Жена шаха и колдун

© Юнус Огуз, 2019

ISBN 978-5-4496-4540-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Хейраниса выходит замуж

С начала зимы в Мазандаранских лесах не было такого количества снега. Мороз, продирающий до костей, и холодный, пронизывающий ветер были совершенно не характерны для этих мест. Дождь, начинавшийся днем, к вечеру резко превращался в снег, мороз крепчал, резал, словно нож; с веток деревьев свисали сосульки. Казалось, природа прочувствовала свадебное настроение в окрестностях и решила привнести свою лепту, развесив на деревья сверкающие ледяные серьги. Сильный ветер, бушевавший меж разлапистых елей, раскачивал обледеневшие ветки, звон ледяных серег напоминал звук музыкальных инструментов древнего мира, какую-то старинную мелодию. Природа словно пела колыбельную лесу; отяжелевшие ото льда ветки, съежившись, пригнулись к земле, словно уснувшие глубоким сном. Иногда из пугающих дебрей леса доносился вой зверя или жуткий хохот филина. Но все это отнюдь не нарушало гармонию красоты белого снега и мороза. Ближе к утру ветер, словно чабанский пес, гоняющий баранов, развел тучи на небе, уступив дорогу ярким лучам всходящего солнца. Снег, падавший всю ночь, от ярких утренних лучей солнца засверкал, словно рассыпанные разноцветные бусинки. А в некоторых местах снег, разметавшийся неугомонным ветром, блистал, словно тысячи звездочек. Казалось, будто солнце подрагивает, осыпая все кругом золотой светящееся пыльцой.

Тишину леса вдруг нарушил топот копыт, ржание лошадей и звон бубенцов движущегося каравана. Впереди ехали пятнадцать-двадцать слуг; деревянными лопатами они расчищали снег, стряхивали его с веток елей, открывая дорогу движущимся позади всадникам. Вместе со снегом с лап елей, звеня, падали серьги-сосульки. Теперь лес наполнился совершенно другими звуками. Каждый раз, когда войлочная обувь передовой группы соприкасалась с хрустящим снегом, а копыта лошадей оставляли на нем отпечатки, раздавался хруст, от которых спавший под сладкую колыбельную лес проснулся.

Всадники, следовавшие след в след по лесу, вышли на опушку и остановились. Белоснежная пелена впереди обжигала глаза, и всадники, козырьком приставив ладонь к лицу от слепящей белизны, пытались понять, чего ждет передовая группа. Вдалеке был виден большой город, словно завернувшийся в белоснежный шелковый платок. Чем ближе подъезжали всадники, тем отчетливее был виден город. Дым из печных труб стелился над домами, напоминая красивые узоры на шелковом платке. На открытом пространстве лошадям двигаться уже было легче, и следовавший позади всадник по имени Абдул, нарушив строй, пришпорил коня и поравнялся с возглавляющим конный отряд Фирдоуси. Теперь всадники ехали рядом.

– Ты смотри, Фирдоуси, сколько снега навалило, а мороз какой? – произнес Абдул, снимая однопалую рукавицу и стряхивая с бороды и усов иней.

– Да, ты прав, Абдул, – подтвердил его слова Фирдоуси. – Я вообще не могу припомнить такую суровую зиму. Но если есть что-то, что может согреть нам душу, то что нам снег, что нам мороз? – Фирдоуси самому понравилась поэтическая фраза; он улыбнулся. – Самое главное то, что мы едем вершить свое будущее. Да продлит Аллах года Гази Джахана! Да… только одному Аллаху известно, какой была бы наша судьба, если бы он своей изворотливостью не вошел в доверие шаха и не стал визирем.

– Ты абсолютно прав, ага, – поддержал Фирдоуси Абдул. – В этом царстве наша единственная опора – это Гази Джахан. Не будь его, никому в голову не пришло бы убедить шаха Тахмасиба выдать дочь правителя Мазандарана за принца. Мы достигли желаемого, первого этапа нашей цели. Далее, благодаря дочери шаха, достигнем и шахского трона, и, иншаллах, во дворце и визири, и прочие будут нашими людьми.

Фирдоуси тоже произнес «иншаллах», потом похвалил собеседника:

– Если даже мы этого не увидим, увидит наш род. А ты хорошо придумал с этим колдуном, ага. И еще эту красивую служанку для дочери шаха… Я о Зиньят.

