В поисках желтого попугая

Утро Дон-Кихота

Я ни в коей мере не хочу обидеть высокочтимого мною Мастера Мигеля де Сервантеса. То, что я дерзновенно покушаюсь на героев, столь любимых многими и так гениально придуманных великим писателем, продиктовано лишь желанием, если получится, повеселить публику, против чего, я думаю, не был бы против сеньор Мигель. Развязывает мне руки ещё и сознание того, что создатель этих замечательных персонажей давно уже наблюдает с небес за всеми безобразиями, что происходят у нас, занятый, я полагаю, размышлениями о чём-то более вечном, чем чьи-то писательские хулиганства или даже судьба его heroes literarios^[21]. Итак…

Дон Квизада (назовём его, для начала, первым именем, под которым он «родился») проснулся в воскресное утро с обычным для него, в последнее время, стоном – ломота в суставах не отпускала. Всю ночь он бился во сне с великаном Каракумамброй, наносившим рыцарю удары огромной палицей такой чудовищной мощи, что любой другой смертный, находивщийся на месте Дон-Кихота, давно испустил бы дух, но только не наш рыцарь Печального Образа. Великан, в итоге, был побеждён, но суставы победителя ужасно ныли – как он полагал, из-за смертоносных ударов великана.

Стон рыцаря разбудил лежащего рядом на соломенном тюфяке толстяка.

– Вы снова всю ночь сражались, Ваша Милость? И каков итог – опять победа?

Рыцарь повернул в сторону вопрошающего бледное истощённое лицо, покрытое бисеринами пота.

– Разумеется, иначе бы меня не было рядом с тобой, Санчо.

– Утомили эти ночные битвы и Вас, и меня, сеньор… – вздохнул Санчо Панса, – Если бы Вы пили на ночь отвар из валерианы, пустырника, лаванды и ромашки, который я Вам готовлю, то ночных сражений стало б меньше, да и я хочу отдохнуть.

– Мне больше помогает настой опия, который прописал лекарь от ревматизма.

– Идиот этот лекарь, Ваше Благородство! – возразил рыцарю Санчо, – Ей богу, вылью эту дрянь в канаву! Ладно, пойду, займусь завтраком.

Дон-Кихот, не переставая постанывать, поднялся с постели.

– Санчо, принеси воды умыться! – крикнул в дверной проем благородный идальго.

Тут же появился его оруженосец, вооружённый медным тазом, кувшином и рваной тряпкой, заменяющей полотенце. Рыцарь долго умывался, блаженно отфыркиваясь. Вытерев тряпкой лицо, он привел в параллель с линией горизонта свои усы, отвисшие от воды, поправил перпендикуляр бородки, посмотрел на себя в зеркало и остался доволен одухотворённостью своего лица, бледностью и худобой.

– Что у нас сегодня на завтрак, друг мой? – поинтересовался Дон-Кихот, пришедший в хорошее расположение духа после омовений.

– Чечевичная каша, сеньор.

– Чечевица? – удивился рыцарь, – Но ведь сегодня не пятница, можно бы и скоромного поесть, да и вина выпить!

– На мясо и вино, Ваша Милость, у нас нет денег – последний мараведи я отдал за охапку гнилой соломы для Росинанта, – печально сообщил Санчо.

– А чечевицу ты на что покупал?

– Два мешка чечевицы – это всё моё наследство от губернаторства на острове, – объяснил оруженосец, – должен же был я получить хоть что-то за моё мудрое правление! У меня есть к Вам серьёзный разговор, сеньор, если можно, я изложу свои мысли за завтраком.

Дон-Кихот согласно склонил голову.

За завтраком рыцарь сидел прямой, как палка, только усы слегка шевелились, когда он прожёвывал кашу.

– Я слушаю тебя, Санчо, – наконец произнёс он.

Панса прокашлялся – видно было, что ему тяжело начать разговор.

– Как Вы видите, Ваша Милость, мы находимся в крайне стеснённом финансовом положении…

Санчо надул щёки, выдохнул и продолжил.

– Я даже пробовал покуситься на святое – хотел продать Ваши доспехи…

Дон-Кихот чуть не подавился кашей, но оруженосец предварил его гнев, быстро продолжив свой монолог.

