Марина Ламбертц-Симонова
Такая смешная-пресмешная новогодняя ночь
Тридцатого декабря у нас, тогдашних питерских студенток, уже все было готово к встрече Нового года: многочисленные салаты переполняли холодильники, пироги заняли столы, кладовка ломилась от привезенных нашими мальчиками экзотических вин типа «Бычьей крови» и «Черного доктора». А главное, родители Ленки, хозяйки новогодней с блеском украшенной «хаты», были высланы на пару дней к самой дальней Ленкиной тетушке, что стоило нам всем особенно больших трудов.
И вдруг как снег на голову, который как раз валил за окошком, – телефонный звонок со скорбным известием, что в Высшем военно-морском училище имени Дзержинского, где учились все пятеро наших рыцарей, припасших спиртное на Новый год, объявлен карантин по гриппу, а следовательно, никто из курсачей не покинет альма матер.
Что такое военные законы, мы уже хорошо понимали, ведь последние несколько лет круг знакомств у нас, пятерых неразлучных подружек, составляли только «бушлаты» и «сапоги», то есть курсанты морских и – в крайнем случае, про запас, – сухопутных высших учебных заведений Питера. Сокурсники же тех институтов, где учились мы с девчонками, нами всерьез не принимались и всячески отвергались. Вот поэтому у нас был уже опыт подобных «карантинов по гриппу», почему-то объявлявшихся именно по праздникам, как будто специально, чтобы нас побольнее достать. Но этот карантин был в буквальном смысле ударом ниже пояса, ведь девчонкам так хотелось именно в Новый год чудесных минут особого подъема и нежности в оставленной в наше распоряжение квартире.
Девчонки смотрели на меня с последней надеждой, ведь в их глазах сейчас рушились мечты о почти с детским восторгом ожидаемых новогодних приключениях.
И я сняла телефонную трубку. На проводе тут же оказались «фрунзаки» – мальчишки из Высшего морского училища имени Фрунзе, которые мое неожиданное приглашение восприняли с восторгом. У них, как и у многих курсантов, тогда не было подходящей компании. Они даже попросили разрешения прийти вшестером и тут же, как я поняла, сломя голову бросились атаковать магазины в поисках подарков и столовых боеприпасов. Так что мы были спасены!
Но едва только девчонки закончили перестройку своих планов и мечтаний с «дзержинковцев» на «фрунзаков» (мол, эти парни тоже ничего себе, а училище так и познаменитее, да еще кто-то там новенький явится, а вдруг это будет «что-то»), как раздался телефонный звонок. Еще более тоскливый, чем в первом звонке, голос моего старого знакомого, которого я только что сгоношила на новогоднюю акцию, сообщал, что и во Фрунзе неожиданно объявлен… карантин.
Тут я сама, без просьб и понуканий со стороны подруг, взялась за телефонную трубку с истинным ожесточением: нет, это уже слишком, вот смеркаться начало, и снег все волшебнее пляшет за окнами, и тридцать первое – уже завтра!
На этот раз на проводе были «сапоги» из Артиллерийского – дело-то пахнет керосином, так что придется менять тельняшки на гимнастерки (мы тогда называли этот предмет военной одежды несколько иначе, заменив вторую и третью буквы на «ов», что показывало наше, мягко говоря, прохладное отношение к сухопутчикам).
Артиллеристы так обрадовались, что мне показалось, будто я слышу пушечный салют, и тут же пообещали завтра как штык явиться в девять часов вечера – если надо, то хоть целой ротой: мы с девчонками в этом краснознаменном училище были в особенном фаворе, так как нечасто жаловали тамошние танцевальные вечера своим присутствием.
Итак, дело было в шляпе, пусть и в армейской ушанке, натянутой на красные от мороза курсантские уши под Новый год. И я уже победно, несколько по-командирски смотрела на подруг, оживившихся и вновь защебетавших о счастливом будущем, как новый звонок не заставил себя ждать. Кто-то даже ядовито пошутил, что это Ленкины предки решили не отправляться в изгнание и придется искать новую хату.