– А что ты думал, – хвастливо произнес Абдул. – Это очень сильный колдун. Он настолько силен, что заставляет пшеницу, ячмень, иголки двигаться по стенам. Издалека может управлять мозгами человека, подчинять его своей воле. Одним словом, брат, он умеет все. Но его надо держать под сильным контролем, чтобы, так сказать, не сошел с тропы.

Абдул обернулся в хвост каравана. На одной из повозок, съежившийся, весь в черном, сидел человек. Весь путь он общался с этим человеком. Потом Абдул посмотрел на друга и шепотом сказал:

– Но никто не должен знать об этом секрете. Если огузские беки проведают об этом, наши шкуры набьют соломой.

Фирдоуси слегка кивнул головой:

– Ты прав, ага! Но как спрятать такое большое шило в мешке? Во дворце у каждой стены есть уши. Разно или поздно это вылезет наружу. Что тогда? Если эти тюрки что-то заподозрят, они обязательно докопаются до сути.

Собеседник расстегнул последнюю пуговицу шубы, вздохнул полной грудью. Однако морозный воздух заставил его закашляться. Кое-как подавив кашель, он успокоился.

– А кто тебе сказал, что колдун будет жить во дворце, возле девушки? Но, если он окажется во дворце… Нет, это значит рано или поздно бросить его в объятья смерти.

Фирдоуси ничего не понял.

– А как все будет происходить. Как связь будем налаживать?

Абдул хихикнул:

– Я все давно продумал. В каком городе будут жить принц Мухаммед Мирза и наша Хейраниса, туда и отправится колдун творить свои дела. А связь будет налажена через служанку Зиньят. Понял?

У Фирдоуси от удивления расширились зрачки, кажется, он что-то начал понимать. Ничего не ответив, он просто согласно кивнул в ответ головой.

– Ты хорошо все придумал, ага! Значит, Зиньят будет своеобразным посредником, эдаким звеном между колдуном и Хейранисой.

– На самом деле мы все звенья одно цепи. Но не дай Аллах наступит день, когда эта цепь обернется вокруг нашей шеи. До конца жизни будем в петле…

Фирдоуси хорошо понял, что имел в виду Абдул. Чтобы все осталось в секрете, он не только брал на испуг, но еще и угрожал. Секрет был государственной важности и его не доверяли каждому. Если ему доверили, значит, верят. Поэтому Фирдоуси ответил собеседнику той же монетой.

– Не волнуйся, ага! Мы не позволим, чтобы цепь обернулась вокруг нашей шеи. Перед нами более важная задача.

Абдул снова тихонько хихикнул. В этот момент на белоснежной равнине показалось темное пятно. Приближаясь, оно увеличивалось, превратившись в группу всадников. Это были встречавшие гостей…

***

Шестнадцатилетняя Хейраниса ходила в своей комнате из угла в угол, не находя себе места. Взволнованная, она уже устала мерить большую комнату стремительными шагами, от которых развевались многочисленные складки широких одежд. Большая цветастая шаль, придающая юной девушке особую красоту, иногда сползая с головы, ниспадала на плечи; Хейраниса вновь нервно набрасывала ее на голову и все ходила, ходила… Казалось, в комнате, устланной коврами, летала красивая бабочка. Осторожно ступая ножкам по ковру, она словно пыталась взлететь.

Хейраниса была рассержена. Весь внутренний мир ее мечтаний, все думы были разрушены. Она, как и все ее сверстницы, мечтала стать счастливой женщиной, растить детей. Когда мать сообщила ей новость, она очень обрадовалась. Шах хотел Хейранису сделать женой своего сына! Как не радоваться в этом случае молоденькой девушке, мечтающей выйти замуж?! Но уже потом, когда она узнала от матери, что ее суженный полуслепой и болезненный, внутри все перевернулось: слепой и никудышный муж. Она ждала совсем не этого. Она всегда мечтала о том, что ее суженный будет статным, широкоплечим, с могучим здоровьем, ласковым, готовым выполнять все ее желания, и проживет она с ним под одной крышей долгие годы. Она всегда будет его ждать, иногда нетерпеливо поглядывая на дорогу, а услышав конский топот, сразу даст распоряжения слугам… Но теперь ей не суждено этого сделать. Полуслепой, немощный муж будет печься только о себе. Даже если он принц, все равно останется наедине со своими болячками. А это привет к тому, что невеста, вместо того, чтобы стать любимой женой, на самом деле окажется личной и самой близкой служанкой принца.