– Но я этого не сделал. Тем более, что Ваша кираса была пробита во время поединка с рыцарем Серебряной Луны, и её не берут даже в качестве корыта для корма свиней. Книги кроме Вас в округе никто не покупает, и Ваши рыцарские романы не берут даже на растопку печей…

– Санчо! Ты в своём уме?! – гневно воскликнул Дон-Кихот, проглотив, наконец, кашу, которая застряла у него в горле комком от речей оруженосца.

– Дослушайте, сеньор, умоляю! – воззвал к рыцарю Санчо Панса.

Идальго долго успокаивал гнев, пытавшийся прорваться наружу. Окончательно успокоившись, он кивнул головой Санчо, чтобы тот продолжал.

– Так вот, я подумал, Ваша Милость: а не жениться ли Вам? Я знаю одну вдовицу, очень обеспеченную. Не блещет красотой, но ведь с лица воду не пить…

– Хватит! – гневно прервал оруженосца Дон-Кихот, – Ты же знаешь, мешок ты с опилками, что я верен владычице моего сердца Дульсинее Тобосской!

– Хорошо, хорошо, Ваша Сдержанность, – умоляюще сложил руки Санчо, – Вам не нравится эта идея, у меня есть другая.

– Давай другую, грязный сводник! – гневно сверкнул впалыми глазами рыцарь.

– Эта идея, наверное получше будет. – размышлял Санчо, – Недавно, как Вы слышали, умер судья Гонсалес, и судейское место, соответственно, освободилось. Оно, конечно, стоит денег, и не малых, но я прощупал почву – Асраф, процентщик, готов дать денег под должность. Мы быстро вернём ростовщику долг с процентами. Я сам вершил суд, будучи губернатором на острове – дело нехитрое, я Вас обучу…

– Одна идея дрянней другой, – сдвинул брови Дон-Кихот, – где это видано, чтобы странствующий рыцарь брал в долг у жида?! Да и справедливость с возмездием я вершу гораздо лучше продажных судей! Эта идея тоже не годится, давай третью!

– Да где ж я Вам столько идей наберу, Ваша Милость?! – жалобно воскликнул Санчо, – Я не пеку их, как пирожки! Впрочем, есть еще одна, но самая туманная – не уверен, что она сработает… в общем, можно создать некий союз поддержки странствующих рыцарей. Собираем с мирных поселян деньги на поддержку рыцарства под соусом защиты людей от несправедливости. Часть денег оставляем себе, а часть раздаём странствующим рыцарям. Но тут, конечно, много работы – ездить по селениям, устраивать собрания крестьян, рассказывать…

– И эта твоя придумка дурно пахнет, Санчо, – не согласился идальго, – я не буду наживаться на рыцарях и крестьянах.

– Да что ж такое то, сеньор?! Я из кожи вон лезу, напрягаю свои не сильно тренированные мозги, а Вам всё не мило! Воля Ваша, но идеи у меня закончились. Скоро мы сложим зубы на полку, и умрём медленной голодной смертью! Кончина весьма недостойная рыцаря…

Санчо вытер рукавом сухой глаз и шмыгнул носом. Дон-Кихот задумался.

– Я согласен с тобой, друг мой, участь печальная… не подобает странствующему рыцарю умирать голодной смертью…

Сеньор и его оруженосец некоторое время сидели в тишине. Вдруг, Дон-Кихот вскочил и начал нервно расхаживать из угла в угол, бормоча что-то себе под нос. Глаза его засверкали.

– Санчо, друг мой, я нашёл выход! Готовь доспехи!

Рыцарь выбежал во двор. Под ногами у него путались две тощие курицы, клюющие собственный помёт. Санчо еле поспевал за сеньором. Дон-Кихот направился к конюшне, подошёл к Росинанту и стал гладить коня по жидкой холке. Кляча вяло потянулась к камзолу Дон-Кихота и начала задумчиво его жевать.

– Неси доспехи, копьё, меч! – дал распоряжение оруженосцу рыцарь.

Санчо убежал и быстро возвратился, нагруженный ржавым железом Дон-Кихота. Облачив сеньора в доспехи, оруженосец поинтересовался:

– Что Вы придумали, Ваша Милость?

– Эх ты, дырявая голова! – смеялся рыцарь, ласково потрепав Санчо по давно немытым волосам, – Что бы ты делал без меня со своими бредовыми идеями! Мы найдем дракона, дурень.

– К-к-какого дракона?

