Камень в огород

…Мы с сестрой потягивали клюквенный морс в садовой беседке, отмечали начало лета. Птички перепархивали с ветки на ветку, гудели шмели, маргаритки радовали глаз…

– Хочу камень на горку, – мечтательно вздохнула Наташка, и я забеспокоилась, потому что надо знать Наташку…

Горка – это сильно сказано: так, намек. Кровельщики соседям крышу делали, увидели эту Наташкину горку, и спрашивают: девушка, а кто это у вас тут лежит под холмиком?

Ну, сестрица им ответила в том смысле, что закопали одного такого любопытного. Честно скажу: я до конца дня ждала участкового.

Вот на эту «могилку» теперь Наташке понадобился декоративный камень.

Причем, желание овладело сестрой стремительно, прямо у меня на глазах. Только что сестрица была довольна жизнью, ничего не желала, скачок секундной стрелки – и вот Наташка уже жить без камня не может, уже в подробностях представляет камень на своей горке, точно знает, что посадит вокруг, и отговаривать ее – себе дороже.

Теперь вы понимаете, почему «У меня мурашки от моей Наташки» – мой любимый шлягер?

– Хорошо, – говорю, – а где ты собираешься найти камень?

Вопрос сакраментальный…

Наш город знаменит тем, что в нем много монументов и памятников славным датам и людям.

А камни в нашей местности – большая редкость. Не поверите – стоящий экземпляр стоит кучу денег!

Народ, не долго думая, тырит декоративные камни, которые плохо лежат, так что городская власть едва успевает возобновлять ресурс.

Так вот один камень у нас имеет славу не хуже питерского чижика-пыжика.

На камне начертана дата основания города N: «г.1371». Горожанам он особенно приглянулся, и воруют его с завидным постоянством. Видимо, в этом есть особый шик: водрузить в огороде камень с датой.

– В одном месте, – наводит тумана Наташка и глазки прячет. Глаза у Наташки плутовские и выдают ее с головой. За этот взгляд я зову сестру Наташильда.

– Когда? – с покорностью овцы спрашиваю я.

– Я в шоке! Ночью, конечно!– Наташильда перманентно находится в состоянии шока.

– А как мы его припрем?

– Я уже все придумала,– с жаром уверяет она меня, отчего я чувствую себя крайне неуютно, – привезем камень на тележке.

План у Наташки, как всегда, безупречен: мы ждем безопасного для воровства времени суток, подгоняем тележку к камню, грузим и водворяем малую архитектурную форму в саду, на горке.

В два часа пополуночи Наташильда командует:

– Пора!

В ту же секунду хляби небесные разверзаются, начинается вселенский дождь, молнии сверкают одна за другой, грохочет так, что уши закладывает, видимость пропадает. Лично мне становится ясно: небеса против нашей вылазки, и я начинаю надеяться, что поход отменяется, но Наташка, как обычно, все понимает по-своему:

– Нам повезло, – ликует сестрица, – следы смоет.

– А громом нас не поразит? – спрашиваю.

– Я в шоке! Перестань трусить: грома бояться – в лес не ходить, – на ходу придумывает Наташка. Она вообще горазда на выдумку.

Натягиваем резиновые сапоги, дождевики, Наташка бросает лопаты в тележку, и мы выдвигаемся. Тележка, конечно, достается мне, Наташка тащит лом. Не спрашиваю, зачем он ей понадобился, берегу силы, потому что тележка то и дело застревает на колдобинах, а вокруг гремит и сверкает.

Я уже теряю счет времени, когда обнаруживаю, что мы находимся на центральной площади города.

Наташка подводит меня к клумбе (или рабатке) слева от фонтана, складывает от умиления руки на груди и, перекрикивая шум дождевых потоков, сообщает:

– Вот он, красавец.

Я смотрю и отказываюсь глазам верить.

Сквозь стену дождя проступают неясные контуры знакомого монумента.

– Татусик, – с беспокойством спрашиваю я, – а ты ничего не путаешь? По-моему, это памятник жертвам фашизма.

– Бестолочь, – шипит Татусик, – куда ты смотришь? Вон, внизу!

