– У входа в музей я невольно стал свидетелем вашего разговора с друзьями. И если я правильно понял, вы сказали, что «могли задать вопрос, который еще никто мне не задавал и который вывел бы меня на чистую воду».

– Да, – ответил я, несколько смутившись, – но только этот вопрос адресовался не вам, а первому президенту этой страны Джорджу Вашингтону. Разумеется, в том случае, если бы он оказался таким долгожителем, что мог бы составить нам компанию в 21-м веке.

Мой собеседник громко, но дружелюбно рассмеялся, чуть прикрыв рот ладонью. Пока он смеялся, я наконец смог разглядеть это с головы до ног. Это был один из участников костюмированной исторической постановки – реконструкции, которые регулярно проходят здесь, в музее-усадьбе первого президента США в Маунт-Верноне, накануне федеральных праздников. И на одну из которых в эти предрождественские дни я как раз и привел гостивших в Штатах моих московских друзей.

На повстречавшемся мне участнике исторического спектакля были черные генеральские ботфорты, обтягивающее белое трико, темно-синий камзол с золотистыми генеральскими эполетами. Мужчина был высок, строен и хорошо сложен. Будучи весьма почтенного возраста, он сохранил горделивую властную осанку и уверенность в движениях. В его росте, комплекции, жестах действительно было отдаленное сходство с хозяином усадьбы, портреты, бюсты, статуи которого можно было встретить в изобилии в местном музее. Впрочем, я обратил внимание, что подобное сходство с кем-либо из исторических персонажей (от британского генерала Генри Клинтона до французского маркиза Жильбера Лафайета) можно было найти у многих участников реконструкции, маршировавших в этот пасмурный зимний вирджинский день под британскими и американскими знаменами по полям и лужайкам исторической усадьбы первого президента Соединенных Штатов в Маунт-Верноне.

Портрет Джорджа Вашингтона работы Гилберта Стюарта

Похоже, мой визави был актером местного любительского театра и подрабатывал на таких шоу, а может – просто богатым пенсионером, занимавшимся этой уличной театральщиной скуки ради. Или, как говорят американцы, for fun.

Мой новый знакомый легко прочитал это заключение на моем лице.

Дом Джорджа Вашингтона в Маунт-Верноне. Штат Вирджиния

– Да, я люблю бывать здесь на исторических спектаклях. Красиво, можно погулять. Вспомнить молодость. Дать советы по костюмам. А главное, затеряться в толпе, потому как обычно каждый встречный торопится снять перед тобой шляпу и повторить: «Как я рад вас видеть, мистер Президент». Знаете, даже в отставке это досаждает куда больше, чем июльское солнце или декабрьский дождь у нас в Вирджинии.

Я снова посмотрел на самозванца, оценивая его психическое состояние. На сумасшедшего он был непохож. И даже если это был актер-любитель, то свою роль он играл профессионально.

Заметив мое любопытство, мой собеседник непринужденно предложил:

– Сегодня совсем не холодно. И если у вас есть время, сэр, то я бы осмелился пригласить вас прогуляться к реке. В это время года лес оголяется и с берега открываются редкие виды.

Время у меня было. Мои друзья отправились в сувенирный магазин, а затем в кафе, чтобы покормить детей. А значит, полчаса я как журналист мог потратить на удовлетворение своего профессионального любопытства, изучая этот уходящий тип американцев: одиноких, стареющих, добродушных чудаков. Мы пошли вниз к причалу и разговорились. – Судя по акценту, вы иностранец, – заметил мой спутник.

– Из России, – кивнул я – Но живу здесь, по соседству с этой усадьбой.

Я чуть было не сказал «вашей усадьбой», невольно попав под обаяние этого человека, но вовремя осекся. Собеседник заметил это, но постарался не подать вида:

– Я так люблю это место! Когда-то сюда, в устье Потомака, заходили большие корабли из Европы: английские бригантины, испанские галеоны. Представьте себе – соседняя Александрия была 3-м портом после Нью-Йорка и Бостона. Но знакомые шкиперы предпочитали грузиться зерном прямо здесь…

Старик притоптнул ногой и очертил рукой сектор на берегу от каменистого мысочка до подножия лесистого холма.