– Обыкновенного дракона, – улыбаясь, ответил Дон-Кихот, глядя на оруженосца, как на несмышлёныша, – который охраняет несметные сокровища и тиранит округу.

– Какую округу? – не понимал Санчо.

– Округу вокруг горы, в которой находится пещера, в которой лежат несметные сокровища, которые охраняет дракон. Мы убьём дракона, большую часть сокровищ раздадим обездоленным, а часть возьмём себе за работу.

Дон-Кихот вывел коня из стойла, водрузился на него с помощью Санчо Пансы, пришпорил Росинанта, и тот медленно, спотыкаясь, вышел со двора. Санчо вытянул из конюшни осла, который упирался, не желая покидать уютное место, и пустился вслед за Дон-Кихотом.

– Подождите меня, Ваша Милость! А если дракон убьёт нас?

– Тогда мы, тоже не умрём от голодной смерти, глупый! – обернувшись, крикнул рыцарь Санчо Пансе и снова рассмеялся, – Как я ловко всё придумал, мой друг! Беспроигрышный вариант!

Санчо догнал Дон-Кихота, и его ослик засеменил рядом с Росинантом.

– А вдруг… простите, сеньор, за столь дерзкое предположение… но это возможно… что если мы не найдём дракона? – осторожно высказал своё сомнение оруженосец.

Рыцарь посмотрел на Санчо Пансу, как на умалишённого.

– У тебя точно голова прохудилась, Санчо! Дракон – не кролик, там же выжженная земля на несколько миль в округе!

– А где эта округа, сеньор? – совсем уже робко поинтересовался Санчо.

– Я не знаю. На то и копыта у Росинанта – он рано или поздно привезёт нас к дракону.

– А… а… а… – слова застревали во рту у Санчо, как мухи в паутине, – а если он привезёт нас поздно?

– Что за манера у тебя, Санчо, всё портить своими дурацкими мыслями?! – нахмурился Дон-Кихот, – Думаешь ты много, но ветер выдувает из твоей дырявой головы все умные мысли, оставляя, почему-то, только глупые.

– Воля Ваша, сеньор, но мне кажется, что со вдовой было бы справиться легче, чем с драконом. Хотя попадаются разные, некоторые похуже дракона… но та, которую я Вам нащёл, кроткая, как ягнёнок. Мужской силы Вам не занимать, сеньор, просто Вы тратите её не в том направлении. Хоть Вы и тощий, как палка, но у тонкого дерева корень бывает прочней. Вы бы вдовушку вмиг укротили…

– Ты опять за своё?! – возмутился идальго, – Где ты видел, чтобы странствующий рыцарь искал лёгких путей?!

Утреннее солнце золотило пыль, которую поднимали путники. Золотые песчинки кружились в воздухе и снова падали на землю, теряя блеск.

– Вы только не сердитесь на меня, сеньор, за то, что я сейчас озвучу самую глупую мысль со времени моего рождения… – Санчо набрал в лёгкие побольше воздуха и, выдохнув, быстро произнёс: – Я вообще сомневаюсь в существовании драконов…

Санчо вжал голову в плечи, боясь, что Дон-Кихот огреет его копьём по голове за столь крамольное высказывание, но рыцарь лишь безудержно расхохотался, чуть не свалившись с Росинанта.

– Это действительно самая глупая мысль за всё время твоего существования, мой друг! – сказал Дон-Кихот, прекратив смеяться, – Однако, я прощаю тебя в силу отсутствия у тебя должного образования. Да будет тебе известно, что в рыцарских романах драконы описаны достаточно подробно. Даже у алеманов существует правдивое предание о некоем Зигфриде победителе дракона.

Рыцарь стал подробно рассказывать своему оруженосцу о видах драконов и их повадках, Санчо слушал Дон-Кихота с неподдельным интересом.

– А где драконы берут сокровища, сеньор? – спросил оруженосец, выслушав детальное описание жизни драконов.

– Сокровища приносят им жители округи, которую они тиранят, – терпеливо пояснил рыцарь, – и ещё им приводят прекрасных юных дев. Очень надеюсь, что там будет хоть одна, когда мы победим огнедышащую тварь. Спасём прекрасную деву!

– Да уж, Ваша Доблесть, мир ужасно несправедлив: богатство и красота подчиняются злу и насилию… – задумчиво проговорил Санчо.

– Наконец-то ветер оставил в твоей голове хоть одну здравую мысль, друг мой! – возбуждённо воскликнул Дон-Кихот, – На то мы и существуем с тобой на этом свете! Мы – меч Господень карающий!

