Под созвездием Южного Креста, или Хорошо ли жить в Африке?

Предисловие

Заграницы бывают разные,

Хоть не очень большая Земля:

И прекрасные, и опасные,

И такие, что лучше петля…

А. Пшеничный

Это произведение – не учебник по истории СССР или боевых действий, в которых принимали участие наши воины-интернационалисты в других странах. Написанный на основе реальных фактов, он, тем не менее, не является биографическим произведением. Общаясь со своим другом, работавшим в МИДе, я не могла не проникнуться проблемами наших мужчин, чья профессия – Родину защищать. Мой друг в минуты душевных невзгод, приняв «сто фронтовых грамм», не раскрыл мне военных тайн, но поведал много интересных бытовых подробностей о жизни за границей наших военных спецов. Потрясенная услышанным, я захотела об этом написать.

Я не историк, но попыталась воссоздать ту политическую обстановку в стране в конце лихого двадцатого века, в которой жил мой герой и очевидцем которой была сама. Прошу не судить меня строго за возможную неточность в датах и описании политического положения в нашей стране и за границей в то время.

Имя главного героя, по понятным причинам, изменено, а второстепенные персонажи и их имена вымышлены, а потому возможные совпадения с реальными людьми – чистая случайность.

К сожалению, моего друга уже нет в живых – люди его профессии долго не живут, а мне так хотелось бы дать ему почитать этот роман, узнать его мнение и сказать, что их жизни отданы не зря, что Родина, несмотря ни на что, любит и чтит их… Как может, как умеет…

И закончить хочу словами Эдуарда Асадова:

И сколько погоды бы ни менялись,

Запомните, люди, их имена!

Склонись перед ними, моя страна,

Они ведь за счастье твое сражались!

Глава 1

Светлой памяти И. А. Б. – моего друга-мидовца – и других воинов-интернационалистов посвящается.

Олег Богданов поздно вечером возвращался с работы домой. Он очень устал, и ему смертельно хотелось спать.

– Эй, мужик, прикурить не найдется? – с этими словами от группы парней, стоявшей в тени деревьев, отделился здоровенный амбал и направился ему навстречу.

Олег сразу оценил ситуацию и понял, что дело здесь не в сигарете – просто компания хочет подраться. Когда парень подошел поближе, Олег явственно почувствовал запах спиртного. Так он и думал. Сон как рукой сняло.

– Не курю, – как можно спокойнее сказал он и, оглядев четверых парней, двинувшихся в его сторону, добавил: – Предупреждаю, я обучен приемам. Вы меня, конечно, возьмете, но двоих-троих покалечу основательно.

Олег не испугался, просто с сожалением подумал: «Как некстати». В другой раз он, наверное, даже обрадовался бы возможности размяться в боевых условиях, когда адреналин мощной струей бьет в голову, но только не сегодня. Через три дня он должен лететь в Анголу, а кому он будет нужен покалеченный.

Парни не обратили внимания на его слова и, ухмыляясь, обступили его.

– Я за честную борьбу. Кто из вас смелый – один на один, – сказал Олег и поставил дипломат на землю.

– Васек, врежь ему, – раздалось сразу несколько голосов.

Парень, который спрашивал закурить, неожиданно замахнулся на него. Олег мгновенно перехватил его руку и отработанным движением закрутил ее за спину, а затем подсечкой спереди завалил парня на землю лицом вниз. Все произошло в считаные секунды – подвыпивший парень не успел и ойкнуть.

– Ах ты падла! – крикнул другой парень. – Тебе это с рук не сойдет!

Он в секунду выхватил из кармана складной нож, щелкнул им и двинулся вперед. Увидев нож, Олег принял боксерскую позу и громко сказал:

– Ну это вы напрасно, ребята, нож вытащили – порезаться можете.

В одну секунду он махом правой ноги выбил нож из руки парня, а ударом левой руки отправил его в нокаут. В это время он заметил, как сзади на него бросился третий парень. Олег ловко увернулся, и парень, размахивая руками, пролетел мимо и, споткнувшись о подставленную ногу, рыбкой проехал по асфальту.

