Дьявол в мелочах

Пролог

Они ненавидели меня, а я был этому даже рад. Ни один из них не мог понять, что кроется у меня внутри, а значит, в это нутро никто не должен быть и допущен. В нём и так нет места ни для кого живого – только для сотни демонов, которые живут у меня под кожей. Раньше я даже пытался давать им имена, но сбился на втором десятке. Да и ни к чему это. Я призываю их совсем другим способом.

Внутри меня нет места ни для кого живого.

Не было. До сегодняшнего дня.

Она не была необычной, выделяющейся из толпы или особенной. Она – одна из тех, кто окружал меня каждый день на протяжении восемнадцати лет моей жизни. Но сегодня, когда она обернулась ко мне и улыбнулась – да, клянусь адом, она мне улыбнулась! – всё изменилось.

С этой улыбкой она начала впитываться внутрь меня, а я ни черта не мог с этим поделать. Всё происходило помимо моей воли. Или я лгал себе, а сам отчаянно желал того, чтобы она стала моей частью?

Да, я желал этого. Так, что зубы сводило. Так, что едва сдерживался, чтобы не сделать хоть что-то.

Но я слишком грязный для неё, поэтому мне лучше оставаться в стороне. Может, хоть так я смогу её обезопасить?

Часть первая

Первый ход

Больше всего я ненавидел алгебру. Не потому, что был идиотом, как половина моих одноклассников, которых бы давно пора было отправить из школы ко всем чертям. Не потому, что знал – эта сложная ахинея, состоящая из стрёмных цифр и якобы логических цепочек никогда мне не пригодится.

Я ненавидел её из-за Сергея Ильича. Молодого препода, который с первой же минуты, как вошёл в кабинет, где мы готовились к уроку, начал до меня докапываться.

С каким удовольствием я начистил бы ему морду. Разбил её, заставив его умываться кровью. Но продолжал терпеть. Каждый его взгляд, полный презрения. Каждую якобы заумную шутку, отпущенную в мою сторону.

Но в тот день, когда этот урод просидел минут десять, безотрывно глядя на Соню, желание убить его как-нибудь особенно кроваво и мучительно стало зашкаливать по всем параметрам.

– Романов, к доске.

Б*я. Только не это.

Начиная злиться, я отпихнул от себя парту, которая ударилась о стул сидящей передо мной Рождественской. И тут же услышал ехидный комментария Саврасова:

– Ром ща опозорится снова.

Раздались смех и шепотки. Я прошёл к доске, спиной чувствуя на себя десятки взглядов. Но самым важным было для меня в этот момент, как смотрит на меня она. Тоже ржёт, как и остальные? Или отвернулась, потому что я в принципе ей неинтересен?

– Саврасов, если ты не заткнёшься, я тебе нос сломаю после урока, – мрачно пообещал я Пашке. На Соню не смотрел – не хотел видеть того, что успел себе нафантазировать.

– Слышь, ты?

– Замолчали оба!

В голосе Ильича – стальные нотки. Это даже интересно. Я много раз думал о том, что будет, если разозлить этот урода так, что он сорвётся на мне?

– А ты, Романов, если продолжишь, схлопочешь двояк раньше, чем успеешь получить задание.

Он так и сказал. Двояк. Гон*он штопаный. Возомнил себя кем-то вроде предводителя этих шавок. А они и рады ему в рот смотреть. Надо только научиться не думать о том, что дико хочу знать, как смотрит на него Рождественская.

У доски я принял невозмутимый вид, ожидая, когда Ильич разродится заданием. И заранее зная, что «неуда» мне не избежать. В принципе, может и стоило продолжить задирать Саврасова и получить пару авансом?

Надиктовав пример – я мог поспорить, что специально для меня он выдумывал их с особым извращением – Ильич откинулся на спинку стула, сложил руки на груди и принялся ждать, когда я решу сложную комбинацию цифр.

В классе повисла тишина. Такая звонкая, что казалось, режет нервы. Я всё же не удержался и бросил быстрый взгляд из-за плеча на Софию. Она хмурилась, глядя то на меня, то на Ильича. Закусив нижнюю губу, будто удерживала себя на месте, чтобы не сказать чего-нибудь эдакого. Повернувшись обратно, быстро написал ответ и отложил кусочек мела.

