Гений атаки. Сценарий

© Андрей Ветер, 2021

© Алимжан Тохтахунов, 2021

ISBN 978-5-0053-1027-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Бобёр – гений атаки

Впервые я услышал о Всеволоде Боброве от Алимжана Тохтахунова. Будучи далёк от футбольного мира, я не проявил поначалу заинтересованности, когда Алимжан заговорил о Боброве. Гремевшее некогда на весь Советский Союз имя легендарного спортсмена ничего не значило для меня. Алимжан повстречался с ним в конце 1967 года, когда приехал в Москву с Берадором Абдураимовым, которого Бобров позвал к себе в ЦСКА. Алимжан в то время был футболистом «Пахтакора». Посмотрев на игру Алимжана, Бобров пригласил его на тренировки ЦСКА. Алимжан рассказывал мне о Боброве снова и снова, и внезапно передо мной раскрылась удивительная личность человека по прозвищу Бобёр. Во мне родился подлинный интерес, и я, никогда не увлекавшийся ни футболом, ни хоккеем, вдруг увлечённо погрузился в поиски материала. Когда я впервые позвонил Елене Николаевне Бобровой (вдове Всеволода Михайловича), меня настолько переполняли чувства, что я не сразу нашёлся, о чём спрашивать её – столь велико было впечатление от образа этого удивительного человека. Кажется, я ошеломил её бурным потоком моих впечатлений, и Елена Николаевна спросила удивлённо: «Андрей, сколько вам лет?» Она решила, что я – юнец, потому что редко взрослый человек бывает так сильно потрясён фактами чужой жизни. А я был потрясён.

Именно поэтому мне понравилась идея Алимжана Тохтахунова написать сценарий фильма о Боброве. Он был человек необыкновенного обаяния, в него влюблялись все женщины и не просто влюблялись, а «вешались» ему на шею. На вопрос: «Бобров действительно был настолько неотразим?» Елена Николаевна ответила: «Потеряла же я голову! Это у нас было обоюдное. В один день я неожиданно уехала из Киева, а я была замужем. Мама долго не могли смириться с тем, что я бросила мужа. А потом мама Севу полюбила больше жизни… Он был неповторим – как в духовном смысле, так и внешне… Бобров одевался роскошно: красивые рубашки, море галстуков, платочек в карман обязательно, самые лучшие ботинки, а вот джинсов никогда не носил, не любил…»

Всеволод Михайлович Бобров – интереснейшая личность, во многом уникальная. История его жизни (1.12.1922—1.07.1979) рассказывается на фоне истории Советского Союза и развития советского спорта, начиная с предвоенных лет и заканчивая внезапной смертью великого спортсмена.

Сценарий наполнен поразительными историческими фактами, которые очень кинематографичны. Например, футбольный матч 1947 года в Сталинграде, в котором принимал участие Бобров. Радиорепортаж вёлся по линиям правительственной связи. На московском стадионе «Динамо» собрались тысячи болельщиков. Стадион пуст, а трибуны переполнены, и все жадно смотрят на футбольное поле, словно игра разворачивается на их глазах, и слушают репортаж из Сталинграда! Или первая игра команды «Динамо» в Лондоне, когда туман не позволял ничего различать и даже комментатор Синявский бегал вдоль кромки поля, чтобы видеть хоть что-то. И наша команда выиграла у английского «Арсенала», хотя все предсказывали ей позорный разгром! И вся игра в тумане! Разве не великолепный материал для художественного решения фильма?

А чего стоит сцена, когда Бобров, будучи тренером «Спартака» показывал команде, как надо работать клюшкой! Он наглухо закрыл ворота фанерой, оставив только двухсантиметровый зазор возле штанги. Затем он отъехал к синей линии и скомандовал: «Набрасывай» и с ходу бросал шайбы, которые, не коснувшись фанеры, влетали в ворота! Ребром! Вот его мастерство.

Есть много забавных эпизодов, связанных с популярностью Боброва. Например, однажды он пришёл в Большой театр на оперу, и после антракта его спутница не увидела его в зале. Она заметила, что убавилось и количество зрителей. Тогда она вышла в фойе и обнаружила там Боброва в окружении толпы фанатов. Они разговаривали, шутили, он раздавал автографы, и все они забыли про оперу. Бобров для них был важнее!

