«Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным, и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет. Пожалуйста, обратитесь к врачу для получения помощи и борьбы с зависимостью».

ОБВАЛЬНАЯ КОНТАМИНАЦИЯ

Ящик водки уронили в бочку пива, и… все смешалось в доме Облонских – кони, люди и залпы тысячи орудий… Прервалась связь времен!

По улице Марата из бань выбежал голый Архимед с криком: -Караул! Опять ограбили!

Городовой, просто вылитый Никита Михалков, лишь усмехнулся и уведомил стоявшего рядом дворника: -Очередной пробег спортобщества «Динамо».

Дворник, бритоголовый еврейский крепыш в золоченых очечках и с казацкими усами, лениво ударил в гитарные струны, запел сиплым пропитым баритоном: -Налетела грусть, я пойду пройдусь…

Вокруг собирались кучкой мастеровые. Кто украдкой точил серп, кто запихивал за пазуху молот, за спинами раздавали красные флаги и черные маски. Видимо, серьезно готовились навестить с получки модный ресторан на Невском «Харя Кири».

Рядом с дворником остановился «Мерседес», из него вылез, как денди лондонский одет, господин с бейджиком «Брокер Печорин». Послушал, закручинился, утер слезу кружевным платком с монограммой «Княжна М.», потом сунул в карман дворнику бумажку в 10 евро: -Спой, братец, «Черный тюльпан»!

– Отвали, не береди душу! —рванул косоворотку на груди дворник, обнажая тельник: -Я за всякие УЕ не продаюсь! А ну, давай, ментяра, для души нашу любимую! —и они красивым дуэтом затянули с городовым: -По тундре, по железной дороге, где мчится курьерский «Воркута-Ленинград»…

Их дуэт удачно переплетался с криками скандала из открытого окна в доме напротив. Там своего мужа упрекала Анна Петровна Керн: -А супружеские обязанности за тебя Пушкин будет исполнять?!

Под этот шум проснулся литератор Тургенев, оглядел с ужасом свою квартиру и сел писать роман «Накануне». Вчера Виардо угостила его абсентом, а ночью приходила Муму жаловаться на Герасима.

Потом Тургенев не раз пил абсент, но Муму больше не появлялась. Видно, утопил ее Герасим. Зато явился Базаров, желая набить морду Герасиму. Пришлось прятать Герасима под кроватью. Но этого не поняла Полина Виардо. Пришлось доказать не словом вместе с Герасимом.

В соседнюю квартиру позвонили. Открыл сам хозяин еще в халате и спальном колпаке, но уже бодрый, опохмелившийся.

Визитер щелкнул стоптанными каблуками: -Честь имею представиться – поручик Толстой.

– Полковник Вронский, -сухо отрекомендовался хозяин: -Какого Ху… дого надо?

– Дельце-с деликатное, скорее просьба…

– Нуте-с? —приподнял бровь хозяин.

Посетитель прокашлялся: -Милостивый государь, прошу не заводить шашней с Карениной Анной…

– Как-с!?

– Из этого романа ничего хорошего не выйдет, особенно для дамы. Уж я-то знаю…

– Вы откуда такой взялись? —изумился хозяин.

– Из Севастополя мы… Только что с войны… Артиллерист… Иногда пописываю… Вот и роман про ваши отношения с Анной… Оттого и просьба…

– Гляди-ка, с просьбой он явился не запылился! А с виду вроде интеллигентный человек – бородка клинышком, пенсне, чахоточная грудь… Писатель! Как вас, простите?..

– Граф Толстой Лев Николаевич, -сурово отрезал посетитель.

– Идите-ка вы, граф, писать что-нибудь муторно-занудное про войну и мир, трех сестер у дяди Вани или, на свой худой конец, про чаек! А любовные романы – не ваша стезя. Тут мы с Анной сами разберемся. Прощайте! —хозяин захлопнул дверь.

