Затерянные в сновидениях

ПРИРОДА СОЗНАНИЯ

Тени задвигались быстрее и яростнее. Он спугнул их, бросив на влажную траву свой амулет…

– Он защитит тебя от самой себя, – сказал, не опуская взгляда.

Мое старание сфокусировать себя на смысле его слов разрушали образы его мыслей, а в попытке следовать за образами я застревала в своих.

Вдруг, так неожиданно и очень резко, меня сковала дикая яростная боль, без каких- либо объяснений, не имеющая причин… начала… она не крепилась не к чему… просто была, произрастая и расширяясь внутри, разрывая меня и выворачивая наизнанку… я не могла думать, дышать, не могла искать ни источник ее возникновения, ни возможности борьбы с ней.

Дикая боль… Нудная… Последовательная… Зацепляющая каждую жилу и непрестанно натягивающая ее… меня, словно тетиву.

Я в аду… и я – сам дьявол… в своем аду… нет силы терпеть… нет мочи кричать, язык стал тяжелым и глупым, он не слушается, он сам по себе. В ушах застыл звук собственного голоса, ставший гомоном, гулом… Запахи стали затхлыми, воздух – спертым… Тошнота подкатывала невыносимыми волнами…

– Не то! – спокойно и тихо прокомментировал он мои старания. – Вытесняй боль, попробуй дышать в боль… дыши… и принимай, второго шанса не будет! Ты сольешься с потоком непринужденных, ты погибла, тебя сотрут в порошок… пожрут твои же демоны. Тебя будут сжигать на кострах… пытать… стирать память о прекрасном, … рабством будут ломать твою волю… ты ослепнешь, перестанешь слышать… ты упадешь на самое дно… Но однажды ты прозреешь и прозришь меня сквозь время и пространство… сквозь свои страсти… тоненькая ниточка твоей любви ко мне снова притянет тебя домой… тебя другую, новую…

Я кричу ему через боль, сметая ее с себя сбрасывая с себя безвольными руками, ставшими невесомыми или столь тяжелыми, что я уже не чувствую их крепления к себе: «Зачем мне эта чистота? Зачем такая сила, полученная ценой невыносимых…» Но крик утонул в хаосе мелькающего безумия, куда я и провалилась вслед за ним.

Очнувшись, смогла контролировать лишь направление взгляда. Все тело ломило, скручивало от боли…

Достав лилию и плющ, разлив сверху жидкий критский бадьян, уложил наверх горный хрусталь.

– Земля, – тихо сказала я, но слова, застрявшие комком в горле, так и не сложились в звуковую форму.

– Я не буду рассказывать тебе о сторонах света, ты знаешь, для чего все.

Да, я все вспомнила… жрица старых культов, имена богов и богинь канули в вечность, обряды разошлись по конфессиям и сами собой прижились в разных религиях.

Кое как, поднявшись, раздевшись, легла на шкуры. Несмотря на предутреннюю прохладу, чувствовала жар. Мне было интересно, что он видит, смотря на меня, нагую во всех смыслах и переданную ему до конца…

Как всегда, прочитав меня как раскрытую книгу, он еле сдержал усмешку или не сдержал… Самый темный предрассветный час скрыл его черты… И мои мысли понеслись в другое русло.

Он растер все мое тело маслами и травами, и, несмотря на близость дыхания, мягкость его рук, все было очень по-отцовски заботливо. Это немного укололо в самое сердце самолюбия.

– Научись не давить из себя чувства, а рождать их, всем сердцем любя и принимая свою пустоту и одиночество. Только раскрывшись безмолвию и своему предназначению, ты сможешь понять, принять и полюбить меня, через образ Единого, Вечного. А на меньшее я уже не согласен, и ты тоже! Зная тебя лучше и дольше, чем ты самое себя, скажу – ты, рожденная стать моей силой, пока являешься проявлением моей слабости, не явным, но резким.

Я не слышала его слов, я видела их образы, тени, звуки, весь этот хоровод освобождал меня от чего-то липкого, мрачного и очень мутного, как будто замазанного сажей, стеклянной паутиной.

