В поисках желтого попугая

Дома Саша поел и надел любимую рубашку. Джинсы «Даллас», которые были ему на размер больше, он затянул ремнём, посмотрел на себя в зеркало и остался доволен. Затем он щедро плеснул себе в ладонь одеколон брата, растер его по шее, щекам, подмышкам и пошёл на дискотеку. Александр Сергеевич был в предвкушении…

В правом крыле первого этажа, в начальной школе, мигала светомузыка и играла песня Secret Service «Broken hearts». Лена стояла и смотрела на Сашу, в глазах у неё отражалась светомузыка, отчего казалось, что они у неё светятся, как у кошки. Заиграла медленная композиция Nazareth «Love htearts». Саша переминался с ноги на ногу.

«Иди же, чего ты ждёшь?! Иди к ней!» – возмущался внутри Шурика Александр Сергеевич.

Саша глубоко вздохнул, быстрым шагом пересёк холл и протянул Лене руку. Раздались смешки Лениных подружек: «Какой смельчак!» Лена, смущённо улыбаясь, пошла с ним танцевать.

Александр Сергеевич был в восторге, голова у Саши, похоже, кружилась от хрипловатого голоса Дэна Маккаферти, прикосновения к Лене и её запаха.

«Сделай ей комплимент, чудик, не молчи – скажи, что от неё приятно пахнет!» – посоветовал Александр Сергеевич.

– Такой клёвый аромат… от тебя… – выдохнул Шурик.

– Это «Дзинтерс»… духи такие… – тихо ответила Лена.

Песня закончилась.

– Давай лучше погуляем? – неожиданно предложил Саша.

– Давай, – легко согласилась Лена.

Они вышли в майскую ночь. Соловьи воспевали совершенство этого весеннего мира. Саша сжимал своей рукой Ленину ладошку, и Александр Сергеевич чувствовал, как тепла эта ладонь…

Александр Сергеевич проснулся, в глазах его блестели слёзы счастья.

– Ну, как путешествие в прошлое? – неожиданно услышал он.

Александр Сергеевич вздрогнул – перед ним сидел Семён, отлеплял от его головы присоски с проводами и улыбался загадочной, всё понимающей улыбкой.

– Я был там… – пробормотал Александр Сергеевич, – Там, в своей жизни… Я прожил целый день в мае одна тысяча девятьсот восемьдесят шестого года…

И он начал рассказывать Семёну обо всём, что произошло с ним в тот майский день.

– Занятно… – довольно улыбался Семён – его «машина времени» работала.

– Ещё более занятно то, Семён, что я, кажется, изменил прошлое – предупредил Серёгу и закрутил роман с Ленкой, с которой у меня в прошлом… раньше в прошлом ничего не было! – восторженно сообщил Александр Сергеевич.

Семён посмотрел с сочувствием на Александра Сергеевича.

– Прошлое нельзя изменить, Шур (он так называл его иногда), и машины времени, к сожалению, нет, а это всё – иллюзия, – показал он на дипломат, – Это всего лишь твои желания и печали, спроецированные на максимально приближённые к ощущениям реальности воспоминания…

– И что же теперь делать?! – в отчаянии прервал Семёна Александр Сергеевич, – Я так и не смогу спасти Серёгу?!

– Твой Серёга, к несчастию, погиб тридцать два года назад, а Ленка твоя (может, это тебя как-то утешит) сейчас старая и некрасивая тётка. А делать что? Жить. Твори добро!

Семён грустно улыбнулся, похлопал по плечу Александра Сергеевича, забрал своё изобретение и ушёл.

Александр Сергеевич полежал какое-то время с открытыми глазами, сел на диване, взял блокнот, ручку и нацарапал в блокноте: «Есть каменный замок на мрачной скале…»

Мантра

– Во мне уже нет того огня, который был, раскалённые камни жаровни остыли. Но тлеет внутри уголёк неугасимый, нужен лишь поток воздуха, чтобы всё разгорелось заново. Ветер где-то близко, скоро задует, ворвётся внутрь, покраснеют от него угли адским светом, раскалятся камни… Да здравствует жар огня, да не испепелит он нас, а согреет, да вдохнёт в нас жизнь ветер, да оживут наши чувства, да наполнится тело наше силой, а разум и душа – светом!

– Прикольная хрень, Ёж!

– Это не хрень, а мантра. Я сам придумал, – насупился Саня.

– Аааааа… – протянула Ася.

