Не предать время своё

© Борис Кэм, 2022

© Интернациональный Союз писателей, 2022

* * *

«Порвались ли мои сети?»

Я никогда не видел деда: он умер за год до моего рождения.

Но я слышал много хорошего о нём. Первый ревкомовец, который участвовал в установлении советской власти на своей родине, будучи безграмотным, впоследствии вырос до секретаря Таттинского райкома, члена обкома. Известный в округе под прозвищем Сын Кёрегея, он обладал даром убедительного слова. На фотографии видно, как смуглый человек с пронзительным взглядом сидит, закинув ногу на ногу.

Когда я начал работать и устроился в городе, мне рассказали об одном случае.

Исполнялся год после смерти деда, когда студенты из моего родного села Крест Халджаи, обучавшиеся в Якутске, в один из вечеров во время дней Тангха^[1] собрались погадать на блюдце. Зажгли свечу. Решили вызвать старика. Блюдце и в самом деле начало двигаться: шурша по бумаге и стуча по столу, оно не спеша выводило буквы.

«Появилась ли прореха в моих сетях?» – спросил старик.

Тогда никто не понял, о чём речь. Спустя несколько лет один из моих земляков, поселившийся в городе, объяснил мне это так:

– В это время твоя мать была беременна тобой. Только позже я рассудил, что старик Кёрегей ждал твоего рождения, поэтому и спросил: «Порвались ли мои сети?» – То есть: «Появился ли мой внук на свет?»

Когда я стал работать в газете «Саха сирэ» и написал книгу, моё имя стало кое-где мелькать, некоторые из старейшин с моей родины говорили:

– Нохо, это не твоя заслуга, это способности Уйбана Кёрегея в тебе проявляются.

Поэтому иногда я думаю: «Может, дед из многих внуков выбрал именно меня, чтобы передать свой природный дар к творчеству?»

Наши родные места – это глухие верховья многих речек. Когда я изучал свою родословную, оказалось, что моим предком, вероятно, был человек, который сбежал с других краёв и поселился здесь. «Пусть место, куда я пришёл крадучись, будет называться Уеген, пусть место, куда я прибыл ползком, будет называться Сыылбыт!» – нарёк он новые места своего обитания.

Не говорю именно о себе, но в каждом роду саха есть передаваемый из века в век, из поколения в поколение – словно эстафета, – плывущий по волне времён особый дар творчества. И это, думаю, истина. Когда этот дар в одном из поколений кого-то выбирает и проявляется (как говорят саха, «высказывается»), то в мир приходят мастера, писатели и певцы.

Дар реки

Как человек, выросший возле реки, я всегда знал, что судьбы людей тесно переплетены с самой речной стихией.

В детстве, сидя на берегу, я часами наблюдал, как на водной глади возникают белоснежные буруны, бегут, вздымаясь и обгоняя друг друга… и пытался понять: куда они так спешат, откуда идут? И что означает этот бесконечный, нескончаемый бег?..

Река есть река – как единственная кормилица всей деревни, как полновластная мать, она распоряжалась судьбами людей по своему усмотрению: порой их щедро угостит, а иногда, наказывая, шлёт тяжкие испытания. А ещё вместе с могучими стволами поваленных лиственниц и засохшими корягами деревьев река играючи вышвыривала на берег человеческие судьбы.

Одна из таких историй, услышанная мной в детстве, по истечении лет как-то незаметно легла мне на душу, стала захватывать меня, терзать, – будто только она может раскрыть мне тайну, разгадку которой я так жаждал. Как необъяснимое даже самому себе стремление дойти до самой сути каждой вещи…

Однажды незнакомые люди, мужчина и женщина, молодые и красивые, с ребёнком на руках, сошли на берег с мимо проплывающего парохода. Ни с кем не разговаривали, ни с кем не знакомились, долго сидели на берегу, тихо переговариваясь между собой.

А затем усадили на камень маленькую девчушку двух-трёх лет, взявшись за руки, шагнули в реку и шли вглубь до тех пор, пока волна не накрыла их несчастные головы.