Я несколько раз потерла глаза, было ощущение, что от жуткого жжения они выкатятся из орбит прямо на мох. От этой мысли стало весело и грустно, представив, как это произойдет во всех красках моего воображения. Я хихикнула… потом еще и, наконец, все это вырвалось в абсолютно неконтролируемый, безудержный смех, он был очень веселым и заразительным, вовсе не истерическим. Чин долго и пристально смотрел на меня, так и не решился присоединиться к веселью.

Ты всегда творил во мне! Всегда учил, любя и прощая! Я не желаю прощения! Но осознания, слияния, расширения… Я вижу тебя, чувствую тот день, что коснется меня твоим крылом…

Тебя нет… значит, меня нет… значит, ничего нет. И, разбив вдребезги мое понимание, и разорвав внешние… ты забрал мое безумие, я обрела твое спокойствие, Ты видишь, миры перевернулись. Ты выпил все темное, ведя меня играючи между сосудами сефирот.

Я почти сгорела в твоих огненных сферах и чувствую себя голой без моей тьмы.

И только вечность будет помнить тот миг, когда ты спас меня, ворвавшись в мой мир. Голоса в моей голове стали безмолвными. Силы слились с твоими, оголив мое внутренние. Золото заменили серебром. Мы стали поклоняться разным богам: ты – Солнцу, я – Луне.

Все прошло… но боль сменила печаль, терпкая и немыслимая по своей глобальной силе, полностью подчинившей меня и придавившей к полу. В собственном бессилии я почти завыла, но голос снова застрял посредине звука и больше не пропускал никаких импульсов. Потеря тебя… и того… другого, возможно тебя же, не знакомого, но более близкого и дорогого… не прошедшего сквозь меня, оставив порванные зияющие раны… за него я отдала все.

За его жизнь – свою… это все, что уже случилось в параллельных… невозможно… изменить… измерить… боль…

Отец! Пусть она раздавит меня, стерев память о будущем… я не смогу жить, если стану помнить весь этот ад, который уготован мне… неужели все написано? Предрешено?

Нет сил, не желаний… только вселенская грусть… когда-нибудь я проживу ее глубину… но не теперь. Я открываю глаза, по телу разбежалось приятное тепло, как будто сердце разорвалось и разлилось во мне, более не нуждаясь в венах и жилах, расправляясь, просачиваясь сквозь кожу и поры в бездонную высь великого «Нечто»…

Звезды так близко, что мое дыхание колышет их, они мерцают, создавая тихое движение в своем небесном шатре и неся за собой мой невесомый островок, уводя от утреннего тумана, привнесшего свои холодные тона в эту идеальную картину.

Вдоль берега бродит страж. То ли медведь с памятью о человеческом образе, то ли человек в шкуре медведя (одно другому, видимо, не мешало). Обходя дозором свои владения, ставшие ему бесконечным напоминанием собственной глупости.

Раксана – новое имя принесло много ответов, не забыв завалить еще большим количеством вопросов, правда, тяга к знаниям, похоже, оставила меня вне своего присутствия.

– Я не ожидал, ты превзошла саму себя, только твое имя пишется через «о» – «светом озаряющая». Я принес тебе вина, сыра и горячих трав. Встань, разомни затекшие конечности, это еще не все, что необходимо для перехода. Ты – ключи, которые отворят и затворят наши двери.

Он набросил на меня свой плащ. Пока я ела, он натирал мне ноги горячей, жирной и сильно пахнущей субстанцией; тело немое и непослушное, снова обретало гибкость и чувствительность.

С дикой силой захлестнула страсть, поднимающаяся все выше и выше от ступней к лодыжкам, по бедрам к позвоночнику… до самого сердца и выше, застряв огнем в горле… Чингиз отдернул руки, и я поняла, что это не я борюсь со своими демонами, а он пытается обуздать своих. Секунда промедления – и я бы уже не смогла воспользоваться этой теряющей контроль и ясность мгновенной слабостью. Я сбросила плащ и прильнула к нему всем телом, желая вдавиться порами, проникнуть в самую глубину его сознания, вытесняя его страсть к Создателю… Борьба за любовь с Богом – это уже заранее проигранное сражение, которое, испытывая нас, ставит на кон все… и сбрасывает тебя в пропасть забвения. Прилипая к его губам, все чувства, захватывавшие нас многими жизнями, проступали нашим дыханием, прикосновениями… Я видела нас в разных странах, разными лицами, удивительными историям многих воплощений, протекавших вместе и врозь, объятых ненавистью за эту страсть, любовь, неутолимую ничем: ни совместным счастьем единения и обладания друг другом, ни непреодолимым расстоянием…