Думать обо всем этом Хейранисе было крайне тяжело. Вначале ей хотелось покончить с собой, дабы навсегда избавиться от мыслей, которые грызли ей душу. Но мать вовремя спохватилась, поняв, что вконец расстроенная дочь может наложить на себя руки. По этой причине она решила опередить события, приставив к Хейранисе служанку, которой приказала ни на минуту не оставлять дочь без присмотра. А вот напутствие отца немного успокоила Хейранису.

Внимательно слушая слова отца, правителя Мазандарана, сидевшего скрестив ноги у очага и не отрывающего взгляда от языков пламени, она пыталась понять, почему ее хотят выдать за принца. Девушка понимала, что на нее не только возлагается большая ответственность, но для этого ей выделяют помощников. Между слов отец иногда намекал ей, что «придет время, и ты будешь управлять этим могучим государством». Для этого нужно было готовиться. Старший сын шаха считался наследником престола, и она, значит, станет женой шаха. Но когда это произойдет, не знает никто. Но Хейраниса внутренне чувствовала, что это случится обязательно. Жизнь не вечна, даже если ты шах. Родившись однажды в один прекрасный день, можно и умереть. Независимо от того, ешь ты каждый день мед или ежедневно питаешься сыром и простоквашей. После разговора с отцом она еще точно не знала, какие шаги предпримет в дальнейшем, но чувствовала, что забота и внимание к ней усилились. Кроме этого, из персидских областей ей посылали дары, из других мест страны приходили поздравления, полные сундуки с подарками.

Хейраниса остановилась перед окном. Она с интересом смотрела на молодых людей, увлеченно игравших в снежки. Ей тоже хотелось вот такой беззаботной молодости. Но, к сожалению, это в ее судьбе не было прописано. Ее судьбу еще до рождения определили старые мудрые люди. Хейраниса подняла голову и посмотрела на затянутое тучами небо. Ее мечты словно испарились за тучами, ушли ввысь, стали недоступными.

Эта шестнадцатилетняя девочка хотя и не совсем понимала все то, что ей говорят, но в глубине ее души потихоньку зрел огонек надежды. Но отказаться от своих прошлых грез тоже не хотелось.

В ее душе шла борьба между грезами и действительностью. И по всему было видно, что действительность побеждает.

Хейраниса была обаятельной и красивой, но, говорят, что она выглядела еще лучше, когда оборачивалась назад. Тетки очень часто звали ее в спину, и когда Хейраниса оборачивалась, смеясь, любовались ею. Но сейчас, когда мать резко открыла створки дверей, а Хейраниса нутром почувствовала, что это она, девушка не повернулась. Незаметно промокнула платочком набежавшую слезу. Мать подошла сзади, обняла и поцеловала ее.

– Моя красавица-дочь не скучает?

Вместо ответа Хейраниса резко повернулась, обняла мать и разрыдалась. В этот миг откуда-то возникла служанка. Мать в этом дворце распознавала каждого не только по шагам, но и по дыханию. Поняла это она и сейчас и, не поворачиваясь и не выпуская дочь из объятий, сделала рукой знак: мол, ступай. После того как служанка исчезла за высокими створками двери, слезы потекли и по щекам матери.

– Матушка! – вскрикнула Хейраниса сквозь рыдания. Услышав ответ: «да, мое солнце», еще более растрогалась: – Матушка, даже если он принц, но я ведь не люблю этого тюрка!

Мать вытерла слезы тыльной стороной ладони, потом приложила палец к губам дочери.

– Молчи, девочка, молчи! Не гневи Аллаха! Подобными разговорами ты разрушишь наш дом. Ты ведь знаешь, что твой отец подневолен тюркскому шаху. Земля, деревья, даже камни здесь имеют уши. Если твои слова дойдут до шаха, он вырежет весь наш род. Из голов всех наших мужчин построит курган. Ты хочешь, чтобы исчез наш род?