Кем бы ни был мой собеседник, но усадьбу Маунт-Вернон он знал как свои пять пальцев. Я так увлекся его рассказом, что не заметил, как мы сделали круг в целую милю по туристической тропе и уже возвращались к центральной усадьбе.

Когда мы подошли к развилке на опушке леса, нам навстречу промаршировал маленький отряд американской революционной армии. Вид у солдат был, прямо скажем, не парадный. В рваных коричневых куртках, в стоптанных ботинках и грязно-серых штанах, они больше походили на увальней-фермеров, чем на бравых вояк. Я подумал, что за те деньги, которые щедро жертвуют меценаты на эти платные шоу, можно было бы одеть статистов поприличнее. В том числе и офицера – в засаленном камзоле, который, к тому же прихрамывал и кашлял как туберкулезник. Но поравнявшись с нами тщедушный офицерик вдруг приосанился, вынул из ножен сабельку и лихо салютовал нам. Мой собеседник ответил самым учтивым военным приветствием. Видимо, все эти люди хорошо знали друг друга и не раз выступали вместе на таких шоу.

Вашингтон в Маунт-Вернон, картина Джуниуса Стирнса

Затем, чтобы не проходить через толпу туристов, мы свернули к зимней оранжерее и оказались у темно-красных кирпичных бараков, где в 18-м веке на нарах ютились по десять человек в комнате черные рабы. Теперь здесь была выставка, рассказывающая об эпохе рабства и жизни сотен невольников в имении первого президента США. Из ближайшего барака вышла черная женщина с девочкой-подростком. Обе были в пестрых косынках и старинных длинных темно-синих платьях, например тех, что до сих пор носят амиши в Пенсильвании. При виде нас в глазах у них вдруг блеснул огонек неподдельной тревоги. Мой спутник подошел и дружелюбно погладил по голове симпатичную девчушку, пугливо прятавшуюся за мамину спину, достал из кармана конфетку. Девочка робко взяла угощение. В ответ женщина-афроамериканка, прощаясь, поцеловала мужчине руку. Это было уже слишком!

– Отвратительно, что в этой стране даже в 21-м веке сохранились пережитки рабства. У меня не укладывается в голове, как Вашингтон, будучи поборником свобод и одним из создателей Конституции, оставался при этом рабовладельцем?!

Мой собеседник горько усмехнулся:

– Вы об этом хотели меня спросить?

Я усмехнулся в ответ.

– Вовсе нет. Но раз уж вы сегодня играете роль гостеприимного хозяина усадьбы, то как вы бы объяснили это?

Мужчина тяжело вздохнул, по лицу его пробежала судорога, как у человека под пыткой, голос неожиданно дрогнул:

– Это был самый тяжелый вопрос, на который мне пришлось отвечать… Единственное, что я мог сказать в оправдание, так это то, что, согласно завещанию, все мои личные рабы после моей смерти получили свободу. Это меня и спасло там…

Он показал головой куда-то далеко за горизонт, где над Чесапикским заливом громоздились черные штормовые тучи. И от этого жеста мне стало немного не по себе.

Минуты две мы шли молча. Вновь вернувшись к особняку усадьбы, но уже со стороны реки, мы остановились у раскидистого столетнего вяза, который стоял на углу господского дома. Начал накрапывать холодный дождик. И хотя листья на дереве уже почти все опали, могучая крона давал хоть какую-то защиту. Я поежился. Мой собеседник молчал. Это молчание становилось тягостным. Я посмотрел на часы. Мне пора было уходить. На выходе из музея меня давно ждали друзья. Но я не мог уйти вот просто так. Мне вдруг стало жалко этого человека. Даже если он был немного сумасшедший, то, наверное, добрый и неопасный сумасшедший. Возможно, всеми забытый вдовец, дети которого живут на другом краю Америки и в лучшем случае присылают поздравительные открытки к Рождеству. И это, пусть даже чрезмерное, увлечение историей – для него единственная отрада. Я решил напоследок немного подыграть его роли и даже назвать самозванца по президентскому имени.