«Бобёр» – фильм-мозаика, фильм-фантазия, фильм-воспоминание. Он должен состоять из сцен и картин, которые иногда не сочетаются одна с другой по ритму, одна может быть значительно длиннее другой. Я предполагаю, что более «крупные» (подробные) сцены должны «обрастать» более мелкими (в некотором смысле это массивный ствол дерева, от которого отходят постепенно утончающиеся ветви, обсыпанные листвой, но мне больше импонирует образ мозаики, позволяющий использовать принцип клиповости – центральная картина, от которой в стороны рассыпаются мелкие фрагменты, осколки, капли).

Подробности матчей в данном сценарии не проработаны, отмечены только некоторые ключевые эпизоды. Режиссёр-постановщик должен сам решить, какие именно моменты игры брать для фильма и как вообще показывать игру на экране, короткими кадрами или длинными, снятыми на рапиде трюками.

В фильме много бытовых сцен, связанных со спортивной жизнью, и много любовных сцен, ибо Всеволод Бобров был знаменит также своими амурными похождениями, и много кинохроники.

Одним из важнейших решений фильма должны быть вставки «интервью», снятые подчёркнуто неаккуратно, с явными шумами, потёртостями киноплёнки, возможно, с грубым освещением иногда, начинающиеся с «хлопушки» в кадре форматом 3:4. Эти «интервью» будут выполнять миссию комментариев и, может быть, частично закадрового текста, с которым будут (при необходимости) совмещаться настоящие хроникальные кадры. На «интервью» возлагается также роль полемическая, когда возникают исторически спорные вопросы – как было на самом деле (например, убегал ли Всеволод Бобров от своей любовницы, когда её муж-маршал вернулся внезапно домой, стрелял ли маршал в него из пистолета или это всё домыслы; или история с разбившемся самолётом: проспал ли Бобров свой рейс или был вызван в это время к начальству, и это спасло его от катастрофы. Спорных ситуаций и сплетен много).

Все участники «интервью» – актёры, некоторые из которых появляются по ходу фильма много раз, а некоторые заняты только в кадрах интервью. Всеволод Бобров появляется в «интервью» только взрослый, даже если речь идёт о его детстве.

Есть много того, что никогда не попадало на киноплёнку, не стало кинохроникой, поэтому эти моменты было бы интересно сделать «под хронику» или «под любительскую киносъёмку». Например, Бобров в гостях у Владимира Высоцкого или Бобров в компании с актёром Николаем Рыбниковым, с которым он очень дружил и которому помогал в работе над фильмом «Хоккеисты». Такие «любительские» кадры было бы хорошо сделать добавлением к некоторым большим сценам.

Ещё одним из важных элементов фильма должны стать кадры известного советского киножурнала «Новости дня», который демонстрировался перед каждым киносеансом. «Новости дня» рассказывали о важнейших событиях в жизни страны, в том числе и спортивных. Кадры этого киножурнала должны добавить краски в общую мозаику фильма.

Андрей Ветер (Нефёдов)

БОБЁР

Идея Алимжана Тохтахунова

Сценарий

Андрея Ветра и Алимжана Тохтахунова

____________________________________________________

1932, Сестрорецк. Зима. Хмурое низкое небо. Всё в серых тонах.

Четыре мальчика бегут к застывшему водоёму, в руках у них самодельные клюшки. Один из мальчиков – Сева Бобров, ему 10 лет. Второй мальчик – его брат Володя, ему 12 лет. Два других – браться Томилины.

Мальчики садятся на берегу, привязывают к валенкам лезвия коньков и выбегают на лёд, бросают мяч для игры в хоккей. ияч катится катится по льду.

За кадром звучит голос Александра Никитина:

«Всеволода Боброва я знаю сызмальства, мы в детстве всегда были вместе. На моих глазах он взрослел, матерел и в конце концов превратился в одного из самых известных людей советского спорта. Я никогда не выпускал его из поля зрения, почти всю жизнь был рядом, за исключением страшных военных лет… Я расскажу обо всём, чему лично был свидетелем, или что рассказывал мне сам Всеволод. А если в чём-то я буду не достаточно точен, другие меня поправят…»

Мальчики на льду. Лёд трещит. Все четверо проваливаются в воду. От полыньи поднимается густой пар. Владимир Бобров первым выбирается из воды. Он бросает шарф Севе, тот цепляется, но выбраться не может, лёд ломается снова и снова.

