Такой долгий и странный сегодня день! Для меня слишком много событий. И еще, я сегодня один раз сильно плакал, и два, нет, три раза, собирался плакать. Теперь чуть-чуть болит голова, так, маленькую капельку, болит. Зато, мне не страшно засыпать. Я лежу на диване, рядом со своим верным другом, белым зайцем. В углу комнаты, светит маленькая смешная лампа. Можно увидеть, что рядом с диваном никого нет, и под одеялом никого нет.

Я могу рассказать, почему мне бывает страшно. Я вообще очень люблю говорить. Но меня почти никто не слушает. Только мой заяц. И когда мы с ним смотрим телевизор, я опять говорю. А в телевизоре меня тоже не слушают. Я смотрю его с утра и до маминого прихода. Когда что-то непонятно, можно переключить кнопочку на пульте и смотреть про другое. Я умею сам переключать! Надо только держать пульт двумя руками, крепко-крепко. Если он упадет и сломается, останусь без телевизора. Галя так сказала. Не будет она носиться из кухни в комнату, что бы переключать мне программы, у нее дел «по самое не балуйся».

Галя моя няня. Она всегда очень занята. Если ее позвать, то она обязательно спросит:

– И шо? Сикать хочешь, или хуже?

Лучше сказать «хуже». Тогда Галя поможет дойти до туалета. Иначе, она взмахивает руками и говорит, что я вечно дергаю ее по всякой ерунде! Ведь моя мать тратит бешеные деньги на бумажные штаны, спрашивается для чего? Наверное, не для того, что бы я тыркал занятого человека!

«Бумажными штанами», Галя называет памперсы. Терпеть их не могу! Особенно звук липучек! Когда мама отклеивает эти липучки, от их хруста, у меня на руках и ногах появляются пупырышки. Но мама с утра запаковывает меня в ненавистные памперсы. И ночью я тоже в них.

Ой, а сегодня-то я сплю у бабули! И она сказала, чтобы я «послал памперсам воздушный поцелуй и простился на веки». Сначала я обрадовался, а теперь понял, что ночью может случиться большая неприятность. Бабуля говорит, что ничего страшного не произойдет. Если я начну ворочаться, она услышит. А если и случится, то под простыней лежит клеенка. Все равно непривычно и страшновато. Хотя лежать без памперса намного приятней.

Да, я же хотел рассказать, почему мне бывает страшно. Мне так нравиться говорить, что рот не успевает за словами. Когда я вырасту, буду дяденькой из телевизора. Они всегда говорят, говорят, и никто их не ругает за это. Особенно мне нравиться дядя в очках, его зовут Ведущий-андрей-малахов-не-переключайтесь. Хорошо, что у меня имя короткое, Денис. А раньше, я хотел быть судьей. У него молоточек. Он может им стукнуть, и все сразу боятся. Я смотрю про судью каждый день. Когда передача кончается, приходит с работы мама. Цифры в часах я не понимаю. И в моей комнате часов-то никаких нет. Ну вот, если я стану судьей, то пер-во-наперво стукну молоточком, что бы испугать Галю. В суде есть еще разные люди: свидетель, прокурор и адвокат. Но молоточек только у судьи, он главнее. И все должны слушаться. Иногда в суде плачут и ругаются, а он ка-а-а-к стукнет молотком, и сразу тихо.

Еще я смотрю кино. Мне все равно про что, главное, там много людей, и все разговаривают. Я знаю длинное кино про тетеньку-следователя. Оно идет каждый день. Когда кино кончится, я переключаю кнопку на пульте и опять смотрю про следователя Марью Сергеевну.

Длинное кино про няню Вику я не смотрю, Вика похожа на Галю и разговаривает так же. Зачем мне Галя еще в телевизоре?

Мультики бывают редко. Я смотрел только про Незнайку и черепашек Нинзя. Еще я люблю песни про «чай-липтон»», и «майскичай». Я пою их своему другу зайцу, думаю, ему нравится.