Мать объясняла все очень понятно, растолковывала дочери все тонкости. Хейраниса внимательно слушала и больше не плакала. На сердце грустно, взгляд уставлен в одну точку, но, тем не менее, слезы высохли и она слушает.

– Ты что же, считаешь тюрков мямлями? У них даже мертвый могущественен. Против них нельзя воевать открыто, против них надо действовать хитростью, коварством, сладкой речью. Если тебе это удастся, ты будешь самой счастливой женщиной мира. Разве ты не хочешь, чтобы весь мир был у твоих ног? Тогда победи мужа-тюрка, отомсти ему.

Хейраниса, подумав, ответила:

– Хочу, но…

– Никаких «но», – прервала ее мать. – Шах приказал, он хочет, чтобы ты была женой его сына, а отец с этим согласился. Впрочем, шах мог бы засватать тебя и для себя. А что делать, как не соглашаться? Отец служит шаху. А шах – он и есть шах. Ты знаешь, как отец радовался этому браку? Во дворце многие этому завидуют. Это не шутка, стать сватом самого шаха. – Положив руку на спину дочери, мать погладила ее. – И потом, даже если бы мы отказали ему, тебя бы забрали силой, для них это проще простого. Нельзя идти против воли шаха. Это будет позор на весь наш род. Ты же у меня умница!.. Сама подумай, может, я не права? Повторяю, если мы откажем ему, шах может силой выдать тебя за старика и даже за своего шута. Что ты будешь делать тогда? И отца могут выгнать со службы. Подумай, моя умница. Какая тебе разница, какой мужчина тебе попадется? Подчиниться тюрку или подчинить его себе – тоже в радость.

Хейраниса, обезоруженная железными аргументами матери, понимала, что назад пути нет. Это был предел. Надежда, проснувшаяся с утренней зарей, растворилась под солнечными лучами. Но, вспомнив слова отца – «В будущем будет так, что этим огромным государством будешь управлять ты!» – в ее душе затеплилась новая надежда. Быть женой шаха! Это и есть самое большое счастье! Причем женой совсем немощного шаха. Разве ради такого счастья не развелись бы со своими мужьями ее тетки? Стать шахбану означало то, что ты способна заставить всех красивых мужчин преклонить перед тобой колени. Имела ли она право так пренебрежительно относиться к этому? Отказаться от этого было бы полным безумием.

В душе у нее потеплело. Однако эта новая надежда была отнюдь не такой чистой, как прежняя. В этой надежде рядом могло быть все – хитрость и коварство, предательство и позор, даже колдовство и магия. Кто это придумал, был абсолютно прав.

Время, отвернувшись от действительности, уносило Хейранису вдаль.

Ага Дервиш предупреждает Перихан ханум

1576 год, Газвин, Дворец Чехелсутун

Ага Дервиш сейчас уже не тот, каким был в самые лучшие времена Тахмасиб шаха. Теперь ему уже более девяноста, он окончательно обосновался в Ардебиле и уже не кочевал из области в область, не снабжал своего шаха различными точными сведениями. Он уже давно достиг суфийского ранга Шейхвенд. Теперь он узнавал обо всем раньше всех. Известия приходили к нему со всех концов ханства. Были среди них грустные, были и радостные. Но теперь он уже не служил напрямую шаху, а государству, народу, своей суфийской общине. И поэтому чувствовал на себе очень большую ответственность.

Последние известия из Шираза не только взволновали его, но и лишили сна. Жена принца Мухаммеда Мирзы Хейраниса активно включилась в борьбу за власть. Потому как за старшим сыном шаха было право наследства, Хейраниса, на первый взгляд, отстаивала это законное право. Это было их семейно дело. Но… почему она так торопится? Не стоит ли за этим нечто другое? По слухам, Хейраниса содержала даже колдуна. Не слишком ли велика для одной женщины такая предусмотрительность? А, может, жена принца в этой борьбе печется лишь о себе? Может, она намерена после Тахмасиб шаха управлять государством единолично? Все может быть. Во всяком случае, на это было похоже. В таком случае, это в будущем могло быть большой опасностью для государства Сефевидов. Помнится, когда Тахмасиб решил попросить руки дочери правителя для своего сына, Шейхвенд тайком от него провел свое расследование. Потом на основе известных только ему расчетов проделал кое-какие дела. Результат оказался далеко не радужным. Но шах с ним не советовался, не проявил интереса к последствиям этого брака. А Шейхвенд и не настаивал. Действия шахов просчитать невозможно, по-видимому, у них свои расчеты и планы. Кроме того, у него были улямы, астрологи. Вмешиваться в чьи-то дела не подобало. Этого не позволяли ни возраст, ни седая борода, а, тем более, был не тот момент. Но теперь… теперь было самое время. Жить в стране Сефевидов, подпитываться силой веры кызылбашей поклоняться пир; м и при этом оставаться равнодушным к его судьбе, судьбе правителя? Нет, он не имел на это права, это было не по-мужски и не соответствовало шариату.