Под разлапистой елью, между стелющейся туей и какой-то неизвестной растительностью возлежит валун… При вспышке молнии замечаю на нем серебряные цифры «г.1371». Тут я начинаю соображать: городская власть перехитрила падких до наживы горожан и после очередного похищения заменила булыжник валуном с полтонны весом. Чтобы такой умыкнуть, нужен погрузчик «komatsu».

– Наташ, – теряюсь я, наблюдая, как о плоскую поверхность разбиваются мощные капли, – так это ж надгробный камень, это ж наша могильная плита. Чтоб его сдвинуть, кран подъемный нужен.

– Не дрейфь, – командует сестра, – заходи с тыла.

Извлекает из тележки лопаты, и мы начинаем подкапывать валун. Несколько минут мы его подкапываем, затем Наташка вгоняет лом под камень и наваливается всем весом на стержень. Наташка дважды повисает тушкой на ломе – рычажный механизм не поддается, камень остается в прежнем положении.

– Ничего-ничего, – обещает валуну Наташка, – мы тебя не мытьем, так катаньем.

В этот момент слышится шум мотора.

Я кидаюсь за памятник, обо что-то спотыкаюсь и падаю.

Путаясь в дождевике и чертыхаясь, гусиным шагом сдаю назад и вправо, и оказываюсь под прикрытием памятника, в компании с Наташкой.

– Мама дорогая, – не разжимая рта, шепчу я. – Сейчас нас заметут за порчу клумбы!

– Елки, тележка у фонтана осталась, – шепчет сестрица.

Я только головой покачала: нашла, о чем беспокоиться.

Гроза постепенно уходит, гром уже не такой громкий, молния уже не такая молниеносная, да и ливень уже льется не с таким азартом, без огонька. Воздух чист и свеж, и пахнет свежими огурцами.

Между тем к клумбе подъезжает машина с выключенными фарами.

– Похоже на «жигуленок», – почти ультразвуком отвечает сестрица. Шурша дождевиком, Наташка вытягивает шею и издает странный звук.

– Что? – спрашиваю одними губами.

– Ты накаркала, вот тебе и мини-погрузчик!

Дождь берет паузу, в ночной тишине слышно, как с деревьев стекают и с оглушительным звуком падают в мокрую землю дождевые капли. Вот открылась дверь машины, вот кто-то тяжело наступил на асфальт, шуршат под ногами камешки…

Вслед за Наташкой я вытягиваю шею, смотрю и вижу два мужских силуэта с саперными лопатами, которые двигаются в нашу сторону.

Первый остановился на расстоянии швырка камнем от нашей лежки. Щелкнула зажигалка, осветив увесистый кулак, бейсболку с низко надвинутым козырьком и капюшоном и тугую щеку. Кажется, я слышала, как трещит сигарета, как наполняются легкие парня никотином.

Секунды медленно переливались в минуты, мы с Наташкой боялись шелохнуться, ноги затекли, я чувствовала, что еще мгновение, и не выдержу – с визгом брошусь по улице.

– Вован, ты веревку взял? – приглушенным баритоном спросил второй.

– Ага, – хрипло отозвался тот, что с сигаретой.

Ноги потеряли чувствительность окончательно, я закрыла глаза и напряглась. Хоть на сантиметр, на полсантиметра, на четверть четверти распрямить конечности – единственное желание, овладевшее организмом!

Я шевельнулась, дождевик предательски зашуршал. Огонек сигареты замер. Наташка сунула мне под нос кулак, я зажмурилась от ужаса. По верхушкам деревьев пробежал спасительный ветерок, ель издала звук, отдаленно напоминающий шуршание дождевика, огонек сигареты продолжил движение, я выдохнула.

Ночные тати оказались нашими конкурентами.

– Да тут делов-то, – радуется Вован.

Мы с Наташкой видим склоненные спины, слышим сопение и скрежет лопат.

Наташка порывается остановить воров, но теперь я показываю ей кулак и для убедительности мимикой и жестами изображаю, как они скрутят нам шеи.

Забыв об остановке кровообращения в ногах, мы с Наташкой в бессильной ярости наблюдаем, как камень, который мы уже считали своим, на наших глазах достается чужакам! А мы же им еще и помогли – подкопали валун для удобства!

