Сказки лунных дней. Часть II

Они принесли к цветку кувшины со сладкой водой и блюда с угощениями: сочные бутоны, разрезанные на дольки фрукты и коренья, гроздья ягод и орехи.

После трапезы Дженн свернулся клубочком и сразу уснул. Алриасский воришка, несмотря на усталость, был слишком возбуждён, чтобы спать. Он ещё долго болтал со здешними обитателями. За короткую ночь они рассказали друг другу о себе и обсудили всё на свете. Хотя дети пришли сюда из разных королевств, они общались на едином языке.

Обезьяний король не соврал – его подданные подтвердили, что каждого из них он выручил из беды, когда те звали на помощь. Маалуцинг также учил их, чему они пожелают, или позволял просто бездельничать. А самые старшие в любой момент могли уйти куда вздумается. Дороги с Цветочной горы вели в любую сторону: хоть в Пустынное море, хоть на Северный материк.

– Неужели это место можно покинуть по доброй воле? – со смехом поинтересовался Тикка. – Я бы с радостью и семью сюда привёл…

– Это только поначалу кажется, что получать всё, что ни пожелаешь, – счастье, – ответила ему Джанти – девочка с чёрной как ночь кожей, кудрявыми волосами и проницательным взглядом. – Но когда отведаешь всех сладостей, поспишь на мягких лепестках цветов, наиграешься с птицами и зверятами, начинаешь понимать, что одни забавы не могут тебя напитать.

– Вы же можете учиться, – добавил Тикка. – Всему, чему захотите.

– К чему все знания мира, если ты не можешь их применить? – улыбнулась Лампу – смуглая малышка с плоскими и широкими чертами добурки. – Мы черпаем мудрость нашего короля, а потом уходим вниз, чтобы помогать другим существам.

Тела некоторых более взрослых девочек начинали изменяться, округляться и наливаться женской прелестью. Тикка, родившийся в городе, где женщины всегда прятали свою красоту, с трудом заставлял себя смотреть им в лица. Все дети были одеты лишь в набедренные повязки.

– Неужели за всю историю Цветочной горы на ней так никто и не остался? – усомнился он. – И неужели никого не выгнали силой?

– Не-ет… Нет-нет, – наперебой заверили его дети.

– Никого, – увереннее других проговорил белокожий эльф из Диких земель по имени Аалмас. Его большие серебристо-зелёные глаза смотрели с некоторой грустью. – Твой спутник – первый взрослый, которого я вижу с тех пор, как мы с братом угодили в капкан на границе Агару…

– Обезьяний король спас и твоего брата? – спросил Тикка.

– Мой брат был достаточно взрослым, чтобы выпутаться сам, – ответил Аалмас, опустив голову. – Я не видел, но уверен, так он и сделал…

– Угу, – задумался алриасский вор.

– Все, кто сюда попадают, – дети, – продолжила Лампу. – Но все обретают мудрость – достаточную, чтобы понять: нельзя навеки оставаться детьми и вкушать лишь развлечения. Мир более разнообразен, и в горе тоже есть своя наука, которую необходимо познать любой душе.

– Если всё так, как вы говорите, странно, что Дженна пустили на эту гору, – задумался Тикка.

– Вероятно, он не человек, а один из волшебных созданий, – улыбнулась рыжеволосая Руба, одарив спящего волшебника нежным взглядом. – Иногда они являются на нашу гору. Они выглядят как звери или как люди… Кажется, что они взрослые, но это не совсем так. Они и взрослые, и дети… как и сам наш король.

– Да, Журавль Калоса нередко навещает Маалуцинга, – добавила чернокожая Джанти. – А на соседней горе сейчас гостят два единорога. Иногда они принимают человечий лик, и тогда до нас доносится их дивное пение. Гости прибыли с далёкого Севера! А порой сам Его Величество отправляется погостить в их королевство. Он читает лекции в Ферихальском университете и в западном Бешбьяс.

При этих словах спящий Дженн как-то тревожно вздохнул и перевернулся на другой бок. Рыжая Руба подсела к нему ближе и провела рукой по блеклым и спутанным волосам мага.

– Интересно, кто твой спутник? – хитро прищурилась она. – Журавль, единорог или змей?

– Да наверняка змей, – с уверенностью усмехнулся Тикка. – Такой же мерзкий.