Утвердившись в этих мыслях и собственной правоте, Ага Дервиш понял, что ни терпеливо ждать, ни оставаться равнодушным он не сможет. Служа этому шаху, он не раз глядел смерти в глаза и теперь он не мог оставить шаха во власти какой-то чужой, не тюркской женщины. Он должен был сказать свое слово, выполнить свой долг. Окончательный же результат зависел от решения шаха Тахмасиба.

…Когда старый Шейхвенд выезжал в паланкине из гробницы Шейха Сафи, дервиши и мюриды отправились в путь за ним. Солнечные лучи только-только начали разливаться по небу, как уже открылись ворота Газвина. Ага Дервиш приподнял полог паланкина и взглянул на небо. Было тихо, на небе ни облачка. Его губы, прячущиеся под белоснежными усами и бородой, разошлись в мягкой улыбке. Такое состояние природы у дервишей считалось благоприятным знаком. За воротами города его ждали еще большее число дервишей и мюридов. Лицо Ага Дервиша еще более просветлело.

Все, слегка склонив головы, приветствовали его.

– Слава шаху!

Шейхвенд, вытянув руку из-под полога, приветствовал их. А в душе с энтузиазмом тоже произнес «Слава шаху!».

В остроконечных шапках на головах, в хламидах из грубой ткани, с хурджунами из такой же материи через плечо, поток людей отправился вслед за Ага Дервишем…

Тахмасиб шах очень любил свою сестру Перихан. После таинственной смерти сестры он назвал ее именем свою дочь. Перихан для своего времени имела великолепное образование, писала очень хорошие стихи. Дочь шаха была единственной женщиной, кто присутствовал на собраниях государственного совета, активно участвовала в обсуждениях всех вопросов, доходчиво и последовательно излагала свои мысли. Умными и логичными ответами она могла большинство членов совета посадить на место.

Тахмасиб шах сильно пополнел и в то же время постарел. Из-за чрезмерной полноты он уже давно не садился на коня, в походы отправлялся на повозке. Когда два года назад заболел и слег, все решили, что он уже не встанет, и две противоборствующие группировки во дворце ввязались в борьбу за шахский престол. Одним из них был сын шаха от жены-грузинки – двадцатилетний Гейдар Мирза. Видя старость отца и его тяжелое состояние, Гейдар Мирза смог взять все дворцовые дела в свои руки и заиметь большое число сторонников. К нему во дворце примкнули внук Мунташа Султана Мурадхан Суфречи, Гусейн бек Юзбашы и старший стражи шаха Пири бек Гочулу, а также Ямирахурбашы Мухаммед бек, Султан Айчек. Они мечтали о том, чтобы Гейдар Мирза стал шахом.

Во главе второй противоборствующей группировки стояла любимая дочь шаха Перихан. Она хотела, чтобы шахом стал ее родной по отцу и матери брат Исмаил, который указом шаха был заточен в крепость Гехгехе. Его во дворце поддерживали представители родов авшаров, румов и туркманов Гусейнкулу Хулафа Румлу, Амираслан Султан Афшар, Гейдар Султан Чабук Туркман. Эти эмиры были против того, чтобы шахом стал представитель смешанного рода.

Прошло немного времени, шах выздоровел, противоборствующие стороны были вынуждены замолчать. Но это было временным явлением, и стороны прекрасно это понимали…

***

…Стояла прекрасная весенняя погода, лучи не очень жаркого солнца согревали землю, деревья оживали. В дворцовом же саду природа проснулась от зимней спячки словно раньше других. На деревьях распустились белые, розовые и красные цветы, все кругом дышало весенней красотой. От запаха цветущих деревьев кружилась голова. В высокой зеленой траве сапоги садовника оставляли следы. Трава, словно обиженная на людей, пригибалась до земли.