– Я всё.

– Садись «два».

Ожидаемо. Отряхивая руки, я усмехнулся. Взглянул на Ильича, который скривился в ответ. И тут же услышал то, что заставило меня замереть на месте, так и не дойдя до своей парты.

– Сергей Ильич, вы неправы.

– Рождественская, прости, что?

– Не за что ставить Диме двойку. Он же всё решил.

Это настолько неожиданно – прежде всего, для меня – как удар поддых. Она решила за меня вступиться? Дура. Смысла в этом ровно столько, как в примерах, которые Ильич выдаёт нам в огромных количествах, будто мы все повально после школы отправимся в технические ВУЗы. Но сейчас Соня осознанно идёт на конфликт, только причин этого жеста доброй воли я понять не могу.

– Рождественская, если будешь адвокатничать, влеплю двояк следом.

– Адвокат дьявола, – ржёт со своего места Саврасов, и почти весь класс вновь охватывает приступ неуёмного веселья.

– Но Романов всё решил, – настаивает на своём Соня.

Нет, она точно дура.

– Он решил не так, как я вас учу. Или я тут своего рода «говорящая голова»?

На этом конфликт исчерпан. Ильич возвращается к изучению журнала, шепотки так и не умолкают, а я сажусь обратно за последнюю парту. Кажется, Соня оборачивается ко мне. Кажется потому, что я не смотрю. Натягиваю капюшон пониже. В уши вставляю капли наушников. Ильич уже выполнил свою миссию на сегодня, потому вряд ли станет докапываться снова.

А Рождественская пусть смотрит, сколько влезет. Я же решил оставаться в стороне – значит, отступать от этого решения не стану.

– Не занято?

– Нет.

Не сразу понимаю, что Соня обращается ко мне. Стоит рядом, держа поднос с какой-то едой и опять улыбается.

– Я спросить хотела.

Она выглядит смущённой. Оборачивается на оклик, заправляет волосы за ухо. Качает головой в ответ на вопрос подруги и, будто решившись, устраивается напротив меня. Мне приходится сложить руки на груди, надвинуть капюшон на глаза, как будто это может помочь мне спрятаться от её взгляда. А в нём что-то такое, чему я даже названия дать не могу. Никто и никогда не смотрел на меня так. Будто ей действительно не всё равно.

– Спрашивай и проваливай.

Улыбка сходит с её лица, а я, мысленно чертыхнувшись, в последний момент успеваю сдержаться и не извиниться за то, что сказал. Ей действительно лучше свалить ко всем чертям. Чем дальше от меня – тем лучше. И мне, и ей.

– У тебя с Ильичом не ладится.

– Наблюдательная.

– Почему? Мне кажется, он к тебе несправедлив.

К еде она так и не притрагивается. Салат в пластиковой коробке и сок сиротливо стоят на подносе, и я перевожу взгляд на них, чтобы отвлечься и не пялиться на девчонку напротив. Какое ей до меня дело? Или сейчас выяснится, что она подослана каким-нибудь муд*ком, с которым встречается и который попросил её надо мной поприкалываться? В это поверю гораздо охотнее, чем в то, что ей не пофиг.

– У него спросить не пробовала?

Поджимает губы. Сначала теряется, но потом решительно отодвигает поднос и, облокотившись на столик, подаётся ко мне.

– Я помочь хочу.

Заявляет слишком уверенно, чтобы у меня остались сомнения в том, что она реально думает, будто мне это нужно.

– Кому?

– Тебе.

– По-твоему, я нуждаюсь в том, чтобы ты мне помогала?

– А нет?

– Нет.

– Окей.

Выдыхает резко, как будто желает избавиться с этим выдохом от чего-то, что ей мешает. А я отвожу глаза. Потому что мне вдруг становится жизненно важным продлить этот разговор хотя бы на несколько секунд. А она так и сидит рядом со мной, и мне кажется, что сейчас на нас направлены все взгляды в этом грёбаном кафе.

– Я просто хотела рассказать, как мы обычно решаем такие примеры. Хотя, твой способ кажется мне более удобным и быстрым.

– Я в курсе, как вы их решаете.

– Тогда зачем делаешь по-своему?

– Потому что мой способ кажется мне более удобным и быстрым.