В считаные минуты ночные тати завершают начатое нами – обкапывают камень со всех сторон.

Баритон кидается к погрузчику, подгоняет его вплотную к клумбе и опускает ковш… Еще через минуту наш валун оказывается в ковше!

– И-и-и, – беззвучно втянула воздух Наташка.

В горле родился и самопроизвольно скончался крик.

Погрузчик в ретроградном движении, как говорят астрологи, подъехал к открытому багажнику «жигулей» и погрузил в него наш…, то есть городскую собственность, памятный камень!

В следующее мгновение погрузчик выехал на шоссе…

«Жигуленок» хрюкнул, выпустил зловонное облачко и покатил вслед за мини-погрузчиком, по-прежнему не включая фары.

Голова отказывалась воспринимать реальность, конечности отказывались распрямляться. Я выбралась из зарослей туи на полусогнутых:

– Что это было?

– Наш камень, – театрально всплеснула руками Наташка, – стырили, гады! Мерзкие вандалы, позор нашего древнего города…

– Не судьба, – пророчески произнесла я.

– Ты что? – возмутилась Наташка. – Не смей даже думать, что у них этот фокус пройдет со мной. Я им не городская власть! Мы их найдем! – торжественно, как клятву, произносит Наташка. У памятника жертвам фашизма это выглядело весьма убедительно.

Я Наташкино настроение не могла разделись в силу физиологических причин: с детства после нервного напряжения я валюсь и засыпаю.

Естественно, у Наташки, кроме плана «а», в заначке оказался еще план «б» и далее по алфавиту.

– Ладно, я знаю, где еще есть симпатичный булыжник, – в ужасе слышу я.

– Может, хватит? Давай домой, я спать хочу.

– Не пропадать же ночи зря! – резонно возразила сестрица.

В полном молчании мы сложили инструменты в тележку и пустились в мелкий чес по городу в поисках подходящего по весу булыжника.

Гроза к этому времени уходит куда-то на юг, наступает тьма египетская, в ночной тишине слышно, как чавкают сапоги, и наше с сестрицей сопение.

Наконец, нам повезло. Три камня весом примерно 10-15 кг обнаружились напротив опорного пункта полиции.

– Ты стоишь на стреме, – разделила обязанности Наташка.

Заподозрить в сестре лирика мог только извращенец. В сестрице пропадал военком или, на крайний случай, физрук, только не филологиня.

Наташильда вытащила веревку, наклонилась, связывая камень, как бандероль.

Я не успела глазом моргнуть, на крыльце появился мятый дежурный – тощий, длинный и нескладный.

Длинный потянулся, закурил и приветливо кивнул:

– И куда вы его?

Очевидно, он принял нас за дворничих или бригаду озеленителей.

Я толкнула Наташку в зад, она потеряла равновесие и уперлась в землю ладонями.

– К управлению, – не задумываясь, соврала Наташка, распрямляясь. Она всегда быстрее меня соображала.

– На фига им нужны куски бетонного блока?

Наташка по цвету слилась с серой полоской на горизонте, а я пробормотала:

– Начальству виднее.

Дежурный щелчком выбросил сигарету, сбежал со ступенек и любезно помог загрузить все три куска в нашу тележку.

Мы улыбались и кивали, как китайские болванчики:

– Спасибо, очень мило с вашей стороны, – заверяла Наташка парня.

– Да, ну, девчонки, чего там, – длинный попытался отряхнуть грязные ладони. – Все пучком. Кем надо быть, чтобы таким симпатичным девушкам не помочь? Меня Игорь зовут, а вас?

– Наталья, – представилась сестрица, мелкими шажками отступая к тротуару.

– Анна, – последовала я ее примеру.

– А телефончик? – не отставал длинный.

– 911, – как всегда, совсем не остроумно сострила Наташильда, толкая тележку.

***

…Весь день мне хотелось забиться в глубокую норку, никого не видеть и не слышать. Тело ломило, аппетита не было.

Наташка уже заканчивала прополку своей половины грядки с клубникой, а я никак не могла заставить себя построиться.

Анжелика Марковна, наша по отцовской линии, понаблюдав за моими муками, запретила мне выходить на огород. До пенсии бабуля трудилась инженером на местной АТС (автоматической телефонной станции), и карьеру завершила на посту председателя областного комитета профсоюза связи.