Посреди сада стояла беседка, выкрашенная в голубой цвет. Встреча Ага Дервиша и Перихан по инициативе Шейхвенда должна была произойти именно здесь.

Когда Перихан подошла к нему, старик все еще был во власти своих мыслей. Вспоминал былое, иногда тяжко вздыхая. Несмотря на то, что она была дочерью шаха, Перихан, тем не менее, взяла правую руку Ага Дервиша и поцеловала ее, потом поднесла к своему лбу. Кроме такого нежного и почтительного привествия, она, все так же стоя, чуть склонила голову. Вдруг Перихан показалось, что этот волевой, светлый человек пришел издалека, из древности. Ага Дервиш был очень уважаемым человеком в государстве и она это хорошо знала. Шейхвенд поднял голову, внимательно посмотрел на стоящую перед ним двадцативосьмилетнюю красивую девушку, и, вспомнив, кто она есть, почтительно, но в тоже время с беспокойством в голосе, произнес:

– Садись, дочка, садись!

Дочь шаха, ответив ему своей очаровательной улыбкой, молча присела на скамью напротив. Еще раз исподволь взглянув на старца, она многое для себя уточнила. В глубине светящихся глаз этого убеленного сединами старца она увидела волнение, смятение, любовь и верность.

– Как поживает твой отец шах? – с тонким намеком спросил Шейхвенд.

– Шах он и есть шах! – таким же тоном двусмысленно ответила Перихан. Потом глубоко вздохнула: – Мой отец шах устранился от всех дел. Все государственные дела поручил Гейдару Мирзе. А он считается только с коварными манерами и грубыми выражениями своей грузинки-матери. Не приведи Аллах, но если завтра с моим отцом что-то случится, судьбе государства будет не позавидовать. Этого я себе даже представить не могу. А самой большой трагедией будет то, если Гейдар Мирза станет шахом. Ты можешь себе это представить, Шейх?

Все это девушка говорила тихим голосом, грустно, но с большим волнением.

– То есть ты хочешь сказать, что наш шах выбрал себе наследником Гейдара Мирзу? – поглаживая бороду, спросил Шейвенд.

Перихан немного помедлила с ответом.

– Н-е-ет, пока не наследником. – Она замолчала, пытаясь получше сформулировать свою мысль. – У шаха официально такого завещания нет, но из-за того, что он все дела дивана поручил ему, можно придти к такому выводу.

Ага Дервиш поднял голову, внимательно посмотрел в глаза девушке и на мгновение ушел в раздумье. «То, что красива и умна, вне всяких сомнений. Но, кажется, и в ней достаточно злости и гнева. Ей хочется, чтобы все зависело от нее. От кого больше может пострадать правитель: от Хейранисы или от этой? И та, и эта – женщины. Эх, Сефевидский шах, ты зависим от женщин».

Дочь шаха словно читала его мысли. Ответ оказался верным.

– И еще… Говорят, что женщина не может стать шахом. Я тоже так думаю, но и наследник должен быть таким, чтобы устраивал всех и мог управлять государством.

Шейхвенд в душе произнес «молодец» и вновь погладил бороду:

– Мне известно, что ты на стороне Исмаила Мирзы. Это правда?

Перихан густо покраснела. Честно говоря, такого вопроса она не ожидала. Ардебильские шейхи на самом деле обо всем узнают первыми. Понимая, что отпираться бесполезно, уверенно ответила:

– Правда. Я хочу, чтобы именно Исмаил был наследником. Но это пока остается лишь моим желанием.

Ага Дервиш тихо улыбнулся.

– Твое желание сбудется, дочь моя, но ты должна знать, что тебя ожидают большие трудности.

Девушка, ничего не поняв из этой фразы, скривила губы. Потом, взглянув на абсолютно белую бороду старца, попыталась что-то понять.

– Нет, я ничего не поняла, Ага Дервиш… ой, Шейх! Мне грозит опасность из дворца?

– Нет, опасность из дворца ты сможешь перебороть, но с востока государства… – С трудом подняв голову, он огляделся. – Из Шираза…

Услышав слово «Шираз», девушка чуть успокоилась.