На берегу появляются взрослые люди, спешат к воде, кто-то несёт лестницу, укладывают её на лёд, по ней подбираются к пролому. Володя помогает вытащить Севу, который уже потерял сознание. Томилиных тоже вытаскивают. Они не дышат. Их пытаются откачать на берегу. Женщины поднимают ужасный вой, рыдают над бездыханными телами.

Сева Бобров внезапно начинает кашлять, из него выливается вода. Он смотрит в небо невидящими глазами. Он видит небо, похожее на воду, и вода превращается в лёд.

Интервью. Хлопушка. Александр Никитин, журналист: «Есть люди, которых неотступно преследует злой рок, какие-то силы постоянно пытаются сломать человека… Судьба била Севку Боброва с ранних лет, лупила нещадно, калечила, но оставляла жить. Она будто пыталась запугать его, проверяла на прочность, но не ломала, не позволяла сломаться. Ему едва исполнилось десять лет, когда он утонул с теми мальчишками. Его откачали… Только его одного…»

Интервью. Хлопушка. Всеволод Бобров: «Я ничего не помню о том дне… Говорят, наш плавильный завод сливал горячую воду в пруд, поэтому лёд был слабый. Не знаю… Мы провалились. Мне кажется, в памяти осталось что-то чёрное и тяжёлое… И всё… А потом – лица отца и матери, испуганные, беспомощные… И мне стало страшно из-за этих лиц. С тех пор меня пугает больше всего страх за других людей. Чужая боль, чужая беспомощность – вот что ужасает меня, вот когда хочется отдать свою жизнь без остатка и тем самым стать полезным… А страх за собственную жизнь бесполезен, да и чего стоит жизнь, если трястись из-за неё?.. Когда пытаюсь вспомнить тот день, мне кажется, что меня душило какое-то страшное существо, трепало меня в воде, словно тряпку, а у меня не было сил… Это, конечно, никакие не воспоминания, а так, чепуха из дурного сна… Вовку, брата моего, ругали, ведь он старше меня, на два года старше. Ругали, что недосмотрел… Но ведь это он вытащил меня, спас…»

Кладбище. Два гроба с открытыми крышками. В гробах лежат мёртвые мальчики Томилины. Женщины рыдают. Мужчины стоят молча, успокаивают женщин. Сева Бобров и Володя Бобров стоят вместе со всеми, на их лицах скорбь и недоумение. Гробы закрываются, стучат молотки. Камера наезжает на лицо Севы. Сквозь это детское лицо проступают черты взрослеющего Всеволода Боброва. В этом лице должны появиться лица всех актёров, которые играют Боброва в разных возрастах: ребёнок, подросток, юноша, взрослый мужчина (все ипостаси этого персонажа).

Интервью. Хлопушка. Борис Аркадьев, тренер: «Всеволод был гений. Я был влюблён в него, как институтка. Совершенная человеческая конструкция. Идеал двигательных навыков. Чудо мышечной координации. Он не думал, не знал, почему надо действовать так, а не иначе. То было наитие. Поистине Всеволод всем владел. Ему не было равных не только в футболе и хоккее. Он впервые взял в руку ракетку для пинг-понга и в тот же час ему не стало равных в пинг-понге».

Взрослый Всеволод Бобров бьёт по мячу. Слышится рёв стадиона.

Интервью. Хлопушка. Николай Эпштейн, тренер: «Друзья звали его просто „Бобёр“. Вообще все называли его так. Это имя было присвоено ему трибунами, огромной массой людей. Ещё его звали „Курносый“, но, правда, только за глаза. Это было, если можно так сказать, нежное прозвище».

Ноги футболистов, мяч, звонкие удары. Всеволод Бобров падает кубарем, хватается за колено. Стискивает зубы, поднимается.

Интервью. Хлопушка. Александр Никитин, журналист: «Бобров жил в спорте, как птица в воздухе. Да и не только в спорте, а во всём, что касалось движения тела. Он был точен и решителен, и он, как бы это сказать, обладал необъяснимой способностью черпать силу из какого-то неведомого источника. Ему больно, а он не только не останавливается, но словно делается крепче. Другой упал бы, а он наоборот – поднимается. На него объявили охоту, как только поняли, насколько он хорошо играет. Охотились, чтобы выбить из строя».