Посетитель схватился за голову: -Прочь из Москвы, сюда я больше не ездок!..В деревню, в глухомань! Ходить босиком, косить, пахать, жениться на уродливой дуре, чтобы нарожала кучу детей! Писать только буквари для малограмотных!..А под конец сбежать от всей этой мерзости и сдохнуть под забором на полустанке… Извозчик! Извозчик! —и тополиный пух взметнулся из-под колес, кружась над Екатерининским каналом…

В степенных водах канала отражались золотые купола Никольского собора. На колокольне веселый Балда названивал к заутрене что-то похожее на «Чижика-Пыжика». Малиновый трезвон слышен был аж у Казанского собора, меж колонн которого для освящения открывшегося музея «Истории атеизма в религии» бродила команда священников, воняя ладаном на недовольно морщившегося бронзового Кутузова.

Неподалеку, в никому пока не известной недавно открытой пивной «На Дерибасовской» устроились за ведерным деревянным жбаном канцлеры Германии и России.

– Ты сам посуди, -в который раз завел свое Горчаков: -Вы уже две мировые войны начинали, и…, -он махнул кружкой, разбрызгивая пену.

– Я, я, -уныло кивнул Бисмарк, отчего утопил нос в пиве.

– И на фига ж вам тогда армия!? —вскричал Горчаков и отхлебнул с полкружки для остужения пыла: -Тебе водочки добавить? Здорово мозги проветривает.

– Найн, найн! —испуганно вытащил нос из кружки Бисмарк.

Этим тотчас воспользовался русский, быстро плеснув немцу в пиво грамм сто из стоявшей под рукой бутылки: -Ты попробуй, совсем же другой вкус! —он поднял свою посуду: -Не топи носяру в кружку, лучше выпей за подружку! За дам-с до дна-мс!..

Выпили. Русский наполнил кружки. Немец тотчас опустил нос в пиво. Горчаков наклонился к его уху: -Ты подумай, какие деньги вы сэкономите на армии. И бундестаг пусть подумает. Секешь?

– Я? —изумился Бисмарк, вытаскивая нос из кружки.

– Объясняю для нерусских: вы распускаете армию, продаете оружие палестинцам, и ты идешь докладывать кайзеру старине Адольфу о полученной экономии. Он порадуется. Тебе орденок с именьицем, бундестагу прибавка на кошт, кайзеру Нобелевская премия мира, и всем хорошо. А ты не хочешь за это выпить!

– Найн! —попытался отмахнуться немец от подливаемой водочной струи, но русский умело ею манипулировал, не пролив мимо ни капли. В отчаянии Бисмарк отправил нос в кружку.

Горчаков торжественно поднялся: -Выпьем за постоянное партнерство Германии и России!

– Разве мы партнеры? —просвистел вынырнувшим носом Бисмарк.

– А как же!? То вы нас имеете, то мы вас!

Ошеломленный немец не нашелся, чем возразить, и выпил до дна.

– Молоток! —похвалил русский: -За это я тебе еще одну идейку подброшу. Что-то из меня нынче прет и прет, никак к дождю… Дай-ка, свежего пивка подолью. А здорово ты смотришься носом в пене!.. Вот куда вы денете сэкономленные на армии деньги? Проблема?

– Найн! —выдохнул немец в пиво.

– А вот и я! Я знаю, куда их девать! Решение простое, но конгениальное. Дайте их нам в кредит.

– Найн! —хотел ужасно заорать Бисмарк и затвердеть взглядом в тупом немецком упрямстве, но не смог вытащить лицо из кружки, лишь пискнув: -Найн…

– Ты меня не уважаешь, —опечалился Горчаков: -Дашь мне в кредит?

Немец отчаянно замотал носом в жидкости. Получилось —хлюп, хлюп…

– Развезло беднягу, носом захлюпал, -посочувствовал русский: -Тяжело друзьям отказывать, грустно? А давай-ка еще хлопнем за нашу с тобой славянскую грусть!

И переговоры понеслись по новому кругу…

А на Невском вовсю тусовался бомонд – рокеры, геи, кастраты, жидомасоны и прочая аристократия. Шарманки наяривали поп-хит сезона «Ты уехал прочь на ночном дилижансе».

Вообще-то уровень питерской культуры резко возрос после исторической разборки русской и французской группировок под Бородиным, из-за которой погорело пол Москвы. Появилось множество всяческих ревю, кабарю, инженю и кордебалю, а модным напитком стал настоя- щий коньяк «Наполеон» от Шустова.