– Ага Дервиш, Мухаммед Мирза не может быть опасен для меня.

– Я ничего не сказал о Мухаммеде Мирзе. Берегись его жены, дочери правителя Мазандарана Хейранисы! По имеющимся у меня сведениям, она не скрывает своих претензий и злости. Понятно, что она хочет посредством Мухаммеда Мирзы управлять государством самостоятельно.

Шейхвенд встал. Это было знаком, что разговор окончен. После этого он должен был посетить шаха. Они будут беседовать, вспоминать былое.

– Что надо делать, ты прекрасно знаешь, – произнес он напоследок.

После этих слов красота Перихан вдруг поблекла, лицо ее потемнело. Ей даже в голову не могло придти, что Хейраниса таит в себе угрозу для нее. Но если об этом говорит Ага Дервиш, значит, это так на самом деле. Кроме всего прочего, он был близок к шаху и врать не стал бы.

Тысячи мыслей за одно мгновение пронеслись в ее голове, но, тем не менее, она встала вслед за Ага Дервишем, с поклоном поцеловала ему руку.

– Не оставляй меня без своих молитв и помощи, Ага Дервиш.

– Постараюсь, – прошептал тот.

Колдун

Равновесие создается согласием двух сил. Если равновесие между двумя силами не нарушается, тогда наступает покой. Движение – это результат превосходства той или другой силы. Если в движение приходит одна сторона, это вынуждает двигаться и противоположную сторону. Так во всем мире каждый заставляет двигаться другого. Жизнь – это дыхание, темнота же ограничивает свет. Пустоту заполняет реальность. Человечество между жизнью и смертью состоит из цикла беспрерывных рождений и смертей. Сильный и слабый, добро и зло – это ветви движения. Кто-то дает, а кто-то забирает. Таким образом, обеспечивается равновесие движения. Хейраниса же хотела нарушить это равновесие и взвалить всю тяжесть на себя.

…Зиньят, пройдя по узким улочкам и кривым переулкам, подошла к одной из дверей. Несмотря на темень, огляделась – вокруг никого. Тихо постучала; никто не ответил. Зиньят немного подождала, но стучать повторно не пришлось: двустворчатая дверь приоткрылась, тусклый свет слабо осветил гостью.

Зиньят быстро проскользнула внутрь. Человек в черном, с накидкой, прикрывающей лицо, и с лампой в руках, притворил вслед за ней дверь. Вернувшись в комнату, человек чуть подкрутил фитиль лампы и, не говоря ни слова, посмотрел на женщину. Оба были в накидках, прикрывающих лицо, но знали друг друга по глазам. Они хотя и встречались многие годы, но видеть лица друг друга открытыми желания не было. По-видимому, в этом и необходимости не было, оба служили одному и тому же человеку. Многие годы они были опорой своей хозяйке: оберегали ее, помогали ей.

Сперва Зиньят протянула небольшой листок бумаги. Колдун взял бумажку, развернул ее, поднес поближе к свету. На бумаге была лишь одна фраза, написанная косым почерком: «Лиши моего мужа мужского начала». Губы колдуна раскрылись в улыбке. «Ханум, кажется, хочет решительно перейти в наступление», – подумал он. Но развивать свою мысль далее не стал. Да и гостья не позволила этого сделать. Теперь в руках Зиньят были два холщовых мешочка.

– Этот мешочек прибыл из Газвина, – еле слышно произнесла она. – В нем сбритые волосы личного врача шаха Аба Насира. Ханум сказала, что вы знаете, что надо сделать. А это, – протянула она второй мешочек, – волосы Мухаммеда Мирзы. Ханум сказала, что и это понадобится.

Колдун слегка кивнул головой, что означало «да, знаю». Положил протянутые женщиной мешочки в карман хламиды, поднял голову и внимательно, в то же время восхищенно посмотрел ей в глаза. Из его глаз шел буквально селевой поток света, и женщину это сперва испугало, потом взбудоражило. С ней никогда такого нее происходило. Сердце сильно забилось и подкатило буквально к горлу. Потом это непривычное ощущение начало ей нравиться. Она была словно опутана какими-то чарами, взгляд колдуна ей нравился все больше и больше. А он уже полностью властвовал над нею. Если бы он произнес фразу: «разденься и пройди в мою комнату», она, не сопротивляясь, разделась бы тут же у дверей и отдалась ему прямо на полу.

