Весной Владимир и Елена, уже немолодая семейная пара, переехали из городской квартиры в свой дом в деревне, как обычно они это делали много лет подряд. Этот дом, построенный своими руками, они очень любили, и деревню любили, и деревенскую жизнь, и природу: лес, реку Которосль, красивейшую из рек, текущую через лес к Волге. Деревня, конечно, далеко от Москвы, в Ярославской губернии, но зато природа здесь девственная, одновременно не чрезмерно ухоженная и не загаженная.

Весна была прекрасна: яблоневые сады в белых облаках цветов, нежная зелень на деревьях, травка перед домом пробивается, тоже нежно-зеленая, и воздух, по-весеннему свежий, чистый, молодой.

Народу в деревне пока мало, только местные жители: дачники еще не съехались. Теперь здесь половина домов принадлежат местным, в основном бабушкам, совсем уже стареньким, а половину скупили дачники из Ярославля или, как они, из Москвы.

Вечером они сидели за ужином, на столе – запотевший графин с водочкой: надо же отметить приезд, – и строили планы на лето. Они решили утеплить свой дом, так чтобы можно было жить здесь с самой ранней весны, как только снег сойдет, и до глубокой осени, опять же до снегов: очень уж надоела московская сутолока. Правда, и работать здесь было удобнее, чем в маленькой московской квартирке – больше места, есть где разместить большую икону, – они занимались иконописанием. А сейчас они именно такие большие иконы и писали – Деисис для храма в Угличе.

Пару дней они убирали дом: надо было все перемыть, почистить, разобрать привезенные из Москвы вещи. И вещи, бывшие в доме, разобрать, что-то из них приготовить на выброс. Елена обычно смеялась: «Мы сначала весь хлам из квартиры в деревню перевозим, а потом – на помойку. Да, хлам должен отлежаться на свежем воздухе, прежде чем уплыть из рук».

Потом пошли работы по саду-огороду. Надо что-то подрезать, что-то вскопать, что-то посадить. Началась обычная деревенская жизнь.

Когда они выбирались на машине в соседнее село или ближайший городок в магазин, Елена обходила всех местных бабушек и составляла список: одной – лекарства, другой – что-то из продуктов, третьей – кой-чего по хозяйству. За зиму, пока помочь им было некому, накопилось много такого, что было нужно: у одной лейка куда-то задевалась, у другой грабли сломались, у третьей весь запас лампочек вышел. И выезд занимал обычно полдня – пока выполнишь все заказы. Зато потом принимаешь благодарности. «Володенька, Леночка, – заливались соловьями старушки, трогательно окая, – какие же вы у нас добрые, да какие же вы хорошие, да как же вы нам помогаете! Вас нам Сам Бог послал».

Чуть позже стали съезжаться дачники. Теперь еще надо вывезти сюда маму Елены – у нее отдельный домик в этой же деревне. А еще и за соседкой и старинной подругой Татьяной, которой принадлежала соседняя с ними изба, пришлось ехать в Москву: у нее тоже мама совсем старенькая, теперь уже на поезде с ней ехать невозможно, только на машине, а Татьяна безлошадная, ну как ей не помочь?

И так за хлопотами наступило лето. Дочь Татьяны везла к ней на природу внука, – надо встретить поезд в Ростове, привезти их в деревню. Тетю Зою, деревенскую старушку-веселушку, нужно свозить в Ярославль к врачу – стала сильно хворать, а бабу Нину в село на кладбище – навестить родные могилки.

Тем временем и жара приспела. Ну кто, как не дядя Володя, отвезет местную детвору купаться на речку? Ну кто, как не тетя Лена, сходит с ними в лес по ягоды?

Тут еще Татьяна, существо совершенно беспомощное, со своими проблемами: все-то у нее ломается. То холодильник сгорел – надо ехать в Ярославль покупать новый. То электричество полетело: Елена, которая в этом разбирается, идет и разбирается… А там баллон с газом надо поменять, а там шкаф с места на место передвинуть… Да мало ли что еще!

Вот уже и в огороде кое-что поспело: кабачки, огурчики, клубничка. Надо собрать да отнести тем, у кого ничего своего не выращено: матушке Елены – сама уже огород держать не в силах, москвичкам Татьяне да Светлане, у которой дом здесь же, а она из-за детей, которых у нее пятеро, не может приехать рано весной и посадить что-нибудь.