Глаза на измождённом лице Дон-Кихота горели огнём, казалось, что в глазах этих и сосредоточена вся сила, поддерживающая и тело его, и даже Росинанта, схожего худобою со своим хозяином, в активном состоянии. Казалось, потухнут эти глаза, и конь с его хозяином падут бездыханными. Санчо с восторгом смотрел на Дон-Кихота и молчал, боясь глупыми вопросами смутить благородный дух рыцаря.

Так долго, молча, ехали они, думая каждый о своём. Ночевали они под открытым небом, пили воду из ручьёв, ели чечевицу, которую прихватил Санчо. На третий день путешествия въехали они в горы Сьерра-де-Гредос. Под копытами Росинанта и ослика Санчо Пансы дымилась выжженная земля.

Чижик-пыжик

– Есть в России один город, который находится вне времени – Петербург. Кроме парадной, преподносимой всем приезжающим туристам, стороны, этот город имеет свои легенды и загадки.

– Мне ужасно нравится, Сёмочка, когда ты вот так начинаешь рассказывать… – лучилась на Семёна своими изумрудными глазами Маринка.

– Ты, Сёмыч, так распинаешься, будто был в Питере, – попытался подколоть Семёна Ромка.

– Был два раза, но дело не в этом, можно побывать в Питере, и не увидеть его. Всё это, конечно, красиво: Зимний дворец, набережная, Медный Всадник, Петропавловка, Нева, Адмиралтейство, соборы Исаакиевский, Казанский, Спаса на Крови, но настоящая душа города – в его дворах-колодцах и каналах…

– Ах ты ж, Семучка моя золотая, брешешь ты и вправду, складно, – ласково заулыбался Степан, – давай, сыпь дальше, Шахерезад ты мой, Иваныч!

– Не перебивай, Стёпка! – метнула зелёными искрами из глаз в Степана Марина.

– Жги про тайны! – не унялся Стёпка, за что получил ощутимый подзатыльник от Маринки.

– Про тайны – пожалуйста. Например, о Башне Грифонов. Эту башню выстроил, в девятнадцатом веке, в одном из дворцов-колодцев на Васильевском острове аптекарь по имени Вильгельм Пель…

– Имя что-то сильно напоминает легендарного народного швейцарского стрелка… – встрял Стёпа.

– Ну, уймёшься ты, наконец!? – возмутилась Марина, – продолжай, Сёмочка – очень интересно!

– Ну, вот. Пель неестественно быстро разбогател. Одни говорили, что в этой башне он изобрёл эликсир счастья и исполнения желаний, другие считали, что аптекарь открыл код, который позволял проникнуть в портал в параллельные миры. В этой же башне Вильгельм Пель с сыновьями вывел грифонов, которые по ночам вылетают из башни и кружат над городом, охраняя тайну башни. А снаружи, на кирпичах этого сооружения начертаны цифры, которые меняют своё расположение. Многие верят, что этими цифрами записан «код счастья», ключ к которому знал лишь аптекарь и грифоны.

– Сильно попахивает Джоан Роулинг. Видать, она частенько в Питер наведывалась, – пытался понизить градус мистичности рассказа Степан.

Ромка смотрел на Сёму слегка исподлобья, видя, с каким интересом слушает того Маринка.

– А вот ещё одна интересная легенда о гроте «Эхо». В Гатчине есть грот – подземная галерея, соединяющая дворец и берег озера. Если подойти к решётке грота и сказать что-нибудь, послышится замогильный голос, а если крикнуть: «Павел!», то эхо ответит: «Умер».

– А что-нибудь менее мистическое есть в твоей коллекции городского Питерского фольклора? – с сарказмом спросил Ромка.

– Есть… – смущённо ответил Сёма, – Поцелуев мост…

– Так, так, это уже интересней – в повествовании появляется необходимый во всякой занимательной истории эротизм, – ёрничал Степан, – и что же это за мост? Очевидно, что там не протолкнуться от лобзающихся пар?

– Почти. Считается, что если влюблённые поцелуются под этим самым мостом, они будут счастливы, а если поцеловать на этом месте своего избранника при расставании, то он обязательно вернётся…

– Кто вернётся?! Мост?! Это ещё страшнее, чем про Павла! Сёма, прекрати, а то я спать не смогу – мне шагающие мосты будут сниться! – юродствовал Стёпка.