До сих пор неизвестно, кто и откуда они были, каким ветром их занесло и что послужило причиной такого отчаянного, безрассудного поступка. Как я потом слышал, никто даже не стал выяснять это и разбираться в случившемся.

Несомненно, подобное происшествие глубоко потрясло размеренную жизнь мирных якутских селян. Малышку же взял на воспитание старый местный рыбак Дайыла, назвав её Даром Реки.

Девочка оказалась необычной. Сдержанный и молчаливый её нрав будто скрывал глубоко запрятанную в душе некую тайну, какую-то скрытую печаль. Росла приёмная дочь Дайылы на редкость любознательной и умной, от остальных отличалась упорным стремлением к учёбе и знаниям. Запоем читала книги, словно пришла в этот мир с задачей – понять и обрести обширные познания.

Повзрослев, Дар Реки поехала в город на учёбу. Успешно окончив институт, занималась наукой, исследовательской деятельностью. Вышла замуж за парня из порядочной семьи с центрального улуса^[2] и родила двоих детей.

Однако что-то у неё вдруг пошло́ не так, и она стала часто прикладываться к бутылке. Слышал, как люди с жалостью говорили про неё: мол, талантливая женщина с превосходным умом, но не поладила с руководством, из-за чего стали её притеснять и выживать. Да, действительно, это были времена тоталитаризма, застоя и уравниловки, когда много умных и продвинутых людей, не находя выхода своим способностям, попросту спивались.

Дар Реки стали замечать в сомнительных компаниях, в кругу подозрительных хмельных людей. Её жизнь разрушалась на глазах, катилась под откос.

Перед смертью старик Дайыла, разыскав через знакомых блудную дочь, привёз её из города. Тогда-то я и увидел её. К слову, в то время я был уже студентом исторического факультета, изучал археологию, антропологию, проблему происхождения разных народностей. Особенно интересовали меня прошлое родного края, история возникновения коренных этносов нашего Севера. Может, поэтому меня так притягивала необычная жизнь Дара Реки. В её загадочной, необъяснимой судьбе я хотел отыскать ответы к вопросу, который я сам себе задавал.

Я думал: на этой нашей древней Серединной Земле ничего не может происходить просто так, всё, что случается, предопределено законами свыше. Так зачем, для чего наша матушка-река принесла эту странствующую в бесконечных поисках и скитаниях заблудшую капельку крови к нашим берегам?..

Бытует мнение, что все азиаты на одно лицо. Но, как известно, не бывает даже у одной матери похожих как две капли воды детей, – так и все национальности имеют свои отличительные черты. Это зависит не только от древности нации, природных и климатических условий, от смешения крови, но и от силы, от воли, от любви к жизни.

Я много читал наших знаменитых исследователей – Льва Гумилёва, Вацлава Серошевского, Владимира Иохельсона, Ричарда Маака – и могу утверждать, что неплохо разбираюсь во внешности моих сородичей… Могу даже попытаться распознать у случайно встреченного якута едва уловимые тюркские, китайские, эвенкийские, юкагирские черты…

Но обличье Дара Реки выходило за все эти рамки. Изумительная особенность воспитанницы старого Дайылы проявлялась не только во внешности, но и в природной грации, манерах и повадках.

Понятное дело, она была уже не та молчаливая и застенчиво-улыбчивая девочка, а женщина, познавшая тяготы и невзгоды судьбы. Но статная, высокая фигура, гордо посаженная на стройной шее голова, копна волос, ниспадающих на плечи, озорной блеск пронзительно-чёрных глаз, смелость и непокорность движений будто говорили: «Не трогайте меня! Я человек свободный. Буду жить как хочу, делать что хочу…»

Это меня покорило. Когда я смотрел на неё, то думал: «Где-то далеко, наверное, есть народ, провозгласивший своим богом Свободу и всеми силами стремящийся к ней. И вот капельку той иноземной крови течением реки прибило к нашим берегам». А сама её незавидная судьба и грустный взгляд невольно говорили о том, что свобода отнюдь не безгранична, что абсолютной свободы никогда не бывает…

Кого в молодости не посещали разные мысли, кто не забивал голову всякими бредовыми идеями?.. Рано или поздно приходит время взрослеть, меняя цели и жизненные ориентиры. Ты начинаешь строить свою жизнь, искать место под солнцем. И постепенно я перестал справляться о судьбе Дара Реки, а затем и позабыл совсем. Благодаря профессии журналиста часто путешествовал, ездил, знакомился и встречался с людьми из разных улусов.