Ну, наконец-то, выдался свободный денек. Елена полезла в Интернет искать, где можно подешевле купить материалы для утепления полов. Тут приходит бабушка Тамара: люди добрые, родненькие, покосите мне хоть тропку перед домом, а то уже и ходить трудно. Владимир пошел косить. Чего там, тропку? И вокруг дома надо. Когда еще бабушкины родственники приедут да покосят. Тем временем Елена нашла дешевый магазин: ладно, сегодня ты, Володя, устал, поедем завтра.

Назавтра Владимир уже приоделся, чтобы в Ярославль ехать. Приходит Марья Дмитриевна, девяностолетняя бабулька: ей дрова привезли, из машины выгрузили посеред двора, перетаскать под навес надо – вечером дождь обещают, дрова намокнут. И не откажешь – совсем старая Марья Дмитриевна, – проще сделать, чем объяснить, что с дровами ничего не случится, а у них сегодня дела. И пошли супруги вдвоем дрова складывать, чтобы побыстрее да повеселее.

И так все Владимира с Еленой зовут на помощь – они же люди добрые, никому не отказывают.

Тем временем и Троица подоспела. Батюшка из села просит Володю помочь в алтаре порядок навести, – мужчин на приходе совсем нет. Да и отпраздновать надо: большой праздник, вся деревня соберется к соседу Саше на веранду. Готовить надо, жарить-парить, опять же в магазин – столько народу будет, да и повкуснее чего-то хочется после поста. Надо ехать в Ярославль за продуктами. Может, и материалы заодно купить? Даже заехали в магазин, посмотрели что да как. Потом решили – сначала продукты. А как отоварились, поняли – не влезут стройматериалы в их машину. Так и не закупили.

Отметили весело: вкусно и сытно поели, выпили, песни пели, потом гулять в лес ходили, дошли до речки – красота.

Ну, как водится, на следующий день Владимир приболел: давление поднялось. Елена за ним ухаживает, поварчивает: то водички, то рассольчику подает, следит, чтоб не вставал, и, не приведи Бог, похмеляться к Саше не пошел, чтобы вовремя лекарства принимал.

Через пару дней, когда уже отдышались после Троицы, позвонил сын Женя: «Папуль, Вовку возьмете?» Вовка – это внук, в честь деда названный. «А то, – тут же соглашается Владимир, – конечно, возьмем», – и поехал в Москву. Заодно Татьяниного внука туда отвез. А из Москвы привез аж двух мальчишек: Вовку и крестника своего Сережу, Вовкиного ровесника и дружка. Мать Сережи Света, та, у которой дом здесь же, в деревне, попросила: мол, некуда сына девать, а сама пока не может в деревню выбраться, – ну как тут откажешь? Да и веселее мальчишкам вдвоем.

Прогостили мальчики почти месяц. Даже когда Света сама приехала, Сережа не захотел в свой дом переселяться, – здесь веселее. И нужно было развлекать детей, занимать чем-то. Елена учила их рисовать, поделкам разным, Владимир на рыбалку водил, всякой мелкой работой по дому, починками всякими с ними занимался – приобщал к труду. Хорошо хоть не пришлось их в Москву везти – Женя сам за ними приехал. И опять же, пробыл в деревне Женя дней пять, – ему отдохнуть хочется, он тоже деревню любит, а выбираться часто сюда не получается. То есть Владимир помогает сыну снарядиться на рыбалку, Елена готовит, стирает, убирает: в доме-то уже пять человек, да и матушку Елены забывать нельзя – старый человек, ей тоже помогать надо. Да еще и иконы между делом писать успевают.

А там сын Татьяны, Антон, тоже крестник Владимира, собрался в деревню со своей молоденькой женой Катей – полгода как поженились. Приедут дня на три. Приехали. Встретить в Ростове надо, в магазин отвезти надо: шашлыки там и прочее разное, – организовать шашлыки тоже надо. Повзрослевшего крестника они теперь нечасто видят – хочется что-то хорошее для него сделать. И приспело спонтанное решение: а давайте в Толгский монастырь съездим, молодежи красоту покажем! И поехали.