– Перестань, шут гороховый! Сёма, ещё что-нибудь про влюблённых, ну, про какое-нибудь место… – просила Маринка.

– Ну… много их там… вот, памятник «Чижику-Пыжику»…

– Дожили! Никчёмным птицам памятники ставят, нет бы орлу какому-нибудь… – совсем уже не видел берегов Стёпка.

– Я сейчас кому-то рот скотчем заклею! – не на шутку уже рассердилась Марина.

– Ваш гнев так прекрасен, обворожительная донья, что я не в силах противиться Вашей воле, умолкаю… – поник Степан.

– Ну, вот, поверье существует, что если попасть монеткой в постамент, на котором стоит Чижик-Пыжик, а монетка на постаменте останется, то любое желание сбудется. А площадка эта маленькая и очень низко – почти у воды. Ещё молодожёны привязывают рюмку к верёвке и чокаются с клювиком Чижика – на счастье, – закончил, наконец, Сёма.

– Разбередил ты мне душу, Семыч! Как я теперь без Питера?! – с поддельным трагизмом произнёс Стёпка.

– А давайте, в Питер все поедем! – заискрились в глазах у Маринки зелёные бесенята, – Сразу после выпускного вечера?!

Семён, Ромка и Степан с недоверием уставились на Марину.

* * *

Разговор у Марины с родителями был непростой.

– Дочь, ну если хочешь, поедем в Петербург все вчетвером – я, папа, ты и Настя.

– Супер! Мечта, а не поездка! Вы будете по театрам шататься, а я – с Настькой возиться?!

– Чего с ней возиться, она уже большая – шесть лет человеку. Ну, хочешь, мы её с бабушкой оставим? – пыталась найти компромисс мама.

– Перспектива не сильно приятней – таскаться с вами в БДТ, Эрмитаж и Русский музей! Там, между прочим, рок фестиваль будет. Пойдёте со мной на рок фестиваль?

– Ну, я бы, конечно, не против… – согласился папа, – но я тебя понимаю – с ребятами, конечно, интересней.

Мама тоже начала сдаваться, зная характер своей дочери. Темперамент её напоминал постоянно действующий вулкан…

Маринка была, что называется, «пацанка». Всё детство она провела с мальчишками, катаясь на велосипеде, скейте, роликовых коньках, сражаясь деревянными самодельными шпагами, играя в «войнушку», разоряя муравейники, разбирая дорогие игрушки и строя «штабики» на деревьях. Вечными её спутниками были разодранные коленки, ссадины и царапины. Троицу Сёма, Рома и Стёпа она знала давно. В классе девочки звали её д'Артаньян за её характер и дружбу с тремя мальчишками. В шестнадцать лет Маринка лихо рассекала на Ромкином мотоцикле, который ему подарили родители на день рождения, с условием, что Рома сядет за руль, только получив права. Однако мотоцикл сразу стал использоваться по дворам, подворотням, соседним просёлочным дорогам, и абсолютно без прав…

Вот Ромку то родители в Питер отпустили сразу. В принципе, почти все Ромкины прихоти исполнялись беспрекословно. Родители его были далеко не бедными, ребёнок у них имелся только один. Сына своего они считали верхом физического и интеллектуального совершенства (справедливости ради, стоит отметить, что Ромка и правда был весьма симпатичным и неглупым). При этом парень умудрился не испортиться – он рос добрым, чутким, совершенно не эгоистичным парнем. Частично, это была заслуга его друзей, в особенности, Семёна со Степаном.

Семён был долговязым еврейским парнем с грустными воловьими глазами. Красотой, в понимании русских девушек, он не блистал, но Цили, Ханы, Мирьям и Дины из еврейских семей их города, часто бывая в гостях в их квартире, по ночам делали свои подушки мокрыми от слёз, вздыхая о чудесном парне Семёне.

Сёмина мама отреагировала на решение Семёна ехать с друзьями в Петербург пространно:

– Опять ты, Сёмочка, тащишься за этой зеленоглазой кошкой?! И далась тебе эта хулиганка?! Будто нет в округе порядочных еврейских девушек, вон, хотя бы Дина Зильберман: папа – адвокат, дедушка – вообще прокурор! Жил бы, как за каменной стеной!

– Мама, при чём здесь Зильберманы? Ты думаешь, что я всю жизнь буду жить твоим умом? Ты заблуждаешься!

