Г. Гервинусъ находитъ, что "нечего слишкомъ много говорить о планѣ и ходѣ той пiесы, которая за немногими исключенiями и погрѣшностями, совершенно просто слѣдуетъ ходу хроники, какъ бы снимая одинъ за другимъ отдѣльные слои сюжета". Но как же могло иначе быть? Именно такъ и долженъ поступать поэтъ, пишущiй историческую трагедiю; притомъ понимать подъ планомъ пiесы только чередованiе сценъ, – значитъ, считать планъ не органически связаннымъ съ самой сущьностью пiесы дѣломъ, а единственно механическими перегородками, ящичками, въ которые поэтъ укладываетъ извѣстные дiалоги дѣйствующихъ лицъ. При такомъ пониманiи, вообще нельзя восхищаться ни однимъ планомъ. Мы понимаемъ планъ, какъ понималъ его Пушкинъ, говоря "одинъ планъ Божественной Комедiи – безсмертенъ"; это пониманiе плана, какъ органически-связаннаго съ драмой, – есть высшее пониманiе, и намъ стыдно понимать его какъ нибудь мельче, ниже. Въ томъ-то и дѣло, что у Шекспира чередованiе сценъ не случайное, а живое, и поэту нужно возсоздать историческое лицо въ различные моменты его жизни. Въ лѣтописи, въ хроникѣ, рѣдко характеръ рисуется вполнѣ, живьемъ; важно то, чтобы хроника была правдива. Поэтъ долженъ по этимъ драгоцѣннымъ намекамъ, какъ палеонтологъ по костямъ и черепкамъ, создать живое лицо. Такой то поступокъ кажется не естественнымъ, кажется непринадлежащимъ этому историческому лицу, повидимому противорѣчитъ всѣмъ его другимъ поступкамъ, – и огромной проницательностiю долженъ въ подобномъ случаѣ обладать поэтъ. Если онъ прямо заподозритъ данный фактъ въ невѣрности, – то можетъ жестоко ошибиться, лишить историческое лицо характерной черты. Уяснить эти противоположности, по отдѣльнымъ чертамъ угадать типъ – вотъ задача.

Далѣе, поэтъ долженъ угадать судьбу изображаемой имъ эпохи. Такъ, судьба Донъ Карлоса напр. ясно подчинена волѣ Филиппа: этотъ послѣднiй есть человѣкъ – носитель нетолько своей собственной судьбы, но судьбы всего своего времени. Что передъ нимъ слабовольный Карлосъ! На личности сего послѣдняго не могла быть основана драма, да у Шекспира онъ вышелъ слабъ и блѣденъ, и безъ сомнѣнiя самое живое, самое типическое и полное лицо во всей трагедiи Филиппъ. Художественная ошибка Шиллера ясна для каждаго, хотя немного одареннаго художественнымъ чутьемъ. Личность самаго маркиза Позы много бы выиграла отъ прямого сопоставленiя съ личностiю Филиппа; конечно, любовь Донъ Карлоса къ мачихѣ отошла бы на второй планъ, за то вся трагедiя выиграла бы въ цѣльности и стройности, и благородному Позѣ не пришлось бы играть не совсѣмъ благовидную роль по сближенiю Донъ Карлоса съ Изабеллой^[5].

Такой ошибки нѣтъ у Шекспира, а такова именно ошибка автора (будь онъ Гринъ, или кто другой) "истинной трагедiи о Ричардѣ, герцогѣ iоркскомъ", – ошибка видная изъ самаго названiя пiесы. У Шекспира, напротивъ, трагедiя построена на Генрихѣ VI; у него онъ именно и есть человѣкъ-носитель своей собственной судьбы и судьбы своего времени. Для читателя ясно, что именно при такомъ королѣ могли сложиться такiя событiя; могли такъ рѣзко и отчетливо высказаться характеры и горячаго, честолюбиваго Соффолька, и благороднаго Гемфрея, герцога Глостера, и кроваваго Клифорда, и iезуитски-завистливаго кардинала Бофорта, и благороднаго, воинственнаго Тальбота, и "французской волчицы", королевы Маргариты. И какъ выдержаны всѣ эти характеры! Какъ хорошо рисуется напр. сынъ герцога Iорка, этотъ горбунъ съ "ворчливымъ голосомъ", про котораго отецъ говоритъ:

Мой Ричардъ! трижды прорубалъ ко мнѣ
Онъ улицу и трижды онъ кричалъ:
«Смѣлѣй, отецъ! Пусть мечъ рѣшаетъ дѣло!»

и далѣе:

…Когда шатались
Ряды смѣлѣйшихъ, Ричардъ мой кричалъ:
«Ломи! не уступай врагу ни пяди!»

этотъ горбунъ, который постоитъ за себя и будетъ современемъ королемъ Ричардомъ III-мъ.

Это уже чисто шекспировская черта, понять судьбу времени и на ней основать драму. А г. Гервинусъ огромное впечатлѣнiе этой великой трилогiи объясняетъ тѣмъ, что въ ней есть правосудное возмездiе каждому по дѣламъ его; но прибавляетъ, что даже это юридическое возмездiе, «которое кажется столь поэтическимъ и стройно-распредѣленнымъ, просто заимствованнымъ изъ хроники». О, моралисты, полагающiе, что природѣ нѣтъ инаго дѣла, какъ наказывать порокъ и возвышать добродѣтели, да постоянно читать, подобно нѣмецкому пастору, нравоученiя!

И какiе натяжки дѣлаетъ почтенный професоръ, чтобъ вытащить за уши эту, по его мнѣнiю, глубокомысленную мораль. А судьба Глостера, а судьба Ричарда? Или послѣднiй получаетъ достойную мзду впослѣдствiи? "Ричардъ палъ – урокъ тиранамъ", какъ говоритъ современный поэтъ.

5. У насъ на все необходима оговорка, а потому мы должны прибавить, что это сказано не въ осужденiе Шиллера. Не въ исторической драмѣ его сила, а въ благородномъ энтузiазмѣ, въ неустанномъ паѳосѣ. Никто не сомнѣвается, что Пушкинъ весьма уважалъ Байрона, но это уваженiе не попрепятствовало ему сказать правду о драматическихъ произведенiяхъ Байрона. Это выражено даже довольно рѣзко, именно: Byron, le tragique est masquin devant lui, (т. е. Шекспиромъ).