А потом опять в Ростов, – отвезти их к поезду. Ну, теперь тишина, можно и в Ярославль за материалами. Но… Вечером позвонил священник из Углича, отец Димитрий, – для его храма они иконы пишут, – захотел посмотреть, как дело движется. Послезавтра приедет на пару дней, посмотрит, а заодно, может, Владимир и рыбалку организует? И сразу в доме суета, генеральная уборка после всех предыдущих гостей, готовка – все-таки священник приезжает, уважение надо показать, встретить чин по чину. А приехал батюшка и задержался у них, пробыл не два, а пять дней, – отпуск у него, – больно у них тут хорошо…

А тут еще деревенское бедствие – пожар приключился. Напротив их дома, через дорогу, живут ярославские дачники Валя и Витя. Труженики каких свет не видывал. Сад и огород у них образцово-показательные. Ивотвжаркийавгустовский полдень сидят Владимир и Елена за работой, и вдруг крик истошный – это Валя на дорогу выскочила и кричит:

– Пожар! Люди добрые, помогите!

Выглянул Владимир в окно, а из-за дома соседей дым поднимается – видно, за домом трава, за жаркое лето высохшая, горит. Елена кинулась мобильный искать, чтобы пожарных вызвать, а Владимир уже на улице – шланг из своего огорода тянет, чтобы воду было поближе таскать, – у Вити колодца на участке нет и насоса нет, они с Валей воду из деревенского колодца на себе таскают. Подтянул шланг, за ведрами побежал, а там с ведрами – туда-сюда: туда с полными, обратно с пустыми. И Елена к нему присоединилась, и Татьяна, и все старушки с деревни сбежались, и дачники, ну, конечно, и сами Витя с Валей. Еще до приезда пожарных огонь потушили. А потом – утешить же Валю надо: часть урожая погублена, сад с обгоревшими стволами деревьев свой образцово-показательный вид потерял. Позвали соседей к себе, чаем напоили, разговорами развлекли.

Так лето и пролетело. Вот уже и осень приближается. Пора урожай собирать, банки крутить – ведь всех друзей-родственников надо будет угостить своими заготовками. Да еще и Татьяну с матерью надо везти в Москву – сами не смогут выехать, а чуть позже – маму Елены.

А там грибы пошли. Надо в лес, собирать, разбирать, сушить, морозить, солить, опять же всех надо будет оделить грибочками – свои совсем другое дело, чем магазинные, ведь у Володи свои рецепты их приготовления.

Осень такая чудесная подоспела, золотая, солнечная. Лес стоит такой, что глаз не оторвать. В деревне тихо – дачники в основном разъехались уже.

Только было хотел Владимир домом наконец заняться, тут погода подкачала – на следующей неделе заморозки ожидаются. Надо уезжать. Они еще сюда выберутся на денек-другой, дела по дому и саду с огородом доделать, розы на зиму укрыть, но об утеплении дома уже говорить не приходится.

И вот вечером, накануне отъезда, сидят Владимир с Еленой за ужином. На столе – запотевший графин с водочкой, – ведь надо же закрытие дачного сезона отметить. Сидят, смотрят друг на друга.

– Ну что, не утеплили мы дом-то, – сокрушенно вздыхает Владимир. – Жаль, могли бы подольше здесь побыть. Как так получилось? Не понимаю. Все лето я дурака провалял. Отдыхал. Дело не сделал.

– Да ладно тебе, – отвечает Елена. – Не расстраивайся. Просто постарели мы немножко, наверное, меньше сил уже. Ничего. Какие наши годы? Еще успеем.

Они посмотрели друг на друга: у обоих изрядное количество седых волос, морщинки у глаз и не только… И супруги дружно рассмеялись.

Не верю – верю

Лешка, шестилетний белобрысый пацаненок, сидел на широком подоконнике в кухне и с тоской посматривал в окно. По стеклу сбегали капли затянувшегося дождя. Хоть и весна на улице, а солнышка все нет и нет. Лешка возил по щербатому камню столешницы новую машинку, сопровождая ее движение звуками, по его мнению, похожими на гудение мотора, но это ему уже порядком надоело.

Гулять сегодня не пустят. Чем заняться?

Вчера был Лешкин день рождения. Вот эту самую машинку подарила ему мама. А папка ничего не подарил! Он пришел с какой-то подработки с пол-литрой и отпраздновал Лешкино рождение сам по себе, безо всякой компании. Теперь, утром, у него похмелье, и он виновато «поджал хвост», как говорит мама, а сама она его пилит и пилит. А еще баба Катя, соседка по их коммунальной квартире, подарила ему книжку. Но какой от нее толк? Картинки он еще вчера посмотрел, а читать Лешка пока еще не умеет.