Не помню, в каком именно году, но весной того года Якутия пострадала от страшного паводка. Великие реки Лена, Алдан, Вилюй, Колыма, Индигир, до сих пор мирно протекавшие по руслу, вышли из берегов и хлынули чёрным потоком к близлежащим деревням, неся гибель и разрушение. Огромные глыбы льда громоздились непреодолимой стеной и обрушились на село, сметая и кроша в щепки деревья, дома, заборы, вдребезги разнося всё на своём пути. Была объявлена тревога.

Я принимал активное участие в этих печальных событиях: летал на вертолёте со спасателями, фотографировал места наводнения, писал по долгу службы статьи… И в это время, находясь в северном улусе, случилось переночевать в одном доме.

Отец семейства был охотником, мать – учительница, уроженка центральных улусов – некогда перебралась на Север и вышла замуж. Меня встретили радушно, как и полагается гостеприимным северянам. С гордостью рассказывали о своих детях. Сыновья и вправду росли крепкими, здоровыми, умными. Один из них был силён в учёбе, многократно побеждал в республиканских олимпиадах, другой занимался боксом, стал чемпионом улуса среди своих сверстников.

Вечером, во время ужина, мы ждали их старшую дочь, которая немного задержалась на занятиях танцевального кружка. Наконец дверь отворилась, и девушка вошла в дом, уверенной поступью пройдя в свою комнату. Когда же она явилась перед нами, я просто потерял дар речи!

Передо мной стояла… Дар Реки. Нет, конечно, не она, но… Та же грациозная посадка головы на высокой, стройной фигуре, густые волосы, ниспадающие на плечи, тот же лукавый блеск во взгляде ярко-чёрных глаз, смелость и непокорность в движениях как будто говорили: «Не трогайте меня. Буду жить как сама хочу, добиваться как сама смогу!»

И мне вдруг стало легче – оттого, что получил некий ответ на мучившую меня загадку.

И почему-то вспомнил эпизод из детства: как сидел на берегу реки, наблюдая за белыми волнами, которые без устали бегут, струятся и вечно спешат куда-то. Как гадал, откуда они появляются и исчезают, обгоняя друг друга…

Танкычах

…Он с рождения был не хромым, а колченогим. Если наблюдать со стороны, походка была чрезвычайно занятной, можно даже сказать – забавной.

Хотя, конечно, ничего смешного в этом не было: сначала правая нога неестественно высоко поднималась, а потом с характерным громким звуком «тос!» опускалась на землю. При этом тело резко шаталось из стороны в сторону. Надо ли говорить, что парня ещё в детстве прозвали Танкычах^[3] – так народ саха одним метким словом описал то, что я рассказал вам в нескольких предложениях.

Всех городских жителей Танкычах разделял на четыре группы: те, кто смеялся над ним, те, кто сострадал, дети и старушка Марья. Первых и вторых Танкычах не терпел по определению: одних за насмешки, а вторых за жалость. И то и другое сидело у него в печёнках.

Вот, к примеру, такой случай. Выходил он однажды из автобуса, и в обычной сутолоке и давке его толкнули в спину. Нет, не нарочно, конечно, а случайно. Но как бы там ни было, Танкычах оступился и упал на асфальт. Хотел было сразу встать, но не рассчитал, и злосчастная правая нога описала в воздухе несколько круговых движений.