– Змеи бывают очень красивыми, – заметила смуглая Лампу. – Хранительница Добура – крылатая змея Ишчель Маяуэль… Нет красивее её на всём Юге!

– Всё-то вы знаете, – оценил Тикка. – А я понятия не имею, кто хранитель Джаэруба, и есть ли он.

– А вдруг Дженн и есть его хранитель? – расширил зелёные глаза Аалмас.

– О, ну тогда Джаэрубу конец, – рассмеялся Тикка.

Дети разговаривали всю ночь, а к рассвету уснули, положив головы друг другу на плечи. Тикка пробудился, когда солнце стояло высоко. Воздух потеплел и наполнился ароматами дня. Ночной цветок сомкнул лепестки, перестав излучать свет и тепло.

Осторожно отодвинув Джанти, мальчик свесился из гнезда и взглянул вниз. У корней дерева горный ручей образовывал небольшой водоём. Дно его поросло водорослями, и зеленовато-лазоревая поверхность искрилась на солнце будто самоцветы.

Дженн уже проснулся и, похоже, чувствовал себя гораздо лучше. Он выстирал свои грязные тряпки и развесил их сушиться на ветвях. Теперь сам волшебник плескался в ледяной воде, что-то напевая себе под нос. Любознательные морды рыжих обезьян внимательно наблюдали за его действиями.

Мужчина был очень худ: буквально кожа да кости. Его расчёсанные мягкой водой волосы почти достигали колен. Отмывшись, волшебник отжал космы и скрутил их в узел, точно длинную верёвку. Примостившись среди надёжно сомкнутых ветвей, он извлёк из своей тени маленькое зеркальце в оправе из черепашьего панциря. Собственное отражение надолго овладело его вниманием.

– Что ты там нашёл такое интересное? – спросил Тикка, спустившись с дерева.

– Я? – рассеянно проговорил Дженн, обернувшись. – У меня… волосы на лице.

– И что ж тут такого? – усмехнулся мальчик. – Ты же не людок! У тебя есть волосы.

– У меня никогда не было бороды, – объяснил волшебник, скривившись. – Я не позволял ей расти. А теперь физическая сфера мне не подчиняется. Но мне не нравится борода…

– Так сбрей, – предложил Тикка. – Чтобы это сделать, не нужно быть магом!

– Я… – голос Дженна совсем пропал, будто его горло сдавили руки убийцы. – Я не умею брить лицо. У меня и бритвы нет…

– Шутишь? – тут уж Тикка не удержался и расхохотался, но вскоре притих. – Нет, ты же и шутить не умеешь. Ладно, давай я помогу.

– Ты побреешь меня? – недоверчиво спросил волшебник.

– Я работал как-то при цирюльнике… – объяснил мальчик. – С тех пор таскаю с собой бритву, на всякий случай. Вдруг подзаработать выйдет.

– Шутишь, – нахмурился Дженн.

– Да шучу, конечно, – отмахнулся Тикка. – Нет у меня бритвы. Но подойдёт любой острый нож. Нож у тебя есть?

– Да, – кивнул Дженн. Покопавшись в своей теневой сумке, он извлёк нож и протянул его Тикке. Подумав, он достал и кусок мыла. – С шеей только поосторожнее…

– А-а, все говорят одно и то же, – усмехнулся мальчик, с интересом изучая лезвие.

Металл показался ему странным.

– Это сталь, – пояснил Дженн, усердно намыливая нижнюю часть лица. – Сплав такой. Лучше держит заточку, чем медь.

– Хороший нож, – одобрил Тикка.

– Оставь себе, если хочешь, – предложил Дженн.

Когда дело было сделано, волшебник вновь уставился в зеркало. Он провёл рукой по выбритому подбородку, некоторое время подумал. Затем он одолжил у Тикки свой нож и долгое время кромсал свои длиннющие волосы, похожие на смесь золота с серебром. Отрезанное Дженн очень тщательно собрал и припрятал в теневой сумке, а остальное быстро переплёл в косу.

Процедуры сильно преобразили волшебника. Стало видно, что ему далеко не семь десятков, как вначале подумал Тикка, а вдвое меньше. Лицо его заострилось от длительного голода, но морщинки на лбу и у глаз едва обозначились. Да и с чего им быть, если этот тип никогда не улыбался и не удивлялся? Только между его бровями пролегла тёмная расщелина.