Одним словом, скукота.

Можно бы пойти к бабе Кате. Но у нее даже телевизора нет. Правда, есть старый-престарый проигрыватель, – кажется, так эта штука называется? – на котором она крутит черные пластинки с музыкой. Но это скучно. Разок, конечно, можно посмотреть, как там все работает – крутится-вертится, – но быстро надоедает. И музыка на ее черных кругляшах скучная. Одна пластинка, правда, ему нравится. Баба Катя говорит, что эта музыка называется «Утро». Когда ее слушаешь, и правда представляется, будто солнце просыпается, птички начинают петь, цветы распускаются… Еще у нее много книг, и некоторые с картинками. Но опять же картинки совсем неинтересные, какие-то дяденьки и тетеньки на них нарисованы, и одежда на них странная, а иные и совсем голые, а на некоторых картинках – поля-леса-реки и города. И зачем кто-то все это понарисовал? Нет бы изобразили самолеты или танки. Или, к примеру, комиксы какие-нибудь.

Баба Катя раньше была учительницей, а теперь старая совсем и не работает. И зовут ее по-настоящему Екатериной Евлампиевной. Но Лешке этого не выговорить, и он никогда так ее не называет. Баба Катя сама разрешила мальчику звать ее так – бабой Катей. А все остальные соседи с уважением кличут ее по имени с отчеством.

И мама ее уважает, и папка. Правда, папка, когда выпьет и начинает «куражиться», как говорит мама, то говорит, что баба Катя глупая, в Бога верит, а Бога-то и нет вовсе. А он, папка, артист, что ли? Нет, не артист. Артистом он работал когда-то, а теперь за пьянку его выгнали из театра. А то, что он говорит, что Бога нет, кажется, атеист называется.

Теперь папка только под Новый год работает артистом. Тогда он по вечерам заваливается домой в виде Деда Мороза: в красном пальто с белым воротником и такой же красной шапке. Попервоначалу Лешке это нравилось, было весело, но потом надоело, потому что этот Дед в красном приходил совсем пьяным и противным, еле на ногах держался и нес всякую чепуху, и мама сердилась и выискивала у него по карманам мятые бумажки – деньги.

Лешка пошел было к бабе Кате, дернул за ручку – заперто. Ага, ведь сегодня воскресенье. Баба Катя всегда в церковь по воскресеньям ходит. Понурившись, он поплелся к себе. Приоткрыл дверь, сунулся в щель. Отец нудно выпрашивал у мамы денег на опохмелку, а мама не давала. Лешка повернул назад.

Тут открылась дверь на лестницу, в подъезд, – это вернулась баба Катя. Лешка оглянулся. Она стояла в дверном проеме с черным зонтом-тростью в руках, на котором блестели капли, не успевшие скатиться с него, и была она необыкновенно красива, – если, конечно, можно такое сказать о старушке: волосы прикрывал голубой воздушный шарф, а лицо почему-то светлое-светлое.

«Ух ты, – подумал Лешка, – прям как солнышко в голубом небе. Вот бы на улице щас так светило».

Баба Катя прошла в свою комнату. Лешка увязался за ней.

– Что, Алеша, скучаешь? – снимая пальто, спросила баба Катя. – Извини, дружок, вот сядь пока на диван, посмотри книжку, а мне помолиться надо.

– А ты зачем молишься? – спросил мальчик.

– Да вот причастилась я сегодня, Бога нужно поблагодарить, – ответила баба Катя. – Сегодня, например, я Бога благодарю, а иной раз прошу Его о ком-нибудь, а порой и для себя что-то прошу, а иногда и просто рассказываю Ему свои новости. Вот тебе, например, не очень интересно меня, старую, слушать, перебиваешь меня, споришь. А Он слушает внимательно, никогда не прерывает, утешает, если надо.

– А я в Бога не верю-у-у… А Бога нет, Бога нет, Бога нет вовсе, – кривляясь, нараспев затянул Лешка. Таким дурным голосом он обычно дразнил девчонок в детском саду.

Старушка посмотрела на него, грустно улыбнулась и ничего не сказала. Она повернулась к иконе, стоявшей в углу на полке. Про эту икону баба Катя всем рассказывала, что она очень старая… нет, она говорила не так, она говорила: «старинная и очень ценная». Больше ничего ценного у нее нет, кроме этой иконы, ничего за долгую жизнь не скопила, ничем не обзавелась, – говорила баба Катя.