– Сёма, но при отсутствии таки своего ума, мог бы воспользоваться маминым…

– Мама!

– Да ладно, ладно… охота тебе погулять с этой тигрой, таки езжай, гуляй, шлемазл!

Семён очень любил Эрмитаж и Русский музей. Самым любимым его художником был Айвазовский. Все эти чудесные картины назывались маринами. Название картин напоминало об имени, которое вызывало у него душевный трепет, цвет моря на маринах иногда походил на цвет любимых глаз. Сёма поэтому и подтолкнул всю честную компанию к поездке в Питер.

Как многие еврейские юноши, Сёма был романтичен, задумчив и писал стихи. Он очень дружил с Ромкой – тот его понимал, в силу своей начитанности и тонкой душевной организации. Дружба эта одновременно объединялась и раскалывалась сильным чувством обоих к Марине. Привязанность их друг к другу склеивалась странным тягучим клеем.

Как-то в лагере школьного актива они остались вдвоём в тёмной ночной комнате, когда все ушли на дискотеку. Ромка закурил сигарету, подсвечивая то разгорающимся, то затухающим её светлячком Сёмино лицо. Они долго, уютно молчали. Неожиданно, Сёма тихо прочитал:

 
– Взаимоисключая бесконечность,
Свеча горит в объятьях немоты,
Одна средь обступившей пустоты,
Роняя воск в пронзительную вечность…
 

Опять наступила долгая тишина.

– Семёнчик, это так необыкновенно … чьё это?

– Так, одного парня…

– Классно, прочитай ЕЙ.

– Молчи, мизерабль, – ласково произнёс Сёма.

Степан Семёна часто, по тёплому, называл «Семечкой» из-за созвучия имени.

Стёпка, не имея явного отношения к сложным любовным клубкам описанных выше персонажей, являлся всеобщим любимцем. Природа не обделила его силой, а кроме того, он обладал острым языком, за словом в карман не лез, оживляя это томное любовное болото Сёма – Марина – Рома весёлыми каламбурами и «подколами».

В семье, правда, у него было несладко – отец бросил их с мамой, когда Стёпке исполнилось десять лет. Мама, не имеющая приличного образования, надрывалась на двух работах. Когда Стёпке стукнуло четырнадцать, он стал разносить газеты за гроши, помогать грузчикам, которых вводил в заблуждение его немалый рост. На Питер Стёпа скопил себе сам, разгружая рыбу на оптовом продуктовом складе. Рыбный запах он долго выводил пахучими шампунями и гелями для душа.

* * *

В купе приятно пахло дорогой и приключениями.

– Ребят, а что бы вы загадали, если бы у вас появился тот эликсир исполнения желаний, ну того самого аптекаря с Васильевского острова… – провокационно смотрела на Сёму с Ромкой Марина.

– Вильгельма Пеля, – подсказал Семён.

– Да, его. Вот что бы вы пожелали?

– Мар, вопрос то, в общем, довольно личный… – смутился Сёма.

– А я бы загадал, чтобы меня поцеловала Мисс Мира или там, Мисс Вселенная, – попытался сострить Ромка.

– Хорошо же, балбес, представь себе, что ты выпил этого самого эликсира, расслабился себе, закрыл глаза в предвкушении. Случайно, ты их открыл, а над тобой – огромный жучина, который начинает по твоему лицу своими жвалами елозить, оказывается, это – Мисс Вселенная, только с какой-нибудь Проксима Центавры, – засмеялся Стёпка, – сбылось твоё желание!

– А после этого, ты, как порядочный человек, обязан будешь на ней жениться, – хихикала Маринка.

– А её родственники на свадьбе будут думать про тебя: «Ну и урод…» – ввязался в игру Сёма.

– Смотри, когда будешь квартиру дихлофосом обрабатывать, чужих тараканов со своими детишками не перепутай! – серьёзно сказал Степан, а затем, расхохотался.

– Гы, гы, гы, – передразнил их Ромка, – идиотские шуточки у вас, юмор, как у Петросяна! А вот у меня есть нечто поинтереснее, чем ваши дешёвые приколы. Прекрасная сеньорита, – обратился он к Марине, – не желаете ли шипучего, искристого, сладкого, как поцелуй девушки, такой же красивой, как Вы, шампанского?