– Может, ты тоже хочешь? – спросил Олег четвертого парня, который оторопело наблюдал за происходящим.

– Уважаю, – сказал тот, видимо, главный в этой банде, и протянул Олегу руку.

Все остальные, кряхтя, начали медленно подниматься.

– Ну ты, мужик, даешь, – вытирая кровь, текущую из носа, сказал первый амбал.

Олег подал ему руку.

– А я вас предупреждал. Думаете, если накачали кулаки, вы тут королями будете? На каждую силу есть еще большая сила. Чем кулаками махать да водку пить, лучше бы делом занялись.

– Где это вы так наловчились? – уважительно спросил главный.

– Здесь недалеко – в секции самбо на ЗИЛе. А вы где работаете? – в свою очередь спросил он.

– Да пока нигде, – неохотно ответил за всех главный.

– Пора бы уже и за ум браться. Идите на ЗИЛ, там из вас настоящих мужиков сделают – и заработать можно прилично, и приемам обучитесь.

Олег сам прошел эту школу, дорос до мастера спорта, но всегда ясно осознавал, что своим умением может непреднамеренно и убить человека. Он постоял еще немного, взял дипломат и, попрощавшись, пошел домой. Сон как рукой сняло из-за адреналина, ударившего в голову.

«Кажется, брюки порвал, – с сожалением подумал он, оглядывая себя дома в зеркале. – Слава богу, рожа цела, а то хорош я буду завтра в МИДе. Ребята засмеяли бы: еще уехать не успел, а уже попал под бандитскую пулю. Чувство юмора им не занимать».

Олег вспомнил, как ходил сегодня в отдел кадров.

– Пишите заявление об увольнении, – сказал ему кадровик, полковник запаса.

– Зачем? – был озадачен Олег.

– Как зачем? – удивленно посмотрел на него кадровик. – Если вас возьмут в плен или убьют, то вы не работаете в МИДе, вы вообще нигде не числитесь, вы – никто.

– Так что же я – невидимка?

– Если хотите, да. Невидимка, фантом, – доверительно сказал кадровик.

Немного озадаченный, Олег вышел из кабинета. «Хотя какая мне разница? – подумал он. – Завтра получу подъемные, и гори все синим пламенем. Такие деньги мне даже не снились».

На следующий день в назначенное время он входил в медицинский кабинет, чтобы сделать какую-то жуткую прививку от всех африканских болезней, вместе взятых.

– Два дня не пить никакого алкоголя, – сказал врач, вколов ему в руку укол.

– Ну хоть пиво можно? – растерянно спросил Олег, так как на вечер он уже договорился с приятелями отметить отбытие в свою первую командировку.

– Даже пива, – строго посмотрел на него врач. – А то потом будете жалеть.

Тяжело вздохнув, Олег вышел из кабинета и поехал на встречу с друзьями. Те уже ждали его, накрыли стол, прикупили водки.

– Мне нельзя, – вздохнул он, увидев на столе бутылочное изобилие. – Мне прививку сделали.

– Да ладно, немножечко можно, а много тебе никто и не даст, – засмеялся Мишка Сухов.

– Врач строго-настрого сказал: ни-ни, – отбивался Олег.

– Ну ладно, садись – пей воду, – сдались приятели и, притащив графин с водой из соседней комнаты, с шумом сели за стол.

– Первый тост за тебя, наш дорогой Олег Павлович, – подчеркнуто официально начал Мишка. – За то, чтобы африканская земля приняла тебя как родного, а братья-ангольцы не обижали.

Все выпили водки, а Олег – стакан воды, по привычке поморщившись. Он смотрел, как на глазах веселели его друзья, и ему было завидно.

– Интересно, а что с тобой будет, если ты выпьешь? – как будто прочитав его мысли, спросил Витька Комаров.

– Не знаю, – признался Олег.

– Наверно, пятнами покроешься или какой-нибудь аллергический шок случится, как-никак тебе ввели дозу инфекции, – высказал предположение лучший друг Серега Мешков.

– А может, ничего не будет? Организм у тебя сильный, – заметил Мишка.

