Когда солнце уходит за горизонт…

В политике ничего не происходит случайно.

Если что-то случилось, то так было задумано.

Franklin D. Roosevelt

Президент США (1933—1945).

Не верь тому, кто говорит, что нашёл истину, а верь тому, кто говорит, что ищет.

André Gide

Французский писатель

Нобелевской лауреат по литературе (1947).

Единственное, что нужно для триумфа зла, это чтобы хорошие люди ничего не делали.

Приписывается Edmund Burke

Англо-ирландский парламентарий, философ (1729—1797).

© Александр Аврутин, 2021

ISBN 978-5-0055-4586-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Читателям

Как появилась эта книга и, главное, зачем.

Меня зовут Сергей Белов. Я – востребованный эксперт по безопасности полётов. Слово «востребованный» в данном сочетании мне категорически не нравится. Но его придумал не я, а Танечка – секретарша главреда журнала «Авиация», где я член редколлегии и активный автор. Невзирая на отнюдь не юный возраст, её все называют именно Танечка. Доброжелательная, всегда готовая помочь, всё помнит и всех знает. Одна проблема – весьма неустойчивое чувство юмора и сильная любовь к журналистским штампам. Прочитав однажды статью модного критика о ветеране советско-российской эстрады, кто, по его мнению, востребован публикой, она стала называть меня понравившимся словом. Учитывая возраст – слегка за пятьдесят, – постоянные рабочие и научные командировки, длинный список статей и книг, «востребованность» в её устах – высокая оценка моей личности. С чем я согласен.

Я действительно много путешествую по миру. Поводы разные, но больше грустные – участие в комиссиях по расследованию авиакатастроф. Их работу подробно показывает канадский документальный телесериал Mayday. Смысл слова Mayday аналогичен SOS – оба международные сигналы бедствия, используемый на судах и самолётах. SOS – радиосигнал на основе азбуки Морзе, а Mayday – сигнал голосом. Признаюсь, в десятке сюжетов сериала можно увидеть моё активное участие в обсуждении причин катастрофы.

Случаются и приятные исключения – международные конференции. Одна из них – я и не предполагал – будет связана с появлением данной книги.

Но всё по порядку.

26 августа 2003 года я и моя двадцатилетняя дочь Марина возвращались из США домой в Москву после двухнедельного участия в конференции под эгидой Международной организации гражданской авиации, или для краткости ИКАО. Время пролетело быстро: выступление на пленарном заседании, встречи с коллегами из других стран, посещение космического центра имени Кеннеди на мысе Канаверал. Обратно мы полетели через Лондон, поскольку появилась редкая оказия показать дочери столицу Британской империи.

США мы покидали из аэропорта имени Джона Кеннеди, сокращённо JFK. За пару часов до вылета мы уже сидели в такси, как небо потемнело и разразилась гроза. Потоки воды ударили по крышам домов и улицам, загоняя тысячи прохожих в места, где впору переждать непогоду. Таксист, задумчиво глядя на нервно метавшиеся дворники, проговорил фразу, за которую захотелось его стукнуть:

– При такой Ниагаре спешить нет смысла. Наверняка нелётная погода. Может не поедете? Вам бы…

Прервав таксиста на полуслове, я раздражённо произнёс:

– Поехали. Зарегистрироваться нужно вовремя, да и гостиницу сдали.

Тема разговора оборвалась, но желание таксиста поговорить, я заметил, не прошло.

На своём веку я повидал разные аэропорты: гигантские Хартсфилд-Джексон в Атланте, Лондонский Хи́троу, Шоуду́ в Пекине, совсем крошечный Хианчо-Ираускин на острове Саба, входящего в архипелаг Малых Антильских островов, и в городе Гисборн на севере Новой Зеландии, где взлётно-посадочную полосу пересекает действующая железная дорога. Могу сделать вывод – все аэропорты похожи друг на друга. Масштабы разные. Везде улетающие, встречающие, цветы, улыбки, слёзы… Обычная суета. Не могу представить аэропорт «безработным». Только когда бастуют те, кто призван заботиться о пассажирах на земле и в воздухе. Но занятые делом, да ещё в конце летнего сезона, то единственное слово, которому под силу описать жизнь аэропорта, – столпотворение. А если аэропорт международный, то столпотворение всемирное. Что же говорить при нелётной погоде? Хаос! Именно в таком состоянии встретил нас седьмой терминал JFK.

