Кафедра революции. Роман

Фотограф Andrejs Pidjass/Фотобанк Лори

Корректор Татьяна Исакова

© Виктор Брагин, 2017

© Andrejs Pidjass/Фотобанк Лори, фотографии, 2017

ISBN 978-5-4474-7496-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Роман «Кафедра революции» является художественным вымыслом от начала и до конца. Все описанные в книге события никогда не происходили в реальности и автор очень хочет надеяться, что никогда подобное и не произойдет. Все действующие лица и организации, упомянутые в данном произведении, являются вымышленными. Любые возможные совпадения с реальными людьми и организациями носят исключительно случайный характер.

Разговор старика с идиотом о пользе вакцинации

Впервые я увидел этих парней в фильме «Долгая страстная пятница». Мне доводилось слышать о них и раньше, но это было давно, еще в детстве. В те времена имя «Ирландской Республиканской Армии» часто звучало по телевизору, но тогда мне это казалось неинтересным. Программа «Время» – не самое увлекательное зрелище для маленьких мальчиков. Фильм я увидел значительно позже, видимо, как раз тогда, когда было нужно. В нем и появляются те молодые парни, в простых джинсовых курточках. Они словно играючи уничтожают империю влиятельного гангстера, который имел неосторожность перейти дорогу ИРА.

Лондонский «Крестный отец» Гарольд Шенд в исполнении Боба Хоскинса дьявольски убедителен. Его героя боятся и уважают не только преступники, но и полиция, он сильный, безжалостный и неуязвимый. Однако, неуязвимым Шенд кажется лишь до того момента, пока не столкнется с неведомой сокрушительной силой. Ни преступный мир, ни полиция больше не в состоянии ему помочь – все летит к чертям.

Мне понравилось, как действовали парни в джинсовых курточках. С их лиц не сходила саркастическая улыбка, и это была улыбка безусловного превосходства. Если научиться встречать любую опасность с такой улыбкой, то можно бороться с кем угодно. Они преподносят нам прекрасный урок. Все эти олигархи и преступники во власти вовсе не так уж всесильны, как кажутся. С ними можно и нужно бороться! Впрочем, бороться получится, только если ты принадлежишь к организации особого сорта. Вот тогда-то я и стал задаваться вопросом, а что это за особый сорт организаций? Как они возникают и откуда приходят к ним парни в джинсовых куртках?

Я рассказал об этом одному своему приятелю, но тот, как большой эстет, посоветовал мне другой фильм: «Комплекс Баадер-Майнхоф». Красные бригады, безусловно отборный, если не высший сорт подобных организаций. Но почему именно «Фракция Красной Армии»¹ больше всего притягивает к себе интеллектуалов и разнообразные эпатажные личности? Чем дороги сердцу эстета Ульрика Майнхоф и Андреас Баадер²? Их короткие и яркие жизни рационального объяснения не имеют. Я не верю, что они шли на это ради «счастья простого народа». Убежден, главный смысл их борьбы – это та самая улыбка превосходства, с которой парень в джинсовой курточке достает из нее оружие. Больше там ничего нет, но и это, скажу я вам, немало. Возможно, прививка ФКА была жизненно необходима всем, в том числе и нарождающемуся миру потребления.

Но вот уже Жан-Поль Сартр ругает Баадера «идиотом» после их исторической встречи в тюрьме Штаммхайм. Баадер брезгливо называет Сартра «стариком». Нет согласия между теорией и практикой. Не существует того, ради чего, по-настоящему, стоило бы убивать, как и не определено, для чего, по-настоящему, стоит жить.

Маленький «пежо» уносит раздраженного Сартра прочь от тюрьмы Штаммхайм, в его тихое стариковство. «Франция Вольтеров не сажает», Вольтеров сажает Германия, и Баадеру суждено умереть в тюрьме. Время Красных бригад подходит к концу. Мир выработал антитела.

Юные капитализмы, получившие прививки Красных бригад, после окрепли и выросли могучими и здоровыми. Главной задачей прививок было перебить самые горячие головы. После, если власть начнет зарываться, – ей напомнят, что все может быть и по-другому. А вольнодумцы, соответственно, должны знать, что полицейские не всегда стреляют холостыми, а танки не всегда останавливаются перед баррикадами. Человеческая жизнь ценна только в докладах ООН, а после танка от нее остается мокрое пятно на асфальте.

