Отзывы на книгу «Чевенгур», страница 3

Платонов странен. Афористичен, ярок, разнообразен, но все сказанное никак не складывается в целостное повестнование, распадается иногда по абзацам, а иногда и вовсе по предложениям. Надо ещё его почитать.

Роман "Чевенгур" советского писателя Андрея Платоновича Платонова по праву можно называть не просто одним из самых странных произведений советской прозы, но и уникальным аутентичным творением всей мировой литературы. Нельзя сказать, что именно этот, хоть и являющийся единственным во всем творчестве роман, Платонова является его главным произведением, напротив, во многих отношениях он проигрывает малой форме, но как минимум именно "Чевенгур" в наиболее завершенном виде репрезентировал идеологию писателя и изобразил его вселенную под одной обложкой.

Условно все творчество Платонова делится на две части - в одной он повествует о человеке, в другой рассматривает общество. Социум в произведениях автора глубже всего анализируется в трех произведениях - легендарной повести "Котлован", повести "Джан" и наконец романе "Чевенгур". Все три опуса являются по сути единым произведением, рассматривающим общество со всех имеющихся граней, при этом каждая часть кардинально отличается от остальных.

В "Джане" Платонов рисует перед читателем угнетающую картину тотального запустения, вселенского обнищания одной из малых народностей где-то в глубинах средней Азии. Народу под названием "Джан" уже не нужно ни всеобщего равенства и братства, ни прав и свобод, даже пища для него является предметом строгой необходимости и принимается чисто рефлексивно безо всякой цели и смысла к дальнейшему существованию. И этот нищий, уже давно умерший народ, скитающийся призраком по пустыням, пытается спасти главный герой повести - юный коммунист, получивший партийное задание.

Несмотря на тот факт, что автор является защитником и пропагандистом коммунизма, ему принципиально важно показать, что в мире существуют свои уникальные культуры и формы жизни, которые невозможно выровнять по одной гребенке коллективизации. С точки зрения писателя коммунизм и общность (как локальная так и космополитическая) прежде всего должны найти свою собственную, аутентичную форму синтеза и взаимопонимания - любая форма огульного насаждения чуждой идеологии даже с благими целями оборачивается полным провалом. Для Платонова принципиально важно найти тот сложный, уникальный, незримый путь в будущее, т.к. сам он, и это особенно чувствуется по многим философским пассажам, ясно понимал, что именно коммунизм является единственным решением сложившейся социальной ситуации.

В "Котловане" тема общественного благоустройства продолжается. Однако на сей раз Платонов заостряет свое внимание не на обществе в целом, а на составляющих его индивидах. Если народ Джан представлял из себя единое целое со своим мистическим коллективным бессознательным, то в "Котловане" оно разбивается на множество осколков-личностей, где каждый ищет свой путь и место в мире. За исключением "Записок из подполья" сложно найти литературное произведение во всем мировом наследии, которое было бы еще больше пропитано тоской экзистценциализма, бесцельностью существования и холодом одиночества посреди бескрайней равнодушной вселенной. Платонов в повести вновь и вновь обращается к идее о том, что все материальное существование - упорный труд, строительство, накопительство и прочее - является реакцией на бесконечную душевную пустоту. После падения всех трансцендентных сущностей, человек уже забыл что значит быть в мире и быть его частью. Отныне он присутствует как сторонний наблюдатель или пассажир, чью грудь раздирает тоска бессилия и одиночества. Против последних, им придумываются разнообразные идеи, вроде близящегося всеобщего счастья, разумного общественного устройства, однако жизнь снова и снова оказывается сильнее, оставляя покинутого индивида возле руин собственных надежд.

Роман "Чевенгур" является собой именно такое воплотившееся крушение всех трансцендентных надежд и упований, представленное воочию. Сюжет крутится вокруг псевдокоммуннистического общества, ограниченного рамками локальной сельской местности где-то на юге России. Герои истории преисполнены уверенности в том, что образовавшееся общество уже достигло абсолютной гармонии. Труд и эксплуатация в нем отменены, за всех работает солнце, а в деньгах и частной собственности никто не нуждается, т.к. никто не имеет ни первого ни второго. Стоит отметить, что персонажи просто ослеплены собственной идеологией - они беззаветно преданы коммунистическим формулам и идеалам отцов революции и за счастье ближнего с радостью готовы пожертвовать собой.