У меня к JFK особое отношение. Нью-Йорк – моя первая командировка на Запад. Аэропорт покорил: талант архитектора сотворил живое существо из мёртвой гигантской массы стекла, стали и бетона. И каждый раз, попадая сюда, возвращается давнее ощущение: аэропорт живёт таинственной, лишь ему известной и понятной жизнью.

Быстро пройдя все необходимые формальности, мы вошли в зал вылета. Поразило количество пассажиров, занявших практически всё свободное место и оставившие узкие проходы для движения. Мы подошли к огромному, на всю стену, окну. Сквозь пелену дождя в лучах прожекторов у огромных телескопических трапов застыли, подобно нахохлившимся горбатым птицам, самолёты. Похоже, они и сами не рады плохой погоде: их жизнь полёт.

Марина, не отрываясь от завораживающей картины, негромко, боясь нарушить шаткость пастельных красок, спросила:

– Пап, думаешь надолго?

– Похоже, – я посмотрел на дочь. – Пойдём поедим чего-нибудь вкусненькое.

– Не сейчас. Ты иди, а я погуляю по Дьюти-фри.

– Погуляй, дочка, погуляй. У нас ещё пару долларов осталось.

Марина, не услышав – или сделала вид – реплики о семейном кошельке, не торопясь пошла в магазин, ловко проскальзывая между сидящими на полу пассажирами.

Я с улыбкой посмотрел вслед дочери – вырос малыш! – и решительным шагом направился в кафе под обещающим названием «Мартини бар». Перед входом на стойке, похожей на пюпитр дирижёра, лежало меню. Выбор еды вполне приличный – десяток салатов, чай, кофе, соки, десятка два наименований бутербродов, врапсов, пиццы и сладкого на десерт. Цены приемлемые. Вид аппетитный. Я взял большую тарелку греческого салата и врап: цыпленок-грилл со спаржей, завёрнутые в тонкую большую питу. Оставалось найти место. Среди забитого пассажирами кафе заметил семью, поднимающуюся из-за стоящего в дальнем углу стола. Я не стал дожидаться пока его уберут, а быстро, насколько позволяли занятые едой руки и свободное пространство между облепленными пассажирами столами, направился к «своему». Но шустрых вроде меня много. Повезло не всем. Первыми прорвались к столу я и женщина среднего возраста с молодым человеком. Мы почти одновременно оккупировали стол. Упав на стулья, посмотрели друг на друга и дружно рассмеялись. Молодой человек сделал характерное движение рукой и негромко произнёс: «yes!» Женщина одобрительно посмотрела на него. Молодой человек, ловко орудуя салфетками, быстро привёл стол в порядок. Начался процесс поедания.

У меня хобби: наблюдать за людьми, пытаясь определить возраст, характер, жизненные перепитии. Интересное занятие придумывать человеку «историю жизни». Большой любитель детективных романов, я из всех гениев сыска ставлю на первое место Шерлока Холмса с его дедуктивным методом. Покоряет логика мышления великого детектива и наблюдательность. В школе и институте не раз удивлял соучеников своими способностями «вычислять» людей. Поездка в общественном транспорте и ожидание в очереди – самые располагающие случаи. А тут соседи по столу: чем не отличный объект дедуктивного метода? Смотри и анализируй! «Давай, – подумал я, – начнём с женщины. Нельзя назвать красивой, скорее, милая; глаза зелёные, большие; взгляд доброжелательный и внимательный. Рост неопределённый, но сидит почти вровень со мной. И „почти“ – сантиметров 20. Тогда где-то в районе 165. Ухожена, привыкла смотреть за собой. Маникюр не яркий, косметика почти не заметна. Одета в спортивный костюм, рассчитанный на путешествие. На куртке силуэт прыгающей пумы. Наверняка учительница. Математичка в старших классах. Парень без вопросов – сын. Похож. Те же глаза и улыбка. Спортивен. Не подросток, но недалеко. С ним ясно – лет двадцать. Летит с мамой. В его возрасте больше предпочитают компании друзей и девушек. Значит летят по делам, или он маменькин сыночек. На „сыночка“ не похож. Без маминой просьбы прибрал стол. Самостоятельный. Маринку пришлось бы просить. И не один раз. Избаловали девчонку. С возрастом сложнее. Допустим, парню двадцать, то маме – американки рожают поздно – между сорока пятью и пятьюдесятью. Но выглядит моложе. Спорт и правильное питание. Помешенная на своём здоровье. Теперь, куда летят. Здесь выбор небольшой. В ближайшие два часа рейсы на Сан-Франциско, Мадрид, Париж, Рейкьявик и Лондон. Вряд ли летят за рубеж. Конец августа. Скоро начало учебного года в школах и университетах. „Училке“ надо быть на работе, а сыну на учёбе. Ясное дело, возвращаются домой! Закончили дела в Нью-Йорке и домой. Значит, летят в Сан-Франциско. Ловко вычислил. Дедукция!»