– Знаете, Джордж, я часто привожу сюда своей друзей из России. Делаю для них экскурсии. Правда, опускаю многие исторические подробности, которые они забудут раньше, чем сядут в самолет на московский рейс. Но всем я непременно рассказываю об одном. О том, что полководец и президент Джордж Вашингтон в отличие от Цезаря, Кромвеля и Наполеона, одержал победу над самым сильным врагом – над искушением властью. Отказался не только короноваться, но даже и баллотироваться на третий президентский срок. Я думаю, что это значило больше, чем все его остальные заслуги вместе взятые. Наверняка нашлись бы другие люди, которые бы объединили Конгресс, выиграли битву при Йорктауне, стали у государственного руля… Но мало, кто сумел бы после всего этого, вот так взять и уйти. Уйти, когда новорожденной Демократии нужен был «сильный лидер», «вождь», «учитель», «герой» и тому подобное…

– И что говорят ваши друзья? – с неподдельным интересом спросил мой собеседник.

– Разное. Одни восхищаются, другие говорят, что Америка – это особый случай. В России, да и вообще в Азии, это не работает. Третьи…

Я немного замялся, прижался к могучему стволу, прячась от дождя:

– Третьи клянут «англосаксонское лицемерие». Дескать, на самом деле все наверняка было не так или не совсем так…

– Гм-м. И что вы им отвечаете?

– Я пожал плечами:

– Честно?

– Разве может быть другой разговор между двумя вирджинскими джентльменами.

Я смутился. Хорошо хоть меня не назвали британским лордом. Этот сумасшедший старик не переставал меня удивлять.

– Знаете, раньше я с воодушевлением защищал Вашингтона. Но пожив немного в этой стране, поработав журналистом в ее столице, насмотревшись на все эти партийные, семейные и финансовые кланы, я растерял часть своего воодушевления…

Незнакомец понимающе кивнул.

Меня это подстегнуло.

– Я думаю, что он отказался от власти по каким-то личным, весьма меркантильным соображениям. А может, так ему просто приказали его друзья-масоны, которых он побоялся ослушаться.

Мой собеседник расхохотался. Он хохотал так весело и искренне, что даже забыл прикрыть рот рукой. И я заметил, что у него совсем нет зубов. Кроме одного уродливого желтого обломка. Меня покоробило от брезгливости. В Америке я видел такую беззубость только среди бездомных на пляжах рекламной Санта-Моники. Но там люди были в лохмотьях, а не в генеральских эполетах.

И тут меня осенила догадка. Как же я не понял раньше?! Ведь передо мной стоял обыкновенный бездомный шарлатан. Проходимец, который промышлял на таких шоу, приставая к простофилям-туристам. Может быть спившийся, может быть давно потерявший работу и дом, но сохранивший природное аристократическое обаяние. Напоследок, по законам уже известного мне жанра, он должен будет попросить немного кэша. Надо, пожалуй, дать ему за экскурсию, решил я. Я попытался вспомнить, сколько банкнот у меня было в кошельке. Двадцатку давать было жалко. А доллар – слишком унизительно для старика. Хотя как раз на долларе красовался портрет Джорджа Вашингтона.

Портрет Марты Вашингтон работы Джона Волластона. 1757 год

– Мне пора идти, – холодно заметил я.

– Мне тоже, – непринужденно сказал собеседник, кивнув головой в сторону, где уже сворачивали палатки и снимали орудия с лафетов участники реконструкции.

Старик протянул мне руку на прощание и с лукавинкой подмигнул:

– Но, если вы, сэр, действительно хотите понять, почему президенты сами мечтают уйти в отставку, то я вместе с моей женой Мартой имел бы честь пригласить вас завтра на обед. Часов в шесть вечера вам будет удобно?

Мое журналистское любопытство снова взяло верх. Я непроизвольно кивнул в знак согласия, еще не осознав умом, что я делаю.