Наша страсть к высшему проявлению мощи человеческого духа была больше нас самих, больше всего на свете. Ничто не могло нас усмирить и насытить… Самое страшное – мы знали туда дорогу, но билет оплачивало только одно чистое сердце, не принадлежащее никому и вмещающие все…

Он оттолкнул меня с такой силой, что кубарем скатившись в воду и потеряла сознание. Но видения уносили в междумирие. Мы были точкой в центре окружности, разливаясь до его пределов, распространяя себя по кругу и расширяясь до бесконечности. Вновь, сжимаясь, вращаясь против часовой, спиралью и разбрасывая себя множеством точек, возвратившись в линию, втягивающую свою середину, образуя треугольник, выплевывая угол, становясь квадратом, продолжая набухать и выдавливая углы, превращаясь в куб.

Раздаваясь, как шар, меняя формы, разливаясь в объемную пентаграмму, рождая последний угол и становясь Меркабой. Золотой и серебряный треугольники, входя друг в друга, смешивали краски, переплетая цвета… и мы уже вращаемся в Меркабе, сливаясь в нечто не имеющее ни формы, ни цвета… Все это в хоре звуков, имен.

Брия (последовательность имен, состоящая из комбинаций, возникающих в Ацелут): Алеф… Бет… Гемел, Адам, Адаам… Хева, Ева… Завершалось это хороводом чисел, имеющих тени-образы: 1234597618… 72, 72, 72, 216 Йод Хе Вав Хе… И с четырех сторон несутся на нас невиданные животные в ореоле силы и славы: С Востока – Дракон; и мы вторим имени, принесенному ветром – Рафаил; и желто-лиловым вспыхивает пространство…

С Юга в пламени приходит Лев. И Михаил – имя ему. Зелено-красной волной, горячей и нежной окутывает нас…

С Запада прилетает Орел в сине-оранжевом ореоле своей славы – Гавриил.

И с Севера земля несет Быка, в оранжево-оливковом свете являя Уриила и сменяя цвета на коричневый и черный…

Они проходят сквозь нас, насквозь, расчленяя на молекулы и атомы все наше существо…

Он есть Нешама (источник, разум и знание – высшие я), Хокма, Бина и Кетер его углы… Я есть Руах (сила воли, дух, стимул к действию), шесть сефирот, от милосердия к сердцу… Наши Анима и Анимус стерты пятью ликами Адама, Кадмона и мы прорастаем в Каввану (слияние человеческой воли с Божественной).

Нас разделяет человеческим воплем пронзенного копьем стража… несколько десятков воинов… разрушенное сознание не дает четкой картины восприятия… Мы просто наблюдаем за происходящим в замедленном действии. Хайдария и Асадия возглавляют это безумие… Они несутся вокруг озера, дикими гарпиями впиваясь в нас огненными глазами – бездонными колодцами ярости, призывая всех спешиться. Дикие валькирии, на ходу скинув одежду, спрыгивают в воду прямо с лошадей. Обезумевшие животные, не останавливаясь, уносятся в лес. Жертва принесена. Хозяин падает замертво. Луну закрывает темнота… В лесу слышится гул сражения, и запах пролитой крови доносится до нас.

Чингиз лишь медленно поднимается, показывая воинам свое присутствие. Ярким серебром острый меч разрубает пространство надвое. Отрубая дорогу в прошлое или будущее… Его сила заполняет все и замыкается в кругу воинов, принимающих и разделяющих ее.

Я точно знаю, что делать, чтобы открыть проход: раздираю кинжалом свои запястья и поднимаю вверх руки. Он подхватывает меня и, вскидывая над головой, как знамя перехода, уходит в трещину меж двух миров, омывая пороги кровью… Я сжимаю пространство единым махом… и все, кто должен, мчат, не разбирая дороги за своим господином.