Тикке вдруг до смерти захотелось удивить этого зануду, и он выпалил:

– Дженн, а тебе встречались в странствиях… единороги? Знаешь, что двое из них остановились на соседней вершине? Наш хозяин иногда захаживает к ним в гости на Север, в Ферихаль и Бешбьяс. Я бы познакомился с ними, а ты?

Слова мальчика произвели на волшебника неожиданное впечатление. Дженн подскочил как ужаленный и бросился к своей одежде. Та ещё не просохла, а он уже принялся натягивать сырые тряпки.

– Ты чего? – не понял Тикка, оглядевшись.

Птицы в ветвях, словно почувствовав настроение мужчины, вдруг подняли гомон. Наблюдавшие за гостями обезьянки прыснули в разные стороны.

– Не стоит мне знакомиться с единорогами, поверь, – ответил волшебник, натягивая штаны.

– Как хочешь, я и не настаиваю, – пожал плечами Тикка. – Но ты же только-только на ноги встал. Не торопись уходить. Отдохни ещё пару деньков.

– Нет, – поморщился Дженн. – Я взрослый мужчина, мне не место в этом… детском садике…

Волшебник вынул из своей тени флягу и наполнил водой. Затем он сорвал несколько плодов и бросил их вместе с флягой в сумку.

– Ты беспокоишься, что понравился Рубе, старый колдун? – хихикнул Тикка.

– Не говори глупости, – резко мотнул головой Дженн. – Меня ждут в плотном мире… Я сто лет пропадал. Я должен отыскать своих слуг… друзей. У меня есть ответственность, важная цель… – он понизил голос до шипения. – Мир состоит не только из радужных водопадов и цветов. Есть враг, который идёт по моим следам…

– Я передам Его Величеству, что ты благодарил за гостеприимство, – согласился Тикка, вновь оглядевшись. Одна из мартышек затаилась в тени ветвей, будто подслушивая разговор. – Дорогу обратно найдёшь?

– Я хожу тайными тропами, – напомнил волшебник, посмотрев на мальчика. – Ты решил остаться?

– Насколько мне позволит мой возраст, – произнёс Тикка чуть громче. – Тут славно. К тому же мне не терпится обсудить с королём кое-какие воровские вопросы.

– Славно, что вы нашли друг друга, – фыркнул Дженн, прежде чем ступить в тень.

– Бывай, волшебник… – махнул ему рукой мальчик.

– Бывай, маленький человек…

Что ж, времени было потеряно немало: сто лет – шутка ли? Но по крайней мере он проверил, что на Цветочной горе нет волшебных камней-семян. Дженн знал: искать семена было бесполезно, а сами они его не нашли. Да и не должны были. Камни всегда оказывались в его руках в качестве награды за спасённые жизни.

Кого он спас на этот раз? Никого. Он не смог ничего сделать. Это Тикка освободил «испорченного джинна». Это Тикка звал на помощь и дозвался «обезьяньего принца».

Возможно, мальчишку стоило бы спасти от него самого. Но это не дело. Пусть сам осознает свои заблуждения на счёт Маалуцинга – весёлого, но хитроумного и коварного короля маленьких подданных. О, как здорово защитник священной рощи придумал использовать живую воду, бурлящую в детях, чтобы остановить оскудение своего сада.

Хотя, если дети не страдают в его владениях, если он учит их и отпускает на свободу… Впрочем, как ни старался Дженн, что-то ему очень не нравилось в этой синей обезьяньей морде. Даже знание того, что Индр приглашал этого короля на свой Праздник, не ослабило подозрения…

Почему Маалуцинг не явился на подмогу к маленьким ведьмам из деревни Джу? Ведь его владения находятся совсем близко! Неужели никто из девочек не звал на помощь? Или дочери Белой лисицы не могут рассчитывать на содействие обезьяны? Но даже подданые треклятого Владыки резвятся на Цветочной горе! Почему же…

«Я просто измотан, – сообщил сам себе маг. – Тикка прав, я везде вижу угрозу. Я стал слишком нервным».