– Давай маленькую, – подначивал Витька.

– Ну ладно, давайте, – неожиданно согласился Олег, так ему хотелось присоединиться к друзьям. – От маленькой, я думаю, сразу не поплохеет.

Мишка, обрадованный таким решением друга, сразу налил ему полстопки водки. Олег выпил вместе с друзьями – все сразу уставились на него.

– Ну, как ты? – спросил озабоченно Сергей.

– Да пока вроде ничего, – с любопытством оглядывая себя, сказал Олег.

– А ты рубашку сними, а то не видно, может, пятна какие пойдут, – предложил Витька.

Олег послушно снял рубашку, и друзья оглядели его.

– Пока ничего, – констатировал Мишка. – Надо подождать.

Мужики начали рассказывать анекдоты, сначала вполне пристойные, а потом перешли и на нецензурные.

– Пока чист, – через некоторое время изрек Серега, оглядев Олега.

– Тогда можно еще по одной, – подхватил его мысль Витька.

– Наливай! – вошел в раж Олег.

Друзья вновь выпили.

– Ну ты рассказывай… что чувствуешь?.. Будешь… как профессор Павлов… который, умирая… рассказывал… студентам… свои… ощущения, – весело глядя на Олега, с расстановкой сказал Мишка.

– Да я ничего не чувствую, – признался Олег.

– Тогда ему еще налить, – обрадовался Витька.

Все опять выпили, и после этого Олегу было уже трын-трава, он пил наравне со всеми.

– Обманывает медицина, пугает, это чтобы мы не пили, – догадался Сергей.

– А мы пили, пьем и будем пить, – рассмеялся Мишка.

Все веселились, изредка осматривая раздетого до пояса Олега, и, удовлетворенные осмотром, опять наливали.

Глава 2

Через день Олег улетал с военного аэропорта Чкаловский в Анголу. Он выбрал себе место около иллюминатора и, убрав на полку куртку и сумку, сел в кресло. Олег машинально огляделся вокруг, профессиональным взглядом оценивая ситуацию. Удовлетворенный осмотром, он расслабился и, закрыв глаза, откинулся на спинку кресла.

Через некоторое время он задремал. И опять к нему пришел сон, который преследовал его всю жизнь, – мать сидит на стуле, а он, четырехлетний карапуз, стоит рядом с ней. Мать гладит его по русой головке и причитает: «Кормилец ты мой, на тебя вся надежда», и горько-горько плачет. Этот сон приходил к нему с завидным постоянством, образ сломленной жизнью женщины – его матери – постоянно всплывал в памяти…

Трудное у него было детство. Да и у кого оно было легкое в то тяжелое послевоенное время?

Родился Олег в Москве через два года после окончания войны. Его отцу Павлу Семеновичу было под пятьдесят, когда он женился на его матери Пелагее Ивановне, в тот год ей исполнилось тридцать. Отец прошел всю войну, имел несколько ранений, а один осколок около сердца так и остался в нем навсегда. Конечно, жених он был незавидный для молодой женщины, но выбирать не приходилось. Пелагея радовалась тому, что с руками, ногами, а то, что голова вся седая и в непогоду одолевали его боли в суставах, старалась не замечать. Возраст обоих поджимал, да и природа требовала свое – женщине хотелось материнства. Поэтому поздним ноябрьским вечером сорок седьмого и появился Олежка на свет. Существо получилось маленькое и болезненное – сказались голодные военные и послевоенные годы матери. И когда ребенку исполнилось два с половиной года, врач доверительно сказал женщине, измученной постоянными болезнями сына в минувшую зиму: «Не жилец он на этом свете. В Москве точно не выживет. Ему бы куда-нибудь на природу, на молочко свежее, на воздух. Вам мой совет, не теряйте время, подумайте о втором ребенке».

Мать, плача, передала мужу приговор врача. Отец несколько дней ходил хмурый и задумчивый, а потом сказал жене:

– Собирайся, Пелагея, уезжаем.

– Куда? – вскинула она на него усталые глаза.

– Под Тарусу поедем.