Но прививки насилия не дают пожизненного иммунитета, а значит, скоро кто-то обязательно захочет попробовать снова…

Часть 1. Ирландский виски

1. Один и без оружия

Я вышел пройтись по ночному Белфасту. Я обязательно должен его увидеть, несмотря на позднее время. Мне же теперь интересно. Раньше вырваться не получилось – у меня командировка в Белфаст всего на один день. С утра визит на завод, потом бесконечные переговоры и, в финале, посиделки в пабе. После обильного «Гиннесса» с виски мои коллеги, наконец, угомонились и пошли спать. Им не интересно.

История творилась прямо здесь. Например, гостиница, где мы остановились, Europa Hotel, вошла в эту историю как «самая взрываемая» гостиница в мире. Ее взрывали 28 раз за историю противостояния. Выйдя из Europa Hotel, я повернул налево и прошел несколько кварталов, потом повернул направо. Город был абсолютно пуст, все заведения закрыты, людей на улице не наблюдалось. На первый взгляд – небольшой и скучный европейский город, жизнь в котором заканчивается после девяти вечера.

Дойдя до ярко освещенного помпезного здания, я остановился прочитать вывеску. Это оказался City Hall, мэрия по-нашему.

– Да-а-а, – мною овладевало разочарование.

Я немного попетлял по близлежащим улицам и, не обнаружив ничего интересного, направился обратно в гостиницу. По пути мне попалось лишь одно работающее заведение вроде ночного клуба, возле которого стояла толпа парней и девушек в ярко-зеленых париках. «Это не те…»

Я не очень хорошо понимал, что именно мне нужно в спящем Белфасте. Имелись в наличии лишь теплый вечер и хулиганское настроение. Я вдруг вспомнил, что читал про стену, отделяющую католические кварталы Белфаста от улиц, по которым ходят маршами оранжисты. По-моему, она называлась «стеной позора» или что-то в этом роде. Но как найти эту стену? Была мысль подняться в номер и поискать по Интернету. Но на тот момент во мне уже сидело определенное количество виски и что-то там вычитывать в Интернете совершенно не хотелось. Я решил воспользоваться доинтернетовскими способами получения информации, а именно: спросить на улице. Но у кого?

Торговый пассаж Great Nortern Mall втиснулся между гостиницей и офисным зданием. Тут же небольшая стоянка такси с одним единственным автомобилем, классическим лондонским кэбом. Водитель такси, похоже, это тот, что курит неподалеку, возле урны. Судя по возрасту, он должен был еще застать тех парней. Лучшего кандидата для расспросов мне в этот час все равно не найти, и я обратился к нему. Таксист некоторое время не понимал, о каком «позоре» идет речь. Когда до него наконец дошло, он назвал стену «линией мира» и сказал, что сможет меня отвезти, «если сэр желает». Сэр желал.

Ехать оказалось всего ничего. Не прошло и трех минут, как вдоль дороги потянулась стена, разукрашенная яркими граффити. Я пытался запомнить названия улиц: Фоллз роуд, Бомбей стрит, еще что-то… На Купар-вей стена стала особенно высокой – снизу бетонная, сверху металлическая, еще и с сеткой. Всего стен оказалось несколько, и я хотел ехать ко всем. Видя мой интерес и растущую сумму на счетчике, таксист оживился и стал более разговорчивым.

– На крыше вон того дома располагалась пулеметная точка, – он указал мне на самую обычную многоэтажку из темно-красного кирпича. – А вот тут был блок-пост, там дальше вертолетная площадка. Здесь стояли броневики.

Все, на что указывает таксист теперь, естественно, не содержит и следов вооруженного противостояния. Кусты аккуратно подстрижены, газоны скошены, дорожки выложены идеальной брусчаткой.

– Слушай, где они все теперь? – спросил я.

– Кто?

– Бойцы ИРА.

– Они все уже достаточно пожилые люди, ну те, кто остался в живых. Молодые с какого-то момента перестали к ним идти. У молодежи теперь другие интересы. Люди неизбежно устают от войны. Особенно от такой, в которой нельзя ни победить, ни проиграть.

Самому таксисту это тоже не особо интересно, он периодически меняет тему, начиная говорить то о футболе, то о верфи, на которой строился знаменитый «Титаник». Верфь эта, оказывается, тоже находится в Белфасте и работает и по сей день.