– Прекрасно. Тогда завтра ровно в шесть буду ждать у калитки, слева от каменных ворот на входе в усадьбу.

Старик по-дружески помахал рукой и широком шагом направился к полевому лагерю, где уже собирались все участники исторической реконструкции. Я несколько секунд смотрел ему вслед, потом, спохватившись, побежал к выходу из усадьбы.

Я опоздал на целый час. Друзья меня не дождались и уехали на такси. Зато ждала моя супруга, Наташа, которая тут же принялась выговаривать, почему я, как всегда, опаздываю и, как всегда, думаю только о себе. С первым я был почти согласен, но со вторым готов был поспорить.

После того, как я рассказал о встрече с чудаковатым стариком, она безнадежно махнула рукой:

– Ну, хоть мобильник ты взять мог, беседуя со своим Вашингтоном?

– Я отвечал, что не слышал звонка и что у здания усадьбы со стороны реки связь вечно барахлит.

В ответ Наташа вспыхнула:

– Зачем ты врешь?! Мы трижды ходили вокруг усадьбы. Это ведь не Зимний дворец, чтобы там можно было заблудиться.

Я ответил, что я стоял под вязом, с левой стороны, если смотреть со стороны реки.

Она сказала, что там нет никакого вяза. Я заупрямился, что есть. Она возмутилась, что нет и не было.

Мы ехали в машине. Шел ливень. Видимость была отвратительная. Наташа сидела за рулем, и я не хотел с ней спорить. Но я не выдержал.

– Я был под вязом. Мы прятались там от дождя. Он в десяти футах от угла дома. Его ветви как раз касаются крыши.

Наташа посмотрела на меня с тревогой:

– Ты в своем уме, там нет никакого вяза! И вдруг меня, словно, ударило электрическим током. Я вспомнил:

– Действительно, там нет вяза… Его спилили несколько лет назад. Я прекрасно помню это. Дерево было старое и при шторме могло повредить кровлю и окно второго этажа, где была семейная спальня Вашингтонов.

Наташа вздохнула, тормозя на перекрестке. Она обернулась ко мне:

– Ну, наконец-то, приехали. Значит, под вязом тебя никто не связывал. (Desire Under the Elms) Тогда где ты был? Перестань валять дурака.

Я виновато улыбнулся:

– Я был под этим вязом. Наташа посмотрела на меня с безнадежностью и отвернулась. Дальше мы ехали молча, не проронив ни слова до самого дома.

Мне нечего было добавить. Было нелепо пересказывать с начала всю эту историю. Во-первых, Наташа бы мне снова не поверила, а во-вторых, еще страшнее, если бы она мне вдруг поверила. Откуда же взялся этот вяз?!

«Может, специально пересадили другое дерево? Специально, чтобы сохранить первозданный вид. Почему нет», – нашел я хоть какое-то объяснение в тот вечер для самого себя.

2

На следующий одень мы провожали наших друзей в Москву. Мой школьный приятель, Володька, зубной врач по профессии и крючок по натуре, любил находить маленький человеческий изъян во всякой исторической личности. Он не преминул задать мне напоследок «вопросик на сображалочку»:

– Вот ты книжный червь (Bookworm), купил себе даже годовой билет в Маунт-Вернон, а известно ли тебе, почему Вашингтон не терпел публичных выступлений и вообще длинных речей?

– Точно не помню, – пробормотал я.

– Да потому, что у него зубов не было. Перед обедом он всякий раз вставлял в рот протез из слоновой кости.

Я потерял дар речи. Володька рассмеялся:

– Что ты перепугался, как в кресле у дантиста.

Я не ответил. Но вспомнил эту в общем-то банальную историю про президентские зубы, вернее, про их полное отсутствие и про многочисленные протезы, которые ему мастерили умельцы со всего Нового и Старого Света. Об этом вам расскажет даже самый ленивый экскурсовод в музее Маунт-Вернона. От воспоминания вчерашнего дня я невольно сам прикрыл рот ладонью: «Бывают же совпадения!»