Костёр лизал языками степную землю – ковыль вокруг него прогорел, и даже редкие искры не долетали до травы, чтобы зажечь степь. Ася предусмотрительно не разжигала костёр сильнее, чтобы не улетали далеко в степь посланцы огня.

Солнечный диск вдалеке уже прильнул своими огненными губами к остывающей степи, та никак не реагировала на жаркое лобзание.

Ася развернула спальный мешок и надела на себя куртку.

– Ёж, иди ко мне – спать ляжем.

– Не пойду… – обиженно сопел Саня.

– Ты чё, из-за мантры своей? Да ладно, отличная мантра! «Да воскреснут наши чувства…» Нормально, – примирительно сказала Ася.

– Да оживут… да оживут чувства – так у меня…

– Извини, Ёж… – осторожно начала Ася, – А они у тебя умерли?

– Да нет – это образно… ну, для усиления… ну, типа, преувеличение… да и вообще, при чём здесь мантра?! – вскинулся Саня, в глазах его плясали языки костра, – Иди со своим Жунисом спать ложись!

– Ах, вон оно что! – улыбнулась Ася, – Ну, узнал ты, что нас ещё в детстве хотели поженить родители, так я же не с ним, а с тобой сейчас, и всегда с тобой буду.

– Так-таки и всегда? – с сомнением, но, уже успокаиваясь, произнёс Саня.

– Всегда, Ёж, – серьёзно посмотрела на него Ася, – Быстро прыгай ко мне – ты не знаешь, какой холодной становится степь ночью.

Перемена в Санином настроении произошла молниеносно – он метнулся к Асе, залез с ней в мешок и, с блаженной улыбкой, уткнулся своими светлыми волосами-иголками в её азиатские скулы.

– А сколько вам лет было, когда вас родители помолвили? – тихо спросил Саня Асю.

– Мне – три года, а Жунису пять лет исполнилось.

– Да что они, совсем что ли?! – возмутился Саня.

– Это Азия, Ёж, здесь свои жизненные устои…

– Да я понимаю, что свои, но как можно без любви поженить?! – с жаром бубнил в ухо Асе Саня.

– Да обыкновенно, – пустилась в объяснения Ася, – «Любовь» – это понятие европейское, а здесь… есть мужчина, есть женщина, есть необходимость выживания и продолжения рода. Исходят из понимания, что любой мужчина может заниматься сексом с любой женщиной, ну, я не в смысле половой распущенности – разнополые они, этого и достаточно…

– Бред! – возмутился Саня, – А как же флюиды любовные?! Химия?! Меня от некоторых весьма симпатичных девушек воротит, а к некоторым не очень симпатичным почему-то тянет…

– Ах, так тебя тянет к несимпатичным?! – возмутилась Ася, – И я – одна из них?!

Ася стала отталкивать Саню от себя, мешок стал трещать по швам.

– Успокойся, суйикти, ты самая красивая на свете… – прижал Саня девушку к себе нежно, но настойчиво, – И как же так – слово есть, обозначающее «любимая» в казахском языке, а любовь пришла из Европы? Объясни.

– Что, казахи совсем не такие, как все?! Есть у нас свои Ромео и Джульетты, а уж Монтекки с Капулетти самые что ни на есть Монтекки и Капулетти. Я вот, пошла против воли отца и матери, надеюсь, нам с тобой травиться не придётся…

– Ах, ты моя степная Джульетта! – прижался к Асе Саня, – От тебя так пахнет… степью и ветром!

– А как пахнет ветер? – довольно жмурилась Ася.

– Так… от него голова кружится… и надышаться невозможно… – закопался Саня в Асины волосы.

– Мммррр… – замурлыкала Ася, – Когда ты ко мне прикасаешься, Ёж, я просто растворяюсь в окружающем мире и становлюсь некой вселенской сутью, это необыкновенно…

Степной ветер раздувал угли затухающего костра, шевелил степные травы, заставляя их тихо шептать влюблённым древние истории про звёзды, разлившиеся по небу молоком кобылицы, луну, зиливающую степь своим холодным мистическим светом.

– Всё-таки, нехорошо сегодня получилось – убежали от твоих, как ошпаренные, прямо в степь, – вздохнул Саня.

– Ты не слышал, что мне отец сказал, когда ты вышел воздухом подышать…

– И что он сказал такого?

– Да какая тебе разница? – задумчиво ответила Ася.

