и Алису. Она тут же присела в узкое место между кроватью и окном. Здесь было безопаснее.

Мать подошла к телефону и сняла трубку. На другом конце линии послышался басовитый мужской голос:

– Добрый день, Катерина Антоновна. Вас беспокоит майор Кудрявцев…

– Кто? – с раздражением спросила женщина.

– Павел Спартакович. Это мы ведем дело о…

– У вас какие-то новости? – в нетерпении спросила Катерина и села в кресло.

– Нет. Следствие продолжается… Мы…

– Тогда что?

– Я могу услышать Алису?.. Женю?

Женщина снова встала с кресла:

– Не называйте ее Женей! Сами же сказали, что ее зовут Алиса.

Услышав свое имя, девочка, как испуганный щенок, подползла ближе к коридору. Сердце бешено билось в груди. Может быть, папа нашел ее? Теперь она расскажет ему, что вылечилась. Он заберет ее домой.

– Могу я поговорить?..

– Зачем?

– Я могу ошибаться, но, кажется, у нее сегодня День Рождения. Я просто хочу поздравить ее.

– Ей не нужны ваши поздравления! Неужели вы думаете, что психически больной ребенок может знать, что такое День Рождения?

– Психически?..

– Ребенок, просидевший в плену у маньяка, который делал с ней… Бог знает, что!

Женщина сорвалась на крик, но глаза ее были сухими, как песок в пустыне.

Алиса встала теперь на ноги и подошла к гостиной. Какое-то странное внутреннее чутье подсказало теперь ей, что звонил вовсе не папа. Это был кто-то другой. Кто-то, кого она знала. Не так хорошо, как папу, конечно.

– Хотя бы скажите, как у нее дела. Психотерапия помогает?

Катерина сказала еще несколько резких слов, сложившихся в целые резкие предложения. Те в свою очередь стали резкой тирадой. Приговором.

Звоните сюда по делу!

Бросив трубку, женщина обернулась и едва не упала от страха. Длинный тонкий силуэт стоял в дверном проеме. Волосы у призрака торчали во все стороны, голова наклонена, так что глаза уставились на женщину исподлобья. Руки плетьми свисали по бокам.

– Кто это звонил? – спросила Алиса.

– За день и слова не скажешь, а теперь тебе надо знать, кто звонил?

До звонка женщина занималась уборкой, протирала пыль с хрустальных ваз. Она взяла мокрую тряпку и вертела ее в руках, словно забыла, что нужно делать. Было неуютно под этим взглядом.

– У кого День Рождения?

– А тебе какое дело?

– У меня День Рождения летом.

Женщина нервно засмеялась, прикоснувшись тряпкой хрусталю.

– У тебя там еще и День Рождения был? Может, тебе еще и торт пекли?

– Папа приносил мне торт и подарки. И мы с ним играли весь день. Если у кого-то День Рождения, человека нужно поздравить.

Женщина округлила глаза и уставилась на Алису. Затем ее рот открылся. Казалось, она хочет закричать.

– Папа? – спросила Катерина. – Папа? Ты называешь этого извращенца папой? Ты больная? Ты совсем больная!

Во рту у Алисы появился странный привкус горечи, как будто она съела таблетку. Ресницы задергались. Ее силуэт, до этого прямой, стал теперь сгорбленным и «мягким», как кисель.

Катерина подошла к девочке, схватила ее за руку и резко рванула. Алиса не сопротивлялась. Женщина вложила в ее руку мокрую тряпку и больно сжала. Алиса вскрикнула. Мать своею рукой водила руку Алисы по вазе, намеренно сжимая ее. Было страшно и больно.

– Раз уж ты тут теперь живешь – работай! Тебе сегодня исполнилось восемнадцать! Не научил тебя твой «папа»?

Алиса старалась не кричать от боли, но сдерживаться было всё труднее.

Наконец, хватка матери ослабла, и рука девочки вывалилась из узкой вазы.

– Мне только двенадцать!

Женщина рассмеялась.

– И когда же тебе исполнилось двенадцать?

– Девятнадцатого июня! Я знаю календарь!

Ноги женщины подкосились, и она упала в кресло. Ужас, как широкий черный плащ, накрыл с ног до головы.

Девятнадцатого июня. День, когда ее жизнь остановилась навсегда. День, когда она видела свою маленькую девочку последний раз.

2.

Это было ранним утром. Роса была густой и холодной. И жара еще не набрала обороты. Но Женечка захотела надеть свой новый желтый сарафан. И мать разрешила. Не могла отказать. Девочка вышла на улицу и играла здесь, совсем рядом. Взглянув на нее последний раз в жизни, женщина отправилась полить свежую зелень, пока солнце еще не встало высоко.