Я остался доволен проделанным анализом, и с ещё бо́льшим желанием продолжил есть. Соседка с аппетитом поедала салат и тихо переговаривалась с сыном. Мне стало не интересно, и я принялся разглядывать других посетителей, подбирая новую «жертву» дедуктивного метода.

Я обратил внимание на женщину немногим за 60 с кофе в одной руке и бутербродом в другой, беспомощно оглядывающуюся по сторонам в поисках свободного места. «Училка» тоже заметила. Она что-то прошептала сыну на ухо и помахала женщине, приглашая к нашему столу. Та заметила и осторожно, боясь расплескать кофе, подошла.

– Ваш сын поел? – спросила она «училку».

– Да, ждёт, когда поем. Не беспокойтесь, найдёт, чем заняться.

Сын улыбнулся «училке», встал и пошёл к выходу. Я пододвинул женщине стул. Та нерешительно села.

– Спасибо большое, вы очень любезны – проговорила женщина, обращаясь к нам.

«Училка» улыбнулась, а я ответил:

– Не стоит благодарности.

Неожиданно долго молчавшее радио заговорило. Женщина оторвалась от еды и попыталась вслушаться в объявление диктора. Но в шуме работающего телевизора и разговоров пассажиров трудно разобрать смысл сообщения. Женщина занервничала.

– Извините, кто-нибудь понял объявление? – спросила она и кивнула на потолок, откуда раздался мужской голос из невидимого динамика.

Я отрицательно замотал головой.

– Ужасно. Из-за шума я пропущу свой рейс.

– Вряд ли. При таком ветре нам придётся долго сидеть.

Мои слова расстроили женщину ещё больше.

– Вы думаете? – она глубоко вздохнула. – Если я не вылечу в течение двух часов, то пропущу рейс из Сан-Франциско в Сеул.

Услышав «Сан-Франциско», про себя улыбнулся: «Ага, „училка“ пригласила к столу. Знакомы. Эта знает, что парень – сын „училки“. Все летят в один город. Элементарно!»

– А когда следующий рейс? – спросил я сочувственно.

– Нескоро… Но в Сан-Франциско ждут люди… пожилые люди. Я должна быть с ними. Эта волнительная поездка… прошло двадцать лет, но потеря близких…

Она неожиданно замолчала и стала пить остывший уже кофе.

Спросить, что случилось двадцать лет назад, я не посмел. Лишь посмотрел с сочувствием. За столом возникла неловкая ситуация: люди узнают о горе человека и не знают, как реагировать. «Училка» с видимым усердием продолжила «бороться» с салатом, а я уставился на экран телевизора, висевшего над барной стойкой.

Молчание нарушило появление в кафе Марины.

– Мама права, – засмеялась она. – Тебя нельзя оставить одного. Рядом случайно появляются женщины. Причём, очень симпатичные. Хватит, пойдём. Я нашла отличные духи маме и солнечные очки себе…

Женщина, услышав русскую речь, изменилась в лице. Всего секунду назад милое, с немного смущённой улыбкой, лицо искривилось, и в глазах появилась ненависть.

– Русские? – холодно спросила она.

– А что? – Марина, перейдя на английский, с удивлением спросила женщину.

– Я вас ненавижу! Понимаете, ненавижу! – закричала та.