Стоявший рядом краснолицый человек в шляпе не удержался и прыснул со смеху. Женщина с сумкой рассердилась: «Хоть бы постеснялся! Ржёт стоит!» Подняла упавшую на землю серую кепку, отряхнула и подала Танкычаху. Тот, водрузив кепку на макушку, бросил на обоих мимолётный взгляд, в котором неизвестно чего было больше – презрения или отвращения, буркнул что-то типа «глаза бы мои вас не видели!» и поковылял прочь, впечатывая ногу в асфальт…

Разумеется, к детям или к старушке Марье он бы так никогда не отнёсся. Танкычах, конечно, уже давно привык к тому, что вслед ему смеются. Делал вид, что не замечает, как какой-нибудь десятилетний сорванец идёт за ним и пародирует его раскачивающуюся походку. Иногда, бывало, даже сам подыгрывал, чтобы посмеяться вместе с другими.

Марья – старушка-дворничиха с семенящим шагом, вечно недовольная, похожая на сердитую медведицу. Она ругалась на всех, кто проходил мимо, будь то солидный чиновник или обычный прохожий. Не говоря уже о ребятишках: для неё все они сплошь и рядом были лишь источником мусора и грязи.

Танкычах из дому выходил спозаранку – до работы было далековато. Обычно, когда он приближался к площади, уже успевшая подмести улицу старушка Марья сидела, надсадно кашляла и курила свои дешёвые папиросы. Чуть уставший и запыхавшийся, он с удовольствием пристраивался рядом, чтобы перевести дух, и весело приветствовал её:

– Доброе утро, Марья Петровна!

– Тоже мне скажешь – «Петровна»! Пусть твою Петровну собаки облают да кошки изгадят! – напускала та, как обычно, сердитый вид, затягиваясь папиросиной.

Затем, как ни в чём не бывало, начинался обычный разговор о погоде, ценах на продукты и т. д. Вскоре отдохнувший Танкычах откланивался.

– Премного благодарен за интересную беседу, Марья Петровна! – Он приподнимал кепку, делал лёгкий поклон и ковылял дальше.

* * *

Никто не знал, где живёт Танкычах, и вообще – чем дышит, о чём думает… А вот он, наоборот, знал о нас очень много. Этому, наверное, способствовала и его профессия.

Вот скажите – можно ли человеку в наше время обойтись без фотографий? Нет, конечно. Устроиться на работу – нужно фото, получить паспорт или другой документ – без официального снимка никак. Да и просто запечатлеть себя, любимого, с семьёй, с друзьями, чтобы сохранить в памяти дорогие и милые сердцу лица, – всё это тоже работа фотомастера, к встрече с которым вы готовитесь и идёте при полном параде.

И вот в фотоателье вас встречает Танкычах. Он проведёт вас в специальную комнату, где сияет яркий студийный свет, и усадит на стул. Пока вы жмуритесь и осматриваетесь, мастер будет ходить вокруг вас, внимательно разглядывать, осторожно поправлять ладонью выбившуюся прядь волос. Только потом подойдёт к старому надёжному аппарату, зафиксированному на видавшей виды треноге, и укроется плотной чёрной тканью.

Звучит щелчок затвора – и теперь вы пленник его волшебных рук и тёмной комнаты, где начиналось совершенно непонятное для многих священнодействие. Если вам повезёт, вы услышите звуки переливаемой жидкости, а то и отрывки песен, которые Танкычах напевает под нос.

Тем временем в чудесной комнате, где горит таинственный красный свет, в специальной ванночке с проявителем постепенно начинают проступать отдельные детали лица клиента. Особое внимание мастер обращает на переносицу, по обработке и чёткости которой можно судить о готовности фотопортрета в целом. Но это чисто механические моменты, которые мастер делает «на автомате». Самое удивительное заключалось в том, что на снимках Танкычаха люди представали именно такими, какие они есть на самом деле, без всяких прикрас и искажений. Будто неведомая сила делилась с ним тайной, которую клиенты хранили за семью замками.

А уж о том, что по только что сделанным снимкам он был в курсе ваших будней, и говорить не приходится. Придёт, допустим, какой-нибудь Иван Сидорович в строгом костюме, в отутюженной белой сорочке и аккуратно завязанном галстуке – всё честь по чести. Щёлк! Несколько минут – и из тёмной комнаты доносится разочарованный голос Танкычаха:

– Иван Сидорович! Ну как же это вы так…

– Да это я вчера с нужным человеком встретился… Пришлось посидеть малость, – мнётся Иван Сидорович. Ему явно неудобно.