Платонов мастерской рукой создает амбивалентное отношение читателя по отношению к действующим лицам. С одной стороны, он понимает их искренность и "чистоту сердечного ощущения", но с другой ясно видит, что при отсутствии рационального и теоретического устройства, стихийно возникший социум обречен на скоропостижное и неизбежное угасание. В "Чевенгуре" Платонов снова пытается найти некую золотую середину. С одной стороны он выписывает невероятно сильных, душевных, готовых на героические поступки личностей, а с другой рисует сложнейший механизм окружающего мира и жестокой действительности, в которой героям необходимо искать свой собственный уникальный путь развития. Вопрос который ставит Платонов в первую очередь - достаточно ли велика идея коммунизма для русского сердца, сможет ли она вместить его в себя? Ведь его герои постоянно тоскуют и томятся по чему-то высшему, сверхмировому и саму идею коммунизма, взаимопомощи и братства одухотворяют всей душой, как бы гиперболизируя первоначально содержащуюся в нем идею до крайне степени, в связи с чем выходит нечто очень далекое от первоначальной задумки.

В "Чевенгуре" практически нет никакого сюжетного развития (как его не было и в повестях "Котлован" или "Джан"). Платонов слишком велик для своего времени, чтобы останавливаться только в области голого реализма и материалистической драматургии действия (хотя гениальное "Возращение" говорит, что он бы мог достичь многого). Его область находится где-то между, в невидимом зазоре между трансцендентностью и материальностью. Все персонажи сплошь странники, пытающиеся найти в этом междумирье какой-то приют. Они пробегают все расстояние от чистейшего сентиментализма до рабского труда и бесконечной покорности перед бытием, но всюду видят только одно - пустоту. Уже поздно становиться реалистом или философом. Чтобы выжить нужно быть отчасти Дон Кихотом, как герой Копенкин, который идеализирует свои мечты о Розе Люксембург и живет только ею, то и дело впадая в помешательство.

Платонов и воспевает и ненавидит тот факт, что герои живут в зеркальных лабиринтах собственной субъективности, однако он ясно понимает, что это заложено в самом существе человека, а человеческую природу он ценит и уважает. Но еще больше человеческой Платонов уважает природу техники. Для него понятие Хайдеггера "постав" - т.е. душа технологий, является основополагающим. Техника является одним из тех мостов, которым люди ходят к матери природе, однако уважая и чтя свою прародительницу. А вот чего по настоящему не хватает, и сам Платонов это безоговорочно признает - моста между человеком и человеком. С присущей автору искренностью, он отчаянно пытается найти выход для своих героев из одиночных камер собственного существования. Но едва вселяя в читателю небольшую толику веры в какую-либо идею, он тут же спешит опровергнуть сам себя, наглядно показывая, что душа куда глубже и самобытней любой формулы всеобщего счастья или непреложных законов самого бытия.

Удивительная вещь, в школе я с трудом осилил "Котлован", долго ругал его, уверено заносил в список самых нелюбимых книг, поносил Платонова за ужасный стиль, за свои мучения. И вот мной прочитан "Чевенгур". Сказать, что я в восторге - не сказать ничего. Очень давно книга так не ошеломляла, так не восхищала меня. У Платонова невероятно искусный, поразительно емкий язык, в котором каждое слово, как кирпичик, создает колоссальное здание метафор и образов. На мой взгляд, жанрово "Чевенгур" лежит где-то между мифами, рыцарским романом и магическим реализмом. Самом собой напрашивается сравнение с Сервантесом, с Маркесом. Хороших книг много, но обычно они хорошо известны, и это не сюрприз. Платонов стал для меня настоящим открытием, такого я не ожидал, и это только усиливает мой восторг. И самое забавное, я понимаю, что "Чевенгур" понравился мне сейчас именно за то, за что я невзлюбил "Котлован" шесть лет назад.

Warning: Ввиду большого количества отрывочных впечатлений, оставшихся у автора рецензии после прочтения книги, рецензия будет представлять собой небольшое количество отрывочных впечатлений, оставшихся у автора после прочтения книги.

***

Очень, очень, очень сложный роман. В "Котловане" все-таки было ясно, за что нужно цепляться. "Котлован" был монолитен своею лаконичностью. "Чевенгур" тоже монолитен, но по-своему. "Чевенгур" - это роман-топь, трясина, засосавшая в себя сотни образов, засохшая и через несколько столетий исследованная археологами на предмет костей, руин и прочих свидетельств всемогущества Смерти. Образов много, они все равноценны и равнозначны (вот оно, равенство пролетариев), но не это пугает при чтении - все эти образы одинаковы. Мир "Чевенгура" - это мир больших детей, в котором нет личностей, а есть пустые люди, заполнившие себя до отказа стремлением к невидимой и недостижимой цели. Поэтому за этим миром так сложно наблюдать. И если в начале романа еще можно как-то определиться с отдельными симпатиями и антипатиями, то во второй и третьей условных частях (путешествии Дванова и Копенкина, а затем в собственно "чевенгурской" части) никаких чувств образы героев не вызывают. Героев здесь нет - есть большие дети.