Она резко встала и буквально выбежала из кафе. Мы с Мариной с недоумением посмотрели друг на друга и дружно обернулись к «училке».

– Не стоит обращать внимание, – мягко произнесла она. – Думаю, переживает из-за возможного опоздания на свой рейс. А насчёт русских – мало кто кого и почему не любит.

– Может вы и правы. Спасибо за добрые слова. Удачного вам с сыном полёта, – спокойнее произнёс я и обратился к Марине: – Пойдём, дочка.

Выйдя из кафе, мы пошли в магазин. Вернее, Марина тянула. Я не сопротивлялся, но шёл медленно, отставая от дочери.

В магазине, забыв про случившееся в кафе, Марина с удовольствием стала примерять очки. Одни, другие.

– Папа, посмотри какие лучше! Папа, успокойся… она явно сумасшедшая… Нет, ну скажи!

Мне-то не до солнечных очков: не мог отойти от слов женщины.

– Ну, папа! Ты же слышал другую американку. Не бери в голову.

– Возьми обе пары, красавица моя.

– А духи маме, забыл?

– Почти, – признался я. – Пошли.

Марина уверенно, словно много раз бывала здесь, привела в парфюмерную секцию.

– Давай подарим маме «Шанель #5».

– Почему бы и нет. Мама конечно достойна духов и в той очаровательной коробочке, но, судя по цене, они для жён наших олигархов, – я протянул деньги дочери.

Марина взяла, пересчитала, по-детски кивнула сама себе – денег хватит, – и довольная пошла оплачивать покупки.

Вырвавшись из необъятных соблазнов Дьюти-фри, подошли к большому табло с информацией по улетающим рейсам. Почти против каждого грустная пометка – «задержка».

– Странно, – удивился я, – погода, вроде, наладилась, а «добро» на вылет не дают.

И кто-то услышал мои слова: на табло быстро стали меняться буковки в разделе о статусе рейса. Противное слово «задержка» превращалось в долгожданное «посадка».

Суматоха посадки закончилась. Самолёт «подумал» и взлетел. Принесли ужин. Марина, не успевшая перекусить «на земле», с большим аппетитом съела обе порции. Огромный салон «Боинга» погрузился в полумрак, лишь светились редкие огоньки потолочных ламп, световая дорожка на полу, да отблески телеэкранов. Марина, одев наушники, уставилась в телевизор. Я не люблю фильмы-стрелялки, предпочитаю книги. Но не читалось. Из головы не выходила случайная встреча в кафе и крик ненависти: «Я вас ненавижу! Понимаете, ненавижу!» Повернувшись к дочери, коснулся плеча и жестом попросил снять наушники. Она с удивлением оторвалась от телевизора.

– Маришка, она не сумасшедшая…

– Подожди, о ком ты?

– Я про ту женщину в кафе. Конец августа, она летит в Сеул, зла на русских. До меня дошло – 20 лет назад над Сахалином сбили корейский пассажирский самолёт, погибло 269 человек. У неё кто-то там погиб… Её горе ненавидит русских.

– Папа, ведь прошло двадцать лет. Вся моя жизнь.

– Именно двадцать лет жизни! – прошептал я взволновано. – Ты представь… Всё, что с тобой происходило – хорошее и плохое, грустное и весёлое, – вместилось в двадцать лет жизни. И жизнь продолжается. Самое страшное, у тех, кто погиб, не было этих двадцати лет… вообще ничего. Люди ушли, навсегда оставив другим не проходящую боль… Чувствуешь?

– Успокойся, папа. Ты ведь не виноват.

– Да, не виноват. И, самое интересное – я уверен, – так же думают и те, кто сотворил зло.

– Почему? – спросила Марина. – Они ведь всё знают.

– Знают… Но у них своя правота. И всегда готова отмазка: приказ, государственные интересы, борьба за правое дело. С этими-то понятно. Но многие до сих пор правды не знают.

– Прошло уйма лет. Кого сейчас волнует? Ну кроме тех, у кого погибли близкие.

– В этом же всё дело. Одних не волнует, другие скорбят, третьи гордятся. Но могут появиться и те, кто не побояться повторить содеянное. Вроде нерадивого ученика – урок не выучил. И опять на грабли наступит!