– Но у тебя двойка в четверти вырисовывается.

И откуда знает это? Следит за тем, кто какие отметки получает?

– А мне насрать.

– Грубо.

– Жизненно и искренне.

– Ты всегда такой? Со всеми?

– Какой?

– Угрюмый и озлобленный.

Я перевожу на неё взгляд, начиная испытывать какое-то уродливое желание рассмеяться. Нет, она это сейчас серьёзно? Если Соня в курсе моих оценок, то, наверное, и в курсе того, что среди одноклассников я своего рода изгой. Никто не хочет со мной общаться, а я этому только рад.

Например, пару лет назад Саврасов пустил слух, что свою мать убил я. За это я сломал ему челюсть, был поставлен на учёт в детскую комнату полиции, и обрёл себе врага на весь оставшийся период обучения. А заодно и одноклассников, которые с тех пор повально меня возненавидели. Интересно, где была в этот момент Рождественская? Выходила покурить?

Собственные мысли кажутся мне невесёлой шуткой, от чего я растягиваю губы в улыбке. А Соня смотрит на меня выжидательно. Как будто реально ждёт, что я отвечу на её дурацкий вопрос.

– Да. Я всегда такой. И со всеми. Потому вставай и проваливай.

– Зачем ты так?

– Как?

– Я ведь тебе ничего плохого не сделала.

– А мы разве об этом?

– Нет. И всё же.

Она словно сомневается в том, что всё сделала правильно. А я мысленно едва не вою. Пусть уже оторвёт свою задницу от стула и вернётся к своим подружкам, с которыми они перемоют мне кости. Лишь бы только больше не чувствовать тонкий аромат её духов. Не смотреть на неё, понимая, что вот она – София Рождественская сидит рядом со мной и мы ведём вполне себе человеческий диалог.

Молчит, и я молчу тоже. Только встречаю её взгляд, теперь уже без желания отвести глаза. За эти бесконечные несколько секунд, кажется, между нами устанавливается какая-то связь. Демоны внутри меня рвутся наружу, к ней. Я так и вижу, как они прикасаются к её коже, оставляя на ней грязные отпечатки, которые она не сможет отмыть никогда. И сейчас мне хочется этого. Увидеть, как София Рождественская становится запачканной мною. У меня от этой картины едва член не встаёт, настолько острое возбуждение я испытываю.

А потом всё заканчивается. Она просто поднимается и уходит. Оставляя поднос с нетронутой едой на столе. Не возвращается к своим подружкам, просто выходит из школьного кафе и мне напоминанием остаётся только шлейф её духов. Который я жадно вдыхаю, раздувая ноздри.

Напрасно думал, что смогу оставаться в стороне. Соня – трофей для моих демонов. И теперь удержать их на месте будет крайне сложно.

Если не невозможно.

***

Обычно мне нравились уроки истории. Нравилось читать о когда-то существовавших цивилизациях, не сохранившихся до наших дней и оставивших после себя немало загадок; о великих правителях, вершивших судьбы мира, о легендарных сражениях… Все это завораживало. Обычно. Но сегодня совсем не получалось направить свои мысли на людей и события, случившиеся за Бог знает сколько времени до меня.

Сознание того, что за мной сидит Романов, заставляло чувствовать себя некомфортно. Наверняка он даже не смотрел в мою сторону, как обычно сидя в позе «ушёл в себя, вернусь нескоро», но спину все равно как-то неприятно покалывало. И то, что произошло между нами в столовой, никак не шло из головы.

Я чувствовала себя очень глупо. Что закономерно, ведь я выставила себя настоящей дурой, когда подошла к нему. И отчего только я вообразила, что с Димой можно нормально разговаривать? За те одиннадцать лет, что мы учимся вместе, это ещё никому не удавалось. Но было что-то такое, промелькнувшее в его взгляде, что заставило меня подумать…

– Отвечать пойдет… Рождественская!

Голос Нины Ивановны – негромкий, но твёрдый – нарушает ход моих мыслей, мигом напомнив о более серьезных проблемах, чем пославший меня далеко и надолго Романов. Блин! Так ведь и знала, что она меня вызовет. Очень уж давно этого не случалось. Теория вероятности во всей красе.