– И как? Попало от супруги? – Танкычах представляет в своём воображении издёрганную дородную женщину.

– Есть немного… Пару раз шваброй достала, – Ивану Сидоровичу стыдно, он опускает глаза.

Завтра или через несколько дней Танкычах случайно встретит Ивана Сидоровича на автобусной остановке или в магазине. Тот, весь важный такой, отведёт глаза и сделает вид, что не заметил его. Но Танкычах-то знает, какими подношениями и прочими ухищрениями, а отнюдь не своей головой тот защитил кандидатскую.

Пять лет назад его умение видеть людей насквозь помогло органам задержать человека, совершившего тяжкое преступление.

Жила в городе девочка, которую звали Туораах^[4]. Она и в самом деле напоминала миниатюрную птичку, готовую вот-вот взлететь. Никогда не шагала спокойно, а всегда весело подпрыгивала, и две небольшие косички тоже подскакивали в такт движениям юной хозяйки.

Танкычах её часто видел. Однажды он сфотографировал её и поразился тому, насколько чистой была душа девочки. На снимке не было никаких намёков на грусть и печаль, на плохие мысли, от снимка исходила лишь аура доброты и света.

– Будь серьёзнее, солнышко! – посоветовал Танкычах. – Ты уже не маленькая…

– А я вот мороженое хочу! – ответила Туораах без всякой связи.

Танкычах от неожиданности рассмеялся, а девочка вообще покатилась со смеху.

…Наутро её тело нашли под домом. Изорванная одежда была вся в крови. Танкычах видел, как, поставив гроб в машину с открытыми бортами, покойницу провожали в последний путь. Мать, выплакавшая за три дня все слёзы, сидела сгорбившись у печального гроба. Отец, широкоплечий мужчина, строитель по профессии, разбил в кровь свои огромные кулаки о железный кузов.

Спустя два года после трагического события в ателье заглянул высокий смуглый мужчина. У него были длинные руки, движениями которых тот безостановочно сопровождал свою речь. Видимо, привык, что его слушаются, и небольшое помещение фотоателье тут же наполнилось хриплым голосом бесцеремонного и даже хамоватого клиента.

– Эй, ты! Ну-ка, щёлкни меня поскорее! Начальству моё фото понадобилось, – заявил он требовательно и захохотал, обнажив крупные желтоватые зубы.

Заходя в тёмную комнату, Танкычах заранее почувствовал что-то, сердце нехорошо и тревожно заныло. Так оно и оказалось: из проявочной кюветы смотрели налитые кровью, рыскающие глаза клиента.

И он всё понял.

– Это же ты! За что?! – резко отшатнулся и вскричал Танкычах. Не дожидаясь, пока окончательно проявится лицо злодея, вытащил и порвал фотографию.

На следующий день, когда Танкычах явился к следователю, показал ему заново проявленный портрет возможного убийцы и рассказал, кто перед ним и где живёт, майор милиции ему не поверил. И он ушёл ни с чем.

Но через несколько недель уже весь город знал, что задержан бандит, убивший два года назад щебетунью Туораах…

* * *

Накануне весь день и затем всю ночь шёл дождь.

Разверзшиеся небесные хляби залили город водой. Танкычах пришёл на работу с опозданием, а его уже ждала незнакомка.

Молодая женщина сидела у окна, и у неё был грустный вид. Когда Танкычах настроил аппарат и сказал, что всё готово, достала из сумочки изящный костяной гребень, встала перед зеркалом и начала расчёсывать волосы. Неожиданно на пол с тихим треском посыпались серебряные горошины крупных бусин.

Танкычах наклонился, чтобы помочь собрать рассыпавшееся ожерелье, и только тогда понял, что это капли дождя. Ему стало неловко.

…На фотографии она улыбалась. Точнее, улыбались отдельные черты лица, а вот глаза… Они были полны печали.

– У вас нездоровый вид… Что вас тревожит? – прямо спросил Танкычах.