– Ха! Видишь тот банк? – вдруг спохватился он и указал пальцем сквозь боковое стекло. – Помнится, ИРА грабанула его и унесла аж 25 миллионов фунтов. По тем временам сумма – астрономическая. И это оказались почти что все деньги этого банка. Так они взяли и объявили свои деньги недействительными и напечатали новые, решив, что так им будет проще. Можешь себе представить нечто подобное?!

– Кто?! Англия напечатала из-за этого новые деньги?

– Да нет! Просто в Северной Ирландии у каждого банка свои фунты. То есть платежной единицей является все тот же фунт стерлингов, но у каждого банка свой дизайн банкнот. Такое только в Северной Ирландии возможно…

На обратном пути таксист ничего больше не рассказывал. Некоторое время мы ехали молча.

– Слушай, а с чего все началось? – спросил я.

– Мне кажется, это было всегда. Это продолжается уже пять веков.

– Ну а в последний раз?

– Не знаю. Я думаю, никто точно и не вспомнит. Хотя с кровавого воскресенья, пожалуй. Есть такой фильм, «Кровавое воскресенье», неплохой, кстати. Посмотри, может быть, что-то поймешь.

– Фильм так и называется, «Кровавое воскресенье»?

Таксист молча кивнул, а через минуту добавил:

– Понимаешь, подобные вещи иногда случаются. Никто точно не может сказать, когда это произойдет и почему. В такие времена главное, это когда к тебе придут, не оказаться одному и без оружия.

2. Улица Революции

Наш город видел многое, и его трудно чем-то удивить. Революции, войны, холокост, было у нас и свое кровавое воскресенье. Рига раньше любила «поучаствовать».

Когда-то эта улица называлась улицей Революции. Я вспоминаю это всякий раз, когда иду мимо бывших цехов Руссо-Балта. В моем сознании «Революция» и «Руссо-Балт» чем-то связаны. Подозрительно тихо здесь сейчас. Чудище революции притаилось где-то, спит в каком-то дальнем углу. Может быть, за теми контейнерами для отходов; а может быть, за облезшей вывеской «Кока-Колы» на заброшенном киоске; или там, во дворе-колодце, где на стене дома красуется дерзкая надпись. Надпись гласит: «Может быть, я и дерьмо, но у дерьма есть пистолет». Мой друг Ромэо клянется, что это писал не он, хотя сам живет в этом доме, а надпись сделана в той же системе координат, что и большинство его высказываний. Человек, повторяющий «Если я не стану богатым, то богатым не станет никто!», вполне мог сделать подобную надпись.

Первый этаж старого корпуса Руссо-Балта реанимирован, там открывают очередной магазин, по-моему, уже третий за этот год. Ну давайте, посмешите нас! Вход украшен воздушными шариками, а витрины – яркими процентами скидок. Выглядит все достаточно торжественно и весело. Но я-то знаю, что будет с этим магазином через какие-нибудь три-четыре месяца. Чего только не открывали на этом углу: и кафе, и парикмахерскую, и строительный магазин. Теперь вот они… Но очень скоро, я уверен, в витрине восстановят самую популярную нынче в городе вывеску – «Сдается». А пока нарядные продавцы зазывают меня внутрь, обещая бесплатный бокал шампанского за первую покупку.

– Ничего у вас здесь не пойдет, лучше сворачивайтесь сразу! – каркаю им пессимистичный я.

Мне никто не верит.

– Людей нету, город пустой, – развожу я руками. – Сворачивайтесь! Меньше денег потеряете.

Нет, все бесполезно. Они еще не поняли, что этой стране пришел конец. Ну ладно, очень скоро поймут, видимо, каждый должен дойти до этого сам.

Европы не получилось. Очень себе советская страна, только подразвалившаяся. За десять лет Евросоюза мало что изменилось: те же заброшенные заводы и склады; по окраинам – хрущевки и девятиэтажки; машину еще не раз тряхнет на раздолбанной дороге. Никто ничего тут строить и не собирался, руины стоят практически в самом центре. Если в Советском Союзе наша республика считалась чем-то вроде мини-Европы, то теперь это недоевропа, задворки, неразумная вороватая окраина.