Отец был коммунистом, работал бухгалтером на шарикоподшипниковом заводе, был на хорошем счету. Пришел он после того разговора с женой в райком партии и попросился отправить его куда-нибудь в село. В то время обезлюдели села, особенно не хватало мужчин, вот партия и отправляла коммунистов поднимать сельское хозяйство. Нехотя, но отпустили его с завода, и, собрав свои скромные пожитки, семья уехала из Москвы, лишившись и московской прописки, и небольшой комнаты, которую дал отцу завод.

Устроился отец бухгалтером в животноводческом совхозе под Тарусой, небольшом городке Калужской области, – сам напросился, чтобы быть к молоку поближе. Поселили их в небольшом двухэтажном доме, принадлежавшем некогда помещику Молчанову, а теперь переоборудованном под коммуналку. Жили в нем уже пять семей, в основном одинокие женщины с детьми. Только в одной семье Давыдовых был мужчина – Николай Николаевич, дядя Коля, уже пожилой человек, лишившийся на войне одной ноги и изрядной доли здоровья. Работать в совхозе он не мог и был как бы смотрителем молчановского дома – помогал женщинам управляться с бытовыми трудностями. Жена его, тетя Оля, была рада и такому мужику, а потому не роптала, а мужественно тащила большую семью, в которой росли три дочери. Работала она в столовой, и поэтому семья была сыта и считалась самой благополучной из всех обитателей молчановского дома.

Отцу как бухгалтеру – должность весьма уважаемая на любом предприятии – дали две, хоть и небольшие, комнаты. Топились они буржуйками. Приносить из сарая сухие дрова, пахнущие лесом, станет потом приятной обязанностью маленького Олежки.

За лето на парном молоке и свежем воздухе мальчик заметно окреп, но родители послушались совета врача, и следующей весной появился братик Сашка – крепкий и здоровый малыш. Мать тоже расцвела, поправилась и похорошела. Все женщины завидовали ей – все-то у нее есть: и дети, и муж.

Но счастье их длилось недолго. Через два года неожиданно умер отец – злополучный осколок тронулся с места и перерезал артерию, ведущую к сердцу. Мать резко сникла и опустила руки. «Куда я одна с двумя малыми детьми», – плакала она ночами в подушку. Бог услышал ее слезы и забрал к себе маленького Сашку. Зима была в тот год лютая, дети заболели. Хилый Олежка выздоровел, а розовощекий годовалый бутуз Сашка подхватил воспаление легких и умер. Похоронив младшего сына, уселась Пелагея на стул посреди комнаты, обхватила головку слабенького после болезни сына и заплакала, а затем в голос зарыдала и закричала: «Одни мы с тобой на всем белом свете! Надёжа ты моя!» И до сих пор часто ночами слышит Олег этот истошный крик матери.

Одну комнату мать отдала семье Давыдовых, которые жили по соседству, – тяжело было протопить две комнаты, да и Давыдовым было тесно впятером в одной комнатушке. За это тетя Оля иногда делилась с ними продуктами.

Мать пошла работать на ферму, пропадала там с утра до вечера, поэтому Олежка большую часть времени был предоставлен сам себе. В большом молчановском дворе всегда было шумно от голосов детей, все лето проводивших на улице. Приходили сюда ребята и из других домов, а потому часты были ссоры и драки – молчановцы против деревенских.

Олежка подрастал, и парное молоко сделало свое благодатное дело – окреп парнишка, хоть и оставался самым маленьким среди сверстников, за что, кстати, и лупили его свои же, молчановские, ребята постарше. Трудная была у всех жизнь – на выживание. Взрослые добывали еду, а дети отстаивали свое «место под солнцем». В этой, можно сказать, «кровопролитной» борьбе и закалился дух Олега.

– Обманываешь! – кричал он мухлевавшему в какой-нибудь детской игре товарищу и кидался на него с кулаками.

Часто приходил он домой с разбитым носом, синяками и ссадинами, но не сдавался – не лез в услужение к сильным, как делали другие.

Полюбил он один уходить на речку Тарусу (или как ласково называли ее местные – Таруску), бродить по ее песчаным отмелям, сидеть на невысоком берегу с удочкой.