Прошло всего-то каких-нибудь пять минут! Пять минут… Так она и говорила следователям. Когда вернулась, но не нашла ни Жени, ни ее желтого велосипеда. Сперва обыскала весь дом. Надеялась, что девочка играет в прятки. Посмотрела во всех шкафах и под кроватью. Не было ее.

Паника еще не успела окатить волной ледяной воды, но слабый шепот страха уже прозвучал в сердце.

Ты больше никогда ее не увидишь. Уж ежели так, то лучше бы надела на нее свитер…

Но нет. Такого не может быть, не бывает. Люди не исчезают бесследно, не проваливаются сквозь землю. Такое может случиться только в кино. Или страшной книге. Потом она обежала все здешние колодцы. Здесь еще были люди, которые брали холодную чистую воду из земли. Вдруг в голове начали возникать яркие картинки. Девочка в ледяной воде в своем желтом сарафане барахтается в колодце, кричит, зовет, но никто ее не слышит. Ледяная вода перехватывает дыхание. И всё! Всё…

Но нет. Не было ее в колодцах. Не было на дороге. Катерина звала, срывая голос. Позвонила Андрею на работу. Тот сказал, что Женечка, наверное, где-то возле дома.

Не волнуйся, найдется!

Как же! Не волнуйся. Сперва Катерина думала о том, как бы не нарушить спокойствие соседей. Мысли о других всегда идут впереди. Но потом, когда страх завладел ее разумом, стало не до окружающих.

Те соседи, что не разъехались на работу, вышли из дома.

Ну, чего ты орешь, как резаная?..

Что случилось?

Они, конечно, не восприняли всерьез. Смеялись, шутили. Это же ребенок! Чего ты так носишься? Но девочка не вернулась, даже спустя два часа. Два часа, показавшихся целой вечностью. Два часа растянулись на всю жизнь. А вся жизнь оказалась всего лишь коротким предсмертным вдохом.

Всё, что она могла произнести, – это имя дочери. Имя, навсегда запечатанное на сердце. Никто не посмеет к нему прикоснуться, опорочить. И день. Какой же это День Рождения, если это день смерти? В этот день умер весь мир, скончался, захлебнувшись в горе.

И каждый раз, произнося это имя, Катерина представляла, как ее Женечка тихо шепчет…

Мама… Мамочка. Где ты? Почему не приходишь? Почему не спасешь меня?..

А она в этот самый момент говорила…

Папа… Папочка. Тот, что приходит ко мне каждый день. Тот, что зажигает для меня солнце. Тот, что любит меня. Папа…

Потеряв сознание, Катерина видела тот день, снова жила в нем. Говорят, ад – это место, где ты снова и снова переживаешь самый худший день в своей жизни. Столько лет она думала, что худшего дня уже не будет. Но он был…

Соседи отпаивали ее всем, что могли найти в своих душных аптечках. Валерьянка, сердечные капли, мелисса…

А она только отмахивалась.

Не надо мне ваших снадобий! Не надо успокаивать меня. Я хочу злиться! Хочу психовать. Хочу, чтобы каждый нерв в моем теле был натянут, как струна! Вот, что я хочу.

Паника быстро сменилась гневом. Она говорила сотрудникам милиции, чтобы те нашли ее дочь сейчас же! Живо! Немедленно. Брала соседей за грудки, трясла их изо всей силы, кричала им.

Верните мою дочку! Что вы с ней сделали!

И те впервые покрутили пальцем у виска, впервые покосились на нее. Впервые отошли на расстояние. И уже завтра они говорили разное.

Сама ведь потеряла свою дочь. Смотреть нужно было. А может, с девочкой что-то случилось, и они?..

Как больно, страшно, а еще нестерпимо тоскливо. Видеть сочувствие в глазах и слышать запах яда на языках. Вот – самая медленная и мучительная смерть.

Потом начались бесконечные поиски, свидетели, видевшие огни в небе и цыган, хирургов в белых халатах, которые тут же, на обочине вынимали органы из детей. И все клялись и божились. И, может быть, они и правы по-своему. Только кто-то точно лгал. И Катерина знала это, чувствовала всем сердцем. И проклинала.

А потом вдруг все эти пальцы направились в сторону их белого дома с пышным цветущим садом.

Вот там ребенка и ищите.

Сад перекопали, каждый миллиметр. Огород уничтожили. Вот с тех пор Катерина ничего и не сеяла. Пусть растут одуванчики и полынь. Вскрыли паркет в доме: хотели найти каплю крови. И ведь нашли. Да не одну. Вот только в любом доме можно кровь найти.