Бобров бьёт по мячу. Мяч летит в ворота, проходит точно между перчатками вратаря и ударяется в сетку.

Интервью. Всеволод Бобров: «Наверное, я что-то придумал, но мне кажется, что после того случая, когда я утонул, во мне что-то изменилось… Будто какая-то неведомая сила вселилась в меня. Во мне пробудилось удивительное качество: я стал словно неуязвим и неуловим, беспрепятственно обходил всех во время игры. Мчался так, словно кто-то указывал мне путь… Правда, не всегда это происходило. Поначалу только время от времени, затем чаще. Кто-то вёл меня по полю, и я не мог объяснить, как мне удавалось прорваться и забить мяч…»

1934. Сестрорецк. Яркое солнце. Здесь необходимо отметить, что все детские и подростковые сцены (кроме первой – тонущие дети и кладбище) должны быть солнечные, яркие, весёлые, полные красок, потому что жизнь, несмотря на бедность, кажется детям увлекательной и радостной. Яркость уходит с военным временем.

Ноги дворовых мальчишек гоняют мяч. Идёт ожесточённая игра в футбол.

Сева Бобров заметно меньше остальных, но он юркий и стремительный, перехватывает мяч, неуловимо носится между игроками. Владимир Бобров постоянно подбадривает брата: «Молодец, Севка! Давай, жми!»

Игра заканчивается победой их команды. Противники ругаются между собой, толкают друг друга в грудь, страсти накаляются. Долговязый парень по кличке Индюк хватает Севу за ворот рубахи: «Ты, шкет поганый! Чтоб я тя больше не видел на поле! Усёк?»

Сева: «Чего это?»

Индюк: «Путаешься под ногами, игру мне ломаешь».

Сева: «Не умеешь – не играй!»

Индюк: «Чё ты вякнул? А ну… Это кто не умеет?»

Индюк бьёт Севу с такой силой, что Бобров падает навзничь. Вокруг них немедленно собираются другие ребята, отталкивают друг друга: кто-то пинает Севу, кто-то – Индюка. Сева изворачивается, хватает Индюка за штанину, рывком валит его на землю. Начинается драка, но силы неравные, Индюк подминает Боброва под себя. Сева пытается работать кулаками, молотит Индюка по лицу. Тот свирепеет. Подбегает Володя Бобров, оттаскивает Индюка. Приятель Индюка хватает с земли доску, размахивается и ударяет Севу по голове. Удар приходится в лоб. Из доски торчит гвоздь. Кровь заливает лицо Севы. Он падает.

Володя Бобров: «Севка!» бросается к брату. Тот открывает глаза: «Вовка… Я нормально».

Володя Бобров коршуном летит на Индюка и точным ударом бьёт его в лицо. Тот падает, хватается за сломанный нос руками. Кто-то из друзей Индюка суёт ему в руку финку, Индюк медленно поднимается, пряча оружие за спиной: «Ты щас схлопочешь, фраер гнилой…» и медленно приближается к Володе, слегка согнувшись. Его поза выдаёт в нём страх и коварство. Индюк делает выпад и наносит удар финкой. Володя громко охает, бросается на Индюка, тот ударяет ещё раз, Володя оседает, впившись в рану ладонями. Сгрудившиеся подростки отбегают от Индюка и Володи. Сева с ужасом смотрит на финку в руке Индюка.

Раздается милицейский свисток. К дерущимся подросткам бегут дворник и милиционер. Парень с финкой пытается бежать, но кто-то бросается ему под ноги, и хулиган падает. Дворник прибегает на место происшествия первым и всем телом придавливает Индюка к земле: «Ах ты тварь! Шпана грязная!»

Следом поспевает милиционер, выворачивает руки Индюка.

Индюк: «Ой, больно, дяденька! Ой, больно! Отпусти!»

Дворник: «Как же! Отпущу я! Отец твой разбойничал, и ты по той же дорожке…»

Милиционер перетягивает ремнём руки Индюку за спиной.

Сева на коленях возле Володи. Над ними склоняется дворник: «Как ты? Сильно пырнул?»

Володя шепчет: «Не знаю».

Сева: «Вовка, ты что? Не умирай».

Володя (задыхаясь): «Ты сам не умирай. Вон крови сколько».