Опять забыл, про что рассказывал! А, про то, как я боюсь паука. Это не просто паук, это очень, очень страшное! Я слышал, как мама кому-то говорила, что у меня ДЦП, поэтому я не могу ходить. Сразу понятно, что Децепе могут звать только паука! Вот почему я плохо двигаюсь! Я все видел в телевизоре! Мохнатый черный паук запутал в паутине муху и съел ее! Значит, он нарочно путает мои ноги по ночам, что бы съесть! Мне стало так страшно. Ночью, я часто плачу и зову маму. Она сердится, говорит, что я извожу ее своими капризами. Пусть, пусть ругается, только не оставаться в темноте одному. Я все рассказал бабуле на ушко, по секрету. Я боюсь говорить про паука громко, он же может услышать! Бабуля говорит, что знает отличное средство. Это сказка про «Муху-Цокотуху». Надо закрыть глаза и представить, что я тот храбрый комарик, и засыпая, шепотом сказать:

– …Подлетает к пауку, саблю вынимает. И ему на всем скаку, голову срубает…

Я оглядываю комнату, паука не видно. Прижимаю к себе друга зайца и старательно шепчу волшебные слова.

Мне снится, что я судья, подхожу к пауку Децепе и бью его молоточком…

Часть 2

Утром никак не могу понять, что проснулся не дома. А, ведь вчера, бабуля громко ссорилась с мамой, потом мы ехали на машине, и я уснул. Потом проснулся уже у бабули. Ну, теперь все понятно. Не понятно только, когда все будут мириться, и где я стану жить?

Вчера взрослые ругались сильно-сильно. Я тихонько плакал, ведь это из-за меня. Откуда я знаю? Потому что я все, ну почти все, слышал. Сначала мама и бабуля говорили тихо, а потом как закричали друг на друга!

Только когда ругаются в телевизоре, не страшно, а дома почему-то страшно. Мне жалко маму, бабуля на нее кричит и сердится. Наверное, она плачет. Я всегда плачу, когда кричат.

Многие слова не понятные, но все равно ясно, что ссорятся из-за меня. Ведь я «мамин крест» и «трагическая ошибка». Почему такое должно было достаться ей?! Теперь никакой нормальной жизни. Зачем бабуля и дедуля внушили ложную надежду, что все образуется? Внушить внушили, а сами уехали работать за границу, жизнь – «кум королю». А она должна похоронит себя заживо, сидя в четырех стенах и закопавшись в вонючих памперсах.

Ни сама куда-то, ни к себе кого-то. Вот, появился вариант, коллега Вадик, да и то приходит раз-два в неделю. Не хочет оставаться из-за запаха в квартире. Да и какой мужчина согласится взять с ребенком, да еще инвалидом?

А если бы она не вышла на работу, то и Вадика бы не было. Вообще одна дорога в петлю.

Наверное, бабуля ударила по столу, потому что все зазвенело, и что-то рассыпалось.

Да, конечно, она виновата, но вина ее только в том, что она воспитала бесчувственную дрянь и эгоистку, которой любой козел дороже ребенка!

Мало того, что мама не подумала о последствиях, когда крутила роман, так теперь сваливает свои ошибки на родителей. Это же уму непостижимо, ребенка с легкой стадией болезни за год довести до состояния Маугли. Как Дениска еще разговаривать не разучился, загадка. Если раньше, хоть как-то двигался, теперь сиднем сидит в инвалидном кресле. Ни читать, ни считать не умеет. С утра до ночи смотрит всякий бред и даже в туалет ходит по праздникам. Хорошо устроилась! Напялила на взрослого ребенка памперсы, лишь бы свой зад лишний раз не потревожить. Квартира, видишь ли, пропахла! Да надо было бы Дениске посреди коридора сделать кое-какие дела при такой-то мамаше!

Вместо врачей и занятий, посадила как в камеру-одиночку и охранницу приставила. Ладно бы пригласила няню-специалиста, раз своих мозгов не хватает, так нет, подешевле выискала, девчонку-свистушку приезжую. Разве мало денег посылали? Какая работа может быть при таком ребенке? Нечего строить из себя несчастную мать-одиночку, которой на хлеб не хватает! Работа понадобилась, что бы дома не сидеть, а строить глазки очередному козлу Владику, или Вадику, один черт!