Считалось престижным посетить филармонию, чтобы послушать романс-симфонию Мусоргского-Крутого «Голубая калитка». Публика валом валила в Александринский оперный театр, где прибывшие из-за границы бывшие диссиденты поставили рок-балет «Щелкунчик хлеба- лом» на музыку Петра Ильича Чайки. А Малый оперный с аншлагом представлял мюзикл «Авось на Юноне» в аранжировке Баха, Генделя и Укупника. Шлягер из этого опуса «Восток дело тонкое, Петруха!» широко использовался в рекламных клипах.

В ресторациях лабухи вместо популярной когда-то мелодии «7.40» вовсю наяривали бессмертную «Мурку», созданную одесситами в пику клятым москалям.

В книжных лавках на ура расходилась серия повестей детективщика Пушкинда «Досье агента Белкина» с бестселлерами «Выстрел в бровь», «Метельщик на всех», «Смотритель АЭС». Хорошо расходились дамские романы княжны Марининой-Бенцони «Екатерина и Наполеон», «Меншиков и Петр», «Парижские любовные тайны». Ее последнее сочинение «Тузы подыхают последними» по слухам купили мексиканцы для съемок сериала.

Российское телевидение на деньги американских спонсоров привлекало зрителей разными шоу, викторинами, аукционами, прямыми репортажами с мест преступлений, рекламой и бесконечным бразильским сериалом «Позорные менты Селесты Изауры».

В Русском народном музее имени Рериха с успехом открыли выставку умельцев Кавказа «Художественная резьба по лобку». Там же из подвалов достали, наконец, картины исконных национальных художников – Левитана, Шагала, Юона, Пиросмани. Теперь на их произведения в безумном ужасе взирает Иван Грозный с известного криминального полотна. Кстати, мало кто знает, что царь, убив сына, потом спалил дом и срубил дерево.

В синематографе демонстрировали американскую ленту «Онегин» про киллера, прибывшего в Россию, чтобы замочить поэта Ленского. По совместительству он работал на ЦРУ, для чего установил любовную связь с женой генерала Гремина. А его напарник – французский агент Трике устроился гувернером в дом инженера Ларина. Но вражью сеть разрубила свояченица генерала Ольга, с виду тихая романтическая девушка, однако на самом деле опытная, прошедшая дым, Крым и рым сотрудница царской охранки. Фильм впечатлял брызжущей в зал кровью и стереофоническим полетом пуль. Голливуд есть Голливуд, однако!..

Театральный сезон открылся сразу же нашумевшей премьерой в Большом демократическом театре имени Пешкова – драмой «Гадкий лебедь» Розова-Чехонте по мотивам «Записок охотника до бабок» Тополя. Декорации воссоздал из старых постановок мастер презентаций Водкин, музон оформил маэстро пивных фестивалей Шнурков, в ролях Мазая, Герасима и Муму сверкнули всенародные звезды Пенкин, Моисеев и Элтон Джон. Причем последний так задушевно исполнил перед утоплением «Варяга», что прослезившийся и возбудившийся Герасим едва его не пощадил. Жаль, что фамилию режиссера запретила публиковать цензура.

А в Малом театре миниатюр состряпали короткий симбиоз из «Грозы» и «Власти тьмы».

Тот еще скетч: открывается занавес – на сцене темное царство; внезапно луч света падает на голову критику Белинскому; мимо Катерина с изменившимся лицом бежит к пруду, расталкивая народ, мимо почты с вывеской «Грузите апельсины бочками!». Публика в шоке… от цен на билеты.

Звенели трамваи, цокали серебряными подковами рысаки, свистели с облучка. Кораблик с Адмиралтейской иглы что-то сигналил азбукой Морзе пролетающему самолетику. Грустный Геракл блестел яйцами от Фаберже. Жизнь била фонтаном Александровского садика…

Два адмирала глазели на фонтан, аллеи, памятники замечательным людям.

– Снести бы этот садик, -высказался один из флотовождей: -И поставить бюсты великих моряков.

– Твой и мой, -добавил другой.

– А назвать Дубовой аллеей, -посоветовала им статуя Геракла.

Неподалеку прямо на газоне расположились охотники на привале. Рассказывал известный литератор Некрасов: -Ходил я недавно к Петропавловской крепости навестить Чернышевского. А он сбросил мне из каземата рукопись своего нового любовного романа. И вот беда – потерял я рукопись в переполненном трамвае! Что прикажете делать?