Интервью. Всеволод Бобров. Трогает лоб, вспоминая далёкую драку во дворе: «После того случая, когда я чуть не утонул, Вовка старался оберегать меня. Приглядывал за мной как мог… И в той драке он испугался, что мне голову раскроили. Рана пустяковая, но крови много было. Гвоздь в тоске торчал… Шрам остался, но крохотный, ерунда… А вот Вовку полоснули серьёзно. Он загремел в больницу…»

Больничная многоместная палата. В кровати лежит Володя. Возле него родители, Сева и его сестра Тоня. У Севы забинтована голова.

Михаил Бобров, отец Севы (бодро): «Что, Вовка, надёжно тебя заштопали? Сможешь гонять мяч?»

Володя Бобров: «Смогу. Куда я без футбола? Хоть сейчас готов».

Мать: «Вот я всыплю тебе по первое число, будешь знать. Ишь ты – хоть сейчас он готов».

Володя: «А что?»

Отец: «Ладно, мать, ты не ругайся. Вовка наш – молодец. Почти герой».

Сева: «Почему почти? Мне голову могли раскроить… насмерть, если бы не он».

Мать: «Ну, герой, герой. Никаких „почти“. А ты больше не суйся к той шпане, тогда и беды не наживёшь».

Сева: «Я не совался. Мы играли в футбол. Они продули, вот и разозлились».

Отец: «Вы с этой напастью ещё не раз столкнётесь…»

Володя: «С какой напастью?»

Отец: «С завистью человеческой. С подлостью. С грязью… Главное держитесь вместе, стойте друг за друга горой».

Больница. Центральный вход.

Из дверей выходит Володя Бобров, его встречают несколько человек: отец, мать, сестра, Сева Бобров и его друзья – Олег Белаковский и Саша Никитин.

Отец (Михаил Бобров) держит в руках фотоаппарат: «Так друзья-приятели, встаньте-ка вместе, поплотнее. Будем фотографию делать. Сначала все вместе, а после только наших спортсменов… Дайте только приноровиться, дело для меня новое, непривычное»…

Фотография. Володя Бобров, Сева Бобров, Тоня Боброва, Саша Никитин, Олег Белаковский. Эта фотография появится ещё несколько раз в фильме, напоминая об ушедшем безвозвратно детстве.

Интервью: Олег Белаковский, врач: «Для детей время всегда счастливое, если нет войны и голода… Мы гоняли мяч, и нас наполняла неописуемая радость… В те годы мы были, как говорится, не разлей вода. Кто бы мог подумать, что нагрянет война, и нашу дружную компанию разметает по свету… и что встретимся мы только после войны, после разгрома Германии… Жизнь непредсказуема».

Зима. Во дворе дома залит каток. Мальчики сидят на низеньких лавках и прикручивают шпагатом к валенкам «снегурки», затем с восторгом бегут по льду, юрко скользя между взрослыми.

Сева: «Мама сказала, что будет пирожными награждать нас. За каждый гол – пирожное!»

Сашка Никитин: «Ну, я теперь столько мячей загоню в ворота! Алька, слыхал?»

Олег Белаковский: «Что?»

Сашка Никитин: «После игры бежим к Бобровым пирожные трескать».

Олег Белаковский: «Какие пирожные?»

Сева: «Запечённое тесто с сахаром. Вкуснятина. За каждый гол – пирожное».

Олег: «Ого! Стимул!»

Сева: «Что?»

Олег: «Стимул».

Сева: «Не понимаю. Что это?»

Олег смеётся: «Это когда есть ради чего».

Сева: «А просто так? За интерес? Игра же, Алька! Стимул, говоришь? Так игра и есть тот самый стимул»…

1935. Сестрорецк. Школа.

Дети сидят за партами. В класс входит учительница литературы, Наталия Васильевна, дети дружно встают, как положено в школе. Учительница останавливается у окна и смотрит не на учеников, а куда-то в окно, где на фоне синего неба графически чётко вырисовываются тонкие голые ветви. Наконец поворачивается к ученикам. И вместо приветствия тихо, торжественно: «Сегодня мы начинаем Пушкина. «Люблю тебя, Петра творенье…«» Внезапно замолкает и после паузы в мёртвой тишине восклицает: «Боже мой, какие вы счастливые! Рядом Ленинград. Рядом Мойка… Медный всадник… Вы живёте в краю белых ночей… Пройдут годы. Судьба разбросает вас. Но нигде вы не перестанете быть ленинградцами. Нигде…»

Дверь в класс открывается, входит директор школы. Ученики опять встают, громко хлопая откидными крышками парт.