Лешка уселся на диван. И тут ему вдруг подумалось: а вдруг все-таки Бог есть. А что, если Он есть и у Него можно что-нибудь попросить – ведь баба Катя у Него что-то там себе просит. Вдруг и ему, Лешке, можно…

Мальчик соскочил с дивана и побежал в кухню – при бабе Кате клянчить что-то у Бога было как-то неудобно. Тем паче что он только что выкрикивал, что Его нет вовсе.

Лешка уселся на подоконник, приплюснул нос к стеклу и тихо зашептал:

– Бог, если Ты есть, пусть у меня в кармане сейчас окажется… шоколадка… нет, жвачка… нет, все-таки шоколадка…

Он подождал немного – дал Богу время – и полез в карман: там было пусто. Лешка соскочил с подоконника и со злостью топнул ногой.

– Так я и знал, что Тебя нет, никогда я в Тебя не поверю, – зло прищурившись, прошипел он и поплелся в свою комнату.

Отца дома не было. Ну и хорошо. Никто не помешает мультики смотреть, не будет бубнить над ухом. Он пощелкал пультом от телевизора, ничего интересного для себя не нашел и открыл крышку маминого ноутбука. Попросил маму включить его любимые «Тачки» и прилип к экрану.

Какое-то время спустя к ним зашла баба Катя и пригласила Лешку попить чайку. Он поставил мультик на паузу и побежал к ней.

Старушка накрывала на стол. Поставила две чашки с блюдцами и еще два малюсеньких блюдечка, Лешке и себе, вазочку с вишневым вареньем, тарелку с бутербродами, положила открытую пачку печенья.

Лешка очень любил такие чаепития у бабы Кати. Ему нравилась белая вышитая скатерть на круглом столе, стоящем в середине комнаты, желтый абажур прямо над столом, салфеточки, лежащие около чашек. Он любил разговоры за чаем. С бабой Катей можно было говорить о чем угодно, она всегда внимательно слушала и задавала кучу вопросов, иногда очень неожиданных, и Лешке приходилось долго думать, прежде чем на такой вопрос ответить. Ей можно было рассказывать обо всем: о том, с кем и почему подрался в детском саду, какая воспитательница нравится, а какую с удовольствием довел бы до обморока, и о папке, и о маме, и о бабушке можно было говорить все, что он о них думал. За его дурные поступки, в которых он ей иногда по секрету признавался, она никогда его не бранила, а опять же задавала вопросы, будто хотела докопаться, почему он так поступил. И в результате такого разговора Лешке приходилось признавать, что он был не прав, так не надо было делать или, например, можно было обойтись без драки.

Итак, они пили чай и чинно беседовали. Лешка рассказал, что решил учиться читать – без этого ему стало трудно жить. Интересно же, что на вывесках написано, что всяческая реклама предлагает, да и самому набрать в компьютере название мультика или игры какой-нибудь тоже полезно. А то всегда приходится просить отца или маму. Или вот, например, баба Катя подарила ему книжку, а он ее прочесть не может, опять же надо ждать, когда почитает кто-нибудь из взрослых. И баба Катя предложила ему в этом помогать, если помощь понадобится. Потом он доложил про папкино похмелье, про мамино ворчанье, про свою скуку. Про разговор с Богом рассказывать не стал, а в сотый раз затянул про свои любимые «Тачки», сопровождая рассказ размахиванием руками, подпрыгиванием на стуле и прочими очень помогавшими рассказу движениями.

В этот момент в коридоре раздался шум и в комнату без стука ввалился отец. Он был в куртке, видно, прямо с улицы – на ней поблескивали капли дождя.

– Добрый день, Екатерина Евлампиевна, – неестественно веселым голосом проговорил он: видно, таки добыл денег и уже похмелился. – А не найдется ли у вас рублей триста в долг, я завтра, ну, или послезавтра отдам? – спросил он елейно.

– Нет, Коля, у меня лишних денег нет.

– Ах, нет?.. – глаза его суматошно забегали по комнате.

Он говорил что-то несуразное, что-то объяснял, в чем-то убеждал, а сам тем временем совершал какие-то странные маневры – двигался бочком вдоль стены по комнате. Баба Катя опустила глаза и молчала, о чем-то глубоко задумалась, явно отца не слушая.