Последняя капля сознания вместе с кровью покидает бледное, безжизненное тело посреди остывшего за эту бесконечную ночь озера-зеркала…

Зеркало души не может одновременно отражать и земное, и небесное, ибо одно исчезает с его поверхности, когда другое вырисовывается над его глубиной…

Элохим… Элохим… Элохим…

2 глава

Короткая личная история

Не знаю, причуды ли это возраста или духовных поисков, меня всегда кидало, вбрасывало в самое сердце всяких замысловатых и не очень ситуаций, сцен, людей… хотя если посмотреть прямо и немного в глубь, то больше интереса вызывало дикое и неразделенной ни с кем одиночество. Слава Шиве Синешеему, Дальний Восток ближе к границе Китая не был заселен двуногими, на столько плотно, как в каменных джунглях.

Мы жили на самом конце деревни, ближе к мертвым, чем к живым, ибо кладбище рядом, а соседние дома по далее будет. Зато берег моря как на ладони и тишина, огромные деревья, зелень, просторы и сопки. Я представляла себя друидом, искала омелу, читала заклинания, охотилась с самодельной пикой на камбалу, добывала гребешки, спизулы, сфифты, ну и конечно обжиралась морскими ежами. Ежей я не считала, это самое лакомство водилось в изобилии. А если доставала где-либо старую сковороду и немного масла, то и грибы с удовольствием поедала. В общем, я сама себя и кормила и развлекала! В семье много детей, и своих и чужих, постоянная тусовка, без ясности кто сколько тут живет и когда далее помчит в своем направлении. Взрослых как-то наш «карликовый мир» интересовал постольку: кормить, одевать, отправлять… Честно говоря, думаю, что такое воспитание свободой, – это дар, это то, что дало моему уму и внутренней идеологии, тому стержню, что есть от рожденья сильную опору на себя и своё естество, природную зрелость и природную дикость, глубокую ясность. Подарило крылья и веру в полет. Да, ведь высота и крылья это меня завораживало, это ткало пространство вокруг меня, самыми смелыми фантазиями снами… тогда, да и теперь ничего не поменялось и сон, и явь одна сменяющая другую реальность всегда шли рука об руку, не задевая друг друга и не вставляя палки в колеса. Мир людей казался далеким маяком к которому моему фантастическому кораблю совсем не желалось, как говориться, и на пушечный выстрел…

Но видимо каждый познает себя через то, что ему уготовлено. Это как коды само-распознавания, я не претендую на чистоту и разнообразие интересов, хотя в глубине души мечтаю познавать мир через другие выходы и входы. Без надежды на подачки с выше и желаний легкости, но по возможности, с глубоким желанием мудрого понимания происходящего.

На первом месте были танцы, танец, музыка она жила во мне я в ней, мы были единым целым, чем и являемся до сих пор. Мы необъяснимо и безраздельно владели друг другом: танец -мною и я этой легкостью всего того, что приходило во мне через пластичность движения. Я думала музыкой тела и пластикой слов, сладкий плен звуков не отпускал с утра и до утра. Танец был составляющим моего восприятия мира, призмой или моим подзорным взглядом на все. Еще, мною, всепоглощающе и безраздельно, владели лошади. В школе, еще в Химках, моя куртка, пропахшая конюшней как драгоценным миром, висела одиноко и гордо далеко от одежды моих сверстников, обнажая мою целостность со всем вне мира людей. А когда наконец-то, заканчивалась эта пытка знаниями, я летела на конюшню на Планерную и большую часть времени проводила с друзьями (не людьми, естественно).

Школы… Школа, вытрясла всю мою природу… «Наши школы, как колдовские кухни, в которых рассудок развивают до тех пор, пока сердце не умрет». Так сказал Белый Доминеканец, глядя на меня «буквицами» книг. Видимо только дикостью и отстраненностью могла я парировать школьным плетям паттернов; препарировать в себе ненужные знания, скользкими червями проникающие в мое еще «слабое» сознание.

Мне очень повезло! Частые переезды родителей позволяли сочинять необыкновенные истории в новых школах, и я постоянно меняла образы, и личную историю. Потому, когда мы переехали из Москвы в Андреевку (военную деревушку на берегу Японского моря), я не могла стереть улыбку со своего лица! Это было то, что нужно! Ничего более прекрасного не могли подарить нам родители! Там тоже были лошади, везде… поймал, смог сесть – полетел стрелой куда понесло, только держись! Кони как раз были совокупностью всего того, чем могло восхищаться пытливое, упертое в свою природу существо. Их дикая, страстная и ненасытная красота, пропитанная запахом свободы, танца, неутолимого никакими… голода скорости… откровенного неповиновения, прикрытого пугливостью… Я не могла оторваться от них, не могла насытиться жаркими, горячими ночными погонями за призраками прошлого, затеянными в сопках Дальнего Востока.