– Я в шоке! Ба, – кипятилась Наташка, – чего ты этой симулянтке потакаешь? У нее острый шлангит!

Я бы тоже злилась, окажись я на месте Наташки: ей придется полоть за себя и за меня.

– Это кто здесь симулянтка? Ты не путай своих двоечников с сестрой, – грозно предупредила бабуля, – нечего было таскаться под дождем всю ночь. Еще не известно, чем ваше бродяжничество закончится.

Я не подвела бабулю – температура у меня поднялась уже к вечеру.

Бабушка, охая и причитая, повязала мне горло шерстяным шарфом (шарф нестерпимо колол и кусал шею, мне хотелось его сорвать и засунуть куда-нибудь так, чтобы он больше никогда не попадался бабуле на глаза) и запретила три дня вставать с постели.

– Куда таскала тебя ночью эта оторва? – гадала бабуля, кутая меня в одеяло.

Бабушка – единственный человек, который знал, как укрощать Наташкин буйный темперамент и фантазии, и я уже раздумывала, не наябедничать ли ей на сестрицу, но тут дверь в комнату распахнулась, впуская Наташильду:

– Ну как ты? – заискивающе спросила она.

– А ну, говори, – проворчала бабуля, – куда таскала Нюсю ночью?

– Погуляли немного, а что?

– А то! Нюсю уморила – что я скажу родителям? Вертихвостка, даром, что училка. Когда ты только в ум войдешь? Когда кто-нибудь приберет тебя к рукам?

Наивная, бабуля все ждала, когда старшая внучка выйдет замуж.

– Ой, подумаешь, простыла! – скривилась Наташка, – нам болезни за грехи посылает Боженька – не ты ли мне это говорила?

Крыть было нечем, бабуля ретировалась, ворча под нос что-то из Святого Писания.

– Мне – за твои грехи? – слабо дернулась я.

– Создателю видней!

Ночь и следующий день я провела, как все грешники – плохо осознавая себя в зыбком и неясном мире.

Температура поднялась до тридцати девяти, голос пропал, и мне стало обидно.

– Ба! – готовая исповедаться, хрипло позвала я, но Наташка была начеку.

– Чего тебе?

– Пить.

– У тебя все есть.

– Хочу морса брусничного.

– Начинается, – процедила сквозь зубы Наташка, но отказать не посмела.

На следующий день я тем же манером стребовала с сестрицы желе из вишни, манную кашу с малиновым вареньем и запеченные с медом яблоки.

Наташка, сдвинув брови и стиснув зубы, ставила мне на постель столик с деликатесами и шипела:

– Шантажистка.

– Сама такая, – с аппетитом уплетая любимые блюда, сипела я, – бабушка говорит, старшая сестра должна быть примером, должна заботиться и защищать младшую. Защищать ты не умеешь, быть примером не можешь, так что давай, заботься.

– Вот ведь сестру Бог послал! Наказание, – валила с больной головы на здоровую Наташка, – чахоточная, какая-то.

– Завтра хочу куриный суп с домашней лапшой, – отомстила я.

– А слюней сладких не хочешь? Тьфу, с мысли сбила, чесоточная.

– Только что была чахоточной,– напомнила я.

– Чахоточная и чесоточная, – с легкостью диагностировала Наталья.

– Слюней не хочу, хочу домашней лапши. А послезавтра блинов. Тоненьких.

Наташка нахмурилась, а я тут же запаниковала, угадав по сосредоточенному взгляду, что сестрица не отказалась от плана украсить горку памятным камнем.

– Ты ведь запомнила номер «жигуленка»?

Она смотрела на меня пронзительным взглядом, от которого шея под шарфом зачесалась с удвоенной силой. Я просунула пальцы под шарф и поскребла кожу.

К сожалению, сестрице были известны мои скрытые достоинства, в том числе – отличная зрительная память. Память развилась от занятий музыкой. Читка с листа – это был мой конек. Запомнить несколько тактов мне не составляло никакого труда.

– Ну?

– Гну! Нам нужен мент, чтобы он мог пробить по номеру машины владельца, – родила идею Наташильда. – У нас даже имя есть – Вован, помнишь?