Кидаю последний отчаянный взгляд на учебник, в попытке прочесть и уловить хоть что-то, и иду к доске.

– Ну, давай, – говорит Нина Ивановна и я, растягивая, как только можно, те пару абзацев, что успела прочесть, начинаю рассказывать:

– В Греции мало плодородной земли. Там засушливый климат, нет крупных рек, поэтому создать оросительную систему, как в цивилизациях Востока, обладавших этим благом, греки не могли. Посему лишь в некоторых областях страны занимались земледелием. И по мере развития хлебопашества, почва стала истощаться. Хлеба перестало хватать на все население, численность которого все возрастала. А вот для садоводства и скотоводства условия были более благоприятные: греки издревле разводили коз и овец, выращивали виноград и оливки. Страна была богата полезными ископаемыми: серебром, медью, свинцом, мрамором и золотом. Но этого, к сожалению, было недостаточно для того, чтобы обеспечить всех средствами к существованию.

Зато у греков было еще одно богатство – море. Удобные бухты, многочисленные острова, находящиеся близко друг к другу, создавали отличные условия для мореплавания и торговли. Но чтобы воспользоваться этим, надо было овладеть морской стихией.

Замолкаю. Может, она этим удовлетворится?

Не тут-то было.

– Так, ну и что было дальше?

– Дальше… ну…

– Какой выход нашли греки в данной ситуации?

Да чтоб я знала, какой! Чувствуя себя припертой к стенке, понимаю, что иного выбора, кроме как сочинять на ходу, у меня нет. Либо молчать дальше, как партизан. В первом случае есть небольшой шанс – скажем, 93% из 100, что я придумаю что-то близкое к истине. Во втором случае вероятность сто из ста – получить полный неуд.

Оглядываю класс растерянным взглядом. Все смотрят на меня, в ожидании того, как я буду выкручиваться. Все, кроме одного человека.

Сама не зная почему, испытываю острое желание привлечь внимание Романова, заставить его поднять свою запирсингованную рожу и взглянуть на меня. Поэтому неожиданно говорю:

– Ну какой…In Vino Veritas. Винограда у них было много, наделали вина, напились, да забыли обо всем. Семь бед – один ответ. Русская народная мудрость.

По классу прокатывается волна приглушенных смешков. У исторички особо не забалуешь, поэтому смеяться в открытую никто не рискует. Дима наконец вскидывает голову, приподнимая свой опостылевшей капюшон с лица, и смотрит на меня. Сначала – удивлённо, потом – насмешливо.

Я испытываю что-то странное. Подозрительно похожее на триумф. Просто от того, что привлекла его внимание. Хотя по большому счету, гордиться тут нечем, ведь я снова выставила себя идиоткой. Бесплатный клоун на выезде. Заказывали?

В классе воцаряется тишина и я наконец вспоминаю об учительнице.

Нина Ивановна смотрит на меня ошарашенно. Ее извечные очки в простой металлической оправе сползли на нос, но она этого, похоже, даже не замечает. Весь ее вид говорит о том, что она не в состоянии поверить, что перед ней стоит одна из лучших по ее предмету среди всех одиннадцатых классов и несёт откровенную, возмутительную ересь.

Я тоже верила в это с трудом.

Очнувшись, она сказала:

– За знание латыни и русских народных пословиц – пять, за историю – единица. Итого – два. Садись, Рождественская.

Отлично. Добро пожаловать в клуб пятничных двоечников имени Димы Романова, Соня.

Проклиная все на свете, и себя – в первую очередь, возвращаюсь за парту. Мне уже неинтересно, смотрит на меня Дима или нет. Гораздо больше теперь беспокоит то, чем грозит мне эта двойка. Можно даже не сомневаться – в качестве наказания мама лишит меня компьютера как минимум на неделю. Она знает мои самые уязвимые места.

Мысль остаться без компа на долгий срок приводит в такое отчаяние, что становится страшно.

Невыносимо хочется домой. До такой степени, что сидеть на стуле спокойно никак не получается. Ловлю себя на том, что нетерпеливо ерзаю, без конца меняя позы. Это замечает даже мой сосед по парте – обычно флегматичный ко всему Илья – и бросает на меня хмурые взгляды. Но я в состоянии думать лишь о том, что нужно успеть так много до того, как мама доберется до дневника… хотя перед смертью ведь все равно не надышишься. Ещё одна мудрость, чтоб ее.