Ромэо долго гремит цепочкой, открывая дверь. В нос мне ударяет запах старой квартиры в старом доме – его знают все, кто хоть раз бывал в домах, образующих дворы-колодцы. Евросоюз пока не смог победить этот запах. Возможно, этот запах переживет Евросоюз.

Я посмотрел фильм «Кровавое воскресенье», вернувшись в Ригу из Белфаста, и теперь хотел пообщаться с Ромэо как с главным толкователем искусства. Если быть точнее, то он сам предложил мне встретиться, сообщив, что у него есть кое-какие идеи.

Ромэо человек достаточно занятный. Он умеет увлекать других, сам при этом не увлекаясь. Может подсунуть нечто крайне интересное, а через неделю и не вспомнить об этом. Главный талант Ромэо – умение все правильно преподнести. Если это книга, то обязательно настольная, если фильм, то откровение. А через некоторое время оказывается, что сам Ромэо читал всего лишь несколько страниц своей великой книги, а фильма он вообще не видел. Не имея сколь-нибудь серьезных познаний ни в одной сфере, мой друг умел производить впечатление человека начитанного и всесторонне развитого. Глубина познаний заменялась у него интуицией, и, надо сказать, интуиция Ромэо редко когда подводила. Поэтому я всегда с интересом прислушивался к его новым идеям фикс. Он их скоро забудет, а там может быть что-то интересное.

Я давно не был в гостях у Ромэо и теперь обнаруживаю новые наглядно-агитационные материалы на полках и стенах. Среди фотографий старых добрых Тома Уейтса, Фрэнка Заппы и Нины Хаген отмечаю новые незнакомые мне лица.

– А это кто? – спрашиваю я, дабы доставить Ромэо удовольствие.

– Это Фред Фриз. Играет арт-рок, концептуальную музыку, – с упоением начинает рассказывать Ромэо. – Выступал со многими хорошими музыкантами, например с Джоном Зорном, Ивой Битовой.

– Не знаю таких…

– Вот Девид Бирн, – продолжает экскурсию Ромэо, – основатель группы Talking Heads, помнишь песенку «Psycho Killer»³?

– Да помню, помню. Ты мне ее ставил раз сто.

Ромэо раздраженно махнул рукой и потащил меня к следующей полке. Я все знаю наперед. Его лекция о концептуальной музыке рано или поздно закончится попыткой заставить меня послушать певицу Диаманду Галас. Но заставить меня это сделать не так-то просто, и до сегодняшнего дня я всегда успешно отбивался. Фрэнка Заппу я готов принять, готов принять и Ван дер Грааф Генератор, но вот Диаманда Галас – это уже слишком!

Однако, на этот раз разговоров о музыке было мало. Ромэо унесло в другую сторону. Он стал мне рассказывать о некоем Джанджакомо Фильтринелли:

– Итальянский издатель, вдохновитель и спонсор Красных бригад. Очень интересная личность. Сын богатых родителей и сам успешный издатель, тем не менее занялся левыми радикальными движениями. Чисто по идеологическим соображениям. Это он создал из фотографии Корды всемирно известный постер с Че Геварой. Ну, где черный профиль на красном фоне.

– А почему же у тебя именно этого постера и нету?

– Знаешь, этот плакатик так замусолен в последнее время, что дальше некуда, – поморщившись, отвечал мне Ромэо. – Он теперь везде: на майках, кепках, рекламах и даже на носках. Любой дурак готов нацепить его хоть на трусы. И что, ты предлагаешь мне его еще повесить?!

Узнаю своего друга Ромэо! Эстетическая сторона революционной деятельности для него гораздо важнее содержательной. Ромэо больше будет интересовать, как он выглядит и какая музыка будет играть на заднем плане, чем само революционное действо.

Теперь мы прочно застряли перед эмблемой немецкой террористической организации RAF, выполненной в разных вариациях. Мой рассказ о поездке в Белфаст и «Кровавом воскресенье» Ромэо даже не стал слушать, заявив, что это все фигня.

– Ну почему же? Расстрел мирной демонстрации военными в этом фильме очень хорошо показан, почти документально. Хотя, конечно, по нынешним меркам количество жертв – смехотворно.

Ромэо продолжает отмахиваться.

– Ну а что же тогда не фигня? – спрашиваю я.

– Ты смотрел фильм «Комплекс Баадер-Майнхоф»?