Кражи, угоны вороных и гнедых, свист и трепет на виражах… крики моряков на подхозах, не доглядевших за очередным скакуном… В десяти километровом пространстве, не принадлежащем странам и сохранявшее хрупкий неприступный барьер между ними были миры внутри миров. Как мы выжили там до сих пор мне не ясно: много насекомых, ядовитых змей, медведей, тигров, и все это как-то не задело, хотя все время мы видели то змей, живших у нас на венике (100 шаговый щитомордник, так называется не спроста), а медузы крестовики… Но видимо некое поле путей несло нас, сломя головы сквозь колючие кусты, змей, акул, касаток, пауков… И мы с наслаждением и благодарностью принимали эту красоту. Эти места дикие и безлюдные, наполненные своей яркой жизнью, дикий природный мир, порезанный в своей целостности лентами людских дорог. Я убегала в леса и сопки, проводя время с собой и всем тем, что простиралось вокруг. Памятью из неизвестного совершая разные обряды и напевая, непонятные тогда имена, на незнакомых языках, шепотом колючих, иноземных звуков.

Тени и духи других измерений окружали меня, насыщали и питали, были моими единственными друзьями, заглядывая из своего иного в мое… Наши миры, не разделенные ничем, даже страхом присущем каждому, при взгляде в потустороннее… О страсти к волшебству, шаманству и магии, а еще к загадкам, запретам и кладбищами, заброшенным фермам, домам вообще и говорить не стоит, кто в детстве не пускал слюни от вселенских тайн и мифических созданий. Для меня были живы все пантеоны древних Богов и Богинь, культов… Кто не хотел приобщится к потустороннему, если в руки попала магия друидов и многие старые эзотерические книженции из коллекции твоей бабушки, еще в то время почитывающий Агнийогу… О Кастанеде пока и речи для меня не шло.

Бабушка Алла рассказывала, нехотя и только когда я ее доставала, о Рерихах, Бловатской или Антаровой. О загадочных вещах, столо-вращательстве и чревовещании. Я сама додумывала и дорисовывала, разные истории и рассказывала сверстникам.

Но каждый притянут своим: я была поглощена мистицизмом и миром духов. «Друзья» и одноклассники занимались совсем другим, и мы не пересекались. Да и каким образом можно пересекаться в бесконечном потоке школ и лицеев, которым не подходила я, мы работали в разных диапазонах. Школы проносились сквозь меня не оставляя следов своего присутствия, меняя лица одноклассников и учителей, со стремительностью скорого поезда.

Влекла меня высота, любимым местом были скалы, небольшие уступы, на которых можно было лежать еле уместившись и свесив ноги в пропасть… чем выше – тем лучше. Город заменит их большими подоконниками, леса – огнями, шорохи ночных животных – долгими протяжными гудками и рваными разговорами, моторами, гомоном, гулом… Но до этого ещё… не скоро, можно расслабиться и дышать своим… Если бы мама видела, знала с какими скоростями я лазила и на какие каменные карнизы, торчащие как пасти драконов, вырезаясь массивными зубищами прямо и величественно, сквозь синюю бездну, из дома бы я не вышла никогда.

Наш первый, маленький деревянный домик стоял в центре деревни, под невысокой сопкой, на которой располагалась сельская школа. Пока мы еще не переехали на отшиб, к кладбищу на красивый утес у моря. Отец работал в школе, учителем по географии и еще подрабатывал резчиком по дереву, а также, занимался всем тем, чем незатейливые местные жители, увлекались в свободное время – рыбачили. Деревенские делились на две оппозиционные группы, редко пересекающие друг друга интересами. Ученые, работники разных сообществ по изучению подводного мира, надводной фауны и флоры, и военные пьющие, особенно зимами. Все прекрасное они могли описать трехэтажным матом. Все ученые жили ближе к Витязу – военная секретная база, содержащая дельфинов, и других млекопитающих. В сладкие часы летних деньков не редко нас сгоняли с пляжей сиренами, в знак того, что пара или один сивуч удрали из вольера и пошли развлекаться с туристами. Мы ломились забраться повыше на скалы или деревья и с интересом следили за отловом.