Однажды, чтобы не было сыну скучно, принесла мать крохотного котеночка. Олежка прижал к груди его щупленькое тельце и почувствовал себя сильным-сильным. Налил он ему в блюдечко молока и сел рядом на пол, зачарованно глядя, как маленький розовый язычок утопает в белом молоке. Ради него ходил по утрам Олежка на реку и ловил рыбу. На молоке и рыбе быстро рос и матерел Васька. Принесет, бывало, Олег маленьких окуньков и карасиков, бросит одного Василию – тот с жадностью набрасывается на добычу и начинает есть. Тогда Олег бросает ему вторую рыбешку – Васька оставляет первую и хватается за нее. Затем, улыбаясь, Олег кидает ему третью – кот опять оставляет начатую рыбку, лапой подминает ее под себя, и вгрызается в следующую.

– Не съешь ведь! – смеялся над ним парнишка, бросая ему новую рыбку.

Васька надкусывал и ее, а потом, подмяв под себя лапой, смотрел на хозяина. Так продолжалось до тех пор, пока все рыбки не перекочевывали из ведерка мальчика под пушистое брюхо кота. Затем Васька прятал свой улов под крыльцом. И в следующий раз все повторялось снова. Но Васька не был дармоедом: еще котенком начал он ловить мышей и крыс, принося их своему хозяину и укладывая в ряд на полу комнаты.

Пока Олежка был маленьким, спал он вместе с матерью на большой кровати, а когда немного подрос, сам перебрался на сундучок, стоявший около печки. Расстелив ватный матрасик, сладко засыпал он в тепле, набегавшись за день на улице, под неизменное мурлыканье Васьки, который любил устраиваться у него на животе.

Когда пришло время идти в школу, купила ему мать новенькую школьную форму и ранец. Очень полюбились Олегу эти новые вещи. С деловым видом регулярно гладил он свои форменные брючки большим угольным утюгом, аккуратно укладывал в ранец школьные принадлежности. Он легко справлялся с математикой, старательно выводил буквы и цифры. Тетради его были образцово-показательными.

Прибавилось у него и забот по дому.

– Крыша в сарае совсем прохудилась, – говорила ему мать.

И он, семилетний мальчишка, лез на крышу и латал ее какими-то обрезками досок, прибивал их большим отцовским молотком, поучаемый снизу дядей Колей.

В конце первого класса появилась у него и новая обязанность по дому – кормить уток. Весной мать покупала у деревенских десять маленьких утят, которым все лето Олег должен был рвать траву и перемешивать ее с хлебом и самолично пойманной рыбой, следить, чтобы всегда была у них вода.

Начиная с осени они зарезали уток по одной, и тогда на столе у них было мясо. Картошку жарили на противном утином жире, которым Олег также чистил и свои черные школьные ботинки. Казалось бы, в материальном плане жизнь наладилась, но мать так и не смогла оправиться от настигшей их беды – часто плакала она, прижав сына, называя его кормильцем и все обещая найти неведомую тетю Валю, к которой они уедут жить.

Однажды к ним зашла тетка Регина, которую все за глаза называли цыганкой, так как отец ее был настоящий цыган и часто скитался по миру. Знала она какие-то чудодейственные заговоры и умела делать снадобья от всех болезней, а к тому же, как всякая цыганка, любила и умела гадать.

– Далеко пойдет твой сынок, Пелагеюшка, – сказала как-то она, гладя русую головку Олега, и добавила: – Дважды женат будет.

Усмехнулся тогда Олежка, вырвался из ее рук и убежал к ребятам, думая про себя: «Уж если я женюсь, то навсегда».

Если начальная школа была рядом с домом, то в среднюю нужно было ходить за пять километров на центральную усадьбу. Гурьбой собирались мальчишки и девчонки на молчановском дворе ранним утром и шли в школу. Обладая прекрасной памятью, Олег часто пересказывал им какой-нибудь урок. Так начал расти его авторитет. Зимой дети гуськом шли по снегу: мальчишки впереди, сменяясь, прокладывали дорогу, девочки – сзади.