Если бы только можно было хоть на минуту представить, что малыша ждет такая участь, лучше бы сразу прав лишили и опеку оформили. Хорошо, что отец не дожил и не увидел, какая дрянь у них выросла.

Мама всхлипывала, бабуля ругалась, потом они вместе кричали и ссорились. А я плакал в зайца, и он стал мокрый и грустный, как будто плакал со мной.

Потом стало тихо. Бабуля пришла в мою комнату и даже улыбнулась, хотя лицо у нее было сердитое, в красных пятнах. Она сказала, что мы уезжаем к ней, и ста-ла складывать мои вещи. Я почему-то испугался еще больше и опять заплакал.

Бабуля опустилась около меня на корточки и взяла ладонями за лицо.

– Дениска, посмотри мне в глаза и послушай.

Я старательно уставился на бабулю.

– Ты мой любимый и дорогой мальчик, ничего страшного и грустного больше не будет. У нас все будет хорошо, ты мне веришь?

Я втянул носом воздух и шепотом ответил:

– Я тебе верю…

Когда мы уходили, мама сердито сказала, что бабуля забыла взять мои памперсы.

– Можешь оставить их себе и своему чувствительному Вадику, потому, что вы зас… (бабуля посмотрела на меня), зас… тенчивые слишком.

Мама хлопнула дверью, и я опять заплакал.

Это был очень плохой и грустный день. Я больше не хочу про него говорить.

Часть 3

Сегодня день интересный! Столько всего! Опять слов больше, чем помещается во рту. Утром бабуля сказала что мы идем на рынок. Я никогда не видел «на-рынок», и мне уже любопытно. На завтрак манная каша. Я ее терпеть не могу. Мне всегда дают кашу. Мама кормит меня с ложки, потому что мои пальцы ведут себя как хотят. Каша остывает по краям, а в середине остается горячей. Если мне горячо, я открываю рот и дышу, и каша вываливается. Мама бросает ложку и кричит, что я нарочно издеваюсь. Я не нарочно, просто горячо.

А теперь бабуля ставит передо мной блюдце с ненавистной кашей.

– Динька, у меня все равно нет ничего другого. Придется есть кашу, но могу сделать вкусный секрет.

Бабуля кладет в блюдце кусочек шоколадки. Шоколадка тает, и по каше бегут вкусно пахнущие дорожки.

Бабуля дает мне ложку. Сейчас она увидит, как ложка «выплясывает» в моих непослушных пальцах, и рас-сердиться. Но бабуля спокойно пьет кофе, словно не замечая, что шоколадная каша капает на стол.

Ура! Идем на рынок! Бабуля везет мое кресло, и я смотрю по сторонам. «Нарынок» большой пребольшой. Мы подходим к дверям, и они сами разъезжаются в стороны! Откуда же они знают, что надо открыться?

Бабуля привозит меня в стеклянную комнату и разговаривает с толстой тетей в фартуке. Тетя улыбается, заворачивает что-то в пакет. На прощание просит бабулю заходить еще, у них всегда свеженькое. Я хочу спросить, что такое «свеженькое», но забываю, мы заходим в другую комнату.

Я уже запутался, так много комнат, и еще самая большая комната, там очень вкусно пахнет, не знаю чем. И люди говорят все одновременно. Я запомнил только тетю в платочке, она сказала, что ее зовут Мадина, и дала мне мандарин. Я понял, ее зовут Мадина, потому что у нее мандарины.

Усатый толстый дядя насыпает в пакет картошку. Она темная и грязная, как же мы ее будем есть? Бабуля говорит, что я просто не видел сырую картошку, и опять что-то сердито шепчет про маму и про Маугли.

Еще я запомнил дядю в нарядной шапочке. Он кладет в маленькие пакеты орешки. Бабуля складывает покупки в большую сумку. В маленькой сумке, у меня на коленях, помидоры и смешная травка укроп.

Если ее нюхать, она щекочет нос. Я старательно прижимаю сумку к себе, по-моему, один помидор уже раздавился.