Еще там было место силы и ярких отлетов в иное: мое дерево липы на самом высоком участке полуострова, бесконечно удобное ветвями, росшими там, где нужно и в таком количестве, что по нему можно было бежать как ниндзя. Там я обитала, наблюдая с высока за нерестом сельди или за касатками, заплывавшими в бухту. Непонятно как, но касаток было проще увидеть, чем дельфинов и белух, даже сальдовых акул.

Я помню, нам привезли дохлого катрана. Моряки и отец решили сделать уникальные кадры меня на акуле. Посадили на нее, а она как дернется! И так резко и мощно, что я, получила психо-травму на всю жизнь. В воду в течении нескольких месяцев заходила только с родителями, и то по пояс. И даже в бассейне и ванной, не могла находиться одна. Это было необычайно сложной проблемой так, как я жила в воде… До сих пор, это большая пугающая меня печать детства и уже если честно, не знаю, чем себе помочь в этом случае. Пыталась разбавить акулотерапией, ныряя с белыми акулами в ЮАР и с рифовыми в Таиланде, забегая в будущее скажу я, но – увы. Только железная воля заставляла и заставляет забить на чувство страха и паники над водой, когда невидно, что там внутри, а под водой я одна из них – морских обитателей и посему страха нет.

Еще очень меня интересовали книги. Любые, чем больше, тем лучше. Всегда мечтала о доме с необъятной библиотекой на берегу моря или океана, не очень теплого, но глубокого… темного… И обязательно со стеклянными, огромными, можно даже 5 метровыми окнами полукругом… В огромном зале пианино, гитара, может барабанная установка, чем черт не шутит, тем более морской. Играть музыку вод, пропуская сквозь себя силу волн, ветра. Не знаю пока где же это место моего волшебного замка, хижины, маяка, да пусть это будет маяк! Старый заброшенный маяк, который я отреставрирую, сделаю конюшню, заведу пару Ахалтекинцев… Вижу его ясно, зная, что когда-нибудь поселюсь в доме на маяке… но играю пока только на барабанах и немного на гитаре… Думаю, что именно таким должен быть дом, волшебника… волшебницы, с непогодой и частыми грозами, с глубокой синей водой, с кучей парусов и досок… лихими конями и неразговорчивым хмурым сторожем. Место, куда можно окунуться, и нет необходимости выходить во внешнее… только по желанию, не надавливая на «вынос» себя наружу, без крайней надобности… само-зацикленность в любви к одиночеству, самонаслаждение (я тогда и не догадывалась, что целостность такого рода достигается каленым железом опыта).

Я потом наткнулась, на замечательную книгу Дион Форчун (одной из посвященных Золотой Зари, куда входили такие существа, как Алистер Кроули и Анни Безант), это произведение – «Жрица Моря» – оставили во мне сильный след. Для меня маг или волшебник – это человек понимающий, знающий законы сущего, имеющей возможность ими манипулировать, направлять, но только на первых порах, а затем приходит такое доверительное, обоюдно-насыщающее и наслаждающее взаимно, взаимодействие, где ты являешься продолжением стихий, прорастающих сквозь тебя без желания управлять ими, без желаний… вне человеческого… я вижу это так. Так же, волшебник – это существо, в совершенстве управляющее волей и своим телом, вниманием. По сути это единственное, чем человек способен управлять… в постоянных поисках меняющейся истины, ускользающей в тонкие щели, меж длинными пальцами – ветвями – корнями -междумирием. Существо с быстрым, пытливым умом, гибким пониманием, видением, чувствованнием мира. С настораживающим его самого перевесом любопытства над осторожностью или страхом. Человек слившийся во едино со всеми стихиями, вросший в них, поглощенный ими с головой, теми знаниями, за которыми он летит сквозь все остальное, не забывая насыщать свои глаза Миром. Стихии всегда шли со мной рука об руку, пока мы не потеряли друг друга из вида в пыльных и ярких городах. Неся память друг о дуге, как бесценный дар новой жизни… далеко в будущем… Мой год как десять, для многих, он перенасыщен событиями, стремительно летящими мимо знакомыми спутниками, местами… оставляя светлую память от теплоты узнавания своих, своего… отражения…