– И что из того?

– Ну так ты ж у нас на юриста учишься? Должна же хоть какая- то польза от тебя быть?

– Между прочим, я учусь соблюдать закон, а не нарушать, – без особой надежды напомнила я. – Проще найти программиста.

– А программист-то нам зачем? – удивилась Наташильда. Она была средним пользователем ПК, и ничего не понимала в базах, которые можно взломать.

– Чтобы взломал базу данных ГИБДД и нашел по номеру машины владельца.

– Отлично! – Наташка капитулировала перед моими знаниями. – Тогда думай, где найти такого программиста.

– Тебе нужен камень, вот ты и ищи. – Генерировав идею, я выдохлась.

– Я в шоке! Ты что, совсем соображать не в состоянии?

– Конечно, не в состоянии, – заныла я, – между прочим, у меня температура. Я вообще устала и не хочу больше разговаривать. Иди к себе, я спать буду.

– Пока будешь спать, подумай, кто из твоих одноклассников может нам помочь.

– Все, все, иди к себе!

Наташка выскользнула за дверь, но как я ни сопротивлялась, мысли возвращались бумерангом в ту ночь, к памятнику жертвам фашизма, от которого перед самым носом у современников варвары-вандалы так технично увели городскую достопримечательность. Город осиротел!

В мою больную голову стали забредать совсем уж безумные идеи… Я додумалась до того, что как патриот своего города не могу оставаться в стороне…

Пришлось перекреститься, избавляясь от помыслов, как учит бабуля.

… Утром Наташка растолкала меня безжалостной рукой.

– Надо съездить к памятнику, пошарить вокруг, может, что-нибудь интересное найдем, – выдала сестрица, подтверждая наихудшие опасения.

Я потянулась в мягкой и теплой постели и зевнула:

– Поезжай, конечно.

– Собирайся, пойдешь со мной.

– Это еще зачем? – обалдела я.

– Чтобы ты ничего не растрезвонила бабуле, пока меня не будет!

Я распласталась на постели, как герой Луи де Фюнеса:

– Их бин больной.

– Свежий воздух лечит, – не допускающим возражения тоном заявила Наташка.

– Спорим, меня бабуля не отпустит, – попыталась ухватиться за соломинку я.

– Это я беру на себя.

Не в характере Наташильды было откладывать задуманное.

Через час мы уже тащились в центр города. Наташка выглядела на все сто: брючки-капри, маленький, расшитый бисером жакет… Я висела на поручне набитого битком троллейбуса в серой мешковатой куртке и таких же штанах.

Бабулю Наташка виртуозно спровадила к соседке, с которой вступила в преступный сговор. Я прямо вижу, как она это провернула:

– Баба Люба, – Натка округлила глазки, изображая Бэмби, – бабуля не отпускает меня на свидание. Так я никогда не выйду замуж!

Озера глаз, как по заказу, наполнились влагой, носик покраснел, губки задрожали и изогнулись подковой – последнему садисту станет не по себе.

Баба Люба садисткой не была:

– А парень-то стоящий?

– О чем речь! – преобразилась Наташильда. – Принц, баба Люба! Образованный, работает в администрации, машина своя, квартира – серьезный человек, перспективный. Бабуля говорит, если такой хороший, пусть в дом приходит. При дуэнье встречаться – это же средневековье! Напугаю человека, сбежит. А мне уже двадцать пять!

Слезы бриллиантовой россыпью засверкали в синих глазах.

Баба Люба свернула огородные работы и позвала бабулю «на минуточку». Забегая вперед, скажу, что этой «минуточки» нам хватило, чтобы съездить в центр города, обшарить клумбу, вернуться домой и сделать вид, что мы никуда не отлучались.

После ливня на клумбе обильно заколосились всякие разные лютики.

Мы с Наташкой оглядывались, останавливались, осматривали задний план в зеркальце, в витринах магазинов, завязывали несуществующие шнурки – использовали все шпионские приемы, но «хвоста» не обнаружили.

Успокоенные, обошли клумбу, на которой был прописан символ нашего города. Место валуна пустовало, плешь и вмятина на земле напоминали о невосполнимой утрате.

Наташка присела и принялась прочесывать каждый сантиметр почвы.