– Я хочу знать…

– Ладно, – сердито прервала Саню Ася, – он сказал следующее: «Пока этот аккулак не слышит, предлагаю тебе, Айсулу, вернуться домой, и я всё забуду – забуду твоё непослушание и то, что ты сбежала в Россию!»

– Ну, а ты что ответила? – медленно спросил Саня, пропустив мимо ушей обидное «аккулак», что в переводе означало «белое ухо» – пренебрежительное название русских у казахов.

– Ответила, что у меня теперь российский паспорт, и я теперь не Айсулу, а Александра.

– Да, могу представить, что с ним было после этих слов, – задумчиво произнёс Саня.

– Не можешь, – с дрожью в голосе произнесла Ася, – Он сказал, что у него больше нет дочери, и чтобы мы немедленно выметались из его дома…

Асино тело стала колотить мелкая дрожь, однако, ни всхлипов, ни слёз Саня не услышал и не увидел.

– Успокойся, суйикти, – погладил Саня любимую по голове.

– Кто я теперь?! – трясясь в ознобе, тихо спросила Ася, – Не казашка, и не русская…

– Ты – моя любимая, это самое важное, – прижал к себе Асю Саня.

Ася лежала в Сашиных объятиях, постепенно успокаиваясь.

Ночь совершенно покрыла степь своим чёрным одеялом. Небо прочерчивали ниточки «падающих звёзд».

– Смотри, Ёж, как красиво! – совсем уже успокоившись, смотрела Ася в ночное небо.

– Да… это Персеиды, они сейчас в самом начале – это метеорный поток, на самом деле, – объяснил Саня.

– Всё, тихо, я буду загадывать желания! – возбуждённо сказала Ася, – И ты, Ёж, загадывай.

Они замолчали, всматриваясь в небо, и стараясь успеть загадать что-то, пока «звезда падает». Мир был огромен, великодушен, и принадлежал им полностью, ведь желаний было много, и все их они успевали продумать, пока падали звёзды.

Повелитель огня

Я родился в древнем Иране после удара священного огня молнии Визишт. И я – язат Адар, сын своего Отца Ахура Мазды, и я управляю огнем. Я не создавал мир, как мой Отец, безначальный Творец и создатель всего сущего, мне не сравниться с ним, но повлиять на людские судьбы мне дано…

Мой огонь, разгоревшись или наоборот – погаснув, меняет судьбы мира. Он может дарить тепло, а может стать всепожирающим, и тогда становится всё очищающим. А иногда, исчезнув, он творит не меньше бед, чем разбушевавшись. С помощью моего огня люди делают смертоносное оружие, но и сам по себе он бывает таковым. И пепел, оставшийся после него, дарит новую жизнь – свежую и чистую.

Я – язат Адар, мне можно всё. Я никогда не жалел людей – я выше этого. Джочи-Хасар, сын Есугея и Оэлун, младший брат Чингис Хана, был, несомненно, прекрасным лучником, но именно я не давал погаснуть просмолённым подожжённым стрелам, которые он из смертоносного своего лука отправлял в кровавый путь на крыши Владимира. И огонь мой съедал русские города без остатка, чтобы они возродились потом, из сияющего белого камня, ещё прекраснее, чем были.

А больше всего я, язат Адар, не люблю людскую спесь. Наказываю я за неё жестоко. Однажды Испания возомнила себя властительницей морей. Эта наглость должна была быть наказана, ведь кто кроме сестры моей, Анахиты, может назвать себя владычицей водных просторов?!

И вот, сто тридцать испанских кораблей из шести эскадр двигаются в сторону Англии, командует всем этим надменным сбродом трусливейший из полководцев – Алонсо Перес де Гусман, седьмой герцог Медина-Сидония. Сто восемьдесят священников они собрали на своих корытах! Я смеялся, глядя на их надутые рожи – они полагали, что их бог спасёт их всех от моего гнева.

Сначала сестра моя трепала их корабли, а затем, я дал волю своим чувствам. Испанцы, почуяв опасность, закрылись в глухую оборону, но у Кале, я надоумил герцога Пармского, что нужно делать. Он нагрузил брандеры горючим и взрывчаткой, поджёг их и направил ночью в самую гущу «непобедимой армады». Я позаботился о том, чтобы огонь горел ярко, а взрывы горючего были высотой до неба. О, как я смеялся, когда испанцы в панике рубили якоря и, полыхая, уходили в открытое море, а там их поглощала в свои пучины Анахита.