– Что?!

– Пришлось самому написать роман «Что делать?»! А вся слава досталась не мне…

Помолчали, выпили. Крепкий, с окладистой бородой охотник тоже решил высказаться: -Я зашел тут в редакцию «Нивы», а там сидел редактор – сам неистовый Виссарион Белинский. И он заявил, что мои юмористические рассказы никуда не годятся! Посоветовал мне, доктору Чехову, писать некрологи! Тоже критик нашелся, лучик света в прозекторской. Змея очковая!

Самый молодой из охотников с сожалением пнул пустую бутылку и встал.

– Эй, Достоевский, ты куда? —окликнул собутыльника Некрасов: -За добавкой?

– Нет, пойду домой. Буду книгу писать.

– Зачем? —удивился Чехов.

– Читать нечего, -и пошел себе.

– Идиот! —выкрикнул в догонку Некрасов.

Достоевский кивнул: -Вот, вот – отличное название!

Чабан-ветерок неспешно гнал по голубому небу стадо кучерявых облачков. Черная тучка-собачка задрала лапку на Александрийский столп, брызнула легкой струйкой по Дворцовой площади. Солнышко тут же развесило сушиться радугу над Зимним дворцом. Отдельное облачко летело над Невским проспектом. На нем, свесив босые ножки, сидел доктор Фрейд, разглядывал людишек и особо интересных орошал собственным дождичком.

Под аркой Главного штаба толпился народ – раздавали халявное мороженое после презентации открывшегося здесь «Общества трезвости лесбиянок».

А из подвала Главной АТС густой рекой лился мат. Здесь, в своей мастерской, старая акула бизнеса мастер Лужков тыкал селедкой в морду ученика Ваньки Церетели: -Я тебе покажу памятники ваять! Будут тебе и Петр, и Жуков и Гоголь-Моголь!..Узнаешь, как шаржи на именитых людей наводить!..

Ванька терпел, но про себя каверзу готовил: -«Вот напишу на деревню дедушке Борису Николаевичу, он тебе, понимаешь, устроит дефолт с ремиссией!».

Рвущиеся из подвала слова румянили щечки пробегающих мимо гимназисток в миниюбках.

Торговцы конфетками и бараночками жадно глядели на девушек с выкриками: -Вах!..

Ватага цыган, подозрительно похожих на чукчей, штурмовала интуристовский автобус. Хор нищих слаженно распевал шведскую песенку «Мани мани мани!» Змеилась очередь в биотуалеты. Их двери с выведенными славянской вязью буквами «Ме» и «Жо» украшала табличка «Осторожно! Сегодня спасатели в отгуле!». Солнце добродушно светило всем…

В соседнем дешевеньком супермаркете остановили на выходе находящегося в Питере с тайным визитом самого Папу Римского, вручили ему цветы и подарки.

– Я у вас миллионный посетитель? —удивился Папа.

– Нет, вы первый! —ответил директор магазина: -Первый, кто у нас ничего не спер!

В расположенный рядом букинистический магазин забрел случайный прохожий.

Хозяин вышел из-за прилавка: -Вы принесли какую-то ценную книгу?

– Нет, у меня ничего подобного никогда не было.

– Может быть, есть просто старые книги?

– Уже нет. Неделю назад я выбросил потрепанную Библию, которая завалялась у меня еще от прадеда. Кажется это было издание какого-то Гут… как его… Гутен… Не помню.

– Гутенберга?! Это же была первая из напечатанных книг! Ей цены нет! Сейчас за один экземпляр такого издания дают 4 миллиона долларов!

– Ну, за мою никто бы и ломаного гроша не дал, потому что какой-то дурак исписал в ней все поля. Помню, звали его Мартин Лютер…

Недолго мучился прохожий в объятьях книжного червя…

А на Московском вокзале торжественно провожали бригаду Чеченского ОМОНа в грозящий отделением Биробиджан. Летели в воздух чепчики, лифчики и презервативы. Официанты разносили на подносах бокалы с чистым спиртом. Ансамбль «Папаша Карло» наяривал на шарманках марш «Прощание славянки с детством». Из вагона-ресторана славно тянуло дымком шашлыка. Шеф-повар Бацаев прямо на перроне разделывал кабанчика. Мулла, держа в правой руке сигарету с травкой, левой благословлял подходивших воинов, отвечая на гортанное: -Аллах акбар! —привычным: -Воистину акбар!