Собаки предательскими своими носами вели от дома по дороге, выходили на Центральную улицу, что шла перпендикулярно их улице, Малиновой. Проходили немного и останавливались. Внюхивались в землю, поднимали носы в воздух, разворачивались и шли обратно к дому.

И кто-то даже вспомнил.

Да, видел, как мать вела девочку за руку утром. А потом обратно уже несла бездыханное тело на руках.

Кто-то из тех, кто ранее видел инопланетян-хирургов с табором цыган.

Прочесали пруды и лес.

Нет вашей девочки, смиритесь.

Обвинения сняли, дело закрыли. Жизнь кончилась в то июньское утро.

3.

Майор Кудрявцев еще долго слушал тишину, вставшую между ним и Алисой. Тишину в трубке. Он долго не решался позвонить. У девочки не было личного средства для связи. А ведь она не была умственно отсталой. Она умела обращаться с интернетом, умела бить по клавишам. Так почему же он не сообразил завести для нее электронный почтовый адрес?

Бросив беспроводную трубку на стол, он выругал себя за глупость. Хотя виною досады, возможно, был сам этот шаг, на который он решился. Осмелиться позвонить в дом настрадавшейся и без того матери, чтобы попросить к телефону девочку, чье имя теперь было другим. Он прочел всё дело о Жене Малько от корки до корки. Снова не спал по ночам, слушая ветер за окном. Ходил по опустевшей квартире, будто привидение. Приоткрывал дверь комнаты, где жила Алиса. А вдруг она всё еще прячется под кроватью?

Ему не докладывали о том, как проходит психотерапия. Теперь его дело – это расследование, бесконечные бумаги, штампы. Теперь он должен забыть, что девочка реальна. Забыть, как она боялась света, забыть, как танцевала. Забыть ее рассказ о мальчике в пузыре.

Он злился на самого себя. Злился на то, что не мог совладать со своими эмоциями. И это после стольких лет службы. Найди он сейчас того черта, что дернул его набрать этот номер, разодрал бы его на клочки.

А потом снова его накрыла грусть. Что-то было не так. Слова, которые произносила эта женщина, – не слова любящей матери. Хотелось схватить ключи от машины, бросить все дела и рвануть по шоссе, гнать изо всех сил. Въехать в маленький поселок, найти этот белый дом и ворваться туда.

Его воображение сходило с ума. Он представлял этого хрупкого птенчика запертым в тесной душной комнате. И это он! Тот, кто запирал своего сына в комнате и заставлял его сидеть над учебниками. От этих мыслей биение сердца превращалось в звенящий колокол.

Алиса не была его дочкой, но почему чувства к ней были теплее? Быть может, чужие дети всегда вызывают больше жалости. Тем более дети, которые провели в плену двенадцать лет.

А сегодня ей исполнилось восемнадцать. У нее в жизни будет еще много времени, чтобы наверстать упущенное. Но у нее никогда не будет веселых Дней Рождения, которые бывают только в детстве. Никогда не отметит утренник в детском саду и школе, у нее уже никогда не будет первой школьной влюбленности, никто не пронесет ее портфель до дома.

Как хотелось ему обнять эту девочку. Только сейчас майор осознал, какой несчастливой была его жизнь. С головою уйти в работу, изменять жене – вот что помогало ему не захлебнуться в лавине безысходности.

Ему жизненно необходим был кто-то, кого он мог не просто спасти, а сделать счастливым. Кого он мог безусловно любить.

Павел снова занес руку над телефонным аппаратом, остановился, начал кусать нижнюю губу. Это было не к чему. Конечно же, он знал, что теперь на его звонок никто не ответит, и он просто в очередной раз выставит себя дураком.

4.

Что-то с грохотом упало в соседней комнате. Мать опрометью бросилась туда, где на кровати лежал отец. Это он каким-то странным образом свалился. И теперь, лежа на холодном полу, мычал, как будто хотел что-то сказать. Алиса тоже бросилась к нему. Ведь названный отец был единственным существом в доме и окружающем мире, от которого не исходила угроза.

Его глаза расширились, он уставился на Алису, рот открылся. Он явно силился что-то сказать. Но из его рта выходило только напряженное: «У-у-у-у… У-у-у». Прошло уже много лет с тех пор, как у мужчины случился удар после аварии. Но он так и не смог оправиться физически. Однако Алиса чувствовала, что он всё понимает.

– Иди отсюда! Иди! – приказала Катерина – Не видишь, ему не нравится, что ты здесь!