Поначалу Дженн намеревался без промедления направиться в Алриас на поиски Дэзерта и пропавшего вместе с сокровищами кольца, в котором томился Дхар Нэваал. Однако воспоминания о событиях, произошедших в Сурам, заставили его выйти из тени на западной окраине гор.

По рельефу местности, который не сильно изменился за столетие, маг быстро нашёл то самое место. Там, где когда-то вздымались чёрные столбы дымов, ревело пламя и на его глазах во чреве стихии тонула деревня красных ведьм, теперь стоял густой лес. Ни единого следа произошедшей трагедии не осталось. На пепелище поднялась новая жизнь.

Дженн отыскал и тот выступ, куда он… она вытащила одну из ведьм.

– Иссая, – прошептал мужчина, опустившись на колени перед заросшим травой возвышением.

Холм образовался из сложенных ведьмой камней. Тогда она обложила его ветками и подожгла с помощью своей силы. Она пела, вспоминая близких, и плакала, чтобы потом более не проронить ни слезинки. А затем гордая и своенравная ведьма ушла следом за калосским ведьмаком.

Интересно, как сложилась их судьба? Выпало ли на их долю счастье или юные волшебники переругались и разошлись в разные стороны?

Дженн обернулся в сторону Востока. На краткий миг его одолело прежнее жгучее любопытство. Но век, проведённый на пище демонов, дал о себе знать. Все прежде яркие и радостные его эмоции были недолговечны. Лишь демонический гнев, буря, которую едва удавалось сдерживать, теперь бушевала в его груди.

Злые глаза мага устремились на Запад. Он смотрел на горизонт. В свете разгорающегося заката тот будто утопал в крови. Агару… проклятое королевство, из которого явились охотники на ведьм. Эсфира, где до сих пор жил и здравствовал Владыка, погубивший тысячи жизней. Ведьм он называл слугами некого Зверя…

Как наяву в голове Дженна вспыхнули слова Сайрона:

– В Агару сожгли хранительницу…

Хорошо знакомое с детства чувство вдруг всколыхнулось в груди мага. К чему были все эти семена, камни, демоны? Дженн пробыл в теле мужчины больше лет, чем в женском! Кто он теперь?! Кому он теперь нужен? О, Сайрон вряд ли обрадуется этой перемене.

Магу вдруг стало всё так очевидно. Конец сказки лежал перед его глазами. Легко и просто он мог прекратить мучения: людей силы и… свои собственные.

Если бы только сфера физического тела вновь стала повиноваться Дженну… Но, быть может, смертельная опасность заставит его вновь вспомнить себя… Как случилось тогда, в морских глубинах Сет.

Дженн сделал было шаг в западном направлении – и замер, встревоженный шумом позади себя.

– Ты… – вздохнул он. Чувство отчаянья сгинуло, и пришло некое подобие веселья. – Маленький надоедливый сгусток живой воды.

– Чего? – переспросил вышедший из тени Тикка.

– Есть живая вода, есть мёртвая – это витали, я рассказывал тебе… – маг обернулся.

– Да ну мартышке под хвост твоё волшебство, – фыркнул вор.

– Согласен… – кивнул Дженн. – Ты передумал?

– Вот ещё, – усмехнулся Тикка. – Я и не собирался оставаться. Просто хотел кое-что проверить…

– Обманывать плохо, – нахмурился Дженн.

– Это не обман, а игра слов, – рассмеялся Тикка. – К тому же игра во благо! – Мальчик засунул руку в свою тень и вынул фигурку в виде чёрного женского тела. – Вот, это твоё, кажется…

– О Единый! – ахнул Дженн, глядя на амулет Миркира в чужих руках. – Как же я мог его потерять?!

– Запомни на будущее, никогда не позволяй незнакомцам обнимать себя, – строго наказал Тикка. – Обезьяний прохвост вдоль и поперёк изучил твои вещи, пока ты разглядывал его подданных. Да и мартышки всю дорогу глаз с тебя не сводили.

– Ты обворовал короля? – брови волшебника удивлённо подпрыгнули.

– Я же лучший вор во всём Алриасе! – похвалился Тикка. – Маалуцингу нечему меня учить… И ты что, серьёзно думал, что я останусь в этих облачках, когда моей семье угрожает опасность? – начал ворчать мальчик. – Ты же слышал, обезьян спасает только детей…. А кто будет спасать взрослых? Да дети, скажу я тебе, сами способны на многое. А вот взрослые вечно попадают в неприятности… Вспомни, кого я выудил из лампы? Угораздило же тебя!