Но дрожащий от горя бас в телефонной трубке уже называл то проклятое и роковое для нас слово, о котором вы уже догадываетесь. Да, и артиллеристам надо было зачехлять свои пушки, уже нацеленные на южную часть города, где мы жили, из-за карантина. Чтобы он провалился! Час целый мы все сидели в полнейшем отупении, а потом Ленка скомандовала:
– А ну, девчонки, по коням! Едем в мореходку, там сегодня факультетский вечер, меня один чувак приглашал, да я отказалась. А он билеты аж силой всунул, так что их у меня куча. Сказал, все равно пропадают, сегодня ведь все нормальные девчонки пироги пекут, торты украшают да с гусями возятся.
Мореходка почему-то шла у нас за третий сорт – там же не военные курсачи, а только так называемые полувоенные, будущие научные работнички, в лучшем случае капитаны «пассажиров», пассажирских судов, и никаких тебе лейтенантских погончиков…
Я наотрез отказывалась идти, к тому же ведь ни прически на немытой голове, ни времени на косметику уже не оставалось.
– Отправляйтесь, девчонки, одни, а я Новый год и без мужиков переживу – вот вернется мой лейтенантик из плаванья, который в прошлом году «систему» закончил и…
– Нет пойдешь! – стали доставать меня девочки.
– Без тебя все равно никакого толку не будет, ты одна нам на крючок хоть десяток парней подцепишь, по два на каждую! – смеялись они и… накаркали.
Не буду сейчас подробно рассказывать, как поплелась я за девчонками только из солидарности через длиннющий мост Александра Невского, под снегопадом, с нечесаной головой, из теплого метро в Макаровку (ту самую высшую мореходку), как у меня тут же перехватило горло, и я поняла, что завтра вообще, к чертям собачьим, свалюсь от того самого гриппа, который омрачил нам грядущий праздник. Но, как только мы переступили порог актового зала в Макаровке, несмотря на мой затрапезный вид, ко мне тут же приклеился какой-то огромный плечистый третьекурсник и ходил по пятам, как околдованный, хотя я не обращала на него никакого внимания, даже не разглядела толком лицо этого «медведя», как я его про себя окрестила. Ведь нас с девочками тогда интересовали только пятикурсники – без пяти минут выпускники…
Закончилось все тем, что мы пригласили на завтрашнее празднование вывернувшегося откуда-то Ленкиного знакомого, обещавшего притащить еще четырех друзей, потому что в Макаровке ни о каком карантине не слыхивали: это же не военная система со всеми прилагающимися придурями.
А назавтра уже в девять вечера мы нарядные, с прическами, в романтических платьях, прикрытых фартуками, стояли на Ленкиной кухне и совершали последние приготовления.
Вскоре раздался звонок в дверь, и мы уже настроились сделать кокетливые улыбки навстречу нашим неведомым судьбам. И мы сделали их, когда дверь широко раскрылась, так широко, чтобы пропустить объемных парней в морских курсантских мундирах с… погонами: это были все пять мальчишек из Дзержинки, которых мы приглашали с самого начала.
– Мы сбежали! – радостно сообщили они. – В самоволку, когда офицеры разъехались по семьям. Будем праздновать, что мы, рыжие, что ли! – потирали они замерзшие руки, глядя на отменно накрытый стол, уставленный их собственными бутылками.
Мы с девчонками таинственно переглядывались, думая о том, что же будет, когда явятся еще и пятеро из Макаровки, – ну точно, сбылось вчерашнее карканье про двух парней на каждую!
– Так что тащи, Ленка, еще пять стульев из кладовки! – тихонько скомандовала я.
Мальчишки уже довольно рассаживались за столом, мечтая о проводах старого года, когда раздался звонок, которого мы испуганно ждали, правда уже приготовив извинительную речь по поводу случайно встреченного Ленкиного друга: «Такая вот Ленка непутевая!», – когда в квартиру один за другим стали вваливаться мощные… «сапоги» – артиллеристы, нагруженные, как солдатские пушки, только не снарядами, а несколько иным горючим. Они чмокали нас в пылающие щеки, еще не замечая «противника», который смущенно задвигался за столом, понимая, что надо, вернее придется, потесниться.