– Да, здесь я согласна. И что же делать с ними? В угол поставить?

– Где же ты найдёшь на нашей круглой планете угол для не выучивших урок истории? Нет, по рукам надо крепко дать! Дабы не чесались.

Марина прижалась ко мне.

– Страшно.

Тонкий луч света, падающий из лампочки индивидуального освещения, высвечивал усталое лицо дочери. Подумалось: «Ей сегодня досталось, а я ещё добавил своими дурацкими рассуждениями».

– Не бойся, малыш! Честных людей больше.

– Да, – устало согласилась Марина.

– Молодец. Поздно, – мягко произнёс я. – Спи, малыш, утром поговорим.

Марина чмокнула меня в щёку, подложила под голову подушку и закрыла глаза. Я аккуратно укрыл дочь, наверняка видевшей первый сон, пушистым пледом, открыл шторку и посмотрел в иллюминатор: в тёмном небе ярко горели звёзды, да мигали бортовые огни самолёта.

Пять дней в Лондоне пробежали быстро. Знакомство с городом мы начали с поездки на втором этаже экскурсионного автобуса, работающего по принципу hop-on&hop-off. В вольном переводе Марины – «когда хочешь – вылезай, когда хочешь – влезай». Действительно, идея великолепная – слушать аудиогида, рассказывающего о достопримечательности, мимо которой едешь; можно выйти на остановке, расположенной у понравившегося места, посетить или внимательно осмотреть, там же сесть в следующий автобус и продолжить экскурсию. Я купил билеты, действующие в течение 48 часов. Двое суток «погружения» в Лондон! На третий день пришла очередь музеев. Марина приятно поразилась: самые главные музеи города – бесплатные. Вместо запланированных трёх часов в музее Виктории и Альберта мы провели весь день. Все залы интересны. Но стоило Марине попасть в ювелирный отдел, где компьютер позволял увидеть чудеса ювелирного искусства и самому сделать дизайн кольца или ожерелья, то увести её потребовало больших сил. Побывали и в самом, наверное, известном и престижном магазине Европы – «Харродс». Я не утерпел: купил Танечке красивую коробочку – в форме знаменитой английской телефонной будки – цейлонского чая.

Усталые, но довольные мы вернулись домой.

ххх

Пришёл сентябрь и принёс привычные хлопоты на работе. Вскоре позвонили из редакции журнала «Авиация».

– Сергей Николаевич, – из телефонной трубки послышался радостный голос Танечки, – вас третий день разыскивает Владимир Петрович. Дома не застать, на работе тоже, мобильный не отвечает. Отпуск?

– Да нет, вроде. В библиотеке сижу, материал для книги готовлю. Зачем я ему? Статей не обещал, редколлегия на следующей неделе.

– Сама не знаю. Главный просил срочно найти, – здесь Танечка почему-то перешла на шёпот. – Ему из Минобороны звонили. Все вас ищут.

– Из Минобороны? – переспросил я. – Теперь понятно. Генерала дали. Не знали?

– Ой, честно, а не разыгрываете? Рада за вас.

– Спасибо большое, Танечка, – я с трудом удержался от смеха. – Что важнее: приехать к вам иль прямо в Кремль за лампасами?

– Шутите, Сергей Николаевич. Соединяю с Главным. Но коли не шутите, то поздравляю. Я всегда говорю вы человек востребованный. По пустякам Минобороны не ищет.

В трубке раздался щелчок, и я услышал главреда:

– Николаич, в подполье ушёл? Или, выпив с президентом Бушем, старых товарищей игнорируешь, а?

– Петрович, не шуми. В подполье не уходил, с Бушем не пил и даже не встречался. В библиотеке сижу с утра до ночи. Твоя же идея книгу написать. Почему паника, кому я нужен в Минобороны?

– Откуда знаешь, раз в библиотеке сидишь? Танечка сболтнула?

– Да нет, министр звонил, – невозмутимо ответил я.

– Тебе? – шутка не дошла до Главного. – Зачем? Ты с ним дружишь семьями?

– Да нет, пошутил я про министра, – и по буквам повторил: – п-о-ш-у-т-и-л. Ясно?