***

Все-таки так, как Платонов, не писал никто. Через язык "Чевенгура" особенно на первых порах приходится продираться как через густой бурьян. И как только к языку автора привыкаешь - появляется язык персонажей, состоящий исключительно из лозунгов и плакатной лексики. Сперва это веселит, потом начинает надоедать, ближе к финалу - пугает. Этот язык пугает своей полной неодушевленностью. Он давит и не дает дышать. Язык - самое человеческое, что есть в человеке, - обесчеловечивается, сводясь к инструменту для выкрикивания речевок и гимнов светлому будущему. А язык автора ничуть не помогает, оставаясь все таким же изломанным и калечным.

***

Во время чтения кажется, что многие детали оказались явно лишними - герои появляются на пару страничек и бесследно исчезают, эпизоды кажутся чуть ли не вставными новеллами. Ощущение несобранности остается вплоть до самого финала (и какой финал...) Возвращение Дванова к отцу расставляет все на свои места - последние пятнадцать-двадцать страниц текста делают его не просто цельным, а идеально монолитным. Именно тогда понимаешь, что в "Чевенгуре" нет ни одной лишней строчки, ни одного лишнего слова. Именно тогда задаешь себе вопрос: "Как ему это удалось?"

***

Как же это так случилось, что в конце двадцатых годов двадцатого века на территории молодого еще государства, где все еще верили в идею, на основе которой это государство строилось, писатель Платонов написал такой роман? Откуда могли появиться эти мысли? И что он имел ввиду?

***

Чепурный брал в руки звезду и сразу видел, что она — это человек, который раскинул свои руки и ноги, чтобы обнять другого человека, а вовсе не сухие материки. Прочий не знал, зачем человеку обниматься. И тогда Чепурный ясно говорил, что человек здесь не виноват, просто у него тело устроено для объятий, иначе руки и ноги некуда деть. «Крест — тоже человек, — вспоминал прочий, — но отчего он на одной ноге, у человека же две?» Чепурный и про это догадывался: «Раньше люди одними руками хотели друг друга удержать, а потом не удержали — и ноги расцепили и приготовили». Прочий этим довольствовался: «Так похоже», — говорил он и уходил жить.

Почему-то люди часто вспоминают о сатирическом начале в творчестве Платонова, о его любви к гротеску, о натуралистических подробностях... все это есть, все это есть и в "Чевенгуре". Но для меня Платонов - прежде всего удивительный лирик. Как он описывает безыскусные измышления своих больших детей! Какой человечностью нужно обладать для этого, живя в испокон веков бесчеловечном мире...

***

"Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза и Совет Министров СССР постановляют:

В целях увековечения памяти великих вождей Владимира Ильича Ленина и Иосифа Виссарионовича Сталина, а также выдающихся деятелей Коммунистической партии и Советского государства, захороненных на Красной площади у Кремлевской стены, соорудить в Москве монументальное здание - Пантеон - памятник вечной славы великих людей Советской страны. По окончании сооружения Пантеона перенести в него саркофаг с телом В.И. Ленина и саркофаг с телом И.В. Сталина, а также останки выдающихся деятелей Коммунистической партии и Советского государства, захороненных у Кремлевской стены, и открыть доступ в Пантеон для широких масс трудящихся. "

Для тысяч погибших по всей стране чевенгурцев Пантеонов не проектировали.