Ленка уже притащила для сухопутчиков стулья, виновато глядя на мореманов, когда раздался следующий звонок. На этот раз в прихожей было тесно от бушлатов. Только не от макаровских, а снова… от военно-морских!
Из карантина к дорогим девочкам вырвались «фрунзаки». Их было ровно семеро! Как семь богатырей из сказки – один другого статнее и красивее. Они были взмокшие – и от обилия притащенной в складчину снеди и спиртного, и оттого, что погода «за бортом» размякла и раскисла, как и неожиданно посеревший, расплавленный наподобие свечки, осевший снег во вдруг потеплевшем под Новый год и как бы осунувшемся Питере.
А еще, конечно, и от увиденного: в комнате за густо уставленным спиртным и закусками столом восседали десять бравых курсантов, и пушечки на их погонах были перемешаны с якорями, вернее так все перемешалось в глазах, как мы сообща с девчонками заметили, у промокших «фрунзаков».
Девочки в испуге скопились на кухне и теперь выталкивали оттуда меня для «популярных объяснений», а Ленку – на поиски стульев и каких-нибудь комодов для передвижения их к новогоднему столу.
– Извините, ребята, у нас… карантин! – только и могла в испуге пролепетать я, потому что в моей голове все перепуталось, и я знала, ой как хорошо знала, чего надо ожидать в следующие минуты, которые не заставили долго себя ждать.
Стрелка часов неумолимо двигалась к двенадцати. Надо было не только проститься со старым годом, но еще и найти для этого недостающий десяток бокалов с ложками, вилками, тарелками, а заодно и ножами.
Вы догадались, конечно же: опять раздался звонок в дверь, особенно громкий в наступившей вдруг мертвой тишине. Ноги у меня онемели, я просто примерзла к полу, как Снегурочка на северном полюсе, хотя по лбу зловеще сползали капли нервного пота, рискуя испортить косметику.
Дверь отворил дзержинковец Мишка – такой вот и в быту умничка, а не только ленинский стипендиат в учебе. Он же бодро, почти радостно пригласил пятерых мокрющих «макаровцев» не стесняться, заходить и быть как дома, потому что девочки, и мальчики тоже, уже давно заждались дорогих гостей. А на немой вопрос застывшей в глупой улыбке Ленки: «А из чего пить и есть будем? И куда садиться прикажете?» – Мишка, по-хозяйски оглядевшись, заявил:
– Товарищи и подруги! Будьте проще! Давайте пить шампанское из горла и танцевать! По команде «раз, два, три» разбираем девочек! Чур, я – Маринку, это она наверняка все так замечательно организовала! А что? Очень даже романтично – на одну девчонку целых четыре парня! Ай да девочки! Так выпьем же за них!
И мы пили, ели и танцевали от души, как никогда весело и радостно! И хохотали тоже: вот здорово-то, господи прости!
Парни быстро оклемались, благо ситуация складывалась не так уж плохо: скажем, изголодавшиеся курсачи, которым не хватило партнерш, могли отдать себя еде или питью – очень-очень вкусному и изобильному. Еще бы, столько всего натащили «карантинщики»!
И лишь один человек – самый большой, рослый и крепкий, похожий на доброго медведя, грустил…
Я только после наступления Нового года, когда глаза мои привыкли к мельтешению бушлатов и сухопутных мундиров, разглядела его. Это был тот самый третьекурсник, от которого я вчера убегала весь вечер, перебираясь из одного курсантского круга старшекурсников в другой. Так и помешал он мне, к моей досаде, своим молчаливым преследованием завести новые знакомства.
Вчера я даже не подняла на него глаза и поэтому теперь узнала лишь смутно – по этим злополучным трем лычкам на рукаве и медвежьей мощи.
И мне вдруг стало его удивительно жалко, хотя сначала я вообще не поняла, как он затесался на наш вечер – мы же его вовсе не приглашали! Позднее выяснилось: по его огромной просьбе, почти мольбе, пригласил тот самый Ленкин друг – наша последняя надежда не остаться в новогодний вечер одним.