– Чёрт с тобой, шути. Сегодня все шутят – газеты, радио, депутаты, прогноз погоды. Одни шутники. Меня попросили организовать в редакции твою встречу с американским журналистом.

– Кто они? При чём здесь Минобороны? И почему в редакции? – не понял я.

– Я разве говорил про Минобороны? – пришла очередь удивляться Главному.

– Послушай, Владимир Петрович. У вас там в редакции никто не болен? Может эпидемия случилась?

– Николаич, про Минобороны с Танечкой разбирайся. Как пацана развела, – из трубки раздался заливистый смех. – Из американского посольства звонили.

– Больше делать нечего меня разыгрывать? То Минобороны, то американское посольство. Папа Римский не звонил? – не удержался я от сарказма.

– Не шучу я. Американцы попросили тебя найти. Их журналист читал твои статьи в журнале и хочет встретиться. Я предложил нашу редакцию.

– Ага, теперь понятно. Про редакцию сам напросился, а не американцы предложили.

– Не кипятись. Скажи лучше спасибо, что спасаю от хождения в гости в американское логово.

– Спасаешь, знаю я тебя. Хочешь американца автором журнала сделать? В посольстве наверняка моё любимое виски налили бы, – мечтательно произнёс я. – А у Танечки денег даже на чай нет. Пришлось из Лондона тащить.

– Зря, Николаич, зря обижаешь, – то ли обиделся, то ли пошутил Главный. – Виски не обещаю – мы организация не коммерческая, сам знаешь, – но чай с пряниками будут. Честное редакторское.

– Уговорил. Когда встреча?

– Не ругайся прошу, завтра в 11 утра у меня в кабинете.

– Ругать не буду. «Если друг оказался вдруг…», – пропел я из популярной песни Высоцкого. – Буду точно.

Положив трубку, посмотрел на груду бумаг на столе и пожал плечами: «Американца сейчас не хватает для полного счастья».

Назавтра, ровно в 11 утра я вошёл в кабинет Главного. За большим столом, за которым обычно собиралась редколлегия, на своём обычном, председательском, месте, восседал Главный. Напротив, спиной к двери, расположились гости – мужчина и женщина. Главный с улыбкой во всё лицо, быстро вскочил со стула и пошёл навстречу с широко распахнутыми руками, готовый обнять не только меня, но и всех собравшихся одновременно.

– Господин Белов собственной персоной! – громко провозгласил Главный.

Гости обернулись. Я, не замечавший у Главного тягу к любительскому театру, с удивлением посмотрел на него. Освободившись от крепких объятий, поздоровался с гостями.

– Добрый день, господин Белов. Ричард Морган, советник по культуре, – представился мужчина лет тридцати. – Наша гостья – Элизабет Грин, знаменитый журналист и писатель.

Гостья протянула руку. Сделав шаг навстречу, я резко остановился и с удивлением посмотрел на американку: передо мной стояла… «училка». Сомнений быть не могло, та самая, из далёкого кафе «Мартини бар», которая успокаивала нас с Мариной. Рука, начавшая встречное движение для рукопожатия, неожиданно остановилась на полпути, неловко повиснув в воздухе. Американка тоже удивилась – слегка прищурила глаза, желая лучше разглядеть и убедиться не ошиблась ли. Возникла пауза. Первой пришла в себя американка:

– Оказывается, мы знакомы, господин Белов, – по-русски, с лёгким, похожим на эстонский, акцентом проговорила она.

Главный поднял брови:

– Сергей Николаевич, так вы знакомы с нашей коллегой?

Я не успел ответить, гостья взяла инициативу на себя:

– Да, имело место, – она мило улыбнулась Главному.

– Замечательно, – произнёс тот. Но, судя по выражению лица, удивление не покинуло его. – Раз знакомы, то многое упрощается. Я не буду долго говорить о важности гуманитарного сотрудничества наших стран. Отмечу главное – непосредственные творческие контакты российских и американских журналистов помогут повысить уровень взаимопонимания. Их значимость сегодня возросла, в прошлое ушла «холодная война» и мы начали активно сотрудничать во многих сферах.