Я с праздным видом шаталась вокруг клумбы. На самом деле меня не отпускала тревога и смутная вина перед жертвами (наши раскопки попахивали вандализмом), по этой причине я ежесекундно подгоняла Наташку:

– Чего ты возишься? Янтарную комнату ищешь? Давай скорей, пока толпа вокруг не собралась.

– Ну, комнату – не комнату, янтарную – не янтарную, а кое-что интересное я нашла! – Наташка поднялась. – Вот!

Она протянула ладошку, и я увидела геймерскую или байкерскую кожаную фенечку с тиснеными буквами «Stalker». Одна завязка была явно короче, очевидно, оборвалась во время…

Я подпрыгнула:

– Спрячь, сейчас же! Вдруг преступник пришел за своим браслетом и прямо сейчас за нами наблюдает?

Под преступником я подразумевала наших более удачливых конкурентов.

Наташка с уважением посмотрела на меня и сунула находку в сумочку. Вот о таком взгляде на себя я мечтала последние восемнадцать лет!

Всю обратную дорогу сестрица сосредоточенно молчала.

Жизнь меня научила относиться к Наташкиному молчанию с опаской.

– Что-то мне плохо, я пойду, лягу, – сообщила я, едва мы вошли в дом. Я всерьез опасалась, что на нервной почве моя простуда перейдет в серозный менингит.

– Тебе плохо? А нам?

– Кому это – нам?

– Горожанам! – запальчиво произнесла Наташка.

Я растерянно захлопала глазами:

– Каким еще горожанам?

– Я в шоке! У города крадут его гордость – памятный камень!

Наташкино лицемерие не знало границ. От возмущения я сделалась косноязычной:

– Ты же сама хотела его… того… этого

– Так то я, а то какие-то хмыри! Я хотела, чтобы камень украсил нашу горку, а они? Для этих людей ничего святого не существует!

Я ухмыльнулась.

Моя ухмылка Наташильде не понравилась, но она не стала отвлекаться.

Выложила на стол находку, вооружилась лупой в квадратной рамке с ручкой, через которую бабуля читала этикетки, набранные типографским бриллиантом, и погрузилась в исследование. Уж не знаю, что она хотела обнаружить на браслете…

…Кутаясь в плед, с несчастным видом я плюхнулась в кресло перед телевизором с твердой решимостью не позволить Наташке испортить мне лето и в целом жизнь.

Пощелкала пультом, между делом наткнулась на криминальные новости.

– В седьмой раз в нашем городе непатриотично настроенные граждане похищают памятный камень с площади Космонавтов. Камень был подарен городу известным советским скульптором, бла-бла-бла, – тарахтела ведущая. – Администрация города обращается к похитителям с просьбой вернуть похищенное. Городская прокуратура взяла дело под свой контроль. Наш корреспондент Эдуард Птичкин обратился за комментарием к прокурору города, Федору Ларину.

Тут в кадре появился тощий и сутулый Эдичка Птичкин, однокурсник Наташки. Эдик вел криминальную хронику на нашем ТВ и время от времени предлагал Наташке руку и сердце.

Я практически переключила канал, когда в гостиную влетела вездесущая Наташильда:

– Ну-ка, ну-ка, – заверещала сестрица, – верни-ка назад!

Подчиняясь бесконечным просьбам, желаньям и командам сестрицы, я выработала в себе почти суворовскую выносливость и безропотно исполнила ее желание.

Картинка на экране сменилась, теперь камера показывала осиротевшую клумбу у памятника и какого-то полицейского чина, толстопузого и неприятного, важно расхаживающего вокруг клумбы.

Этик подлетел к чину и сунул в зубы микрофон:

– Федор Валерианович, доколе?

Наташильда закатила глаза:

– Кто так формулирует вопрос?

У сестрицы были серьезные претензии к грамотности населения. Подозреваю, по этой причине она никак не могла выйти замуж. Внешность Наташильды не вяжется с ее железобетонным характером и вводит в заблуждение претендентов на руку и сердце. Однако женихи кидаются врассыпную, как только сестрица начинает объяснять, что надо говорить «звонИт» и «красИвее», что глагола «лОжить» в русском языке не существует, а в слове «почтамт» нет буквы «п».