Андрей Платонов «Чевенгур» Роман представляется странным переплетением утопии и антиутопии. Связано это, по-видимому, с тем, что автор стремится к объективной манере повествования, не расставляет своих оценок, а является как бы просто хроникёром необычайных событий, достоверность которых не ставится под сомнение. Он летописец, ведь описываются события эпического масштаба, общечеловеческого значения: не к лицу ему брать на себя роль верховного судьи. Революция, по Платонову, - это первая в истории попытка движения к идеальному обществу. С чьей точки зрения оно будет идеальным? Естественно, тех, кто наиболее обделён, наиболее настрадался раньше. Их душевное состояние – критерий оценки общества. Поэтому столь нейтрально описывается уничтожение буржуев и полубуржуев. Казалось бы, хоть как-то надо было обосновать их вину, тем более что это нетрудно сделать. Платонов не утруждает себя такой заботой. Они непригодны для всеобщего товарищества, они заняты не людьми, а имуществом, значит они – помеха коммунизму. Никакого сочувствия они не заслуживают. Коммунизм в романе – понятие духовное: идеальное общество всеобщего равенства во всём, в нём нет места страданию. Такого общества никогда не было, поэтому ни в каких книжках про это не прочитаешь, об этом ни Ленин, ни Маркс знать не могут. Оно должно вырасти само на базе взаимоотношений людей, ощущающих духовное сиротство, если обеспечить им полную свободу. Для этой цели и освобождён город, а после прихода «прочих» и все руководители слагают с себя свои обязанности. Человек не будет чувствовать себя обделённым, если никто не будет его эксплуатировать, поэтому отменена собственность, отменён труд. Источники пропитания чевенгурцев не волнуют: они не боятся голода, это их привычное состояние, за них будет трудиться солнце, и его естественных даров им достаточно, остальное жизнь покажет. Отменена всякая организация жизни: как только появляются начальники и подчинённые, братства быть не может. Отменены наука и просвещение: от них неравенство. То есть, в Чевенгуре равнение происходит по нижней точке. Отменено искусство: оно – средство выделения из массы, а также эмоционального подчинения людей. Сразу вспоминаются «нумера» Замятина. Но это лишь внешнее сходство. Личности «прочих» сведены к нулю прошлой капиталистической жизнью. При коммунизме они должны почувствовать заботу о себе, на базе этого – уважение к себе. Коммунистические взаимоотношения должны быть выращены в самом коллективе. Именно потому, что коммунизм в Чевенгуре – это отношения, никто не знает, как их измерить, есть он в Чевенгуре или нет: не с чем сравнивать. Его наличие – предмет постоянных забот. Меняются ли отношения в Чевенгуре? На мой взгляд, да. Сначала пришлые абсолютно разобщены, они отдыхают после многих лет страданий. Потом дома переносятся в кучу – тяга к сближению и взаимной поддержке. Ребёнок умер – это предупреждение, и Якову Титычу они уже умереть не дадут, возникает забота друг о друге, ради этого уже возвращается в общество труд, но без практической пользы, чтобы не было возможности обогащения, это лишь форма проявления симпатии, а не производство товара. Поэтому большинство подарков бессмысленно. Появляется и иной труд – на общество: подготовка к зиме, но без приказа, только по собственному разумению. Является ли этот рецепт построения идеального общества чем-то небывалым? На мой взгляд, дело лишь в масштабе. Именно образец человека, живущего мыслями и заботой о других, даёт Достоевский в романе «Преступление и наказание». Вспомните, как относятся к Соне каторжные, как не жалеет она пропиваемых отцом денег, которые таким трудом и стыдом ей достаются. Как ими распорядиться - уже дело не её, а его совести. Вспомните Лизавету, которая «поминутно беременна»: сочувствие и сострадание к человеку доведено до полного забвения себя. Эту силу Достоевский противопоставляет теории Раскольникова. Этот же идеал отношений между людьми должен постепенно развиться в Чевенгуре. Когда задумываешься о коммуне людей, живущих по законам Сони Мармеладовой, всегда приходит мысль о хитром человеке, который будет жить за счёт этой заботы, всё получая и ничего не отдавая, ему ведь никто слова не скажет: дело его совести. В «Чевенгуре» такой человек есть – Прошка Дванов. А может ли он разрушить это когда-нибудь идеальное общество? Окружающие прекрасно видят все его хитрости, но не пытаются остановить: у них другие ценности, и даже любимую жену Клавдюху Чепурный ему отдаст: нутром чует, что она чужая в Чевенгуре, а коммунизм ему дороже. И сам Прошка в конце романа плачет в разгромленном Чевенгуре, хотя всё его добро цело: и он проникся атмосферой духовной близости, которая была здесь достигнута. Но почему нас не