Возле паровоза одновременно толкали речи заслуженный ветеран Василий Иванович, юрист-сенатор в маршальском мундире от Зайцева и молоденький мичман Ушаков со звездой Героя Советского Союза за взятие Измаила. Бойцы в грязных ватниках рассаживались по вагонам, привычно захватывая заложников.

По платформе в спадающих галошах семенил Ионыч: -Кому газеты? Газеты! Свежие эротические новости!

Отправной гудок поглотили завывшие сирены с Адмиралтейской верфи. Там еще утром собирались забить первый гвоздь в основание новейшей атомной субмарины «Курский Тита- ник», но единственный молоток куда-то к чертям подевал кузнец Вакула. Выли с отчаяния, поскольку спонсор строительства фирма Макаревича «Смак» потребовала к вечеру вбить уже второй гвоздь, иначе завезенные для вечернего гуляния бочки с марочным вином «Аромат степи» выльют в радостно блестящую мазутом речку Пряжку. Во-от че-о-рт!

Между кусточков на крутом берегу Пряжки аккурат возле дома №1, украшенного золотой мемориальной доской «Именно здесь зародилась идея Великой Октябрьской революции», заседал городской профком. Бывший секс-террорист, а ныне староста, Калинин требовал провести всеобщую забастовку на неделю, чтобы рабочие смогли на дачных участках собрать и за- солить на закусь огурчики-помидорчики. Ему круто возражал, вплоть до хватания за яблочко, меньшевик Савинков, предлагающий просто закупить на профсоюзные средства кислой капусты – любимого блюда рабочих и примкнувших к ним крестьян. Профсоюзные деятели наблюдали за сварой, лениво попивая пивко и изредка вставляя бранное словечко «интеллигенция».

На другом берегу реки работал над картиной «Рыболов» художник Перов. К нему подошли Репин и Васнецов: -А не сообразить ли нам на троих? У нас как раз рубля не хватает.

– С вами не буду!

– Брезгуешь?! —возмутились коллеги и пинком отправили Перова в речку.

Ох, как быстро передвигались обидчики со своими мольбертами и холстами от грозящего пюпитром преследователя! Их всех потом так и прозвали художниками-передвижниками. А в газетах появилась фотокартинка «Дети, бегущие от грозы».

По мазутным водам Пряжки плыла к заливу газета «Санкт-Петербургские байки». Первая полоса под крупным заголовком вещала о состоявшейся намедни на Черной речке дуэли между литераторами Лермонтовым и Мартыновым из-за авторства слов к песенке «Ла-ла-ла, ля-ля-ля, ля-ля-ля, три рубля». Дуэлянты долго стояли друг против друга, целясь, пока один из секундантов не выдержал: -Кто за тебя стрелять-то будет?! Пушкин что ли?

Газета также опубликовала требование английского мецената Ростроповича о сносе церкви на Сенной площади, чтобы на месте сем соорудить станцию метро. Маленькое объявление предупреждало старушек о возвращении с каникул студента Раскольникова.

Шумели воробьи, гоняя старую каркающую ворону. Обожравшиеся голуби стаями слетались на Театральную площадь и с криками «Жизнь за царя!» бомбили памятник мрачному Глинке.

Из парадных дверей Консерватории вышли степенно Рубинштейн с Рахманиновым, привычно перекрестились на памятник Римскому-Корсакову, направились к шведской пивной.

– Посоветуйте, Сергей Николаевич, чей бюст мне поставить на рояль – Брамса или Бетховена?

– Что за вопрос, Антон Григорьевич? Конечно, Бетховена! Он же был глухой…

Из лихо остановившейся кареты выпрыгнул безносый после сифилиса майор Ковалев с букетом, прифрантившийся для очередного свидания, оттолкнул двух великих композиторов и проскочил в пивную.

– Мерзавец! —крикнул вослед Рубинштейн: -И как таких наказывать, Сергей Николаевич?

– Даже и не знаю, Антон Григорьевич, -задумчиво пробормотал Рахманинов, вертя в руках бумажник Ковалева.

– А это у вас откуда?