Из школы домой я, как правило, возвращаюсь в сопровождении своих подруг – сестер-близняшек Юли и Ани. Девочки живут на Московской улице – там же, где находится наша школа, а я чуть дальше, на Дзержинского. Но сегодня у меня нет сил ждать и я выбегаю из школы раньше, чем меня может кто-то перехватить. Не имею ни малейшего желания ни с кем обсуждать ни мое глупое заступничество за Романова, ни разговор с ним в столовой. А мое блистательное выступление на уроке истории лучше и вовсе не вспоминать. Надо же было сказать такое! Мало, что схватила двойку – впервые по этому предмету! – так ещё и ерунды наговорила до того несусветной, что стыдно – не передать как. Ещё и Нину Ивановну наверняка разочаровала…

И все из-за чего? Из-за желания обратить на себя внимание татуированного хама, которому нет ни до кого дела.

Буквально влетев в квартиру, быстро скрываюсь в своей комнате. Бросаю рюкзак на пол и включаю компьютер. Нетерпение клокочет в груди алчным пламенем, хотя я и понимаю, что это ужасно глупо. Глупо, но так мне необходимо…

Старенький компьютер наконец загружается и я вручную набираю адрес сайта в браузере. Никогда не оставляю эту вкладку открытой, чтобы мама не знала, чем я занимаюсь по ночам, порой жертвуя домашним заданием, как это получилось вчера с историей. Понимала ведь, что меня наверняка вызовут и все равно не выучила параграф. А все потому, что мысли были вовсе не здесь. Не в этой комнате с простыми голубыми обоями и парой плакатов на стене, за которые мне попало. Не в этом учебнике, рассказывающем о том, до чего мне не было сейчас никакого дела. Не в этом мире, в котором я чувствовала себя такой ненужной. Нет, всей душой я стремилась туда, где можно быть совсем другой. Где тебе рады… и не только рады.

Волнуясь, открываю интернет-страницу, замирая на несколько секунд, кажущихся вечностью. И не могу подавить в себе разъедающее душу разочарование, когда оказывается, что новых сообщений не появилось. Во всяком случае, от того, кого я жду. С быстро тающей надеждой проверяю личку – может, он написал что-то? Например, когда появится в сети. Но и там тоже – ничего.

Никогда не думала, что можно так расстроиться от того, что тебе кто-то не написал. Ведь мы общались совсем недавно, вот только этой ночью. Но потребность, чтобы он был со мной постоянно, сильнее всех доводов рассудка. Она становится похожа на зависимость. И я понимаю, что если не возьму себя в руки – могу просто сойти с ума. Ведь он может исчезнуть в любой момент. Ведь я даже не знаю, он это… или она.

Да мне это и неважно. Сейчас мне хорошо в этом выдуманном мире. Гораздо лучше, чем в настоящем.

F5, F5, F5, F5…

Жму на несчастную кнопку, как сумасшедшая, не в состоянии заниматься ничем другим. А часы в голове отсчитывают секунду за секундой, минуту за минутой, неумолимо приближая время, когда вернётся с работы мама. Время, когда меня лишат того, что стало нужнее всего на свете.

Напиши же мне. Прошу тебя, напиши!

F5, F5, F5…

Ничего.

Слышу, как в двери поворачивается ключ. Сердце тревожно подпрыгивает, и я все отчаяннее терзаю несчастную F5… Но все напрасно. Его нет.

Раздаются приближающиеся шаги, и мама появляется на пороге моей комнаты.

– Как дела в школе?

Стандартный вопрос, набивший оскомину. «Как дела в школе?». Не «Как твои дела, Соня?». Нет. Неважно, Соня, о чем ты думаешь и чем дышишь. Важна только школа. Только оценки.

– Все хорошо.

На стандартный вопрос – такой же стандартный ответ.

– Что сегодня получила?

– Ничего. – Голос прозвучал беззаботно, а взгляд отведен к монитору. Может, прокатит.

– Как так? Тебя ни разу ничего не спрашивали?

– Неа. – Старательно делаю вид, что изучаю на экране что-то важное. Жаль только, что врать умею плохо.