оставляет ощущение неизбежной гибели эксперимента? Один из героев назвал Чевенгур ревзаповедником, от кого же они хранят революцию? Врагов много. Ревзаповедник Пашенцева отдали под совхоз, да мужики ещё и побили и раздели его напоследок, хотя ничего, кроме добра, от него не получали и даже пытались благодарить. В стране НЭП, и большинство героев воспринимает её как отступление от принципов ради еды, послабление буржуям. Для Платонова проблема шире: «И что-то уже занимается на скучных полях забываемой России: люди, не любившие пахать землю под ржаной хлеб для своего хозяйства, с терпением, страданием сажают сад истории для вечности и своей неразлучности в будущем. Но садовники, как живописцы и певцы, не имеют прочного полезного ума, у них внезапно волнуется слабое сердце: еле расцветшие растения они от сомнения вырвали прочь и засеяли почву мелкими злаками бюрократизма; сад требует заботы и долгого ожидания плодов, а злак поспевает враз и на его ращение не нужно ни труда, ни затраты души на терпение». Следовательно, для взращивания настоящего коммунизма нужны десятилетия упорного труда, ни у большевиков, ни у части народа (недаром в Чевенгуре осталось только 11человек, а после прихода «прочих» тянется ручеёк ищущих более хлебного места, где больше подают) столько терпения нет. Немедленная, конкретная польза перевешивает духовный потенциал коммунистического эксперимента. Встреченный кузнец Сотых говорит Чепурному: «Товарищи – люди хорошие, только они дураки и долго не живут». Но судьба Сербинова доказывает, что к товариществу тянутся и далёкие от нищенства, но тем не менее одинокие люди. Бюрократическая организованность на смену стихийному творчеству масс приходит не только по воле власти. Платонов не закрывает глаза на то, что такое стремление в природе человека. Вполне бытовой эпизод: людям нужно влезть в поезд – наводит Сашу Дванова на важные размышления: «Где есть масса людей, там сейчас же является вождь. Масса посредством вождя страхует свои тщетные надежды, а вождь извлекает из массы необходимое». Это путь возвышения Прошки: «Я уже заметил, где организация, там всегда думает не более одного человека…Организация – умнейшее дело: все себя знают, а никто себя не имеет». Значит, иметь будет Прошка: все будут приносить пользу ему. Но главный враг - внутренний. Стоило Кирею обзавестись женой, как стала она ему милее товарищей, и трудиться он теперь будет для неё. А ведь потом неизбежно появились бы дети, отцы будут в первую очередь обеспечивать выживание им. Отметим, что все участники эксперимента бессемейные, и даже когда специально привозят в Чевенгур женщин, большинство из них становятся матерями и сёстрами. Но ведь продолжение рода – самая естественная потребность, тогда коммунизм противоестествен? Как и в любой утопии, между идеалом и реальностью – непреодолимая пропасть: никогда человек не предпочтёт сочувствие малознакомому прохожему заботе о своей семье. Достоевский ограничивал сочувствие Сони узким кругом близких, Платонов стремится этот круг расширить до всех нуждающихся. Это реально? Вот и становится дорога главным символом романа: всегда искали град Китеж, Беловодье и прочие мифические места, но что остаётся, кроме вдохновляющей мечты? А в конце «Чевенгура» и дорога перекрыта. «Машинальный враг» неизвестного происхождения победит: он организован, лучше экипирован и оснащён, потому что там труд как эксплуатация и производство всего необходимого для победы. Рациональный подход к жизни одержит победу над интуитивным? Равенство и братство хороши для лозунгов, а не для реальной жизни? Но неужели чевенгурский эксперимент абсолютно бессмыслен? Почему же так хочется и дальше над ним раздумывать? Рассказ о чевенгурском эксперименте составляет лишь половину романа. Остальные герои, каждый по-своему, тоже участвуют в авторском осмыслении проблемы. Пожалуй, с наибольшей симпатией показан механик Захар Павлович, увлечённый мощью паровозов, но заканчивает он полнейшим разочарованием: их услугами пользуются богатые, а жизнь бедных они не меняют, большего счастья технический прогресс не приносит. Он мечтал преобразовать природу, всю её усовершенствовать руками человека, изгнать стихийное начало – ошибка. На противоположной позиции церковный сторож: ничего нового не нужно, за прошедшие тысячелетия всё уже выдумано. Бобыль восхищается совершенством природного мира, ни к чему не прикасается, боясь испортить. Познанием тайны жизни и смерти заворожен рыбак, он уходит в потусторонний мир по собственной воле, но оставшийся из-за этого сиротой и настрадавшийся Саша Дванов никогда его за это не упрекает. Роман заканчивается тем, что как бы вернувшийся в мир своего детства Саша уходит к нему, в переводе с платоновского – совершает самоубийство, ощущая долг перед отцом как самый главный. Видимо, пока не преодолена смерть и страх перед ней, а что такое голод, как не этот же страх, счастье и товарищество на земле недостижимы. Но это и самое честное признание того, что в настоящий момент мечта о всеобщем товариществе неосуществима. Такой неожиданный финал романа заставляет многое переосмыслить. Дореволюционный период показан так, как будто времени вообще не существует: мы совершенно не в состоянии понять, когда какое событие происходит и сколько времени оно длится; жизнь катится по раз и навсегда проложенной колее; для решения любого вопроса обращаются к тому, как в подобных случаях поступали раньше. «Часы романа» запускаются только с революцией и гражданской войной. Но и она показана мельком и чаще всего без деятельного участия главных героев. Так, Саша Дванов бессмысленно съездил в Новохопёрск, потом провалялся в тифу и воспалении лёгких. Все судьбоносные события прошли без него, он остался созерцателем - мечтателем. Тот же Дванов и Копёнкин отстранились от участия в наказании крестьян за разгром продотряда, хотя это их прямая обязанность. Ясно, что это лишь внешняя канва событий. А что же тогда важно? То муравьи для человека – образец коллективного житья, то воробьи называются птичьими мужиками. Захар Павлович старался как можно больше работать, чтобы себя занять, утомить и не думать. Луй подряжается отнести письма как можно подальше, когда он идёт, ему весело и он ни о чём не задумывается. За любую работу хватается Гопнер, таких примеров масса. Да и заботой друг о друге, может быть, чевенгурцы отчасти отгораживаются от чего-то более важного. «Русские странники и богомольцы потому и брели постоянно, что они рассеивали на своём ходу тяжесть горюющей души народа»,-пишет Платонов в романе, и в таких же ищущих странников превращаются его герои. Но Копёнкина и это странничество не спасает: меркнет светлый образ Розы, и рыцарю революции не заслониться своим восторженным служением от смерти матери, с которой сливается Роза. И наоборот, Чепурный настолько всей своей интуицией сосредоточен на разгадывании какой-то загадки, что теряет Клавдию, а формулирование и принятие решений перекладывает на Прошку, да ещё и искренне любит его за всё это. А Дванов много раз назван местным полуинтеллигентом, потому что его мысль отвечает на непоставленный им вопрос. Возможно, не понимая этого, и от Сони он спасается бегством, потому что эти отношения от главного вопроса бы отвлекли. От ощущения наличия этого вопроса томятся все герои, это объясняет какую-то совсем особенную атмосферу и «Чевенгура», и «Котлована», и «Реки Потудани», прекрасно воспроизведённой тягучими кадрами Сокурова. Но как не заслоняются люди от него, каждый упавший мёртвый лист напоминает, что он жил без смысла. Герои Платонова ощущают, что пока вопрос наличия смерти не решён, о счастье и речи быть не может. Вот почему так значимы смерти детей и в «Чевенгуре», и в «Котловане», а Чепурный так сосредотачивается на ней, что его поведение по отношению к матери ребёнка выходит за границы малейшего сострадания и даже здравого рассудка. Итак, укладывающаяся после выплеска революции жизнь не приблизила к разрешению главного вопроса, хотя, возможно, могла. Поэтому появляются гротескные эпизоды антиутопии: Ханские дворики с молебном в честь избавления от царизма, угощением богатыми бедных самогоном, крепость которого проверяет человек, называющий себя местным Лениным; коммуна, в которой поставлена цель усложнения жизни и все при постах, так что пахать в этом году не будут. Как видим, бюрократизм идёт и сверху, и снизу как форма самоутверждения. Коммунизм мыслится героями романа как конец истории, то есть страшный суд и воскресение мёртвых, но это великое дело Платонов вовсе не намерен поручать божьему промыслу. Тоска – первый шаг, который совесть заставляет сделать людей на пути к выполнению сыновнего и человеческого долга, это и первый шаг к гармоничному обществу. Во всём романе чрезвычайно сильно ощущается влияние духовного отца Платонова – Николая Фёдоровича Фёдорова. Важны и детали фёдоровской теории: непосредственное использование энергии солнца, целомудрие, т.е. добровольный отказ от продолжения рода и т. д. А главное: и люди, и природа томятся, предчувствуя, но ещё не осознавая высшего предназначения – внесения сознания в весь окружающий мир. Этого, по Фёдорову, сможет добиться лишь всеобщее братство людей, соединённых ради воскресения отцов и преодоления тем самым смерти. В масштабах Чевенгура такой эксперимент не может быть удачен, но сама потребность в нём вселяет оптимизм. Мечта о всеми людьми создаваемой жизни для всех сохраняет свою неизменную притягательность.