– И я очень признателен тебе… – признался волшебник. – Спасибо.

– Слово благодарности и мартышке приятно, – кивнул вор, оглядевшись. – Но лучше скажи, чего ты забыл на западе Сурам? Нам же в другую сторону! Я насилу отыскал твой след в тенях…

– Я хочу пройти сквозь Агару, – пояснил волшебник, вновь устремляя задумчивый взгляд на закат. – Обезьян говорил, что в королевстве всё стало ещё хуже… Я хочу посмотреть на это собственными глазами. Хотя бы из тени…

– Что ж, я не против приключений, – согласился Тикка. – Только не мешкай особенно! Помни, мы спешим… Что-о? – Тикка удивлённо рассмеялся. – Не верю своим глазам! Ты улыбаешься, волшебник?!

– Кажется, – признался Дженн, – я очень рад тебя видеть, Тикка.

3

Проклятие эсфирцев

Выло и ярилось пламя костров, поднимались клубы дыма над ними. Воздух наполняли страх и отчаянье, голоса солдат, тихие рыдания, шёпот молитв и запах… Сладкий, дразнящий голодную утробу и от того ещё более кошмарный запах жареного человеческого мяса.

Словно бы весь мир превратился в один полыхающий костёр. И не было для агарцев более другой яви.

Кажется, светало. Стояло безветрие. Покрывало дыма застыло у воды, обволакивало редкие кустарники и равнину. Дым ослеплял, затмевал всё пространство вокруг. От неба до земли воцарилась удушливая мгла.

Прячась за её белёсым покровом, беглецы почти выбрались из кольца солдат и достигли края дальнего водоёма. Неподвижными серыми глазами взирали в безоблачную синь две Пиалки – легендарные озёра Агару, из которых, согласно поверьям, вышли первые боги, и на берегу которых теперь творились преступления пред самой Жизнью.

– …Мамочка, мама, – девочка застонала, прорвались непрошенные слёзы.

Зверь потащил её, схватившись зубами за подол юбки. Ткань трещала, но девочка послушно, хотя и слишком медленно, ступала за зверем.

Один из стражников услышал её голос. Он заметил движение в дымке. Раздался предупреждающий оклик, последовал звук извлекаемого из ножен меча.

Зверь не стал дожидаться атаки. Низко припав к земле, он оттолкнулся всеми четырьмя лапами, бросился на солдата. Мощное тело сбило воина с ног. Белые клыки быстро нашли незащищённый участок плоти. Уже через миг зверь слизнул кровь со своих усов, рыкнул.

«Всё кончено, – говорил этот скрипучий звук, полный не меньшей скорби, чем слёзы девочки. – Ты знаешь, что ждёт нашу мать…»

Его милая сестрёнка – самая добрая и светлая душа из всех, кого он знал. Самая светлая, чистая, прекрасная…

Позади их дома в Эсфире вся земля была усеяна крохотными надгробиями. Пока был жив отец, мать рожала почти каждый год. И каждый раз это были мертворождённые дочери.

Девочки в их проклятом роду выжить не могли. А потом случилось настоящее чудо. Малышка пришла в мир без дыхания, как и остальные. Но в последний момент, когда тельце начали омывать, взвизгнула, как котёнок.

Она была даром. Драгоценным даром богини Оссы, которой служила мать.

Ценой неимоверных усилий зверю удалось выхватить свою сестру из рук солдат. Сам не зная как, не поранив девушку, он перегрыз её путы и, посадив на спину, помчался прочь. Всё происходило как во сне. Он туго соображал в зверином облике, а боль от утраты и вовсе помутила сознание. Костёр, на котором погибла их мать, ещё горел.

Зверь бы перегрыз глотки солдатам Владыки Панириса, всем послушным его воле предателям агарцам, жадным наёмникам добурцам, презренным степным дикарям. Мракоборцы – так называли себя те, кто якобы боролся с мраком! Он встретил бы смерть с радостной улыбкой, с распростёртыми объятиями. Но оставалась она, его сестра… И только о ней он должен был думать в этот миг.