Я подумал: «Нет слов, дипломат!» Морган, обращаясь к американке, «весомо» произнёс:

– Я убеждён в успешности вашей поездки, госпожа Грин. А теперь разрешите покинуть вас, господа. Дел много.

Морган не скрывал удовольствия представлять культурные интересы Соединённых Штатов в Москве и чувствовать свою полезность в «повышении взаимопонимания». Пожал всем руки и вышел из кабинета. Главный даже не успел предложить чай.

Не проходило удивление от неожиданной встречи. Осечку дал мой дедуктивный метод – американку за учительницу из Сан-Франциско принял.

– Госпожа Грин, Сергей Николаевич, – Главный вспомнил, кто хозяин кабинете, – давайте присядем, попьём чай с русскими пряниками, поговорим, обсудим творческие планы.

Мы с американкой посмотрели друг на друга и одновременно проговорили: «Спасибо большое за гостеприимство».

На столе стояли чайные чашки, тарелка с пряниками, сахарница, коробка шоколадных конфет. «Молодец, Петрович, постарался», – подумал я.

– Пряники – дело хорошее, и, я думаю, мы обязательно их съедим. Но, – я посмотрел на часы, – время близится к обеду. Не накормить ли нашу гостю чем-нибудь существенным?

Главный с неодобрением посмотрел на меня:

– Надолго же, я опоздаю на деловую встречу.

– Ничего, Владимир Петрович, мы вас простим. Отняли ваше время, а вы руководитель крупнейшего и самого лучшего авиационного журнала страны, – хотелось хоть таким образом сделать ему приятное.

– Спасибо за добрые слова, – нарочито вежливо поблагодарил Главный. И обратился к американке: – Без хороших авторов журнал бы не состоялся.

Та с интересом посмотрела на нас:

– Господа, мы остаёмся или уходим?

– Уходим, – ответил я за двоих.

Выходя из кабинета, заметил завистливый взгляд Главного. Ничего, пуст знает наших!

Я повёл гостью в пельменную, что удобно расположилась в пяти минутах ходьбы от редакции и где нередко заканчивались заседания редколлегии. Здесь всегда чисто, уютно и потрясающий выбор пельменей и салатов.

До пельменной шли молча: чувствовалась неловкость. Расположились в тихом месте вдали от бара. Я не горел желанием, но понимал – начинать беседу придётся мне:

– Занятно получилось, госпожа Грин.

– Да, бывает в жизни, – ответила она. – Но, похоже, вы не́сколько огорчены нашей встречей. Кстати, зовите меня Лиз. Так зовут друзья. Я думаю, мы обязательно подружимся.

– Тогда и меня давайте по-дружески, Сергеем. Договорились, Лиз?

– Согласна, Сергей. А кушать мы будем? – неожиданно спросила она.

– Обязательно! Но по-русски правильнее не кушать, а есть. И вкусно будем есть.

Я начал шутить – добрый знак хорошего настроения.

– Сейчас закажем, чего не найти в «Мартини бар».

Изучать меню не стал – мне хорошо знаком местный «репертуар».

– Лиз, вы ели пельмени?

– И не один раз.

– Отлично. На ваш выбор пельмени с мясом, рыбой или с овощами. А может заказать нечто не пельменное – запечённого поросёнка с горчичным соусом, телятину на кости, свиные отбивные, утку под ягодным соусом с фундуком.

– Лучше пельмени с рыбой. Никогда не ела. И пива.

Сделав заказ и подождав, пока официант уйдёт, я решил прояснить ситуацию.

– Лиз, расскажите пожалуйста, зачем я вам? Наш главный редактор пояснил, что вы читали мои статьи в журнале. Именно они повод нашей встречи?

– Да, именно они. Многие ваши публикации связаны с проблемой, которой я занимаюсь долгие годы. И я в Москве!

– Вы приехали из-за меня?

– Отнюдь. Скорее, благодаря вам.

– Лиз, так дело не пойдёт, – я начал сердиться: меня ждёт куча дел, а эта странная особа «училка-журналистка» говорит загадками. – Я не пишу детективные истории и с трудом следую за ходом ваших мыслей – кто причина, кто следствие. И, вообще, почему в аэропорту вы не говорили по-русски? Кстати, у вас отличный русский, вы из наших, из эмигрантов?