Этот незваный гость сидел за опустевшим столом совершенно один – не пил и не ел, а только смотрел на меня своими очень грустными, большими голубыми глазами, в то время как другие парни наперебой атаковали девочек, запутывая их в разноцветные ленточки серпантина или осыпая конфетти. Я танцевала с Мишкой, но неожиданно выкрутилась из его нежных объятий и быстро, как будто кто-то подталкивал меня в спину, подошла к столу.
Одинокий парень застыл в полном смятении и ужасе – кажется, он представлял уже, как я с треском выставлю его сейчас из квартиры, в которой он один оказался лишним, ведь он же понял, как я вчера сердилась на него.
Наверное, «Бычья кровь» ударила мне в голову, потому что внезапно, даже сама себя не узнавая, я схватила со стола румяное яблоко (из той большой кучи продуктов, которую он принес вместе с огромным букетом удивительных для такого времени года в Питере шикарнейших цветов), быстро надкусила и протянула ему для того, чтобы он повторил мое действие.
Это означало одно: то, что Ленка совсем недавно демонстрировала перед разгоряченной шампанским публикой, а именно: наш старый обычай – приглашение поцеловаться с девушкой, протянувшей наливное яблочко…
Наши губы встретились… А встретившись, уже практически не расставались всю ночь. И, наверное, весь следующий день уже наступившего нового и очень счастливого для нас всех года.
Мы с ним бесконечно танцевали, как околдованные сидели на диване, целуясь и никого на свете не замечая, разве что такой неправдоподобный для новогодней ночи дождь за окном.
Все, что происходило вокруг, было как бы в другом, параллельном мире, и я не заметила, как понемногу разошлись все остальные курсанты, сбежавшие на празднование Нового года в самоволку из своих карантинов и рискующие многим, чтобы не подвести симпатичных девчонок-студенток. Я даже не заметила, как горько прощался со мной давно влюбленный в меня и уже мечтающий о свадьбе Мишка.
Об этом мне позднее рассказывали до предела пораженные моим поведением подружки.
Ну а что случилось потом, вы, возможно, догадались: тот самый «макаровец» стал моим мужем и отцом моей дочери, а фотография, где нас, зачарованно прильнувших друг к другу, сфотографировали девчонки, – самая-самая первая в нашем семейном альбоме, и мы ее очень любим. На обороте ее написано: «А новорожденному году всего два часа… Каким он будет для нас?»
Эта очень смешная новогодняя, с дождем вместо снега, ночь, стала судьбоносной и для всех моих подружек – всех их в наступившем году ждали свадьбы! Ведь в ту ночь был такой выбор женихов – аж по четыре на каждую!
Так вот судьба подшутила над нами. До сих пор смеемся!
Марина Богатырева
Эх, раз, да еще раз…
Впервые за несколько недель выглянуло солнце. Его пронырливые лучи тут же разбежались по озябшим от холода квартирам, разнося их обитателям радостную весть. Вот и просторная сталинка на втором этаже украсилась ажурным светом, пробивавшимся сквозь тюль. Солнечное кружево раскинулось по стене, увешанной фотографиями.
На снимках танцующие мальчики и девочки стоят в парах, сольно, группой. Они одеты во всевозможные костюмы. Вот здесь они словно ковбои, а тут роботы, а вот снежинки вокруг новогодней елки, здесь есть и цыплята, и свинки, и гномики. Если соединить эти снимки и запустить как киноленту, можно увидеть невероятной красоты танец длиной в десятилетия. Но вот танец обрывается, и последняя фотография выбивается из общего ансамбля. С черно-белого фото на нас смотрит хрупкая танцовщица в пышной юбке и со счастливым сияющим лицом. Она застыла в третьей позиции, и кажется, больше никогда не сдвинется с места.