Мне так нравится «нарынок», что по дороге домой я упрашиваю бабулю ходить туда каждый день. Ведь тетя Мадина и другие тети и дяди говорили:

– Заходите, заходите…

Сегодняшний день мне очень понравился. Вечером мы читали сказку про Снежную королеву. Девочка Герда спасла своего брата Кая. Жалко, что у меня нет сестренки, я бы ничего не боялся, даже Снежную королеву. А почему, когда мальчик Кай пропал, Герда сама его искала? Вот в кино, когда теряются, ищет специальный человек-следователь, ну, как Марья Сергеевна. Герда могла бы остаться дома и не попадать к разбойникам. Я все это говорю бабуле. Она хмурится и отвечает, что в моей голове полный винегрет, и телевизор теперь под запретом. А как же судья с молоточком? Но бабуля, качает головой:

– Нет, Динька, будем исправлять ошибки.

– Какие ошибки? – спрашиваю я.

– В частности, мои, – отвечает бабуля, укутывая меня одеялом.

Я думаю про Снежную королеву, нарынок и комара, который «саблю вынимает…».

Спокойной ночи.

Часть 4

К нам приедут гости! Бабулины друзья. Еле их дождался, я еще никогда не видел гостей. К обеду они приехали. Дядя Сеня, высокий с бородой и длинными седыми волосами. Волосы собраны резинкой, как у тетенек. А другой гость, маленькая тетя с толстой косой вокруг головы. Тетю зовут Анечка, как будто она маленькая девочка.

Дядя Сеня пожимает мне руку, а тетя Анечка целует в макушку и дает грушу. Груша падает на пол, мои пальцы опять ведут себя по-своему. У груши помялся бочок, и содралась кожица. Я старательно моргаю, чтобы не выкатилась слезинка. Но тетя Анечка, улыбается: – Вот велика беда! Я тебе другую дам. Сама виновата, надо было на половинки разрезать.

Дядя Сеня говорит, что бы женщины шли в кухню, он наверняка скоро захочет есть, а у нас тут мужское дело. Оказывается, я буду помогать. Как? Я помогать не умею.

Оказывается, я просто не знал, раньше, что умею. Да, так дядя Сеня сказал. Он крепит к стене какие то штуки, я сижу рядом, возле меня инструменты. Дядя Сеня командует: – А ну-ка, Денис, молоток давай, гвоздь давай, саморез давай, отвертку давай.

Я стараюсь запомнить, что такое саморез. Молоток тяжелый, я держу его двумя руками. Иногда, дядя Сеня проводит рукой по волосам, или потирает нос. Думаю, это обязательно, когда передаю отвертку, тоже провожу рукой по волосам, и пытаюсь теребить нос, хотя пальцы хватают меня за щеку.

Работа закончена. Теперь из комнаты по коридору сделаны гладкие перила, как на лестницах. Бабуля говорит, что первое время я буду за них держаться, когда хожу. А кресло пусть стоит только для улицы. Хватит, насиделся. Но мне очень страшно пытаться ходить. Вдруг я упаду и «зашибусь, костей не соберешь». Галя мне всегда говорила:

– Не вставай, малой, зашибешься, костей не соберешь.

Весь вечер я расспрашиваю бабулю про гостей. Дядя Сеня – художник, он пишет картины и делает скульптуры из дерева, а тетя Анечка, его жена, расписывает ткань.

Я говорю бабуле, что передумал становиться судьей. Буду художником, как дядя Сеня, что бы делать перила в коридоре. Тем более, что уже научился, у меня толь-ко нет самореза и гвоздей. И долго рассказываю бабуле, что гвоздик, гладкий и тонкий, его бьют молотком, а саморез с узорчиком, и его надо крутить отверткой. А отвертка это такая вещь, которая крутит саморезы… Я говорил очень долго, но бабуля меня не прерывала.

Наконец то меня кто-то слушает кроме зайца.

Сегодня перед сном мы читали про Буратино. Только не все, осталось дочитать завтра. Картинки мне не понравились, папа Карло должен быть не такой, он должен быть похож на дядю Сеню. Стану художником, нарисую новые картинки.