Фильма я не смотрел, хотя знал о его существовании. По настоянию Ромэо мы тут же сели смотреть. Это оказалось действительно добротно сделанное кино, которое может зацепить. Есть в нем, знаете ли, тот самый «полет души», как говаривал один актер. Ромэо отзывается о главных героях фильма исключительно восторженно.

– Вот это то, что я называю «настоящая жизнь»! – с вдохновением говорит он. – Эффектно, быстро, красиво. Если уж в «омут с головой», – то только так!

– Красиво, да, – соглашаюсь я. – Но ведь это же чистой воды бандитизм.

– Не понимаю таких определений, – запротестовал Ромэо. – Что значит «бандитизм»? У нас в девяностые годы бандитизм был государственной идеологией. У нас вся экономика и политика вышли из бандитизма.

– Но сейчас не 90-е! Если создать организацию вроде этой RAF – она долго не просуществует. Государство уничтожит ее довольно быстро.

– А ты собираешься существовать вечно? Ты уверен, что это же государство не уничтожит тебя завтра, организовав какую-нибудь войну?

– Да кому мы нужны? С чего ты взял, что кто-то будет организовывать здесь войну?

– Потому что мы – лишние люди!

Ромэо уже не первый раз рассказывал мне свою теорию на этот счет. Он где-то вычитал, что одному проценту населения Земли принадлежит примерно столько же богатств, сколько и остальным девяносто девяти. Но для обслуживания этого одного процента богачей такое огромное количество населения явно не требуется. С лихвой хватило бы и половины. Остальные – просто лишние люди. К тому же если золотая элита сформировалась давно и новичков туда берут крайне неохотно, то количество невостребованных людей растет в геометрической прогрессии.

Увеличение численности лишнего населения – это головная боль правительств и олигархов всех стран. А с помощью войны данная проблема решается легко и быстро. Ведь первыми на бойню гонят именно лишних. Бедных, безработных, неустроенных или без блата. Так было всегда, и в двадцать первом веке ничего не меняется. Знайте, если вы, например, безработный, то в случае войны будете мобилизованы одним из первых. Потому что по ту сторону фронта вас уже дожидается другой безработный, чтобы совместными усилиями решить проблему безработицы. Тому человеку, как и вам, власти заботливо выдали в руки оружие и запудрили мозги всякой патриотической пургой. Впрочем, лишние люди не всегда сидят сложив руки. «Многие веселятся бунтом», – как сказал кто-то из великих.

– Нам посчастливилось жить в самой бедной стране Евросоюза, с самым глупым правительством, – заканчивает свое пафосное выступление Ромэо. – Правительством эконом-класса, так сказать. Сам понимаешь, у бедного и нелюбимого родственника в большой семье европейских народов есть лишь один способ вырваться из нищеты – грабануть своих богатых и жадных родственничков. Пока они не отправили нас на тот свет.

– И что конкретно ты предлагаешь?

Ромэо подсел ко мне поближе и заговорил полушепотом:

– Давай хотя бы в тир начнем ходить.

– Куда?!

– В тир. Будем учиться стрелять. Я тут обнаружил самый настоящий тир в бывшем спорткомплексе завода ВЭФ. Там можно пострелять из боевого оружия. Это так вдохновляет…

Я заглянул в глаза Ромэо и обнаружил там нечто нехорошее. У меня неприятно похолодело в груди – он явно не шутил. Одно дело трепаться под пиво о Че Геваре и Красных бригадах, другое – сделать в этом направлении пусть маленький, но все же шажок.

3. Память об электрическом импульсе

Всегда поражался, откуда в нашей маленькой стране так много людей, готовых делать грязную работу. Лишь только приходит их время – они тут как тут, стоят наготове, засучив рукава.

Подходя утром к работе, уже издалека я понял, что что-то не так. Скопление людей возле ворот выглядело подозрительно и тревожно. Сами ворота перегородил черный внедорожник с мигалкой на крыше, а вдоль забора стояли здоровые охранники, заложив руки за спину. Может быть, ночью случайно сработала сигнализация, вот они и приехали? Такое уже бывало.