– Привычка-с, тренировка пальцев… Прошу вас, Антон Григорьевич, проходите…

В зале за отдельным столом пировала группа творческой интеллигенции. Выпивка и закуски подходили к концу, а вот споры только разгорались. Естественно о реализме в искусстве. Кто брызгал слюнями, кто тыкал пальцами в селедку, а кто-то и мордой соседа в остатки салата.

Вот где Шаляпин не растерялся. Встал за шторку да заорал своим могучим басом: -Пожа-ар!

Кинулись бежать интеллигенты, а Федор Иванович вышел к столу, слил в бокал остатки водки, выпил залпом, подцепил на вилку кусок селедки: -Вот это реализм так реализм!..

По площади, облаиваемые Моськой, мчались переполненные конки с бело-голубыми флагами. Народ спешил на Петровский, где местная футбольная команда «Зубило» принимала клуб «Канонир» из Лондона. Всем хотелось посмотреть на приобретение питерцев – бразильское страшилище Пеле, от одного вида которого столбенели вратари. Вот зараза-то!..

А по набережной Екатерининского канала мимо площади Искусств подтягивались к стадиону конные казаки. Молоденький вахмистр Сенька Буденный недоуменно повернулся к есаулу Ворошилову: -Ваш бродь, одного я не пойму – попал Дантес, а памятник поставили Пушкину?

Глядящий им вослед бронзовый поэт лишь негодующе взмахнул руками.

Есаул ответил молодому, когда сотня выехала к Неве: -Все бывает, однако. А ты на пустяки не отвлекайся. Тебе особая забота – пригляд за аглицкими болельщиками. Им что победа, что проигрыш, лишь бы нахулиганить. И нам нужно показать, чем отличаются казаки от коммандос, выдать «Ливерпулю» на полную катушку, построже.

– Сделаем как надо! —блеснул фиксой Сенька: -Ежели аглицкие наших одолеют, мы досаду сорвем, а коли наш будет верх, то на радостях!..

Старый урядник Гришка Мелихов подкрутил прокуренные усы, поиграл нагайкой: -Ужо покажем мы фанатам 1905 год! Даст Бог, и шашками помашем, -и лихо свистнул.

В унисон засвистел ветер да понес по набережной пылевой вихрь, трепеща афишами. Одна зазывала мальчиков на стриптиз девственниц, другая приглашала девочек в синагогу на сеанс обрезания.

Вдоль Михайловского замка вела на поводке выгуливать в Летний сад свору детей и собак любимица французских поэтов Натали Ростова. Позади плелся ее вечный жених князь Андрэ Болконский, почетный Импотент битвы при Аустерлице, лицом похожий на зарубежного трагика Савелиуса Крамарье. Он вел умную беседу о грешках на бирже со своим любовником Петькой Безуховым по кличке «Забей болт». При этом оба, передавая друг другу бутылку, хлестали водку прямо из горлышка. Из окна царской опочивальни замка за ними с завистью наблюдала тень Павла 1.

Князь Болконский давно собирался жениться на Ростовой, но был как-то неудачно ранен.

Подскакал поручик Ржевский, наклонился с седла: -Господа, не соизволите показать дорогу в Публичную библиотеку?

– Куда? —изумился князь: -Теперь этим занимаются и в библиотеке?

Вмешалась Натали: -Не слушайте пошляков, поручик. Поезжайте прямо по Садовой до метро, а далее до станции «Площадь Победы 1991 года».

– Премного благодарен!

– Поручик! —вмешался Безухов: -Перестаньте выпендриваться, словно провинциал! Как самый умный среди нас, слетайте-ка лучше за «Клинским» к Елисееву!..

Цок-цок-цок застучали копыта по разбитой мостовой. Извозчики, выметая в Лебяжью канавку остатки обеда из бород, площадно ругали матушку градоначальницу, которая налоги на дороги дерет, а не чинит —«морда либеральная».

Цепляясь за решетку, в Летний сад ввалился пьяненький журналист Крылов, споткнулся, обозвал себя ослом, козлом, мартышкой и косолапым мишкой, а потом в изумлении уставился на памятник «Великому русскому баснописцу Крылову».