Часть 5

Мы идем по важному делу. Бабуля так сказала:

– У нас, Динька, важное дело. И если все получится, то в выходные поедем на дачу к Семену и Анечке.

– А если не получится? – спрашиваю я.

– Все равно поедем, – уверенно отвечает бабуля.

Заходим в какой-то дом. На двери вывеска, но я не умею читать, поэтому мне все равно. За столом сидит нарядная тетя. Если мне надо подождать бабулю, то, пожалуй, я смогу долго просидеть, разглядывая тетю. У нее на шее висят красивые шарики и переливаются. Такие же шарики в ушах. На пальце интересное колечко с разноцветными камушками. И еще большие колечки на руке, когда тетя поднимает руку, они позвякивают.

Тетя здоровается, предлагает бабуле сесть и спрашивает, не хочу ли я печенье? Бабуля улыбается, наверняка, печенька придется кстати, но позже. У нас комиссия, а я буду весь в крошках. Тетя кивает, нет проблем. Когда я вернусь, печенье спокойно будет меня дожидаться.

Что такое комиссия, я не знаю. Может интересное, как «нарынок».

Заходим в большую комнату, где за столами сидят тетеньки, а на полках игрушки. Про себя решаю, что это магазин, где мало игрушек, но много продавцов. Интересно, дадут ли мне игрушку, и есть ли у них «свеженькое».

Бабуля сидит возле одной из теть, а остальные задают мне вопросы. Вот! Наконец-то, еще слушатели. Я с удовольствием рассказываю, про следователя Марию Сергеевну, про своего зайца, про паука Децепе, дядю Сеню, «нарынок», судью, словом все, что знаю.

Тети удивленно переглядываются. А знаю ли я цвета? Конечно! «Цвета» подарили на свадьбу Марье Сергеевне. Хотели еще подарить вазу, но у них денег не хватило. Одна тетя закрывает лицо, плечи ее вздрагивают. Две тети хмурятся.

А как называются предметы, которые мне показывают? Наверное, штучки? Могу ли я составить из кубиков с буквами слова? Зачем? Если я не смогу их прочесть.

А может я знаю стихи или песенки?

Конечно! Я старательно пою: «Жонса беби – просто сказка! Жонса беби, не щиплет глазки…» Далее следуют все песни про чай. Заканчиваю я песней про «сеть стоматологий» и «…Ууууууу, данон».

Все молчат. Наверное им очень понравилось.

Нет, считаю я только до пяти. «Конструктор» не собираю. Как можно собирать то, чего у меня нет? Странные тети. Сколько лап у собаки? Да я же видел собаку один раз, и то на руках у тетеньки. Как же можно пересчитать лапы? Они просто засыпают меня странными вопросами. Про птиц, зверей, облака, времена года, дни недели. Специально спрашивают то, про что я не знаю. Зато я, например, знаю, что прокурор главнее следователя. Вот Ковин главней Марьи Сергеевны. А Винокуров – опер убойного отдела. А Кораблев из «ОРБе». Тети, может, не знают, что такое «ОРБе».

Они шепчутся. Просят бабулю посадить меня в коридоре, а самой пройти к профессору Звонковской.

Ну и ладно. Лучше с нарядной тетей посижу.

Мы познакомились. Нарядную тетю зовут Регина Михайловна. Поели печенья и теперь вместе работаем. Она сказала, что ей нужна моя помощь. Регина Михайловна открывает разноцветные папочки и вкладывает в них листки бумаги. Папки скользкие и блестящие. Я придерживаю их, что бы не разъезжались. От усердия у меня даже свело пальцы.

Бабуля у профессора Звонковской, толстой тети в больших очках. Она так кричит, что слышно даже в коридоре. Кричит на бабулю! Чувствую, как в носу собираются слезы. Они всегда сначала щекотят нос, а потом уж выкатываются из глаз. Регина Михайловна смотрит на меня.

– Денис, я прикрою дверь, по-моему, из коридора идет сквозняк.