А на рассвете я направил ядро, выпущенное из английской кулеврины, прямо в пороховой склад испанского флагмана…

Жалкие остатки их «армады» гнала к родным берегам моя божественная сестра. Я же был полностью удовлетворён.

Новую эпоху моего великого огня открыли русские ракеты. Сначала, я немного переусердствовал, и ракеты падали, так и не поднявшись в воздух, разрывались на куски, сжигая всё вокруг. Но я научился усмирять свою энергию и ракеты стали подниматься в воздух. Теперь и мой Отец увидит мои успехи…

– Алёша! Сколько можно?! – мама была в сильном гневе, губы её дрожали.

Я осторожно посмотрел в её испуганные глаза.

– Ведь ты же спалишь нас когда-нибудь! – почти плакала мама.

– Я контролирую ситуацию, – осторожно сказал я. Как я мог ей сказать, что я – язат, она подумает, что я сошёл с ума.

– Контролируешь?! А что вы с сестрой вчера устроили в большой луже около дома?! Соседи даже пожарных вызвали!

– Там была вода, Маринка всё потушила… это было морское сражение… – лепетал я.

– А это ваше Великое танковое сражение на Курской дуге?! Ты полгода собирал большие спичечные коробки и делал из них танки. А потом поджёг их, объяснив, что это танки Гарудиана…

– Гудериана…

– Мне всё равно! На полу остались чёрные следы! – гневно парировала мама.

– Я подкладывал под них жестянки…

– Тебе тринадцать лет! Тебе уже пора за девочками ухаживать, а ты сражения устраиваешь! А с Серёжей вы на площадке что устроили?! Соседи чуть от дыма не задохнулись!

– Это был космодром «Байконур»… мама, я, правда, огонь контролирую! – у меня в глазах уже стояли слёзы.

– Теперь огонь контролировать буду я.

Мама нашла во всех моих тайных уголках коробки спичек, достала из-под дивана огромный кусок магния, который мы ещё недавно с Серёгой точили на стружку драчёвым напильником, изъяты были даже бенгальские огни. Всё это богатство было сложено в тумбочку и закрыто под замок.

Слёзы застилали мне глаза. Я смотрел в окно, где далеко-далеко, на окраине мира святейшим огнём Спаништ догорало моё детство.

Замороженная и Голем^[1]

Как они оказались вместе, Голем и Замороженная, для окружающих оставалось тайной. По всем правилам и стереотипам, они должны были отталкиваться друг от друга, как одинаково заряженные частицы. Но в том то и дело, что заряжены они были по разному.

Голем был рок гитаристом. Звали Голема Витей. Своё прозвище от друзей-музыкантов он получил за немалый рост и крупные рубленые черты лица. А ещё у него была подходящая фамилия – Гольмштейн. Явно выраженная семитская наружность Голема странно сочеталась с огромной физической мощью. Рок группа, в которой играл Голем, была «начинающей», хотя всем в ней уже перевалило за двадцать. Они «искали» себя – пробовали играть всё – от блюзов до грайндкора.

Тело Голема было похоже на энциклопедию рока, благо, места для наколок было много. На правой груди его красовался семитский профиль Боба Дилана, на левой разместился Оззи Осборн. На спине истекал кровавой юшкой из носа обдолбанный Сид Вишес. Правое плечо было отдано Дженис Джоплин, левое – Джимми Хендриксу.

Замороженная была красавицей. Звали её редким именем Оля. Она имела яркую сексуальную внешность: стройную фигуру, красивые, четко очерченные губы, совершенные очертания лица, симпатичный классический носик, серо-голубые глаза и густую гриву тёмно-русых волос.

Замороженная казалась духовно фригидной. То ли не было у неё души, то ли была она размером с птичью. Казалось, что она знала только простые понятия: тепло – холодно, сыто – голодно, весело – скучно.

Мужчины за Замороженной ходили косяками. Причем, мужчины дорогие. Они присылали охапки роз, дарили украшения редкой красоты и звали на престижные курорты. Их ухаживания у Замороженной эмоций не вызывали, как и остальной окружающий мир, кроме глянцевых журналов. Некоторые понравившиеся украшения она принимала, не считая себя ничем обязанной. Когда какое-нибудь из подаренных украшений Оле надоедало, она, нисколько не смущаясь, продавала его и устраивала себе бешеный шопинг.