Олег был отличником. Когда всех приняли в пионеры, он стал председателем совета отряда. И странным образом мальчишки-сверстники, некогда бившие его, стали тянуться к нему, искать его общества, ходить за ним по пятам. Это часто раздражало Олега, а после одного случая он и вовсе старался незаметно убежать от всех куда-нибудь.

Дело было в мае. На улице уже тепло пригревало солнышко и манило соскучившегося по летней рыбалке Олега на речку. Во время большой перемены он побежал на Таруску, а за ним увязался Мишка Быков – сосед по парте. Поскользнувшись на мокрой траве, тот упал в реку. Олег помог товарищу выбраться на берег, а так как переодеться было не во что, грязные и мокрые, они и пришли на следующий урок. Учительница сразу заметила такое дело, и начались расспросы. В результате этой разборки Олегу перед всей школой был объявлен выговор за то, что он, пионер, председатель совета отряда, якобы затащил товарища на речку и столкнул его в воду. От такой вопиющей несправедливости, придя домой, Олег расплакался, как маленький ребенок.

Мать к этому времени ушла с фермы и устроилась разнорабочей на кирпичный завод, который находился на окраине Тарусы. Дома ее по-прежнему не было целый день. Она оставляла Олегу пятьдесят копеек, и он с судком ходил в местную столовую, где покупал себе котлеты с картошкой, а в банку наливал суп. Затем он шел домой, разогревал суп и котлеты и вместе с постаревшим Васькой все это съедал.

В пятнадцать лет Олег устроился летом работать на кирпичный завод к матери. Почти всю первую зарплату он потратил на туфли для матери, которые сам выбрал в магазине, приблизительно представляя, какой у нее размер. И туфли чудесным образом подошли. С гордостью вспоминал Олег слезы умиления матери и ее уже спокойный голос: «Кормилец ты мой». На вторую зарплату он купил у приятеля старенький велосипед. Радуясь своей покупке, Олег полностью разобрал его, смазал все, что можно было смазать, покрасил черной краской железные детали, собрал и затем ездил на нем на завод. Как здорово было после работы около пышущей жаром печи нестись на нем на речку – на Оку или Тарусу – и, еще разгоряченным, прыгнуть в прохладную воду!

Однажды, проезжая на велосипеде по берегу Оки, увидел он кипучую деятельность на одном из склонов, где когда-то стояла часовенка. Худенький паренек в обтрепанных штанах под проливным дождем руководил работой. Олег подъехал поближе и спросил, что тут происходит.

– Камень из тарусской каменоломни устанавливаем в память о Марине Цветаевой, – гордо ответил паренек, – такая была у нее мечта.

Олег подошел поближе и прочитал на камне высеченные слова: «Здесь хотела бы лежать Марина Цветаева». Знатный был камень, большой.

После этого лета забрал Олег документы из девятого класса и отнес их в вечернюю школу. Не хотели учителя отпускать круглого отличника, но он был непоколебим, твердо сказал: «Я должен помогать матери». Так в пятнадцать лет началась его трудовая жизнь. Олег все рассчитал – за два года он окончит вечернюю школу, затем поступит в автомеханический техникум в Тарусе, а после армии доучится в нем. Но судьба-злодейка спутала все его планы – в школе ввели одиннадцатилетку и вместо двух лет ему теперь нужно было учиться три года. В сердцах Олег не пошел в одиннадцатый класс, решив перед армией отдохнуть, погулять вечерами, а не бежать в школу. За компанию с друзьями записался он в аэроклуб, желая проверить себя на храбрость.

К семнадцати годам из болезненного задохлика Олег превратился в крепко сбитого невысокого роста юношу. Девушки начали заглядываться на него, и ему это льстило. С радостью бежал он после работы в аэроклуб, а в выходные – в Дом культуры, где устраивали танцы для молодежи. Подвижный и стройный, он пользовался успехом у девчат, ни одна не отказала ему в танце. После танцев он провожал очередную девушку домой, но кроме поцелуев ничего не позволял себе, так как знал, что скоро уйдет в армию, и не хотел связывать себя какими-либо обязательствами.