Она начинает рассказывать про смешных гномов, и даже рисует их на маленьком листике. У них шапки с кисточкой и длинные ботинки. Ну и гномы! Попадают в разные смешные истории. Я даже громко засмеялся из-за истории с вареньем. И тут вернулась бабуля.

Бабуля благодарит Регину Михайловну, улыбается, хотя на лице у нее опять красные пятна, как тогда с мамой.

– Сильно попало? – шепотом спрашивает Регина Михайловна.

– Ужасно! Но, вынуждена признать, что заслуженно.

– А назначили что?

– О! Целый список.

Бабуля и Регина Михайловна склонились над бумажками, что то проверяют, ищут и записывают. Нам пора уходить. Я знаю, что надо сказать «до свидания», но раз ругали бабулю, не буду говорить, нарочно.

– До свидания, тетя Регина Михаловна! – громко выкрикиваю я. Еще я прощаюсь с усатым дядей, который сидит у двери. Он помогал бабуле поднимать мое кресло.

Оказывается, я должен приходить сюда каждый день заниматься! Не буду я там ни с кем заниматься! А если бабуля будет меня приводить, то я согласен заниматься только с Региной Михаловной, вот! Уж к ругательной профессорке точно не пойду.

Часть 6

Жалко, что еще не выходной. Бабуля говорит, что ждать надо целых пять дней! Я хочу к дяде Сене и тете Анечке, на дачу. Во-первых, я еще не видел дачу, а во-вторых, тетя Анечка сказала, что там живет собака Вулкан.

Но, пока вместо дачи мы ходим на занятия. К Людмиле Ивановне на массаж. Там надо лежать на мягком столе, в одних трусиках. Людмила Ивановна мнет мне спину, руки и ноги. Когда я начинаю ныть, или пытаюсь заплакать, она говорит:

– Дениска, ты же терпеливый парнишка, вот минуточка осталась, и будем в соломинку дуть.

Это мне нравиться. Большая банка с водой, и в ней разноцветные шарики. Я дую в соломинку, шарики начинают подпрыгивать. Первые разы, я дул так слабо, что они почти не двигались. А теперь, Людмила Ивановна командует:

– На море поднялся ветер! – я дую изо всех сил, чтобы шарики перевернулись и запрыгали.

Еще я хожу к тете, похожей на взрослую девочку. Мы сидим на полу и играем: в магазин, улицу, друзей, дорогу с машинами. Я давно запомнил квадрат, и треугольник. А круг и овал еще путаю. И цвета путаю. Тетю, которая со мной играет, зовут психолог Лаврова.

А с Региной Михаловной, оказывается, нельзя заниматься. Она должна собирать бумаги и отвечать по телефону. Но мы все равно всегда заходим к ней. А с усатым дядей, его зовут Охранник Валентин, мы здороваемся за руку.

Весь день у нас с бабулей занят. Я соскучился по телевизору, но смотреть его некогда. Дома, мы тоже должны заниматься. Учить буквы мне не нравится. Даже из тех, что запомнились, я не могу сложить слова. А когда что- то не выходит, я сразу плачу. Мне нравится делать то, что получается. Например, немного ходить. Я изо всех сил вцепляюсь в перила и топаю из комнаты на кухню. Если бабули нет рядом, то начинаю кричать:

– Скорей, скорей, бабуля, я сейчас упаду!

Но она спокойно отвечает, что занята, я должен сам идти к ней. И я не хрустальная вазочка, что бы разбиться, а мальчик. Все мальчики набивают синяки и шишки. Особенно, которые быстро бегают. А я пока даже хожу медленно, так что мне и синяк не грозит.

Я немного обижаюсь и громко охаю, что бы бабуля слышала, как мне тяжело.

– Динька, ты прямо вовремя пришел! Я же в комнате очки забыла, принеси, пожалуйста.

Вот, здрасте! Еле до кухни дошел, а теперь опять? Но делать нечего, без очков бабуля не сможет готовить. Она так и сказала: «ничего не увижу и сварю невкусный суп». А я бабуле верю. Отчаянно вцепившись в перила, плетусь обратно в комнату.

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?

Я тебе верю…