– Ах ты, змей-искуситель! Подготовился к соблазнению девицы, вооружился?! – с деланным возмущением сказал Стёпка, – Нечестно играешь!

– Соблазнить меня без моего желания невозможно. Открывайте, сеньор! – скомандовала Марина.

Шампанское было открыто. Винные пузырьки придали ещё больше волшебства и веселья путешествию. Маринка смеялась, всё сильнее притягивая Сёму с Ромой к себе своею молодостью, красотой, румянцем на щеках, распущенными волосами и малахитовыми глазищами. Сёма с Ромкой восторженно смотрели на подругу. Марина, почувствовав их сумасшедшие взгляды, перестала смеяться.

– Так, господа, мне нужно переодеться, сходите-ка, покурите, – строго сказала она.

Друзья понуро вышли из купе. Ромка со Степаном достали сигареты. Некурящий Сёма поплёлся с ними в тамбур.

– Завтра утром будем в Северной Пальмире, – мечтательно произнёс Сёма.

– Вот скажи мне, человек-энциклопедия, почему «Северная Пальмира»? – в свою очередь спросил Степан.

– Очевидно, по названию Сирийского города Пальмира – это был в античности богатый город, римская провинция. Красивые классические здания с колоннами, памятник ЮНЕСКО. Наверное, город, который построил Пётр Первый на Неве, чем-то напоминал этот памятник античной архитектуры.

– Сём, как ты, иногда вычурно изъясняешься, как будто по писаному, – заметил Степан.

– Скажи мне, а как я должен говорить? Примерно так: «Ну, короче, типа, Питер, там, трёшь-мнёшь, весь такой на пафосе, как Пальмира в Сирии, видать поэтому, типа, с выпендрёжем, и называли его «Северная Пальмира»?

– Так гораздо понятнее, – похихикал Стёпка.

Когда они вернулись в купе, Маринка сидела уже серьёзная, попивая чай.

– Всё, пьянству бой! Вечерние процедуры, и – спать, – скомандовала атаманша.

Парни по очереди уходили чистить зубы.

– Спокойной ночи, мальчики. Сказку на ночь рассказывать не буду, – завершила день Маринка.

Все улеглись спать, переполненные дорожными впечатлениями.

* * *

Питерский воздух насыщал лёгкие влагой – несмотря на конец июня, с хмурого неба моросил мелкий противный дождичек.

– Да, судя по погодке, это – не Сен Тропе, – заметил Ромка.

– А ты чего, в Сен Тропе был? – ухмыльнулась Маринка.

– Был, с родителями. Вот в Сен Тропе был, а в Питере не был, такой парадокс.

– Точно, был он там, помню, как то рассказывал, как они во Францию ездили, – подтвердил Сёма.

– Ну, и как там? – спросила Марина.

– Не так, как здесь, – не стал распространяться Ромка.

– Не знаю, как вам, а мне на погоду наплевать, мне есть охота, – высказался Степан, – О, кафешка…

Степан побежал к ларьку с небольшим навесом и двумя высокими столиками. На ларьке красовалась надпись «Шаверма».

– Чего это они с ошибкой шаурму пишут? – удивился Ромка.

– Темнота, это же Питер: здесь говорят не «шаурма», а «шаверма», не «бордюр», а «поребрик», – объяснил Сёма.

– Чего ещё они не так называют?

– А, не помню пока. Пойдём шавермочки навернём!

Они набили желудки Питерской шавермой и запили её отстойным кофе.

– Ну, что дальше, Стратег Иваныч? Куда кости кинем? Надо бы жильё подыскать, – обратился Стёпка к Семёну.

– Пошли в «Октябрьскую», она здесь недалеко.

В гостинице «Октябрьской» свободных номеров не оказалось.

– На вокзале бабки обычно ходят с табличками «Сдаю жильё», – вспомнил Степан.

Бабки с табличками у вокзала были, но молодёжи жильё сдавать почему-то не хотели. Друзья подходили то к одной, то к другой, но получали отказ с объяснением, что их слишком много. Компания понуро стояла у вокзала, не зная, как поступить дальше. Со стороны за ними наблюдали два молодых парня из патрульно-постовой службы. Один из них быстрой походкой направился к ребятам.

– Жильё что ли ищете? – спросил он.

– Ну, ищем, а что в этом противозаконного, – напрягся Стёпка, увидев форму на парне.

– Пойдёмте со мной, – сказал пэпээсник.