Директор: «Здравствуйте, ребята. Садитесь. Наталия Васильевна, разрешите? Я коротко, всего несколько слов… Я зашёл к вам, чтобы сообщить очень хорошую новость. Наш город, наш славный рабочий Сестрорецк, выставил свою хоккейную команду на первенство Ленинградской области среди школьников. Из вашего класса в команду вошли Олег Белаковский, Александр Никитин и Всеволод Бобров. Из старших классов в команду – Владимир Бобров, брат Севы».

Мальчики один за другим встают. Их лица радостно сияют.

Директор: «Поздравляю вас, ребята. На вас ложится большая ответственность – защищать честь Сестрорецка на спортивном поле. Теперь это не матч во дворе, а настоящее, официальное состязание».

Стадион. Игра в хоккей с мячом. Сева обходит соперников и забивает мяч в ворота. Ещё обводка, ещё гол.

Команда возвращается в Сестрорецк. Сева и Володя входят в квартиру, сбрасывают верхнюю одежду, входят в комнату и видят пианино.

Мама обнимает сыновей: «Ну как? Выиграли?»

Володя: «Да… Мам, а это что?»

Мама: «Пианино».

Володя: «Вижу, что пианино. Но зачем оно тут?»

Мама: «Будете учиться музыке. Надо не только мячи гонять, но и приобщаться к культуре».

Володя и Сева в один голос: «Ну мам! Ну нет! Ну…»

Тоня: «А я вот хочу учиться музыке. И буду».

Интервью. Всеволод Бобров: «Маме страшно хотелось сделать из нас музыкантов. И вот всех нас троих – Володю, Тоню и меня – представили приглашенному педагогу… Начались занятия. Для нас с Володей они были сущей пыткой: стоило только начаться уроку, как во дворе, словно назло, раздавался звон мяча, завязывались жаркие схватки. Мы крепились десять-пятнадцать минут, а затем под разными предлогами покидали комнату и, конечно, уже не возвращались к месту нашей пытки».

Параллельно с этими словами зритель видит двор сквозь окошко, множество мальчишек с клюшками, детей на санках.

Сева выходит в коридор. Там его ловит мама: «Куда?»

Сева: «Мам, по нужде надо… очень…»

Мама: «Приспичило?»

Сева: «Просто невмоготу».

Он притворяет за собой дверь, но не плотно, затем мы видим, как его рука тянется за коньками.

Мама: «Стой! А коньки зачем? А ну вернись!»

Сева бежит без оглядки по искрящемуся снегу.

Голос Всеволода Боброва за кадром: «Мама сердилась, но потом поняла, что мы в этом деле безнадёжны, и занятия продолжила только Тоня»…

1937. Сестрорецк. Школа. За окном буйная солнечная весна.

Ученики в классе. Учитель и директор у доски.

Директор: «Вот вы и окончили семилетку, ребята. Теперь многие из вас пойдут по стопам своих родителей, будут осваивать рабочие профессии. Насколько я понимаю, большинство идёт в фабрично-заводское училище при нашем заводе. Правильно?»

Ребята хором: «Правильно!»

Директор: «Вот и хорошо. Молодцы… Ну а тем, кто остаётся в школе дальше, я желаю усердия и успешно грызть гранит науки».

Заводской цех. Сева Бобров возле токарного станка смотрит, как работает его наставник Иван Первухин.

Первухин: «Это, брат Сева, знаешь ли, превыше всего. Ведь мы теперь кто? Хозяева страны. Мы за всё, что делается у нас на земле, в ответе. Так что давай всегда и во всём показывать другим, как жить надо. Честно. Ясно. Прежде всего, для людей. А потом уж и для себя…»

Сева: «Иван Христофорович, а если из меня не получится хороший рабочий?»

Первухин: «Как так? А я тут на что? Почему не получится?»