Однако, когда я подошел поближе и увидел логотип охранной фирмы «СМ» на двери внедорожника, мне все стало ясно. Эти ребята пришли делать грязную работу для Свенбанка. «CM-security» – самая отмороженная охранная фирма на службе у шведских банков. Иногда, за крутой нрав, их в шутку называли «садо-мазо секьюрити», но в основном звали «церберами». Костяк охранной фирмы составляли убежденные «нацкадры», и порою они брались за работу, так сказать, не ради денег, а по велению сердца. Например, охраняли шествия ветеранов легиона СС от антифашистов.

Для очистки совести я все же сделал вид, что пытаюсь пройти на территорию нашей фирмы.

– Фабрика закрыта! – церберы преградили мне путь.

«Фабрика!» – где они только взяли такое слово?! Спасибо, что не «мануфактура». Это немного устаревшее и мало употребляемое ныне слово убедило меня в том, что мы столкнулись с некой первобытной грубой силой. И у нас нет никаких средств, чтобы противостоять ей. Фабрикант, то есть наш директор, давно уже здесь и пытается прорваться на свою собственную фабрику. В перерывах между такими попытками он без умолку говорит по телефону. Я топчусь неподалеку и время от времени заглядываю поверх забора, словно пытаясь понять ситуацию. Нет работника более усердного, чем тот, который понял, что сегодня работать не придется по форс-мажорным обстоятельствам.

Впрочем, я уже практически безработный, ибо совершенно очевидно, что наша фирма обречена. Противостоять шведским банкам, на службе у которых имеются верные адвокаты, судьи и церберы, не удавалось еще никому. А ведь у меня у самого квартира в кредит, пусть и не в Свенбанке, пусть в другом банке, но что это меняет? Я не хочу в один прекрасный день увидеть церберов на пороге своей квартиры.

Вспомнился рассказ Ромэо о лишних людях. Видимо, рано или поздно это происходит практически с каждым из нас. И если в периоды экономического подъема удается худо-бедно пристроить основную массу лишних людей, то вот в кризисных условиях все пузыри лопаются. Кризисы очень хорошо напоминают лишним людям, что они лишние.

Слово «кризис» звучало тогда везде: на улице, в транспорте, с телеэкранов, из радио и газет. После буйного кредитного пиршества наступило жесткое похмелье. Фирмы банкротировали по сорок штук в день, поставляя на улицы все новых и новых потенциальных бойцов Красных бригад. Многие забыли, как выглядят наличные деньги, зато познакомились с реальными лицами тех, кто еще совсем недавно так мило и «солнечно» улыбался с рекламных плакатов. И под маской этой милой «кредитодающей» девушки оказались клыки и рога.

Банки забирали все движимое и недвижимое имущество, бытовую технику, посуду, одежду и даже домашних животных. Забирали у тех, кто не платил, и у тех, кто платил исправно. Особенно усердствовали шведские банки. Красные комиссары позавидовали бы той продразверстке, которую провел Свенбанк.

Наша фирма также имела неосторожность связаться со Свенбанком, заполучив там кредитную линию. Впрочем, фирма достаточно успешно справлялась с кризисом и никогда не задерживала платежи. Но не стоит обольщаться, если вы сами не умеете создавать себе проблемы, ваш банк позаботится об этом. Например, заставит вернуть всю кредитную линию в течение месяца.

Последние пару недель по офису, складу и производству слонялись ботанического вида очкарики, засланные Свенбанком, и все вокруг фотографировали. Сотрудники к ним привыкли и перестали вздрагивать, когда неожиданно срабатывала вспышка из-за шкафа или в распахнувшуюся дверь. Зачем очкарики делали такое количество снимков – никто не понимал, но предчувствия были нехорошими. Время от времени приходили их старшие товарищи и запирались в кабинете директора. Неуклонно кредиторы внушали мысль о том, что фирма работает все хуже и хуже, а потому кредитную линию надо закрывать, а средства возвращать, причем в срочном порядке. Фотографии, видимо, должны были служить доказательством угасания фирмы. Директор храбрился и убеждал всех, что ничего у банка не выйдет, уповая на каких-то всесильных юристов и какое-то там право.

За несколько дней до конца пришли «самые старшие» товарищи, говорившие по-шведски. На их лицах читалось пренебрежение к обитателям взятой без единого выстрела крепости. И вот мы упираемся с утра в цепь охранников на входе.

Директор возмущается больше всех, но что толку?! Где все его юристы, где закон, где право?! Церберы презрительно усмехаются и грубо отталкивают любого, кто приближается к воротам. Даже вызванная полиция предпочла не вмешиваться и вела себя кротко. А само их появление не произвело на церберов никакого эффекта.