Голем взахлёб рассказывал ей о рок музыке, но эта информация не оседала в её прекрасной головке. Она никак не могла вспомнить, кто такой Джонни Роттен, а слово «хаммер» означало для неё марку автомобиля, а не приём игры на гитаре.

Причины, по которым Замороженная была с Големом, для всех оставались загадкой.

По вечерам они уютно сидели в однушке Голема. Он играл на электрогитаре разные рифы и соло.

– Во, смотри, это называется «двуручный теппинг», – наяривал Голем на гитаре партию Вана Халена.

– Ага, клёво, – вяло соглашалась Замороженная, просматривая глянцевые журналы.

– Оля, а тебе какие книги нравятся? – задумчиво спрашивал её Голем, глядя, как она листает журналы.

– Разные. Harper’s Bazaar нравится, Vogue, Cosmopolitan…

– Это не книги, Оля, это журналы, – трагично поднимал вверх брови великан, – нет, в Cosmo, конечно, когда то печатались Драйзер, Джек Лондон, Киплинг… но сейчас – нет. Это просто журнал…

– А, ну, тогда не знаю… – закругляла тему Замороженная.

Ближайший друг Голема, Петька Фирзанов по прозвищу Ферзь, как и все, пытался понять эту странную любовную связь.

– Объясни мне, Витёк, что ты в ней нашёл? – пытал Петька Голема, – Что тебя в ней, кроме её смазливого личика, привлекает?

Голем задумывался надолго.

– Она смешно нос морщит иногда… – наконец, произносил здоровяк.

– Веская причина, а ещё?

– Много чего. Ещё, когда улыбается, у неё один уголок губ изгибается так трогательно. А ещё она сопит во сне смешно. А когда говорит вот так: «Ага, клёво», – изобразил Голем подругу, – у меня в животе бабочки порхать начинают…

– Это всё, конечно, здорово, – остановил его Ферзь, – но она же тупая…

– Слышь, Ферзь, ты мне, конечно, друг, но я тебя предупреждаю… – напрягся Голем.

– Ладно, ладно, успокойся. А как с сексом? – продолжал допрос Петька.

– Нормально, – набычился Голем.

– Что-то в твоём тоне настораживает. Колись, что за проблемы? – внимательно смотрел на друга Ферзь.

– Ну, она, как бы, холодная несколько… – промямлил великан.

– Ага, понятно, бревно, в общем…

– Я тебя предупреждал… – Голем схватил друга за грудки и поднял, ноги у Ферзя повисли в воздухе.

– Ладно, ладно, – прохрипел Ферзь, – просто она флегматичная… такой психотип…

Голем отпустил друга на грешную землю.

– Мне иногда кажется, что она заколдована, – печально произнёс гигант.

– В сказках злые волшебники часто заколдовывают героев, делая их уродами, но душа у тех остаётся прекрасной. Но вот чтобы оставили красивую внешность, а душу забрали, такой сказки я не знаю, – ответил Петька.

– Портрет Дориана Грея, – заметил начитанный Голем.

– Не подходит – у чувака была грязная душа, а не её отсутствие.

– Ну, не знаю я, Петь, за что, но люблю её, – сложил свои еврейские брови домиком Голем, – жить без неё не могу…

– Ладно, понял я, – положил другу руку на плечо Ферзь, – а я без тебя, дурака, не могу. Твоё дело-то, чего я лезу. Переживаю просто за тебя.

Помолчали.

– Ну, предлагать тебе поцеловать её, чтобы расколдовать, я не буду. Подозреваю, что ты целовал её уже, и не только в губы, – сказал Петька.

– Замолчи, извращенец, – усмехнулся Голем.

– Нет, а что, я бы, на твоём месте, обследовал каждый сантиметр, вплоть до пальцев ног.

– Перестань, маньячилла…

– Можно, прежде, намазать её чем-нибудь съедобным…

– Ну, хватит, озабоченный! – смеялся уже Голем.

– Я не озабоченный – я ищу варианты спасения друга.

– Ты поаккуратней, а то воображение твоё разыграется, придётся тебя спасать – вызывать скорую сексуальную помощь, – смеялся великан.

– Ты прав, мой друг, воображение уже разыгралось. Однако сексуальные услуги широкого потребления на коммерческой основе мне не нужны. Я сегодня иду в клуб на встречу с одной прелестной особой. Она сказала, что придёт с подругой и просила привести кого-нибудь из друзей. Пошли, а?