И тут случилось такое, – Лешка аж обомлел: отец, добравшись бочком до полки с иконой, схватил ее и сунул под куртку.

– Папа, ты что? – завопил Лешка.

Баба Катя подняла глаза и все сразу поняла.

– Поставь на место, – устало сказала она. – И уходи.

Отец суетливо закопошился около полки, поставил на нее икону, втянул голову в плечи и попятился к двери.

Лешка чуть не плакал, так было стыдно за отца. Что же это такое? Папка у него, на самом деле, хороший. Он, когда не был пьян, водил Лешку в разные интересные места: в планетарий, на разные выставки, в музей, где динозавры. Книжки ему читал. Играл с ним. Но когда выпьет – ужас какой-то, из дома бежать хочется.

Лешка пошел к себе. Отца опять не было. Мама села к окну что-то штопать, а Лешка опять к компьютеру.

Вечерело. В комнату через окно заползали сумерки. И тут зазвонил телефон. Мама взяла свой мобильник. Она почти ничего не говорила. Оглянувшись на нее, Лешка увидел, как меняется ее лицо.

Положив телефон на стол, мама заметалась по комнате, бестолково тычась то в шкаф, то в комод, то в тумбочку с документами.

– Мам, ты чего? – тревожно спросил Лешка.

– Твой отец… папа… – мама не смогла продолжать.

Она схватила Лешку за руку и потащила за собой. Через секунду они были уже у бабы Кати.

– Екатерина Евлампиевна, можно с вами Лешку оставить? Мне нужно отлучиться, – задыхаясь, проговорила мама.

– Валюша, что случилось? – баба Катя с тревогой смотрела на ее взволнованное лицо.

– Коля… Николай… Его машина сбила… В больнице… Туда с ребенком не пустят…

– Все серьезно? Сильно пострадал?

– Я не поняла… Позвонили… Надо идти…

– Да, конечно, милая. Я пригляжу за Алешей. Беги.

Мама ушла.

Лешка застыл, пытаясь осознать услышанное. Как же так? Что теперь? А вдруг папка умрет, что тогда? Как же они без папки? Ведь и мама, и Лешка любят его! Хоть он иногда и дурной бывает, но ведь они его любят! И мама тоже любит, – Лешка это точно знал. Не может он умереть! Нельзя, чтобы он умер.

А баба Катя уже направилась в угол, к своей старинной иконе.

– Алеша, посиди тихонько, пожалуйста. Я помолюсь о твоем отце, – бросила она через плечо Лешке.

И баба Катя опустилась на колени.

Но Лешка не мог сидеть спокойно: ведь надо же что-то делать, надо папку спасать!

Лешка посмотрел на бабу Катю. Он теперь видел ее профиль, видел взгляд, устремленный вверх, к иконе, видел, как шевелятся ее губы, беззвучно произнося молитву.

Баба Катя еще не зажигала в комнате свет, и сейчас, в сумерках, Лешке показалось, что лицо ее опять светится. Он, следуя за ее взглядом, посмотрел на икону. Раньше он ею никогда не интересовался, а теперь рассмотрел, что на ней – тетенька с ребенком на руках. Икона была совсем темной, трудно было разглядеть все, что на ней изображено. Только лица женщины и малыша выделялись светлыми пятнами. Тоже как будто светились. И Лешке показалось, что лица на иконе отражают свет, исходящий от лица бабы Кати… Или наоборот?.. Ее лицо отражает их свет?..

И тут Лешка понял, что надо делать. Вернее, не понял, а почувствовал. А скорее, даже не почувствовал, а будто кто-то его подтолкнул. Он подошел к бабе Кате и опустился на колени рядом с ней.

– Бог! – кричал он в душе, не произнося вслух ни слова. – Спаси папку! Не дай ему умереть! – вопила его душа.

Он повторял и повторял эти слова, пока баба Катя не обняла его тихо и не прижала к себе. И тут Лешка разревелся, прижимаясь к ней и громко всхлипывая. Его трясло, как в лихорадке.

Так они и сидели на полу незнамо сколько времени. Наконец, Лешка затих. Он вдруг почувствовал, будто что-то, какое-то покрывало укутало его и согревает, и успокаивает, и укрывает от бед. В него будто вошли мир и покой. И тут Лешка с полной, несомненной уверенностью подумал: «Ты есть! Ты слышишь меня! Ты поможешь! Ты не дашь папке умереть! Я верю в Тебя, Бог!»