Здесь все ясно и, в общем-то, можно расходиться. Но директор все еще воинственно мечется перед воротами, грозя охранникам судами и санкциями. Затем призывает бывших подчиненных брать ворота штурмом. Однако, должного энтузиазма это предложение не вызвало. Работники обеспокоены лишь тем, как можно будет забрать оставшиеся в офисе зонтик, кактус и любимую кружку с котиком. Мне жаль нашего директора – он был честным трудягой, всю свою жизнь отдавшим работе. Всегда приходил первым, уходил последним, а все силы и средства вкладывал в развитие производства. Не было у него дорогих вилл и эксклюзивных машин – фирма стала делом его жизни. И вот эта жизнь заканчивается коротким, но мощным ударом шнурованного ботинка в живот. Директор падает на спину и не может подняться. Полиция не вмешивается. «В своем банке удобнее» – вспоминаю я рекламу Свенбанка, глядя, как мои коллеги помогают поставить на ноги неуклюжее тело директора. Вот в такие моменты, наверное, люди и решаются взяться за оружие. Хочется примкнуть к какой-нибудь банде, где лишь усмехнутся, выслушав твой рассказ. А потом, передернув затвором, скажут: «Тоже мне, нашел проблему! Вчера мы таких церберов полсотни перещелкали. Ну пошли, освободим твой завод!».

Реальность гораздо прозаичнее. Директору с юристами еле-еле удалось заставить полицию написать хоть какой-то протокол. Мы составили объяснительные, где подтвердили факт избиения директора цербером. Полицейские, не переставая издевательски улыбаться, собрали наши показания и объявили, что на сегодня можно расходиться, что нас, мол, вызовут, «когда надо будет». Нужно ли упоминать, что и по сей день никто никуда меня не вызвал.

Осознавать собственную беззащитность и бесправие всегда обидно. Но еще обиднее, когда ты не в состоянии понять происходящее. Какая выгода шведскому банку от того, что мы все стали безработными? Я понимаю, если бы фирма не платила кредит, но чем они руководствуются, предъявляя претензии дисциплинированным клиентам? Почему неработающая фирма и мы, безработные, выгоднее Швеции? Что с нас можно поиметь в такой ситуации? Разве что заминированный фургон под своими окнами.

Дело не в деньгах, миром движет нечто иное. Все больше и больше в этом убеждаюсь. Что такое деньги в современных банках? Это какие-то импульсы в каких-то микросхемах, их даже нельзя потрогать руками. Кто наверняка знает или может проверить, сколько их там? Выключи электричество – и нет там ничего. Банки могут создать или уничтожить любую денежную массу. Наше государство раздало свои земли, дома и заводы за какие-то импульсы, щелчки процессора. Теперь это все принадлежит иностранным банкам, а у нас осталось… Что у нас осталось? Память об электрическом импульсе.

Я решил поискать информацию о предыдущей шведской оккупации, надеясь найти там объяснение, но запутался еще больше. Никогда не мог сложить в своей голове единую картину истории Латвии. В этой мозаике лишь обрывки историй других государств, деливших здешние земли. Местное население в основном фигурировало как уничтожаемый люд. Периодически я натыкался на строки, подобные этим:

«в 1600 году началась война между Польшей и Швецией, которая продолжалась 28 лет…

В Видземе (так называемая Шведская Лифляндия) царила разруха… Города Видземе также находились в полном запустении. В Лимбажи остались в живых всего восемь человек, в Валке – трое, а в Алуксне не осталось ни одного».

Где-то полгода назад я ездил в Алуксне – там еще были люди, впрочем, там был и Свенбанк. А значит, исход их сосуществования не известен. Конечно, в наши дни опустошение городов происходит гуманнее. Люди просто уезжают на заработки в страны, более подходящие для этого. В маленьких городках вроде Алуксне чуть ли не половина жителей либо уехала, либо собирается уехать куда-нибудь в Англию, Ирландию, Германию или в ту же Швецию.

Я вспомнил своего давнего приятеля, который сейчас батрачит в Англии. Он давно уже звал меня к себе, обещая устроить на склад грузчиком. Хорошенько выпив тем вечером, я позвонил ему пообщаться.