Официант принёс заказ и молча удалился. Лиз подцепила пельмень вилкой, недоверчиво понюхала и положила на место. Взяла бокал с пивом, тоже понюхала и одобрительно кивнула.

– Сергей, вы обещали вкусную еду. Она на столе. Давайте кушать. Ой, извините, есть. Я хорошая ученица! Предлагаю тост за наше знакомство. Пойдёт?

Лиз, проверяя мою реакцию, вопросительно посмотрела. И, не дожидаясь ответа, аккуратно коснулась своей кружкой моей. Отпила с удовольствием, и принялась с аппетитом за еду. Я посмотрел на безмятежное лицо и подумал: «Да, с характером баба. Всегда наверняка делает, что хочет и как хочет. Ну мы ещё посмотрим». Но вслух согласился:

– Пойдёт.

Мы чокнулись и молча уткнулись каждый в свою тарелку.

Спустя минут десять со стола «исчезла» добрая половина кушаний. Лиз неожиданно отложила вилку:

– О́кей, – согласилась она. – Давайте поговорим. И начнём с простого. Во-первых, я не «ваша». И мой русский не по наследству, а по учёбе. Первый раз начала изучать не по своей воле: в далёком детстве папа работал в Москве и учил русскому. Много позже моя журналистская работа соприкоснулась с советской темой, и я поняла – нужно получать информацию из «первых рук», а не в переводах или чужом пересказе. Засела за русский. Я человек способный. Вы убедитесь во время нашей работы. И настойчивый в достижении поставленной цели. Потому и знаю отлично русский язык. Кстати, русские странные люди – вы всегда с удивлением и часто с большим подозрением относитесь к иностранцам, знающих русский язык. Почему? Вас же не спрашивают откуда вы знаете английский.

– Интересно подмечено, – согласился я. – Не подумал. Впрочем, объяснимо. Мы долго жили за «железным занавесом» и нас приучили, что за ним все мечтают уничтожить «завоевания Великого Октября». Враги и учат русский с намерением бороться с нами. С детства вдалбливали в головы: только советологи-антикоммунисты владеют русским языком.

– Удивительная позиция, – ахнула Лиз. – Значит, ни учёным, ни почитателям великой русской литературы, а врагам нужен русский? Поверить трудно. Настолько не ценить свою культуру и науку!

– Вы правы, Лиз. Но, надеюсь, эти времена ушли в прошлое.

– Не очень-то и далёкое, – Лиз засмеялась. Занятно, на щеках появились ямочки, отчего она стала ещё симпатичней. – Вы же сами начали пытать: откуда и зачем я знаю русский язык.

– Сдаюсь, – я шутливо поднял руки. – Но в наше оправдание замечу – американцы не расположены к изучению иностранных языков и, тем более, русского. Уверены, английский должны знать все. А самим достаточно читать переводную литературу.

– Да, что есть, то есть, – миролюбиво согласилась Лиз. – Мы тоже болели в «юности». Америку долгие годы не волновали дела на других континентах. Пошло от президента Джеймса Монро в начале 19-го века.

– А сейчас повзрослели? – я не утерпел и ухмыльнулся. – Теперь не только всё волнует, но и хотите везде участвовать.

– Не без этого, – опять согласилась Лиз. – Зачастую не туда и не удачно. Но вы же не станете спорить – мир вокруг нас здорово изменился за последние двадцать лет: страны, благодаря техническому прогрессу и глобализации экономики, стали «ближе» друг к другу. Люди, идеи, деньги легче пересекают границы. Да и сами границы изменились – в Европе их вообще осталось мало.

– А американцы всё равно не хотят учить русский, – шутливо подколол я. – Ладно, пока оставим это. Почему в кафе говорили по-английски?

– Вы с дочерью были поражены и, мне показалось, даже напуганы агрессией той женщины. Мой русский добил бы вас. Чего не хотелось. Тем более после комплимента вашей дочери.

– Вам? Неужели успела? Не помню.

– Конечно не помните. Вам всю память стёрла та пожилая дама. Ваша дочь заметила, что я очень симпатичная. Разве такое может не понравиться женщине?

– Ну славу богу, а то я испугался. Марина может такое сказануть, аж уши вянут.