– Чего мы сделали то? – удивился Ромка.

– Пойдём, пойдём, не боись, – махнул им парень.

Все с опаской пошли за полицейским.

– Меня бабушка попросила жильцов приличных найти, – объяснял по дороге парень, – У меня глаз – алмаз. Вижу, вы маетесь, по виду – из провинции, значит, не испорченные. Да я сам приезжий – из Сызрани. Бабка мне десятая вода на киселе родня то. Она одна осталась на старости лет, ну я ей и помогаю, да и служу опять же в культурной столице. Хата у нас – песня: в центре, на Литейном проспекте. Всё рядом – Эрмитаж там, Казанский собор, Адмиралтейство, в общем – всё! Квартира трёхкомнатная: в одной комнате бабка живёт, в другой – я, а третья пустует, ну мы и решили хорошим людям сдавать. Вы надолго в Питер то?

– На недельку, – успокоившись, ответил Стёпка.

– Отлично! Давайте знакомиться, меня Витёк зовут.

Друзья Витьку представились.

Квартира оказалась действительно, приличной, хозяйка – тоже, цена была озвучена символическая.

– Девочка будет в моей комнате спать, – сразу заявила старушка, – у меня как раз лишняя кровать есть.

Витёк ушел на службу, а друзья, оставив вещи, пошли осваивать культурный центр Питера.

– Веди нас, Семечка, к тайнам, – положил руку на плечо Семёну Стёпка.

– Давайте-ка дунем, сначала, по Невскому – в сторону Эрмитажа.

Они «дунули». На каждом шагу Сёма запинался: у всех зданий он рассказывал про архитектурные стили – ампир, классицизм, барокко, на Аничковом мосту принялся описывать художественный замысел Клодта, выраженный в укрощении его знаменитых коней, даже Гостиный Двор не был обойдён исторической справкой. Что уж там говорить про канал Грибоедова, набережные Фонтанки и Мойки.

– Сёмочка! У меня уже голова болит! Такое ощущение, что здесь самоё большое количество исторических мест на квадратный метр во всём мире! – взмолился Степан.

– Я тебе больше скажу – не на один квадратный метр, а на обыкновенный человеческий шаг! – заулыбался Сёма. Вот канал Грибоедова, справа – храм Спаса на Крови, на месте, где Александра второго бомбисты убили, слева – Казанский собор.

– А где Чижик-Пыжик? – спросила Маринка.

– Мы его уже прошли, но возвращаться не будем – рвём в Эрмитаж.

В Эрмитаже Семён, не смотря на сопротивление друзей, игнорировал все залы, кроме русских художников Серова, Брюллова и, конечно, Айвазовского. У «Девятого вала» застыли они надолго – Сёма сам не уходил, и другим не давал.

– Я вижу, господа, что картины великого Айвазяна не оставляют вас равнодушными, – раздался позади юных эстетов голос.

Все дружно обернулись – на них, улыбаясь, смотрел молодой парень лет двадцати.

– Простите мою нескромность, но я уже давно наблюдаю за вашей чудесной компанией – вы вызываете у меня живой интерес…

– Главное, чтобы за словом «живой» не скрывалось слово «нездоровый»… – хмуро заметил Степан.

– Простите меня, пожалуйста – я не представился … Дмитрий, – сказал он, оглядывая с улыбкой всю компанию.

– Мне кажется, что на сегодня мы лимит знакомств исчерпали, – сердито заметил Степан.

– Отчего же, – с интересом посмотрела на парня Марина, – я полагаю, что не может быть лучше знакомств, чем в библиотеках, музеях и картинных галереях, особенно, в Эрмитаже – они на несколько порядков выше, чем знакомства в барах или на дискотеках. Меня зовут Марина, это – Семён, рядом – Рома, а этого буку зовут Степан, – представила она всех.

– Ну вот, без меня меня женили… – скорбно заметил Степан.

Дима естественно и радостно рассмеялся.

– Мне кажется, что я понимаю, чем вызван такой интерес к картинам Айвазовского, – вглядываясь в глаза Марины, заметил Дима.

Марина смутилась.

Дима ходил с друзьями по залам, делая точные замечания по поводу картин и выдавая весьма глубокие познания о художниках. Стремительно и неожиданно для всех, в течение каких-нибудь получаса, он почти завоевал сердца всех участников компании своим юмором и нетривиальным взглядом на мир.