– «Это мне памятник?» -задумался журналист: -«Но почему баснописцу? Хотя тем, кто ставил, виднее. Есть же у меня стишок про то, как лебедь раком щуку… Только все равно я лирик! Лирик! И сейчас всем это докажу!» -он решительно разделся догола, встал у пьедестала и осипшим тенором запел на мотив Бетховенского «Сурка» свои вирши: -Люблю тебя, Петра творенье, люблю твой строгий стройный вид, Невы державное теченье, береговой ее гранит…

Подбежали садовники, крича: -Тут тебе не Гайд-парк! —дали Крылову по морде и поволокли в участок. Публика в экстазе!..

Возмущенно шлепала волнами Нева, принимая дерьмо из Фонтанки. В Зимней канавке билась о береговой гранит утопленница. Седовласый гид Карамзин рассказывал о ней туристам.

Те наводили фото и видеокамеры, восклицая: -Бедная Лизхен!..

В угловом казино грохнул выстрел – Германъ пристрелил за шулерство графиню.

Рассеянный Боткин в шляпе-сковороде уронил на Бассейной свою палочку Коха и лазал с фонарем в ногах у граждан, приставая с извечными вопросами русской интеллигенции – «Что делать? Кто виноват? Ты меня уважаешь?» Кто-то из проходивших мимо депутатов Думы по привычке спер у него из кармана микроскоп. А зачем?..

В полдень над городом раздался гром. Торговый люд на Гостином Дворе таращился в голубое небо: -Что за чертовщина?

– Не извольте беспокоиться, -козыряли городовые: -Это пальнула пушка с Петропавловки… по декабристам.

И впрямь на Сенатской угрюмо застыли каре в камуфляже: морпехи Трубецкого, десантура Муравьева, омоновцы Каховского. Над головами развивались транспаранты «Нет энергетическому кризису в Приморье!» и «Не позволим заморозить братанов-дальневосточников!». В ногах у медного Петра горело чучело Чубайса.

Сам Чубайс метался по царской приемной, огрызаясь на суровые взоры сановников: -А я-то что? Я-то при чем?..

Генерал Милорадович гарцевал с мегафоном вдоль строя мятежников на белом коне: -Прошу прекратить несанкционированный митинг и разойтись!

Из задних рядов ему приветливо отвечали: -Сам иди на хер!

Суровый Каховский подсунул генералу помятый грязный листок: -Передайте наши требования царю-батюшке!

– Да вы меня просто убили! —горько зарыдал генерал: -Застрелили без ножа, сволочи! —и поскакал на Дворцовую площадь.

Там тусовались депутаты Учредительного Собрания и члены очередного Временного Правительства. Подпирающий колонну премьер-министр отрешенно ждал отставки. Спикер принимал ставки – кто на новенького встанет у непослушного руля власти. Никто особо не беспокоился, ведь из Швейцарии вклады не депортируют.

По бесконечным коридорам Главного штаба сновали офицеры с умными лицами. Скрипели ремни, шуршали бумаги, в кабинетах булькал коньяк… В чулане под лестницей Кутузов с Нельсоном обменивались шифрдокументами. Оба натянули повязки на глаза, чтобы не узнали.

С черного хода сотрудники ФСБ на аукционе продавали всем желающим новейшее оружие и военные тайны. Молоточком лихо стучал потный Якубович. Чуть в сторонке палестинцы ожидали своего лота – водородной бомбы, а пока с улыбками наблюдали за яростным торгом косоглазой Митковой и заикающегося Киселева из-за бомбы политической.

В революционной ситуации возникла непредвиденная пауза – верхи не знали, чего еще ждать, а низы терпели до выстрела с «Авроры». Вот так день потихоньку катился к вечеру…

На крейсере «Аврора» царили спокойствие и флотский порядок. Члены судового комитета отпустили всю команду на берег, прогнали офицеров, конфисковали у старпома корабельный спирт и тихо пьянствовали в кают-компании. Не участвовал только чрезвычайный комиссар Белышев. В ожидании времени залпа он заснул в командирской каюте и сладко проспал все на свете. Нет, из пушки он выстрелил, но во сне. Первым выстрелом подбили лихача с пьяной компанией на набережной. Второй снаряд взметнул воды Невы, вызвав гневные реплики от рыбаков. А третий, будь он проклят, заклинил орудие, поэтому сигнал к восстанию подать было нечем. Да-а, беспокойно спал комиссар… Вот и хорошо, что никто его не разбудил.