– Безусловно, необходимо пресечь, так сказать, полОжить предел беспределу, – разразился блестящей тирадой интервьюер Птичкина. – И мы очень рассчитываем на помощь наших сознательных граждан. Всех, кто может пролить свет на похищение, не побоюсь этого слова, символа нашего города…

– Символа, – прыснула я.

Наташильда тут же на меня шикнула.

– Милости просим в прокуратуру или в полицию, – завершил гостеприимный прокурор.

– А кто будет надзирать над делом? – в своей манере поинтересовался Эдик.

– Младший советник юстиции майор Коршунов, – ответил толстопузый.

Далее на экране повисла заставка с двумя номерами телефонов редакции криминальной хроники и номером городской оперативно-дежурной службы.

– Н-да, содержательно, ничего не скажешь…, – не удержалась Наташка. Сестрица наморщила лоб. – Коршунов, Коршунов… Интересно… Ну-ка, поищи в интернете, кто такой.

Я для сестры – курсы повышения квалификации. Наташка боится до сентября растерять командно-управленческие навыки и тренирует их на мне.

– Я спать хочу, – заныла я.

Как раз вовремя – в гостиную заглянула бабушка.

– Отстань от Нюси! – вступилась за меня она.

Под прикрытием прародительницы я покинула сестрицу и закрылась в своей комнате.

Но Наташке удалось разворошить мое любопытство, и я включила ноутбук и отправилась в путешествие по мировой паутине.

В открытом доступе я нашла списочный состав нашей городской прокуратуры, в котором значился некто Коршунов Артур Борисович, судя по фото – суровый мужчина, гроза преступного элемента.

Удовлетворившись этим, я отключила ноутбук и легла спать.

По улице проносились редкие машины, оживляя тени на стене, в общем и целом – ночь была мирной. Если бы не фенечка на Наташкином столе, я бы благополучно забыла о существовании следователя. Но фенечка существовала, и следователь был реальным персонажем…

Некстати в моей несчастной голове раздался Наташкин голос: «Ты не можешь делать вид, что ничего не было. Ты – патриотка своего города, законопослушная гражданка, будущий юрист…»

Когда мне было 14, я мечтала, что получу паспорт, и Наташильда, наконец, разглядит во мне человека.

Потом я ждала, когда мне исполнится 18, на меня распространится избирательное право, и Наташильда обратит на этот факт внимание… С тем же успехом я могла ждать, что меня изберут председателем правления партии «Настоящих финнов».

Годы шли, а надежды получить статус гражданина в глазах сестры не оправдывались. Сохранялась, правда, иллюзия, что когда мне исполнится 21, в силу вступят европейские нормы права, Наташка признает во мне самостоятельную, самодостаточную, полноценную личность и перестанет мной руководить. Нужно было подождать два года… В перспективе еще оставалась пара-другая аргументов в защиту личности. Например, диплом юриста, ну, а если и он не сработает, то тогда уже замужество. Но это совсем-совсем-совсем уж крайний вариант.

Поворочавшись в постели, я, наконец, заснула тревожным сном.

Снилась мне какая-то муть: меня топил в речке тот самый толстопузый из телека, но я в последний момент смогла вынырнуть.

Страх вытолкнул меня из сна, и я еще несколько минут дышала открытым ртом и всматривалась в темноту, с трудом возвращаясь в реальность.

***

…– Я случайно на тройку села, а она идет до рынка. Ну, я заодно масла купила, сарделек говяжьих, хотела яблок еще, но яблоки мне не понравились, я купила апельсины. Ой, ты моя хорошая, – Наташка, наконец, обратила внимание на поведение нашей кошки Моськи (та ждала, что ее погладят) и продолжила содержательный монолог. – Потом еще три пачки салфеток столовых, пять рулонов туалетной бумаги, бруснику – сделаем живой йогурт. В общем, нагребла, еле приперла. А на улице жарища! Нюсь, пойдем на речку, потусуемся?

Наша заплеванная речка меня не привлекала.

Меня привлекал диалог с мамой в скайпе.

Мама спрашивала, где мы с Наташкой проведем остаток лета – у них в Аахене или с бабулей. Мама в Аахене преподавала русский язык, отец служил в банке.