И мама это замечает.

– Покажи дневник, – требует она, протягивая руку.

За дневником. Всегда только за дневником. Не для того, чтобы приласкать. Не для того, чтобы обнять. И я, казалось бы, давно к этому привыкла, но сейчас вдруг в горле встаёт противный ком.

Наклоняюсь к рюкзаку и достаю дневник. Она берет его из моих рук и быстро открывает.

Повисает пауза. Я молча жду.

Наконец тишину разрезает ругательство, потом – крик:

– Двойка по истории?! – Мама настолько возмущена, что ее голос срывается. Я смотрю в пол, мечтая только об одном – чтобы все это быстрее закончилось.

– Ну и как ты умудрилась? – ее голос звучит уже спокойнее, но очень холодно. Так холодно, что хочется зябко поежиться.

– Не выучила теорию.

– А почему?

– Не успела.

– Знаю я это твоё «не успела»! Зато всю ночь сидела за компьютером!

Черт, так она знает! Мысленно перебираю все хранящиеся на моем компьютере файлы, думая о том, не забыла ли удалить что-нибудь палевное. Остаётся только надеяться, что нет. Не хочется даже думать о том, что будет, если мама заподозрит, что я делаю в интернете.

Не дождавшись от меня ответа, она говорит то, что я знаю и так:

– О компьютере можешь забыть. Пока не исправишь свою двойку!

Я знаю, что будет дальше. Поэтому, когда она отворачивается, быстро переключаюсь на заветную вкладку и в последнем, отчаянном жесте жму проклятую F5. Сердце подпрыгивает, усиленно и забившись, и тут же обрывается, потому что экран гаснет.

В маминой руке мелькает шнур от процессора, когда она проходит мимо меня к двери, прикрывая ее с громким стуком. А я прерывисто выдыхаю и чувствую, как к глазам подступают слезы.

Он написал мне. Но слишком поздно.

«Дорогой дневник!

У меня сегодня был просто отвратительный день. Сначала на алгебре я решила вступиться за Романова, когда Ильич в очередной раз поставил ему двойку на ровном месте, чем немало повеселила весь класс и ожидаемо ничего не добилась. Но я больше не могла молчать! Не понимаю, за что Диме постоянно прилетает. За то, что он не такой, как все? Все эти его татуировки, пирсинг… но ведь суть не в этом. Разве можно гнобить человека за то, как он выглядит? Дима ведь не идиот. Наоборот, мне кажется, он гораздо умнее, чем желает это показать. Вот только ему мое участие нафиг не нужно, что он мне в столовой и обозначил, когда я к нему подошла. Весьма конкретными фразами. А я правда хотела как лучше. Было обидно, хотя и предсказуемо. И все же не могу поверить, что он способен вот так жить… ни в ком не нуждаясь. Мне вот наоборот, очень хочется быть кому-то нужной. Может, потому я и подошла к нему… мать Тереза, ёлки-палки. Решила вдруг, что если попытаться с ним поговорить нормально, то он окажется вовсе не таким, каким выглядит. И, знаешь, в какой-то момент он так на меня посмотрел… что мне, с одной стороны, сделалось страшно, а с другой – интересно… я глупая, да? Но я искренне верю, что к любому человеку можно найти свой ключик. И к Диме тоже.

И мне так хотелось, чтобы он снова посмотрел на меня, что на уроке истории я выставила себя еще большей идиоткой. Несла такую ерунду, что и повторять не хочется. И да, он на меня посмотрел. Но уже совсем не так, как там, в столовой. А как я и заслуживала – будто на шута горохового…

Ладно, на самом деле это все не так уж и важно. Если честно, то я пишу тебе, потому что не знаю, что мне делать. Не то, чтобы мне нечем было заняться, сам понимаешь – уроков до фига, но… ничего не делается. Я пыталась читать – а ты знаешь, как я люблю читать – но и это не получается. Уже не знаю, как отвлечься, чтобы не думать о нем. Ты еще не в курсе, но мама снова выдернула шнур. Как раз в тот момент, когда наконец появилось его сообщение. И теперь я безостановочно думаю о том, что же он написал. И схожу с ума от того, что не могу ответить.