Сева: «Ну а вдруг? Ну, если, к примеру, руки у меня не из того места…»

Первухин: «Это ты брось, брат. Это ты на всякий случай выдумываешь оправдание, на случай, если где-то напортачишь… А ты не портачь, делай нормально, себя в работу вкладывай, и всё получится. Главное – не суетись, не торопись, тогда сделаешь точно, наверняка… Конечно, не обязательно ты станешь лучшим из лучших, но уж руками завсегда наладить сможешь что угодно. За это я ручаюсь»…

Улица Сестрорецка. Клуб. Полный зал. На экране – хроника последних событий: идут толпы людей с транспарантами «Смерть врагам народа». Лица зрителей напряжённые.

Сестрорецк, ветер метёт по улице жёлтые листья.

Сева Бобров подходит к заводским воротам. Его останавливает Иван Первухин.

Первухин: «Погоди, Сева, постой со мной, покурим».

Сева: «Я ж не курю, Иван Христофорович».

Первухин: «Да и я редко балуюсь».

Сева: «А почему здесь? Можно и внутри».

Первухин: «Успеется…»

С территории завода выезжают две чёрные машины. Первухин провожает их настороженным и испуганным взглядом.

Сева: «Начальство?»

Первухин: «НКВД… Двух инженеров нашего ФЗУ арестовали».

Сева: «Арестовали? За что? Враги народа?»

Первухин: «Я с ними бок о бок против Юденича стоял под Питером. Бок о бок… Они не враги…»

Сева: «Тогда почему?»

Первухин: «Не знаю… Ошибка… Или подлость чья-то… Ты знаешь что, Сева, ты друзьям верь и от друзей не отворачивайся. Всякое в жизни случается, но ты не отворачивайся. Человек и оступиться может, согрешить, но ты удержи его, не дай упасть, не дай утонуть…»

Сева: «А как же подлость?»

Первухин: «А вот подлость – это всё одно что предательство. Такого прощать нельзя».

Сева: «А если друг предал? От него всё равно не отворачиваться?»

Первухин: «Если друг предал, это уже не друг. Дружба – это святое. За друга жизнь свою отдают. Дружба – это единственное, на что опереться можно…»

Интервью. Хлопушка. Михаил Бобров, отец Севы: «Вроде бы мирное время… После революции уж семнадцать лет минуло, а столько преступного элемента было!.. Всё гражданская война виновата… Шпана, карманники, бандиты… Ножи, финки, а то и наганы в ход пускали… Ну и всякие, которые из бывших, которые не приняли Советскую власть, этих элементов тоже хватало. Непростые времена, очень непростые… Поначалу арестовывали бывших, ну, которые из офицеров или просто из зажиточных. А потом врагов стали выявлять среди своих, среди наших рабочих. Со многими мы вместе революцию делали, и вдруг – вредитель, враг народа! Как так? Я не понимал этого… Тяжело было и, чего скрывать, страшно… Вины за собой не чувствуешь никакой, а всё одно прислушиваешься к шагам за дверью: не за тобой ли приехали…»

Раннее утро. Пустынная улица. Возле одного из домов останавливается чёрный автомобиль «воронок».

Квартира Бобровых. Михаил Бобров (отец Севы) поднимает голову, прислушиваясь к шуму в подъезде. Слышится громкий стук в дверь. Его жена испуганно смотрит на мужа: «Что там?» Михаил Бобров прикладывает палец к губам.

Михаил Бобров идёт по коридору к входной двери, выглядывает. На лестничной клетке стоят люди в кожаных куртках. Один из них властно велит Боброву уйти, вталкивает его рукой обратно в квартиру: «Закройте дверь, товарищ. Не мешайте». Соседская дверь приоткрывается, видно испуганное женское лицо. Чекисты входят внутрь. Слышится вопрос: «Гражданин Фелимонов здесь проживает?»

Бобров угрюмо стоит в коридоре, прислушиваясь к происходящему.

Из комнаты бредёт Сева.

Отец: «Севка, ты куда?»

Сева: «Во двор, по нужде».

Отец: «Погодь… Не ходи».

Сева: «А что там?»

Отец молча прижимает голову сына к себе. Из другого конца коридора на них смотрит мать Севы. Выходят из комнаты Володя и Тоня.