Я вернулся из аэропорта. В этот день у меня был выходной, и я решил пойти на званый обед в Маунт-Вернон. Но неожиданно я столкнулся с проблемой, которую сразу подметила моя супруга.

– Ты собираешься, как на встречу с президентом! – сказала мне Наташа, увидев, как я придирчиво примеряю уже третий костюм.

Я отшутился, что у меня важная встреча, с кем-то из администрации. Это люди консервативные, и мне бы хотелось соответствовать ситуации.

Действительно, выбрать одежду для приема в Маунт-Верноне было непросто. Я знал, что там устраивают званые обеды. Давно мечтал попасть на один из них, хотя и не прикладывал для этого никаких личных усилий.

Сначала я решил, что нужно надеть смокинг. Но мне показалось это чересчур старомодным, а может, как раз наоборот, если учесть, что вечеринка, скорее всего, будет снова костюмированной. Потом я примерил костюм-тройку. Наконец, одел клубный пиджак. Все смотрелось глупо и нестильно. «Ну не камзол же мне теперь заказывать в ателье!» – решил я и посмотрел на часы. Времени для выбора у меня оставалось немного.

Я не решался спросить совета у жены. После вчерашней истории с вязом она наверняка подняла бы меня насмех. В общем, я решил одеться попроще: темные брюки, водолазка, клетчатый твидовый пиджак, плащ… В конечном счете про дресс-код мне никто ничего не говорил.

На всякий случай я взял с собой диктофон. Мне почему-то казалось, что я могу завязать интересные знакомства и даже договориться об интервью. Ведь в Маунт-Вернон на званые вечера ходят всякие знаменитости.

Без пятнадцати шесть я уже подъехал к общественной стоянке у усадьбы-музея. Вообще-то я всегда опаздываю, но в этот раз я решил изменить своей дурной привычке. Хотелось соответствовать моменту. Правда, меня смутило, что на стоянке совсем не было машин. Значит, вечер был не такой уж и званый. В сомнении я вышел и прошелся мимо центрального входа в усадьбу. Было сыро и ветрено. Музей, работавший по зимнему расписанию, уже закрылся. Из здания вышли несколько припозднившихся служащих. Приветливо помахали мне. Сели в подошедший автобус. Из салона еще раз посмотрели на меня, но уже не приветливо, а, скорее, оценивающе. Я невольно съежился, отвернулся и поднял воротник плаща. Действительно, вид у меня был подозрительный.

Я постоял немного у каменных ворот. Разумеется, они были закрыты. Затем прошел дальше вдоль забора к железной калитке с кодовым замком. Она тоже была закрыта. Я не стал проверять ее на прочность. Здесь начиналась частная собственность и наверняка были установлены сигнализации и видеокамера. Еще не хватало мне проблем с законом.

Я глянул на часы: было четверть седьмого. Если говорят, что точность вежливость королей, то теперь я понял, почему генерал Вашингтон отказался принимать от своих офицеров-заговорщиков корону. Я потоптался еще четверть часа, пока наконец не признался самому себе, что меня разыграли. Дешево, как последнего простофилю. Хорошо еще, что я не уговорил поехать со мной на семейный прием мою жену. Это было бы покруче, чем «страсти под вязами».

Вообще я считаю, что для журналиста любой опыт – со знаком плюс. Теперь у меня был и вот такой опыт. Конечно, сегодня было не Первое апреля, но разве для дураков в году только один день? Я незло выругался на самого себя, еще раз посмотрел на часы и направился обратно к своей машине. Но не сделал я и двух шагов, как меня окликнули сзади. Голос бы мужской, но незнакомый. Я обернулся. В проеме открытой калитки стоял приземистый как гриб человек в нелепой широкополой шляпе и с масляным фонарем в руках:

– Простите, но хозяин не смог встретить вас сам. У него нежданные гости из столицы. Он просил вас проводить в дом. Идемте за мной, сэр.