– Не, я домой…

– Не будь занудой, громила! Что ты, женатик? Какие у вас с ней обязательства? Вы – свободные люди. И потом, вдруг тебя другая увлечёт, тогда ты избавишься от этой странной зависимости.

Голем задумался.

– Ладно, пойдём, – согласился он.

Клуб возбуждал шизофреников мельканием ярких огней и пульсирующей музыкой.

Судя по тому, с какой частотой Ферзь хлопал по протянутым и поднятым рукам, он здесь был завсегдатаем. Голем, не смотря на то, что по клубам не ходил, тоже знал многих из тусующихся в клубе.

Они подошли к столу, за которым сидели поджидающие их девушки. Голем оценил вкус Ферзя – девочки были что надо.

– Привет, – поцеловал Петька девушку, сидящую слева, – разрешите представить, это мой друг Виктор, в простонародии – Голем. Алина, МАРИНА, – нажал на последнее имя Ферзь.

– Необыкновенно приятно, – произнёс Голем, разглядывая Марину, подругу Петькиной девушки.

Марина тоже с интересом смотрела на Голема.

– Голем… что-то знакомое… а, это глиняный великан, который должен защитить еврейский народ? – сказала Марина.

– Приятно поражён Вашими познаниями, – ошарашено произнёс Голем.

– Давай на ты?

– Давай. А тебе какая музыка нравится? – спросил Голем первое, что пришло в голову.

– Разная: Doors, Led Zeppelin, Роллинги нравятся, Black Sabbath слушаю иногда. Sex Pistols люблю. Кстати, я с Лайдоном переписываюсь.

– С к-каким Лайдоном? – ошарашено спросил Голем.

– С Джоном, с кем ещё то? – как на ребёнка посмотрела Марина на Голема.

«Этого не может быть, – думал Голем, глядя на продвинутую красавицу, – таких девушек нет на свете…»

Ферзь с Алиной давно уже обнимались на танцполе, а Голем с Мариной всё говорили, говорили…

Когда они пошли танцевать, Марина заметила наколки у великана. Тихонько расстегнув рубашку Голема, она поцеловала изображение Боба Дилана.

– Ну вот, как будто с Бобом Диланом целуюсь, – усмехнулась она.

Голем посмотрел в красивые глубокие глаза Марины.

– Мне на минуту выйти надо, – пробормотал он.

– Хорошо, я подожду, – покладисто сказала девушка.

Голем вышел из клуба и пошёл по улице. Уже подмораживало, шёл первый снежок. Когда уже почти дошёл он до своего дома, из подворотни вышли три парня.

– Эй, верзила, постой! – громко сказал самый крупный из них.

– Чего надо? – сдвинул брови Голем.

– Что надо в такой час трём джентльменам удачи? Бабки гони! – сверкнул ножом самый высокий.

– Ребят, уйдите, по добру… – произнёс Голем.

– Ах ты, морда еврейская, – пригляделся главарь, – сейчас мы тебя закопаем.

Главный с ножом бросился на Голема. Великан отмахнулся от нападавшего, как от таракана. Однако таракан успел полоснуть ножом по Бобу Дилану. Рассвирепевший Голем схватил обидчика за шкирку и швырнул его прямо в руки подельников. Неудачливые гоп-стопники рванули обратно в подворотню.

Голем посмотрел на свою грудь. По рубашке расползалось красное пятно. Голем снял куртку, чтобы не испачкать и её, и пошёл домой.

Зайдя в квартиру, он увидел, что в комнате горит свет.

– Ты чего не спишь? – посмотрел он на Замороженную, прикрывая курткой кровавое пятно на рубашке.

– Тебя жду. Ты чего так долго?

– В клуб ходили.

– О, клёво…

– Хочешь, с тобой сходим, хоть сейчас? – спросил Голем.

– Не, у меня завтра фото сессия в агентстве. Выспаться надо.

– Ну, ладно, – сказал Голем и пошёл в ванную.

Рана была неглубокой, но кровоточила. Голем смыл кровь, обработал порез перекисью водорода, заклеил большим пластырем, и вышел из ванной.

– Ну, раз тебе выспаться надо, давай спать ложиться, – сказал он подруге.

Голем вытянулся на диване. Замороженная легла рядом, обняв мощный торс великана.

– Что это? – показала она на пластырь.

– За тебя на дуэли на шпагах дрался.

– Клёво… – мяукнула Замороженная и прильнула к Голему.

Голем блаженно закрыл глаза и заснул.