В глубине комнаты, там, куда не добрался даже самый настойчивый лучик света, сидела хозяйка квартиры. Перед ней стояло старенькое трюмо и куча разной косметики, накопленной за долгие годы творческой жизни. В отражении мутного зеркала была видна тучная женщина. На ее дряблых щеках розовели румяна. Локоны крашеных русых волос закручены на бигуди. Руки, утратившие ловкость, еще и тряслись от волнения и нетерпения, пытаясь подцепить пучок накладных ресниц. И в тот самый момент, когда им это почти удалось, в квартире раздался телефонный звонок.
– Тьфу! – с жаром сплюнула женщина, бросила свое занятие и взяла телефон.
В трубке оживленно защебетали:
– Лолочка Сергеевна, мы вас от всей души поздравляем с этим великим событием! Надо же! Тридцать лет, а кажется, еще вчера мы стояли на сцене и отмечали двадцатилетие коллектива! Вы помните? А мы помним, все помним, Лолочка Сергеевна!
– Спасибо, девочки, – уловив момент, когда у собеседницы закончится воздух, ответила женщина.
– Ой, Лолочка Сергеевна, мы слышали, вы сегодня сами выступать будете? Вот здорово! Это же надо! Такое событие. Ой, а помните, как на прошлый юбилей было здорово, столько народу собралось? Сегодня наверняка тоже много будет, как думаете?
– Вы с Дашей приедете? – игнорируя вопрос, поинтересовалась Лолочка Сергеевна.
– Мы? Ну хотелось бы, но работа, понимаете?
– Я буду ждать, – чуть слышно произнесла она.
– А помните…
Это далеко не первый звонок за сегодня, и уж точно не последний. Сотни учеников, разлетевшихся, как птенцы, в этот день звонили, чтобы спросить, помнит ли она. А она, конечно же, помнила. Всех до единого, за все тридцать лет, что учила их танцевать. Но отдаваться ностальгии времени не было. Сегодня, впервые за тридцать лет, она будет выступать сама. Не хотела, уговорили.
Сделав глубокий вдох, Лолочка Сергеевна задержала дыхание и одним движением подцепила пучок ресниц, смазала их клеем и умело разместила на нужном месте.
Сборы, прерванные вальсом воспоминаний по меньшей мере пять раз, наконец-то закончились. Лолочка Сергеевна окинула свое отражение строгим взглядом и одобрительно кивнула. Признаться честно, в свои пятьдесят пять она выглядела измученной, полнота добавляла лет пять к возрасту, а старая травма сделала походку тяжелой. Но добрые светящиеся глаза были точь-в-точь такие же, как у девочки с черно-белой фотографии.
Лолочка Сергеевна вышла из дома в приподнятом настроении. Солнце продолжало проказничать и заставляло щуриться и улыбаться. До работы было, как говорится, рукой подать. Вот они, достоинства маленького города. Лолочка Сергеевна, несмотря на тяжелую поступь, двигалась энергично и спустя несколько минут уже стояла перед огромной дверью двухэтажного здания. Справа от двери красовалась табличка, с которой клочками свисала голубая краска. На табличке крупными белыми буквами было написано: «Дом Культуры».
В Дом Культуры Лолочка Сергеевна вошла без какого-либо содрогания. Слово «дом» было самым лучшим его определением. Маленькая Лола первый раз пришла сюда лет в пять, поступила в танцевальный кружок и осталась на всю жизнь.
– Вот и наша балерина! – послышались радостные возгласы. Затем последовали объятия, поцелуи, поздравления. Режиссер и хормейстер – две лучшие подруги Лолочки Сергеевны. Они дружили с юности и были похожи на нее, точно сестры.
– А вырядилась-то как! Вы посмотрите! Все, что за тридцать лет не докрасила, не доносила, – все на ней! А ресницы-то! В костюм-то влезешь? – не унимались коллеги, обступив танцовщицу. Лолочку Сергеевну они очень любили, однако это не мешало им то и дело над ней подшучивать.
В Доме Культуры было оживленно. Работники, артисты, гости сновали туда-сюда, подверженные общей предконцертной суете.
– Ой, девочки, пойдемте, будете помогать мне наряжаться. Я что-то разволновалась, – умоляюще протянула Лолочка Сергеевна.