Я повиновался. Мы вошли в калитку и двинулись вверх по узкой тропинке, посыпанной галькой. Влажная после дождя галька таинственно шуршала под ногами, масляный фонарь раскачивался в руке моего спутника и бросал пятна мутно-желтого света на высокие кусты жимолости. Где-то совсем рядом ухнул филин и потревоженный шумом пролетел прямо над нашими головами. Я никогда не входил в усадьбу по этой дороге и в сумерках местность показалось мне совершенно незнакомой. «Куда мы идем?» – уже собирался спросить я своего провожатого, но тут на пригорке показался силуэт президентского особняка. В доме, на первом этаже, горел свет. У главного входа фыркали встревоженные лошади, суетились какие-то люди. Со стороны кухни пахло жареной дичью, горелой шерстью и горячим хлебом.

Вдруг из здания вышел мой вчерашний знакомый в нарядном белом камзоле и, накинутом на плечи, сером плаще. Он поспешил ко мне:

– Добрый вечер! Простите великодушно, но ко мне неожиданно нагрянули гости издалека – из самой столицы. Я не мог их оставить.

Дом-музей Джорджа Вашингтона. Фото Сергея Москалева

– Насколько я помню, от Вашингтона до Маунт-Вернона всего 15 миль, – обиженно сказал я.

Я немного продрог и мне хотелось показать свое неудовольствие.

Мой собеседник что-то вспомнил и рассмеялся.

– Ну-да, пятнадцать, но из Филадельфии в десять раз больше. А в это время года вообще лучше добираться морским путем.

Я не ответил. Мне не хотелось начинать вечер с препирательств.

– Пойдемте скорей, а то мои столичные гости, того гляди, снова перессорятся и еще вызовут друг друга на дуэль.

– Из-за чего?

– Из-за власти, – улыбнулся Вашингтон, приглашая в дом.

В гостиной о чем-то жарко спорили двое мужчин, увидев нас они несколько стушевались. По их внешнему виду: походным камзолам, ботфортам, парикам – я понял, что костюмированное представление продолжается. И решив играть по предложенным мне правилам, я постарался не удивляться: ни словам, ни жестам…

Однако мужчины продолжали смотреть на меня с нескрываемым изумлением, как на инопланетянина, который вошел в человеческий дом, даже не соизволив снять на улице свой скафандр.

Подавив удивление, они наконец учтиво представились:

– Джон Адамс, – протянул руку один.

– Томас Джефферсон, – последовал его примеру второй незнакомец, тот что был помоложе и повыше ростом.

– Мой друг из России, – поспешил представить меня Джордж, которого оба величали не иначе, как мистер президент.

Удивление моих новых знакомых достигло апогея. Однако мистер Адамс, который был, видимо, старше не только по возрасту, но и по положению, постарался завязать светский разговор:

– В мою бытность послом в Париже, Гааге и Лондоне, мне не раз приходилось общаться с русскими дипломатами, но признаюсь, ни разу я не видел их в таких своеобразных национальных костюмах.

Замечание не показалось мне остроумным. Очевидно, что мой клетчатый пиджак по расцветке куда больше напоминал шотландский килт, чем русский кафтан.

Второй собеседник решил следовать международному этикету:

– Как здоровье вашего императора?

– Какого? – перепросил я.

– Разумеется, здравствующего. Или пока вы добирались в Америку, Россия из монархии превратилась в республику?

– Вы на редкость осведомлены в русской истории, – съязвил я в ответ. – Зачастую ваши сограждане даже не могут найти Россию на глобусе.

Мой собеседник побагровел. Но его товарищ, как мне показалось, остался доволен этой колкостью. Он заулыбался и закивал в знак согласия.

Не знаю, чтобы случилось дальше, если бы в комнату не вошла, вернее не вкатилась как бочонок, пожилая маленькая пухленькая женщина в неброском бежевом платье и домашнем белом кружевном чепце, перевязанном голубой шелковой лентой. Женщина сразу обезоружила всех мужчин своей милой улыбкой:

– Я не потерплю ссор в моем доме, джентльмены, – заметила она и протянула мне руку. – Марта Вашингтон.

– Я кое-что знаю о России. Даже если пока она и монархия, то эта страна была в числе первых, кто протянул нам руку дружбы. И правила ею тогда женщина. Если не ошибаюсь, императрица Екатерина.