Зверь бросил последний, полный ненависти взгляд на исчезающие в дыму башни эсфирской цитадели. Привычный к анализу его ум пылал сейчас злее костров. Как могло дойти до такого развитое цивилизованное общество? Почему хранитель, даровавший Агару процветание, теперь нёс своим подданным лишь горе?

Владыке Панирису словно бы не хватало тепла и света от дневного светила. По его приказу были вырублены под корень некогда пышные дубравы. День и ночь полыхали костры на берегу Пиалок, к которым выходили окна его замка.

Проклятый хранитель-дракон с Северного континента, который ввёл поклонение единому богу, не давал сомкнуть глаз трижды проклятому Владыке Агару. Панирис, провозгласивший себя первым хранителем-человеком, и сам был близок божественным силам. Он жил не одну сотню лет, но с каждым годом набирала мощь не благость, а безумие.

Если раньше преследованию подвергались колдуны и травники, затем под опалу попали артисты, то в последние три года не стало житья даже людям науки. Учителей и врачевателей забирали прямо из классов и лечебниц. Лишь жрецы, проповедовавшие многобожие в противовес Единой вере Севера, оставались в чести…

Их мать была одной из жриц в храме Ведающей языками богов, людей, зверей и птиц богини Оссы. Она была благородной жительницей полиса, коренной эсфиркой. Она достойно выполняла свой долг пред людьми и Небесами, никогда и ни в чём не имела нареканий. Но женщина не смогла смириться с тем, что происходило в Эсфире.

На свой страх и риск жрица богини Оссы укрыла в храме двух учителей. Пожилой паре удалось сбежать из школы, когда на пороге появились мракоборцы. И тем жрица навлекла горе на всю свою небольшую семью: дочь и сына.

«Мать выбрала свой путь, но ты должна жить, – прорычал зверь. – Я сделаю всё, чтобы ты жила, сестра моя».

Он исполнил, что обещал. Он вывел сестру за границы Агару: за озёра и реки, за леса и степи. Вывел, ступая по трупам и вдоволь напившись человеческой крови. Сквозь гарь и дым зверь вынес свою сестру на собственной спине. Два дня и две ночи он бежал на север почти без отдыха.

– Я не могу, не могу больше… – плакала девочка, цепляясь за бурую шерсть на его шее. – Ты должен остановиться, братец… Ты должен поспать. Даже мне не хватает сил держаться…

«Не время! – отвечал его оскал. – Мы должны успеть покинуть границы Агару, пока я ощущаю своё проклятье…»

Он ненавидел ночи полнолуния. Три ночи, когда бледное светило наливалось полнотой, будто становились возмездием за все грехи их рода. Его возмездием. Кара передавалась по мужской линии. Сестра же его была чиста и невинна, словно сама богиня Девственница.

Однако в тот раз лишь его проклятие принесло спасение. Никогда бы они не ушли от мракоборцев на человеческих ногах. Только тело зверя и звериная ярость помогли юноше спасти младшую сестрёнку.

Брат и сестра бежали из Эсфиры, оставив родные края далеко на юге. Они покинули свой дом, не взяв с собой ничего. Зверю, ставшему спустя три ночи человеком, пришлось воровать для себя одежду в стане кочевников.

Брат и сестра забыли родину, друзей, знакомых. Но не забыли последний взгляд матери и свою скорбь. Этот взгляд, пламя, дым и удушающий запах гари преследовали их в кошмарах, куда бы они ни следовали и сколько бы лет ни отделяло их от той ночи.

Он вздрогнул, засучил лапами, то ли продолжая свой бег, то ли пытаясь отогнать дурной сон; потом болезненно зарычал, но, ощутив человечью гортань, выругался и открыл глаза.

Его встретило чистое небо, не замутнённое ни дымом костров, ни мглой гнева, ни страхом за жизнь близких. Вокруг вместо шёпота молитв и стонов разносился многоголосый шум джунглей. Не Пиалки – озёра Шама глядели вверх десятками своих искристых синих, зелёных и голубых глаз. Шуршал тростниками ветер.

Мужчина перевернулся на бок, сел, привычно обегая взглядом своё тело. Несколько ссадин от рогов антилопы обнаружилось на боках. Руки покрывала засохшая кровь. Всего лишь кровь жертвы, которую ночью он загрыз в зверином облике, – не человеческая.