Когда Олегу исполнилось восемнадцать, так и не получив аттестата о среднем образовании, он ушел в армию. В военкомате, узнав о двенадцати прыжках с парашютом в аэроклубе, его направили в десантные войска. В армии он окреп еще больше, увлекся борьбой и мечтал стать военным. Но когда узнал, что среди прочих документов в военное училище нужен аттестат об окончании школы, то понял, какую ошибку совершил. Осенью он подал документы в вечернюю школу и начал учиться почти заочно, лишь изредка убегая через забор из-под бдительного ока командиров в школу. Смех и грех было потом вспоминать ему это. Не на свидание с девушкой бежал он в самоволку, а в школу.

Экстерном окончив школу, он отослал документы в военное училище, а вскоре получил и вызов для прохождения экзаменов. Начальство подивилось, но отпустило. Блестяще сдав экзамены и спортивные нормативы, он посмотрел на ребят, которые поступили вместе с ним, – все они были на два года младше его, и понял, что они имеют возрастное преимущество перед ним при продвижении по карьерной лестнице. А он мечтал не меньше чем о генеральских погонах. Подумал, подумал и так же решительно, как делал все, забрал документы из училища и вернулся в часть. Командир посмотрел на него еще более удивленно. «Уж не симулянт ли?» – подумал он.

Конец службы пролетел быстро и легко, хотя выпали и на его долю учебные маневры, да не где-нибудь, а на самой границе с Китаем. Шалили тогда эти ребята на нашей границе. Вечерами пропадал он в местном клубе, где местный культработник стал учить смышленого парня игре на гитаре. После этого Олег стал душой компании. Младшие офицеры иногда приглашали «стариков» к своему столу, подкармливали на кухне. Поэтому вернулся он зимой из армии крепким и мускулистым, бодрым и энергичным, готовым начать новую жизнь. Были у него разные варианты: можно было поехать в Прибалтику на сверхсрочную службу, а можно было пойти учиться в тарусский автомеханический техникум, как когда-то планировал.

Все решило здоровье матери. Как ушел он в армию, начала она угасать. Пропал у нее интерес к жизни, все твердила: «Сыночка бы только увидеть». Когда Олег вернулся из армии, ее положили в больницу, поэтому и не уехал он никуда от нее. Поступил в техникум. Когда учился на втором курсе, мать умерла, и комнату, в которой она жила, в нарушение всех правил отдали другой семье. А о нем не подумали, так как был он прописан в тарусском общежитии.

«Иди, – говорили ему друзья, – требуй назад комнату». Приехал он домой, посмотрел на некогда казавшийся ему большим молчановский дом, заглянул в маленькую комнатушку, в которой прошло все его детство, и ужаснулся: как он мог здесь жить!

«Нет, я добьюсь в жизни лучшего. Я вернусь в Москву и буду жить в столице, а не в этом захолустье», – твердо решил он.

На следующий день сходил Олег на кладбище, поправил могилки отца и братишки, подравнял материнскую, поставил оградку вокруг могил так, чтобы осталось еще одно место. «Для себя», – решил он. Есть у моряков и военных такое поверье, что если застолбить себе место под могилку на родине, то не умрешь ты ни в море, ни на чужбине.

«Ну вот, теперь я совсем один в этом мире», – подумал он, сидя около своего «акрополя», как окрестил он это место, затем попрощался со своими родными и пошел в молчановский дом, чтобы пристроить или распродать вещи, оставшиеся от его родного гнезда и сложенные кое-как в сарае. Вечером побродил он по хорошо знакомым местам, посидел на берегу Таруски, а вернувшись домой, сложил большой пакет с фотографиями в рюкзак, попрощался с обитателями молчановского дома и уехал в Тарусу.

С трудом учился Олег в техникуме: не давала покоя мысль, что все его сверстники уже работают, а он еще за партой сидит. На стипендию не зашикуешь – «проел» он весь армейский жирок. Получив диплом автомеханика, уехал в Москву и устроился работать на ЗИЛ по лимиту.