Не отрывая взгляда от ее лица, колдун спроси:

– Ты в курсе, что написано на бумаге?

После этого вопроса и устремленного взгляда она готова была растаять как снег и разлиться под его ногами. Под таким колдовским взглядом она даже при всем желании не могла соврать. Из-под накидки послышался ее тихий и покорный голос:

– Откуда? Ни читать, ни писать не умею.

Произнеся это, она было хотела опустить взгляд в пол – дабы избавиться от сверлящих глаз колдуна, но не смогла этого сделать. В голове стоял гул, словно кто-то говорил ей: «не отводи глаз». Почему-то сегодня ей казалось, что таких глаз, как у колдуна, нет ни у кого. Глаза, похожие на глубокое ущелье…

Колдун же, словно получая удовольствие, не спешил выводить ее из состояния оцепенения.

– Ханум объяснила тебе на словах то, что написано в письме?

Как ни нравилась эта ситуация Зиньят, она, тем не менее, где-то ее и пугала. Раньше с ней такого никогда не происходило! Она приходила, получала задание, брала то, что ей передавали, и уходила. Теперь же колдун фактически превратил ее в пленницу. Ее ноги, ее тело словно одеревенели, живыми оставались только глаза. В комнате две пары глаз пристально смотрели друг на друга. Два глаза колдуна сверлили ее, взгляд проникал ей в мозг, выискивая там то, что ведомо только ему.

– Нет, она мне ничего не говорила, – с трудом ответила женщина.

Колдун понял, что она говорит правду. По-видимому, госпожа не доверила ей эту тайну. И все это колдовство было для того, чтобы убедиться в этом. И колдун вывел Зиньят из состояния оцепенения. Она не для этого была предназначена. Он опустил глаза, отпуская Зиньят. У той от облегчения задрожали колени и все тело. Колдун почувствовал это. Он вновь взглянул на женщину, но на этот раз стараясь успокоить ее. Получилось – дрожь в теле женщины мгновенно прекратилась.

– Передашь ханум, чтобы она потерпела три дня. На четвертый день может приступать к делу, – сказал колдун, отворяя створку. Это означало конец встречи. Зиньят, словно ожидая этого, бросилась к двери, выбежала на улицу и быстрыми шагами исчезла в темноте. Через некоторое время остановилась, перевела дух. Теперь кромешная тьма казалась ей благодатным светом. Платье прилипло к вспотевшему телу, он была мокрой как мышь…

Колдун же, прикрыв входную дверь, прошел в большую комнату. Вынул из кармана хламиды два мешочка, положил в сундук.

Через некоторое время он зажег свечи, находившиеся в проемах на стенах. В комнате стало светло. Вынул из сундука кинжал из чистой дамасской стали, положил его ровно на середину начерченного углем круга диаметром в три шага, повернулся к югу, закрыл глаза, начал говорить что-то, понятное лишь ему. Губы двигались, руки медленно поднимались. Когда они поднялись на уровень плеч, движение прекратилось. Теперь, не опуская рук, он протянул их вперед. Потер ладони. Чем больше он их тер, тем больше ощущал наплыв энергии. Стал тереть быстрее, потом резко отвел ладони в сторону. Теперь энергия каждой ладони притягивалась друг к другу. Он начал делать ладонями движения, похожие на те, когда человек скатывает что-то в шар. Колдун на самом деле скатывал энергию в шар, потом подвел его к голове и, спускаясь ниже, словно размазал по всему телу. Глубоко вздохнул, вышел из круга, бросил в кипящий на очаге котел траву из второго сундука. По комнате разнесся резкий запах. Колдун взял из того же сундука мешочек, насыпал в медный казан белую массу, похожую на пыль, и стал ее помешивать деревянной лопаточкой. Через некоторое время сел возле низкого столика, скрестив ноги, и поставил на него казан. Посмотрел в стоящее перед ним зеркало в инкрустированной серебром раме. В зеркале были видны лишь его глаза. Зажег две свечи слева и справа от зеркала. Снял крышку с казана, поджег траву, находящуюся в ней. Как только появились языки пламени, закрыл крышку. Когда он повторно открыл крышку, по комнате разнесся аромат.