За годы, которые он носил проклятие, оборотень приучил себя возвращаться туда, где он оставил свою одежду. Отыскать её в зарослях тростника не составило труда. Омывшись и одевшись, мужчина взглянул на далёкие купола и башни Алриаса.

Десять лет, десять долгих лет каждый месяц он просыпался у озёр и болот Шама и каждый раз смотрел на эти башни и купола. Был ли он счастлив здесь? Был, несомненно.

Эту страну и этот город он выбрал не случайно. Его уму и сердцу были близки нравы джаэрубского народа, его предпочтение долгому дневному сну после ночных празднеств.

Он любовался храмами Азрэка с посеребрёнными куполами, блистающими эмалями дворцами, даже жилищами простых людей, в однообразной кладке которых нет-нет да и встречались яркие кирпичи, украденные у богатых соседей.

Но главное – ему нравился певучий джаэрубский язык, позаимствованный у Элибира Мудрого. Этот полузабытый эльфий бог, как и богиня Осса, которой служила его матушка, умел понимать языки всех живых существ. За то древние народы Сии прозвали его Мудрым.

Эсфирец надеялся, что часть этой мудрости передалась от эльфов и джаэрубцам. Пока его надежды оправдывались. Жители побережья с почтением относились ко всем, будь то приезжий, странник, купец или… беглец. Не совали носа сюда и мракоборцы. За последние годы Алриас стал надёжным прибежищем учёных, философов, врачевателей, артистов.

Эсфирец любил яркое солнце Джаэруба и жаркий воздух. Не страшила мужчину близость пустыни и её опасные обитатели, жестокие законы и процветающее воровство. Лишь гиганты слоны, шествующие по королевской площади, да грохот морских волн нервировали его частично кошачью природу.

* * *

Вечерний Алриас светился священными белыми огнями Азрэка, переливался тёплым сиянием уличных ламп и подмигивал разноцветными калосскими фонариками. Он пыхтел дымом кальянов и чиллумов. Он вдохновлял красотой дворцов, соблазнял ароматами стряпни и предлагал обширный выбор поистине королевских развлечений за дверями таверн. Город шумел, торговал, обманывал, танцевал и пел.

Люди и эльвэнообразные всех цветов кожи переговаривались на всех возможных языках и наречиях Сии. Они толкались, бранились, смеялись. Горожане и гости, покупатели и праздные зеваки наполняли улицы и площади.

Соперничая друг с другом в сложении патетичных или смешных стишков, артисты приглашали зрителей в лабиринты своих ярких шатров. Зазывалы наперебой расхваливали ассортимент базара. Не обходилось здесь без споров и даже драк с конкурентами.

Пёстрые ковры и ленты тканей свешивались с окон, выходящих к базару. Они колыхались на разделяющих торговые кварталы арках, словно театральные занавесы, обещающие увлекательное представление.

С вереницы прилавков тянулись вверх разноцветные треугольные горы пахучих специй, фруктов, орехов, сластей. Пузатые бочки и ряды бутылей источали запах перебродивших фруктов, ягод, злаков. Жаренные в масле пироги сияли, словно золотые. Блестели подобно луне широкие блюда и изящные кувшины, лампы, тарелки, черпаки и прочая утварь.

– Ах, вот я и дома, – алриасский вор издал счастливый вздох.

Тёмные глаза мальчишки сияли ярче звёзд. Первым делом он, разумеется, наведался в Нижний Алриас. Удостоверившись, что его родные живы и в добром здравии, Тикка вернулся к своему спутнику. К неудовольствию последнего.

Если поначалу Дженн был рад весёлой компании, то теперь, спустя несколько дней непростого пути, проведённого к тому же в неумолкающей болтовне людка, он был готов откусить тому голову. Увиденное в Агару оставило тяжёлое впечатление на душе у обоих странников. Но если Тикка спасался в разговорах, то Дженну требовалось осмыслить увиденное молча.

Впрочем, легкомысленная юность проще переносила чужое горе. Оказавшись в Алриасе, Тикка прекратил проклинать безумных агарцев с их Владыкой и мгновенно повеселел. Маг же брёл по шумным ярким улицам, словно по серым сумеркам. Ум его притупился, а сердце точно онемело.