Алиса не видела. Она была уверена, что в слабых жестах и надрывном мычании ее отца крылось что-то другое. Когда девочка, пятясь назад, всё еще смотрела на мужчину, тот несмело вытянул руку в ее сторону. Катерина же резко опустила ее. Женщина вытолкала Алису из комнаты и закрыла за собой дверь.

Ярость снова предательски затрепетала в маленьком сердце. Желваки заходили под тонкой кожей на лице. Алиса сжала кулаки и едва сдержалась, чтобы не запустить их в стену. Сдержала ее только мысль о боли. Боль была знакома девочке не понаслышке. Она, ведя в уме счет своим шагам, направилась в комнату, ставшую тюрьмой. Но внезапно остановилась. Снова посмотрела в гостиную, где на журнальном столике стоял телефон. Прислушавшись к звукам в родительской спальне, Алиса убедилась, что ей ничего не угрожает.

Она подошла к телефону, взяла в руки трубку и рассматривала полупрозрачные кнопки. Затем посмотрела на станцию. Там тоже было несколько кнопок. Цифры, буквы, знаки… Цифры, буквы…

Она нажала на кнопку с изображением двух пересекающихся стрелок. На экране трубки высветился номер, время звонка. Да, это был последний поступивший сюда звонок. Девочка нажала на кнопку вызова.

К горлу снова подступил комок, во рту пересохло. Два заунывных гудка. Руки тряслись всё сильнее, она готова была отказаться от этой глупой затеи, нажать на кнопку отмены. Но вот на том конце послышались звуки. Мужской голос, захлебываясь кислородом, произнес:

– Да? Слушаю!

Девочка молчала, все слова просто разом вылетели из ее головы.

– Говорите! – снова голос на том конце.

И Алиса точно знала, кому принадлежал этот голос.

– Это… Алиса, – слова вырвались, как желанный ребенок из материнской утробы.

– Господи, Алиса! Говори! Не молчи!

Но она молчала. Не знала, что сказать. Она была коконом, норой, в которой жила пленница. Эта пленница стучала ногами, била кулаками, требовала выпустить ее на волю. Но Алиса-кокон была слишком тверда.

Скажи ему, как нам плохо. Скажи, как мы одиноки. Скажи, что мы не можем танцевать. У нас нет книг… Скажи же.

– Я не закрываю шторы, – неожиданно произнесла она, как будто разговор их длился уже час.

– Да? Молодец! Это очень хорошо! Я же говорил, что ты здорова! Расскажи, как ты? Вспомнила что-нибудь?

Снова этот вопрос. Она помнила только то, что знала. С момента своего рождения в день, когда открыла глаза в норе.

– Эти люди постоянно кричат. И что-то требуют.

– Какие люди, Алиса? Расскажи.

– Те, что в клинике. Мне там плохо. Что я должна им сказать, чтобы они отстали?

Слова потоком начали выливаться из ее рта. Она больше не могла удержать их. И чувствовала, как ярость и страх отступают. Вот только на другом конце повисла гробовая тишина, как будто кто-то резко отключил звук. Алиса дернулась, увидев рядом с собой чей-то силуэт. Она подняла голову. Над ней нависала строгий образ матери с белым проводом в руке.

– Кто разрешил тебе говорить по телефону?

Алиса облизала губы. Она пыталась найти в своей голове ответ на этот вопрос, но не могла. Не могла вспомнить правила, всё смешалось в сознании. Правила, по которым она жила всю свою жизнь, здесь больше не действовали. Здесь правила устанавливали другие люди. Лица мелькали у нее перед глазами, каждое что-то говорила. Она теперь пыталась уловить каждое.

– Я не разрешала, – ответила мать на свой же вопрос. Кулак, сжимавший телефонный провод, побелел.

Повинуясь какому-то внутреннему инстинкту, Алиса попятилась назад. Но кулак с силой обрушился на ее плечо, когда девочка, чувствуя угрозу, сжалась в комок. Она присела на пол, скрутившись, как самый искусный йог.

Катерина, осознав, что дала волю своей злости, остановилась и выпустила шнур из руки. Глаза всё еще оставались сухими.

– Тебе нельзя ни с кем разговаривать. Так сказали врачи. Так лучше для твоей психики.

Но Алиса не слышала этих слов. Она давно научилась избавляться от страха. В такие моменты она мысленно открывала лаз в свою собственную нору, забиралась туда, чтобы переждать бурю. Но сейчас было что-то еще. Цифры. Цифры, горевшие у нее перед глазами. Они были такими реальными, что к ним можно было прикоснуться, только пожелай.

Цифры номера телефона. Она снова и снова повторяла их про себя. Снова и снова, пока не заучила наизусть.