Роман Платонова «Чевенгур» произведение сложное и странное, ни на что не похожее. Очень насыщенное и событиями, и героями. Причем написано странным для восприятия слогом. Поэтому и читала, в общем-то не очень большой роман, долго.

Роман произвел огромное впечатление, оставил после себя ощущение безысходности, страха, обиды и еще сотни эмоций, которые даже трудно определить. Потому что сколько не называй роман утопией, он о правдивой жизни.

Свершилась революция, гражданская война практически закончилась, люди остались в социализме. Так им сказали, а что это такое толком не объяснили. Вот каждый и представляет его, как может.

Наиболее извращенное определение коммунизма и сложилось в Чевенгуре. Главный организатор коммунизма, его фанатичный приверженец, Чепурный действительно верит в него и стремится к нему. Но и его вера, и его действия по строительству принимают какие-то сюрреалистические формы. Например, что коммунизму труд не нужен, что вместо людей должно трудиться солнце, обеспечивая всех всем необходимым.

И об этом горько (прямо до слез) читать. Потому что понимаешь, что все идеи коммунистов обречены, что и случается в финале романа.

Платонов создал яркую галерею героев, каждый персонаж индивидуален и незабываем. Саша Дванов, разрывающий себя в поисках смысла жизни. Степан Копёнкин, беспредельно преданный социализму и влюбленный в Розу Люксембург. Соня, подруга Саши Дванова, вынужденная всю жизнь проводить в ожидании. И другие, и прочие...

Роман «Чевенгур» Платонов написал в 1928 году. Я не удивляюсь, что он не был издан. Он не мог быть издан. Такой правды власти в те годы не нужно было.

И что странно, Платонов был убежденным коммунистом, преданным советской власти И написать такое произведение, после прочтения которого никакого коммунизма не захочешь. Во всяком случае такого, какой придумал Чепурный в Чевенгуре.

Возможно, этого и добивался Платонов. своим романом он хотел показать, куда не следует двигаться при построении нового мира. Возможно, не поняли его мысль те, кто «забраковал» роман.

И он лежал невостребованным аж до 1972 года, когда роман был опубликован в полном объеме. Опубликован во Франции.

В СССР издание романа стало возможным лишь в годы перестройки. В 1988 г. «Чевенгур» был опубликован в журнале «Дружба народов» и потом уже вышел книжным изданием.

Этот роман нужно читать. Обязательно!

Книга тяжелая для чтения и восприятия. Унылое, мятущееся общество. История крутится вокруг Саши. Тяжелая у него была судьба, он остался сиротой. Вокруг нищета, жизнь людей зависела от урожая. Женщины рожают по двадцать детей, выживает половина, кормить ребят нечем. Везде разруха и безысходность.

Мне было очень тяжело концентрировать внимание на книге. События идут, но как будто не происходят. Все так апатично.

Очень забавно идет строительство коммунизма. Люди не знают, что это такое, но пытаются как то сообразить. Все выходит бестолково. Еще мне было странно, что многих людей убивают, многие умирают сами, но так безропотно и молча.

Всю книгу пронизывает атмосфера одиночества, бесполезности и несчастья. И вроде бы в Чевенгуре построили коммунизм, и вроде бы, счастливы, а все равно чего-то да не хватает.

«- Лежачая восьмерка означает вечность времени, а стоячая двухконечная стрела — бесконечность пространства. Председатель показал фигуру всему собранию. - Тут и вечность и бесконечность, значит – все, умней не придумаешь: предлагаю принять.»

«Сколько он ни читал и ни думал, всегда у него внутри оставалось какое-то порожнее место – та пустота, сквозь которую тревожным ветром проходит неописанный и нерассказанный мир».

Начало XX века характеризуется взрывом интереса к восточному оккультизму. В этих условиях на творчество Андрея Платонова неизбежно должны были влиять эзотерические идеи Е. Блаватской, Н. и Е. Рерихов, Г. Гурджиева. Однако в контексте «Чевенгура» самыми интересными являются взгляды Авгана Дорджиева о буддийском характере коммунистического учения, которые советское правительство поддерживало в начале 1920-х гг. Эта идея широко озвучивалась Дорджиевым на Всесоюзном съезде буддистов, проведенном в Москве в 1927 г. – как раз в период работы Платонова над романом. Не стоит забывать, что Дорджиев был также популяризатором мифа о том, что Россия и является легендарной Шамбалой. Теория о связи между Россией и Шамбалой пришлась по вкусу увлеченной мистикой российской интеллигенции, и ее отголоски можно найти в том числе и в «Чевенгуре».

При внимательном прочтении легко обнаружить, что роман Платонова полон буддийских аллюзий. Придуманная им колония коммунистов очень похожа на Шамбалу – страну, победившую смерть и давшую всеобщее процветание своим жителям. Как и таинственную Шамбалу, Чевенгур невозможно найти на карте Советской России. Этот город «снят с вечной оседлости» и постоянно перемещается в пространстве. Людям, в том числе направленным в Чевенгур властями, не просто его отыскать – поиск вечно отдаляющегося города подобен непрекращающемуся духовному поиску (коммунизма, истины). Однако каким-то образом из воронежской степи в Чевенгур постоянно пребывают оборванные и босые большевики. Чевенгур притягивает их к себе («Дванову понравилось слово Чевенгур. Оно походило на влекущий гул неизвестной страны…»). Такая волшебная география защищает город словно невидимый барьер, проницаемый только для настоящих (чистых помыслами) пролетариев (просветленных).