Дженн ничего не ответил приятелю, но того молчание собеседника не остановило. Как и раньше, он интерпретировал его на свой лад.

– Не печалься, когда-нибудь и ты найдёшь свой дом, Дженн, – пообещал Тикка. – Вот увидишь, ты обретёшь своё счастье. На что поспорим?

– Пустое занятие, – скривил губы маг, глядя лишь себе под ноги. – Счастье и дом мне уж больше ста лет обещают.

– Что ж, тогда ты должен обернуться назад, – продолжил умничать мальчишка. – Быть может, ты идёшь в противоположную сторону?

– Быть может, тебе стоит пойти в противоположную сторону? – предложил Дженн.

– Ты много времени провёл в одиночестве, – объяснил Тикка то ли самому себе, то ли магу. – Тебе нужно привыкнуть к свободе. Я знаю, о чём говорю. Один мой приятель был узником в подземной темнице Алзалама. Дурачина, ограбил больно мстительного богача и попал на целый год… Алзалама, скажу тебе, это не простая клетка, а грязная яма. Ни людей, ни солнца не видать. Кормят раз в день, испражняешься там же, где спишь.

– Ну точно моя лампа… – согласился маг.

– Люди в ямах Алзалама с ума сходят, – пояснил свою мысль мальчик. – Мой приятель рассказывал: вот отсидел он срок, вышел, а на душе хуже, чем у трупоеда гуля…

– И как же он поступил? – заинтересовался Дженн.

– Ну, он долго метался в поисках лекарства и нашёл его, – менторским тоном продолжил мальчишка. – Чтобы вернуть вкус к жизни, начать нужно с самых азов! Первое: хорошенько поесть. Блюдо должно быть вкусное, но простое. Не кисло-сладко-острая стряпня из змей и кузнечиков калосской бабули. Можно начать с тушёных овощей и баранины.

– Признаю, ты меня убедил, – облизнул губы Дженн.

– Затем стоит выпить, – порекомендовал мальчик.

– Много выпить, – одобрительно кивнул маг. – Столько, чтобы забыть последние три дня… И, извини, не в компании ребёнка.

– И не так, чтобы проснуться на улице без своих вещичек, – хохотнул алриасский вор.

– А что дальше?

– О, самое интересно! Дальше нужно влюбиться…

– Гениально, – поморщился маг. – Иди ты… иди, купи нам апельсинов, что ли…

– Отличное начало, – по-учительски оценил малец. – Только зачем же покупать? Я достану для тебя самых свежих, самых лучших апельсинов бесплатно!

– Воровать плохо… – только и успел проговорить Дженн, а его спутник уже скрылся в толпе.

В праведном порыве наставить вора на путь истинный маг всё-таки оторвал взгляд от своих сандалий и покрутил головой. Попытка отыскать мальчишку у фруктовых развалов оказалась тщетной. Тикка словно под землю провалился. Неужели отправился ловить удачу в царских садах?

Пока Дженна занимала собственная обувь, он не замечал и лишь теперь обратил внимание, как разительно переменился Алриас за последние сто лет. На вечерних улицах появились женщины!

Нет, как и прежде, большая часть зажиточных горожан прятала нижнюю часть лица за полупрозрачной вуалью. Горожанки и вовсе носили на себе настоящие шатры преимущественно из тёмных тканей. Изредка на глаза попадались открытые лица калосских дам, но чаще они скрывали лики за яркими шелками.

Светловолосые эльфы с Северного материка также чтили традиции чужой страны и носили вуали. Но вот западные соседи джаэрубцев тактом не отличались. Смуглые, низкорослые, но бойкие добурки Юга не только не скрывали чарующие улыбки, но прикрывали груди лишь ожерельями из бус.

Иной стала и мелодия столицы. Чаще, смелее, многоголоснее пели колокола среброкупольных храмов. А среди поэтичных молитв Азрэку, доносящихся из соборов, были слышны восхваления и его супруге – двуликой Танах.

Однако никакие священнодействия не могли поднять настроение дракону. Дженн поморщился, зацепив взглядом тёмную улочку под тесными навесами, где прятали от глаз луноликого Азрэка свой товар работорговцы. Мужчины, женщины, дети, грязные и полуголые, молчаливыми рядами застыли вдоль домов.