А ещё… мне стыдно признаваться в этом даже тебе, но у меня сводит зубы при одной только мысли о том, что он сейчас общается с другими. А может, и не только общается. И от этого мне так плохо, что хоть на потолок лезь. Хотя у нас все только началось, я… я уже привыкла к нему. К тому, что он – мой. И только мой. Пытаюсь мыслить трезво, говорить себе, что это лишь игра и выдумка, но это не помогает. Неважно, кто он или что на самом деле, но он необходим мне. И… ты только не смейся… но я, кажется, влюбилась…»

***

Нармар Грей (16:41): Привет, не помешаю?

Серк Орсо (16:43): Привет. Нет.

Нармар Грей (16:43): Давно висишь?

Серк Орсо (16:43): Минут сорок. Твоя не заходила.

Нармар Грей (16:43): Окей. Спасибо. Подожду немного и пойду пост писать.

Серк Орсо (16:43): Давай. Надо потом что-то общее замутить будет. А то все на индивидуалки ушли.

Нармар Грей (16:43): Вы с Флорой тоже))

Серк Орсо (16:44): Вот и говорю «потом». Сейчас с ней поиграть хочу.

Нармар Грей (16:44): Её вроде вчера не было.

Серк Орсо (16:44): И позавчера. С четверга её нет.

Нармар Грей (16:44): Ничего, придёт. Ладно, я вишу тушкой. Если что – пиши в приват.

Серк Орсо (16:44): Ок

Флора Фрейр (17:03): Привет всем)

Серк Орсо (17:03): Привет

Флора Фрейр: (17:03): Давно меня тут не было. Успела соскучиться)

Серк Орсо (17:03): По кому?

Флора Фрейр (17:04): По всем)

Серк Орсо приватно для Флоры Фрейр (17.04): У тебя всё хорошо?

Флора Фрейр приватно для Серка Орсо: (17:04): Теперь да. Были некоторые проблемы в реале.

Серк Орсо приватно для Флоры Фрейр: (17.04): Разрешились?

Флора Фрейр приватно для Серка Орсо: (17:04): Да. А ты как?

Серк Орсо приватно для Флоры Фрейр: (17.05): Теперь хорошо. Безумно скучал.

Флора Фрейр приватно для Серка Орсо: (17:05): И я по тебе тоже.

Серк Орсо приватно для Флоры Фрейр: (17.05): А я думал – по всем.

Флора Фрейр приватно для Серка Орсо: (17:05): Ну, не ревнуй)

Серк Орсо приватно для Флоры Фрейр: (17.06): Не могу. Ты там в личке не пугайся моей сотне писем.

Флора Фрейр приватно для Серка Орсо: (17:06): Уже видела, но пока не читала. Сразу сюда.

Серк Орсо приватно для Флоры Фрейр: (17.06): И не читай. Там ерунда всякая.

Флора Фрейр приватно для Серка Орсо: (17:06): Не верю) Ладно, что у нас сегодня по плану?

Серк Орсо приватно для Флоры Фрейр: (17.07): Поиграть сможем?

Флора Фрейр приватно для Серка Орсо: (17:07): Немного. Пару часов. Пойдёт?

Серк Орсо приватно для Флоры Фрейр: (17.07): Более чем. Я постик сейчас вкину, ждал тебя, чтобы ещё раз кое-что уточнить.

Флора Фрейр приватно для Серка Орсо: (17:08): Слушаю.

Серк Орсо приватно для Флоры Фрейр: (17.08): Ты точно нормально отнесёшься ко всему, что в нём может быть?

Флора Фрейр приватно для Серка Орсо: (17:08): М-м-м, думаю, да.

Нармар Грей: (17:08): Привет, Флора. И по мне скучала?

Флора Фрейр: (17:09): Привет)) И по тебе)

Серк Орсо: (17:09): Грей, скройся. Ты пост, кажется, писал. Им и займись.

Нармар Грей: (17:09): Слушаюсь, командир!))))

Серк Орсо приватно для Флоры Фрейр: (17.09): Хорошо. Если что не так будет, говори. Я поправлю без проблем.

Флора Фрейр приватно для Серка Орсо: (17:09): Договорились) Жду пост, а пока за чаем сбегаю.

Серк Орсо приватно для Флоры Фрейр: (17.09): Приятного аппетита. Сейчас оформлю всё.