Джордж поднял руки в знак безоговорочной капитуляции:

– Женщины всегда правят нами, даже если они пытаются убедить нас в обратном.

– В таком случае, – скомандовала Марта. – Я прошу вас пожаловать к обеду. Мы уже и так задержались.

Все мужчины охотно повиновались и последовали за ней в зал.

Это был такая самая большая «зеленая комната» – зал для приемов с большим камином и картинами на стенах, которую всегда первой показывают во время экскурсий по особняку. Но, как я понял, особые гости усадьбы, и сегодня удостаиваются чести отобедать именно в этой зале. Я подумал, что предусмотрительно прихватил не только кредитку, но и наличные, потому как наверняка после застолья предусмотрена какая-то лотерея или сбор пожертвований для музея в качестве платы за обед.

Меня усадили за стол рядом с хозяйкой. ЛжеВашингтон сел между ЛжеАдамсом и ЛжеДжефферсоном. Все вели себя чинно и важно. Только меня разбирал смех. Это костюмированное представление забавляло меня все больше. Вошел повар, держа на серебряном подносе запеченную индюшку с клюквенным соусом. Это был здоровенный уже весь седой афроамериканец.

Хозяин представил его мне:

– Мой дорогой Геркулес. Он был со мной все военные кампании. Без него, признаться, я бы давно умер от несварения желудка.

Повар широко улыбнулся, поставив поднос посередине стола. В его улыбке не было ничего подобострастного. Но чувствовалось, что он обожал своего хозяина.

Марта с удовольствием сама стала накладывать каждому по аппетитному кусочку индюшатины на тарелку. Хозяин деликатно предлагал попробовать свое любимое «простое президентское» блюдо – кукурузные лепешки с медом и маслом.

Мы ели на голубом китайском фарфоре, пили мадеру из старинных серебряных кубков. Я силился разобрать вензеля на посуде, но шрифт был слишком замысловатый. Несколько раз я порывался попросить сфотографировать наше застолье, но всякий раз внутренний голос подсказывал мне, что это будет неприлично и разрушит всю атмосферу исторического спектакля.

Между тем за столом завязался светский разговор. Все больше о погоде и здоровье близких. Вашингтон пытался расспрашивать своих гостей о политических новостях, но те отнекивались. Похоже, мое присутствие их все-таки стесняло, а потому паузы в их комментариях становились все длиннее и многозначительнее. И только чай с десертом смогли немного разрядить обстановку.

– Вы курите? – спросил меня Джордж.

Я отрицательно покачал головой.

– Тогда вы, возможно, как и моя Марта не выносите запаха табака. А мы, знаете ли, считаем, что наш Вирджинский табак самый лучший в мире. Вот извольте.

Он достал из кармана миниатюрную серебряную табакерку, раскрыл ее и протянул мне. Я сделал над собой усилие и понюхал.

Вообще я не выношу запаха табака. Однако в этот раз я постарался пересилить себя. Но, видимо, это мне не слишком удалось. Все за столом деликатно захихикали.

Я решил остаться, гости напротив проявили готовность встать и пойти покурить. Они перешли в соседнюю – маленькую синюю комнату. Через несколько минут оттуда стали доноситься приглушенные, но резкие реплики. Спорили гости. Периодически их восклицания осаждал голос хозяина, спокойный и доброжелательный.

Я прислушался и уже пожалел, что не пошел «перекурить» вместе с ними. А теперь идти туда было неловко. Приходилось коротать время за столом с хозяйкой, которую, по всей видимости, ничего не интересовало, кроме сервировки стола, порядка на кухне и своевременной перемены блюд. Я вздохнул, украдкой бросил взгляд на настенные часы.

Праздник в музее-усадьбе Джорджа Вашингтона. Фото Сергея Москалева

Реконструкция баталии времен Войны за независимость. Музей-усадьба Маунт-Вернон. Фото Сергея Москалева

– Вам в самом деле интересно, о чем они говорят? – спросила Марта.