Интервью. Александр Никитин, журналист: «Я Севке по гроб жизни благодарен за его дружбу… В тридцать седьмом моего отца арестовали. Многие от меня отвернулись, как от сына врага народа. Почти все отвернулись, а Севка остался рядом. Он, конечно, не понимал, что происходит в стране, никто из нас, мальчишек, ничего не понимал. Сталин – отец народов, справедливый и мудрый. Так мы все думали. Всюду его портреты. Арестовали кого-то – мы верили, что так и надо. А если кого-то из знакомых, то верили, что это ошибка и что скоро „там“ во всём разберутся… И вот моего отца арестовали. Дали десять лет без права переписки. Ошибка!.. Боль выжигала меня изнутри, боль души… Чёрная пустота… Мать слегла, долго не могла оправиться. Севка меня каждый день звал к себе обедать… Ну и хоккей, конечно… Там, на спорте, всё как-то забывалось – несправедливости, обиды, на спорте жизнь била ключом… А в 1939-м Севку включили в состав первой заводской команды. Меня тоже взяли. Это уже был настоящий, большой хоккей. Мы встречались в официальных матчах с самыми лучшими, самыми сильными командами Ленинграда: „Динамо“, „Красная заря“, с командой Кировского завода и другими…»

Золотая осень. Двор дома. День. Голубятня. Кто-то из мальчишек зовёт: «Севка! Глянь, что у меня!» Сева взбирается на голубятню к приятелю, рассматривает голубя.

Снизу его зовёт Володя: «Севка, идём на конный двор».

Сева спускается с крыши голубятни: «А что там?»

Володя: «Можно раздобыть ненужные дуги. Распилим их, крюки примотаем к палкам, получатся клюшки».

Сева: «А кто нам дуги даст?»

Володя: «Дядя Фима сказал, что надо убрать навоз, опилки, мусор, тогда дадут».

Сева: «И чего ж мы ждём? Бежим!»

Сева зовёт Александра Никитина: «Сашка, айда с нами».

Квартира Бобровых. Михаил Бобров (отец Севы) устало снимает спецовку. Лидия (жена) выглядывает из кухни: «Пришёл? Как ты? Что так поздно?»

Отец целует жену: «Собрание парткома».

В комнате Тоня играет на пианино.

На полу в коридоре сидит Сева и мастерит клюшку.

Отец: «А ну дай… Добро… Крепко сделал».

Мать: «Как из училища вернулся, так сразу клюшку сел мастерить».

Отец: «Молодец. Откуда дуга?»

Сева: «Дядя Фима дал. Мы с Вовкой ходили к нему на конный двор, работали. Вот и заслужили».

Отец проходит на кухню. Мать гремит тарелками.

Мать: «Сева! Тоня! Ужин!»

Отец: «Вовка где?»

Мать (с улыбкой): «Девушку провожает».

Отец: «Девушку?»

Мать: «Прощается».

Отец: «Почему прощается?»

Мать: «Повестку получил. В Красную Армию призывают. Завтра в военкомат идёт».

Отец кашляет и чешет голову.

Входит Сева: «Пап, через неделю матч с ленинградским „Динамо“ здесь, в Сестрорецке, на нашем поле. Придёте?»

Отец подмигивает матери: «Ещё бы! И Антонину приведём. Из всех сил болеть будем! Всей семьёй».

Футбольное поле Сестрорецка. Много зрителей. Команда завода «Прогресс» против ленинградского «Динамо».

Перед началом матча в раздевалку заводской команды входит Михаил Бобров. Сева Бобров и Олег Белаковский шнуруют бутсы.

Сева говорит Олегу: «Видал, что на трибунах творится? Ох и отлупят же нас, если проиграем».

Отец Севы (на ухо): «Волнуешься, Сева?»

Сева: «Волнуюсь, папаня».

Отец: «И зря. Играй, дружок, как обычно. Не бойся никого и не старайся делать то, чего не можешь, не рисуйся. Одним словом, держи себя просто, играй в удовольствие, и всё будет в порядке».

Игра. Два гола в ворота «Динамо». Динамовцы потрясены и обозлены. Начинают играть острее.

На воротах заводской команды стоит Олег Белаковский. Динамовцы забивают три гола. Олег расстроен. Зрители неистовствуют. Счёт 3:2 в пользу «Динамо».

Последние минуты матча.

Заводская команда идёт в наступление. По краю прорывается вперёд Федя Чистяков, обводит одного защитника, перепрыгивает через другого, бросившегося ему под ноги, и перед самыми воротами, когда ещё два защитника бросаются ему наперерез, отдаёт пас Севе Боброву. Сева забивает гол. Звучит финальный свисток.