Постепенно темнело. Включилась подсветка у любимых женщинами эротических мест Петербурга – босоногого мальчика, воинов при Выставочном зале, Геракла на Михайловском зам- ке, вздымающихся столпов Победы и Блокадного мемориала, Адмиралтейской иглы с поддерживаемыми девами шарами. Уже скоро начнут подниматься в разводке мосты…

Памятник Гоголю глянул на часы, высморкался и шагнул прямо под арку проходных дворов. Длинный нос буквально прорезал темноту, развивались фалды крылатки, каблуки отбивали по брусчатке степ. В аркаде Гостиного Двора сзади послышался топот нагоняющих шагов.

– Сними шинель! —долетел зловещий шепот.

Гоголь обернулся – никого не видно. Лучик от далекого фонаря высветил на стене криво наклеенную бумажку с оборванными лоскутьями телефонного номера —«Куплю мертвые души».

– А я говорю, сними шинель! —уже выкрикнул невидимый преследователь.

Гоголь остановился: -Ну, нет у меня шинели!

– Так напиши! И сними в кино! —из темноты вылетела визитка «Продюсер Башмачкин».

Черная туча закрыла высунувшуюся луну. Погасли фонари, звезды, окна домов. Город поглотила мгла. Только горел свет в здании Охранного вечно бдящего корпуса жандармов.

Шеф корпуса только что выслушал доклад ротмистра Бенкендорфа, спросил: -Выходит, голубчик, надобно более опасаться юного вольнодумца Пушкина, нежели старого социалиста Ульянова?

– Так точно, ваше превосходительство! За утопическим лозунгом Ульянова «Долой частную собственность!» массы не пойдут, а вот идеи равенства предпринимателей, проповедуемые «Одой вольности», могут смутить многие юные умы. Мы уж господина Пушкина аж до Киева за язык тянули – пишет. В Чечню отправили – еще злее пишет. На Лену сослали – пишет! Теперь под псевдонимом «Ленин».

– И вы считаете, что он может сбежать за границу, вооружиться валютой и разжечь, упаси Господи, революцию?

– Может, ваше превосходительство! От бунтарских негритянских кровей! Холост. Имущество – имения в Болдино и Михайловском – пропил еще в юности. За водочкой-то и связался с дурной компанией теоретиков Шекспировского учения Брежневым да Хрущевым.

– Это у них лозунг —«Весь мир театр, и опустить в нем занавес – наша задача!»? Каково, а?

– Беда, что Пушкин практик, вдруг да и сподобится добраться до занавеса, претворить теорию в жизнь!.. Надо бы с ним по нашему, по хорошему…

– Что вы предлагаете, ротмистр?

– Он известный бабник, и ныне приударяет за приличной замужней дамой, госпожой Гончаровой. Ее муж, капитан Дантес, наш сотрудник и киллер. Думаю, дуэль многое решит…

– Благословляю. Этак простенько и со вкусом —«Погиб поэт, невольник чести…». Но и про Ульянова не забывайте. Он сейчас где, в Польше?

– Никак нет-с, скрывается в Разливе. Косит под бомжа – спит в шалаше, пьет красное по черному, водится с проституткой Троцким. Но по ночам пишет. Мой сексот по кличке Коба тайком просмотрел его записи. Оказывается, Ульянов сочиняет матерные политические частушки «Апрельские глюки» и намерен выступить с ними в Петрограде.

– Может случиться скандал. Когда он собирается приехать?

– Первого апреля.

– Это по старому или по новому стилю?

– По старому, ваше превосходительство. У нас все по старому…

– Готовьте встречу.

– Уже готовим. Даже подогнали броневичок. Разрешите идти?

– Ступайте с Богом! —шеф приласкал взглядом прямую спину подчиненного: -«Хорош и ретив!

Недолго походит в ротмистрах, а там и в мое кресло сядет».

Настала полночь. Часы на здании Городской Думы пробили «Интернационал».

Затянутый в кожу с многочисленными заклепками модный стилист Базаров вышел из дома, оседлал мощный красивый мотоцикл японской фирмы «Курилынам» и помчался на деловую встречу в ночной клуб «Зов Вагины». Рев мотора разорвал тишину Дворцовой площади.