– Вовсе нет, – покраснел я.

Женщина посмотрела на меня своими светло-серыми колкими как буравчики глазами и махнула рукой.

– Все это пустое. Президент и вице-президент терпеть не могут друг друга и представляют две враждующие партии. Но в одном они солидарны и уже не первый раз приезжают к нам, чтобы уговорить моего мужа вернуться в столицу и хотя бы формально стать во главе нашей армии.

– И что?

– Я думаю, это пустая затея. Джордж не согласится. Да и сколько можно воевать. Америке нужен мир.

Я вскинул брови. Она взялась пояснить:

– В прошлом году, когда французы установили морскую блокаду и запахло новой войной, Джордж уже исполнял обязанности главнокомандующего. А сейчас эти политиканы снова что-то затевают.

Марта сделала глоток уже остывшего чая и сказала мягким, но уверенным голосом, тембру которого мог позавидовать любой дипломат:

– Некоторые в Конгрессе до сих пор мечтают, что Джордж станет королем, а они при этом будут тихо обделывать свои делишки, а потом все валить на него. Но они плохо знают моего мужа, это человек железных принципов.

Я попробовал перевести все в шутку:

– Ну, а разве есть на свете женщина, которая бы не хотела стать королевой?

– Я убеждена, что среди нас, уроженок свободной Вирджинии, таких большинство.

Марта гордо вскинула голову и, мне показалась, помолодела лет на тридцать.

– Известно ли вам, молодой человек, что я даже отказалась ехать на первую инаугурацию моего мужа. Правда, потом я добросовестно выполняла обязанности первой леди: все эти балы, приемы, обеды… Жуткая скука! Разве все это можно сравнить с идиллией нашего Маунт-Вернона?

На моем лице Марта прочитала некоторое сомнение.

– Вы женаты? – неожиданно спросила она.

– Да, давно. У нас – взрослые дети и уже есть внуки! Марта всплеснула руками.

– Вы счастливый человек! У меня было четверо детей… Все они давно в могиле, – сказала она гробовым голосом. – Но зато у нас есть внук и внучка от моего первого брака. Они живут вместе с нами, и Джордж любит их как родных. Сейчас он готовит им рождественские подарки и сюрпризы. А еще будет большой праздник для детворы во всей округе, катание на пони, а, если повезет и выпадет снег, – то и на санках.

Она попросила меня рассказать о моей семье. О моей работе. Потом испытующе спросила:

– Вам нравится жить в столице?

Я поспешил утвердительно закивать.

– А вот скажите, если бы у вас были средства, чтобы жить всей вашей большой семьей в большом доме на своей земле, вы бы все равно остались в столице?

Я не знал, что отвечать. Мне кажется, что у меня никогда не было такого выбора. А может и был, но я оказался для этого слишком тщеславен… Марта, расценила мое молчание как капитуляцию и торжествующе вынесла вердикт:

– Я убеждена, что к власти должны приходить только те, кто ее не хочет, кто воспринимает ее как тяжелый крест, как долг, который надо исполнить перед людьми и Богом, после чего, не раздумывая, уйти на покой. Разве нет?

– Но не каждый захочет жить в глуши? – пытался возразить я.

– В глуши? – расхохоталась Марта. – Да, вы просто еще не знаете нашего Маунт-Вернона. Хотите, я покажу вам дом.

Я был в этом доме на экскурсиях десятки раз. Но разве я мог отказать хозяйке вечера? Мы обошли все комнаты на первом этаже, в том числе – заглянули в президентский кабинет, куда, покурив, перебрались наши спорщики. Джордж что-то писал за столом, а оба гостя, стоя в разных углах комнаты, продолжали обмениваться едкими репликами в адрес друг друга. Я подумал, что для журналиста их разговор может оказаться занятным и на стуле у полуоткрытой двери положил включенный на запись диктофон.

12 След.

Тайна Форта Росс, или Почему с русскими не соскучишься

Рассказы

Интервью с президентом, или Розыгрыш в Маунт-Верноне

1

2

С этой книгой читают