Подруги подхватили ее под руки и повели в гримерку, радостно посмеиваясь на ходу.
Номер, который предстояло исполнить Лолочке Сергеевне, – «Цыганочка». Вместе с ней будут танцевать ее выпускники прошлых лет. Номер, в сущности, не сложный, зато костюм фееричный: цветная многоярусная юбка; под ней, конечно же, подъюбник; сверху – рубашка с рукавами-клеш, полы рубашки завязаны в узел; на груди несчетное количество бус и цепочек, в ушах серьги-кольца; на голове черный парик и яркий с люрексом платок. Все это великолепие и предстояло водрузить на Лолочку Сергеевну.
Начали почему-то с парика. Лолочка Сергеевна собрала аккуратно уложенные локоны в пучок и безжалостно спрятала их под сеточку. Подруги с двух сторон начали пристраивать парик, который сползал то со лба, то с затылка. Промучившись минут пять, пришли к единогласному мнению:
– Подвяжем платком – никуда не денется!
Подъюбник остался в стороне. Женщинам хватило одного взгляда, чтобы понять, что пытаться бесполезно. В лучшем случае он бы не налез. А про худший даже думать страшно. Перешли сразу к юбке. Лолочка Сергеевна уселась на стул, вытянула руки вверх, сделала глубокий выдох, стараясь вытянуться в струну, зачем-то закрыла глаза и задержала дыхание, словно перед прыжком в воду. Ее подруги набросили на нее юбку, успешно минуя руки и голову, но в районе груди что-то пошло не так. Многочисленные ярусы скрутились в жгут и не давали юбке достигнуть цели. Тем временем у балерины закончился воздух, и она резко вдохнула. Послышался треск лопающихся нитей. Все замерли. Лолочка Сергеевна сделала несколько вдохов, чтобы отдышаться, медленно опустила руки и оправила юбку. Треснувший шов сделал ее шире, но, к счастью, был не виден среди складок. Подруги рассмеялись с облегчением.
Рубашка села легко. Только вот ее короткие полы не могли скрыть необъятного тела новоиспеченной цыганки. Лолочка Сергеевна внимательно посмотрела на сконфуженных подруг.
– Все так плохо? – спросила она.
– Нет, что ты, – ответили они в унисон, плохо скрыв свое разочарование.
– Я не буду выступать! Тридцать лет не танцевала, к чему это? Снимайте все с меня! – засуетилась Лолочка Сергеевна.
– Лола, все хорошо! Ты готовилась, люди ждут. Они тебя любят! Только подумай, как будут гордиться дети! А это… Ну давай платок повяжем на пояс? – успокаивали ее наперебой подруги.
Лолочка Сергеевна ничего не ответила, но жестом показала, что согласна. Встав посреди гримерки, она раскинула руки в стороны, позволив повязать на себе платок. Вышло очень даже неплохо.
Концерт был в самом разгаре. Артисты пребывали в счастливом волнении. Из зала слышались одобрительные аплодисменты. Танцевальные номера сменялись поздравлениями и словами благодарности, в то время как виновница торжества сидела во всеоружии, ожидая финального номера.
И вот настал тот миг, когда закулисье заполнилось ряжеными цыганами. Танцоры оглядывали друг друга на предмет безупречности костюма, кто-то в полноги повторял движения, кто-то настраивался морально. Еще мгновение – раздались задушевные гитарные аккорды, и толпа цыган во главе с Лолочкой Сергеевной двинулась на сцену. Пестрые юбки закружились в калейдоскопе танца.
Слаженные движения танцоров приводили публику в восторг. Лолочка Сергеевна, почувствовав атмосферу зала, словно сбросила с плеч тридцатилетний груз и отдалась потоку.
Танец шел к завершению, цыганки опустились на колени, раскинув пышные юбки вокруг себя. Лолочка Сергеевна, сидя в самом центре сцены, должна была закинуть голову назад, чтобы завершить танец «фирменным цыганским движением» – тряся плечами, грудью и размахивая юбкой.
Эта и ещё 2 книги за 399 ₽