Традиционно в августе мы с сестрицей болтались по древним католическим соборам Северной Рейн Вестфалии, и вопрос мамы меня удивил – я не собиралась менять планы.

Я как раз сказала, что, конечно, мы приедем в Аахен, только еще не знаю, когда.

Тут ввалилась Наташка с пакетами и обдала меня фонтаном эмоций. У сестры была одна поразительная способность – из всего делать феерическое событие.

Я простилась с мамой, выключила ноутбук, с сожалением выбралась из кресла и приготовилась терпеть сестру.

Надо сказать, с каждым годом терпеть Наташильду становилось все трудней – не зря говорят, что с возрастом характер выпрямляется. Наташка в свои двадцать пять уже была как шпала, ни под кого не прогибалась, все прогибались под нее. Бедные ученики!

– Ню-усь, – прицепилась Наташильда, – ты чего молчишь? Опять в инэте? Собирайся, я кое-что придумала, – обнадежила сестрица.

– Никуда я не хочу!

– Я в шоке! Вот ведь сестру Бог послал! Ни разу не поддержала меня, ну, ни разу! Собирайся, говорю, поедем на речку, обсудим мой план.

С логикой у Наташильды были большие проблемы – чего взять с училки русского языка?

– Почему дома твой план нельзя обсудить?

На самом деле, дома обмен мыслями и догадками затруднялся тем, что бабушка без всякого стеснения подглядывала и подслушивала за нами.

– Ну кто дома обсуждает планы?

Аргумент был убойным.

Когда мы прибыли на городской пляж, с намеком оборудованный двумя грибками от солнца и двумя мусорными баками, солнце клонилось к горизонту.

Молодежь лениво перебрасывалась в волейбол, испытывая отдыхающих на выносливость.

Стеной стоял мат – верный спутник человека с мячом. Как, впрочем, человека с веслом, отбойным молотком, бензопилой, баранкой, штурвалом и, чего скрывать, шариковой ручкой.

– Ничего страшного, даже наоборот, – заявила Наташильда, – часик посидим, а потом прогуляемся по вечерней набережной.

Вечерняя набережная привлекала меня еще меньше, чем пляж с пьяными волейболистами, но я только вздохнула.

Сестрица расстелила одеяльце, достала бутерброды с колбасой и бутылочки с водой.

– Знаешь, Нюсь, я все думаю…, – устремив меланхоличный взгляд куда-то вдаль, сообщила сестрица. – Придется тебе все-таки отнести в прокуратуру нашу фенечку и дать показания. Ведь нам есть, о чем сообщить следствию, – прозрачно намекнула Наташка.

Я незамутненными детскими глазами посмотрела на сестрицу.

– Не зли меня, – по-родственному тепло попросила она, – не прикидывайся веником.

Все-таки современная школа плохо влияет на взрослых. Наташка иногда разговаривает, как пубертат.

С моей точки зрения поход в прокуратуру был полным безумием. Но Наташку мое мнение не интересовало. С детства сестрица втягивала меня в истории. Редко удавалось избежать публичного позора – все вылазки оканчивались провалами, не говоря уже о последнем походе за камнем…

– И почему в прокуратуру?

– Потому что прокуратура – надзорный орган. Прокурорский следователь отнесется к заявлению серьезно, к тому же это абсолютно безопасно!

– Почему опять я? Давай ты пойдешь и отнесешь в прокуратуру фенечку. Тем более, что ты ее нашла.

– Я встречусь с Эдусей и поболтаю с ним. Ты ведь Эдика не любишь?

– Скорее, недолюбливаю.

– Ну вот! – тут же поймала меня на слове Наташка. – Так что тебе – в прокуратуру, к этому следаку Коршунову, который надзирает за делом. Риск – дело благородное, – с пафосом сообщила Наташка, и в этот момент меньше всего была похожу на училку, скорее, на профессионального игрока в покер. – Если не хочешь мне помочь – не надо, я и одна справлюсь.

Вот, на чем меня безошибочно ловила сестра – на стадном чувстве коллективизма.

Мне совершенно не хотелось ввязываться в очередную авантюру, но и прослыть трусихой и предательницей тоже не хотелось.