Клиентка откинула голову назад, поправила волосы и тяжко вздохнула.

– Не ладится…

– Что не ладится?

– Всё не ладится… Ребёнок болеет. Вечером не может заснуть от приступов кашля. Нет жилья. Снимаем угол у родственников. Тётка каждый день нудит, чтобы мы нашли себе другое жильё и быстрее съехали. Приходится терпеть…

– Тогда зачем уехала из района?

– Даже не спрашивайте! – Молодая женщина была готова вот-вот расплакаться.

Посидев и помолчав какое-то время, Танкычах произнёс:

– Я хочу помочь тебе.

С этого дня он потерял покой и сон. Утренние разговоры со старушкой Марьей заметно удлинились: в эти часы через площадь, ведя за руку маленького мальчика, всегда проходила та самая молодая женщина с печальными глазами.

– Не обращай внимания на то, насколько люди нарядно одеты, – тем временем мудрствовала Марья, затягиваясь папиросой. – Всё равно гадят и оставляют после себя мусор…

– Да, это так, Марья Петровна, – быстро соглашался с ней Танкычах, а сам искал глазами в толпе ту, что приходила в ателье.

Вскоре, как всегда ведя сына за руку, женщина возникала из толпы и проходила мимо него…

После этого Танкычах спешил на работу. Гасил свет, заряжал в фотоувеличитель отложенный в сторону негатив с прекрасной незнакомкой.

– Сегодня вновь видел, как ты проходила мимо, – начинал он полумистический разговор с незримой собеседницей. – Я сидел на деревянной скамейке возле такой полной старушки. Ты, кажется, не заметила меня…

– Я очень спешила, – отвечала невидимка. – Торопилась отвести сына в детсад. Мне так повезло, что знакомая там работает. Она просто выручила меня.

– Эта та самая высокая женщина в очках?

– Да. А вы откуда её знаете?

– Знаю… Квартиру-то другую нашла, сняла?

– В городе всё так дорого… Придётся и дальше мыкаться у родни…

– Ну, если что, приходи ко мне, – приглашал Танкычах. – Небольшой, но свой дом имеется. Поживёшь пока…

– Спасибо, – отвечала таинственная посетительница. – Вы очень добрый человек.

Неизвестно, сколько бы длилось это странное общение, если бы не случай.

Однажды Танкычах засиделся на работе допоздна и едва успел на последний автобус. Пассажиров было немного: пожилой человек в шляпе, трое парней с гитарой и ещё сидящие перед ним женщина и мужчина. Они о чём-то энергично переговаривались. Оказалось, что ссорятся – сердитый баритон постоянно перебивал тонкий голосок. Неожиданно мужчина вскочил, размахнулся и ударил спутницу кулаком. Та завизжала и прикрыла лицо руками. Когда она повернулась боком к Танкычаху, он с изумлением узнал в ней ту печальную женщину, которая приходила в ателье.

Ярость затмила его разум, Танкычах вскочил и что есть силы ударил мужчину авоськой с хлебом, которую держал в руках. Тот оттолкнул его руками, отчего фотограф отлетел и упал между кресел. Правая нога, словно заведённая детская игрушка, беспомощно и дробно начала стучать по металлическому полу автобуса…

История на этом не закончилась. Водитель вызвал милицию. Парни с гитарой посмеялись и ушли. Пожилой человек в шляпе сказал, что ничего не видел. А та милая незнакомка с грустными глазами заявила, что они сидели с мужем, мирно разговаривали, и тут неожиданно на них напал этот колченогий урод.

Танкычах передумал идти домой. Он вернулся на работу. Долго и молча сидел не двигаясь. Потом достал молоток и, хромая, подошёл к своему верному другу и напарнику, закреплённому на старой треноге, которому долгие годы доверял сокровенные мысли.

– Ты, оказывается, обманывал меня… – спокойно сказал он и ударил молотком по фотоаппарату.

Послышался треск разбитой оптики и жалкий хруст обломков металлического корпуса.

С тех пор Танкычаха в городе никто не видел.

А он и вправду много знал про нас…