Население Чевенгура классово однородно: буржуи ликвидированы физически, а полубуржуи изгнаны из города. Оставшийся в городе угнетенные массы («пролетариат и прочие») ведут жизнь познавших мудрость махатм. Они не верят в смерть, которая считается несовместимым с коммунизмом, и посвящают все время медитативным практикам. Медитация чевенгурских большевиков – это медитация несозидательного труда, не связанного с производством. Никакое производство им и не нужно, поскольку «в Чевенгуре человек не трудится и не бегает, а все налоги и повинности несет солнце». Жители перестают осваивать окружающий мир, поскольку сама природа заботится об их коммунистическом счастье. Для них практически остановилось и время. Чевенгурцы «отдыхали от веков угнетения и никак не могли отдохнуть».

Отдельно скажу о двух главных героях: Александре Дванове и Степане Копенкине. Каждый из них напоминает Дон Кихота, представая перед читателями в образе большевистского рыцаря без страха и упреке. При этом Дванов выступает в роли мудреца-созерцателя, который путешествует по России в поисках коммунизма «среди самодеятельности населения». Убеждения Дванова уживаются с эзотерическим стремлением постигнуть пустоту (шуньята), заполняющую его внутри и окружающую его снаружи: «Саша испуганно глядел в пустоту степи; высота, даль, мертвая земля — были влажными и большими, поэтому все казалось чужим и страшным». Сравните это со строками «Сутта-нипаты»: «Как на пустой, взирай ты на этот мир: разрушив обычное понимание «себя», ты поборешь и смерть…»

В отличие от мыслителя Дванова летящий на жеребце по кличке «Пролетарская Сила» стареющий красноармеец Степан Копенкин описан как карающий защитник коммунистического учения (кочующий дхармапала в лаптях в прочтении Платонова). Копенкин связан своеобразными монашескими обетами, посвящая жизнь служению своей красной дакини – Розе Люксембург. Его жизненные ценности ограничиваются триадой «Роза Люксембург, Революция и затем конь», а целью жизни является освобождение от немецких буржуев могилы его Розы.

Как в легенде о Шамбале, повествующей о грядущей битве между воинством Шамбалы и войском Тьмы, в финале сказа о граде Чевенгуре большевики противостоят вторжению злых сил, воплощением которых является странствующая белоказачья банда. Для переживших Советский Союз конец романа Платонова выглядит сбывшимся пророчеством (кстати, роман не был доступен отечественным читателям 60 лет, его издали незадолго до распада СССР в 1988 г.).

Вот такая получилась рецензия о буддистах-коммунистах. Теперь ваша очередь поискать новые смыслы в Чевенгуре )))

P.S. И буддийская казачья народная песня в завершение (приводится в переводе великого тибетского йога Викпе Левина): Ой-да подули ветры злы-ы-е Да-а с восточной стороны-ы И сорвали желту шапку С моей буйной головы... (на всякий случай уточняю, что эта песня не из "Чевенгура").

P.S.S. Идея этой рецензии появилась после изучения статьи Колосса Л. о ранней поэзии Платонова «Ранний Платонов и буддизм» (Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. Кн. 3. СПб., 2004. С. 83-92).

начала читать её сразу после "Котлована", но это было перебором. Но ничего, малыми дозами. Прочитать подряд для меня оказалось неподъемным подвигом, это не книга, а трип какой-то нескончаемый. Он прекрасен и ужасен, он вгоняет в измененное состояние сознания и вообще непонятно- как такая литература могла существовать одновременно с другой. Моё сердце будет отдано "Котловану", но эта книга, на самом деле- ещё кромешнее, масштабнее и безумнее.

Невозможное, невообразимое чтение. Прочитав последнюю строку, ощущаешь себя словно пережившим приступ шизофрении. Безумное время Платонова: прошлое, настоящее, будущее сливаются в единое целое, меняются местами, распадаются. Пробираешься, продираешься сквозь язык. Раз за разом перечитываешь фразу и не находишь смысла. Слова тоже распадаются и кажутся бессмысленными, как коммунизм Чевенгура, как жизнь " прочего", как судьба человека. У Платонова так тесно спаяны и слиты: реализм, экзистенциализм, аналитическая психология и евангельские мотивы. Горе, боль, смерть- все " скучно". Как часто у Платонова " скука" и " тоска" заменяют все. Калейдоскоп образов- марш теней в выжженной степи. Чтение, требующее невероятного сосредоточения.