Во имя порядка: у истоков Союза

Пролог

Акт I

Под сводами монументальной залы собралось семеро, а возле них роятся серафимы – избранная гвардия тех, на ком стоит весь порядок виннской аристократической теократии. Воины с ангельским названием обвешаны блистательной бронёй, отражающей великолепие окружения. На пластинах их крепких доспехов сияют блики канделябров, ламп и блестит белизна мрамора, которым выложены стены великолепного дворца. В полу можно увидеть своё лицо – до такой степени вычищен гранит, а знаток искусств умрёт от восхищения статуями и картинами, что смахивают на живые. Кажется, вот-вот и они оживут.

Не менее сотни серафимов стоит ровными рядами – справа и слева от центральной дорожки из роскошного алого ковра. Их клинки подняты остриями к верху, чтобы не оцарапать гранита и сияют внутренним светом. В самом конце залы семь резных символов власти, красующихся посеребрением. На них восседают господа и госпожи, по числу тронов.

Вот встаёт один из них, сверкающий ослепительным серебром доспехов, аккуратно приминающих синий поддоспешник и говорит голосом крепким, ясным и вселяющим благоговейный трепет:

– Я – Тир, глава Совета Теократии Рождённых Светом, хранитель Тирматраля, владыка Инодана и бессмертный глава всех империй, королевств, герцогств, княжеств, баронств, директорий, республик и племён цивилизованного мира, открываю наше заседание, – могущественный чародей взмахнул рукой и из клуба дымки явились пергаменты, плавно упавшие на руку Рождённого Светом. – Сегодня мы получили результаты исследований и изысканий, что нас вынудила провести ситуация вокруг этого «пророчества». Я призываю вас со всем вниманием отнестись к яду слухов, который витает в воздухе.

Пока Тир помпезно и торжественно призывал серафимов быть верными, девушка, молодая на вид, пленяющая неземной красотой слегка наклонилась к другому Рождённому Светом. Шёлк её тёмных насыщенных волос обрамлял чарующее лицо с правильными овальными формами; её губы цвета налитой вишни обворожительны – в душе так и вспыхивало желание к ним прикоснуться в сладком поцелуе; а взгляд выразительных бриллиантовых очей способен сковать человека слабого духом от восхищения, что такая девушка взирает на него. Ирланда чуть наклонилась и ухо другого мага уловило тихий прелестный шёпот:

– Мальфас, ты уверен, что нужно было созывать Совет? Я верю в верность наших серафимов, но что если наши речи и постановления тайные будут явлены не тем умам? Слабые духом могут поколебаться. Им даже может показаться, что они способны взять власть в свои руки и ввергнуть Вин в хаос, – речь девушки понизила обеспокоенность. – Тот случай на Киле на месяц тому назад тому подтверждение. Будь это просто шайка, мы бы про них не узнали, но они смогли призвать слугу злейшего из всех врагов порядка. И те печати на жертве… они относятся даже не к школе энтропии, это темнейшее из зол.

– Поэтому мы его и собрали, Ирланда, – ответил мужчина, поправив монолитный золотой панцирь, давящий на поддоспешник цвета сапфира, от вида которого возрыдал бы любой кузнец, ибо среди ныне живущих мастеров брони нет того, кто бы сотворил витиеватые узоры, цитаты из священной книги – Путь, из которых льётся свет; лик могущественного аэтерна светел и чист, его аккуратно окаймляет каре из волос, напоминающих цветом кору дуба. – Наши серафимы должны знать, что наступают времена тяжёлые, и что они не должны доверять пророчествам от которых исходит зло и всякий непорядок.

– Но ведь тот пириец… старец, который живёт в Эндерале со своей женой, запечатанной едва ли не в гроб – живое подтверждение тому, что нужно обращать внимания на пророчества, особенно если они говорят о торжестве зла и возвышении некого тёмного божества.

– Хм, – задумался Мальфас, – в твоих словах есть толика правды, и мы рассмотрим сие пророчество, изучим его досконально, но наша главная цель – не дать обычному народу дрогнуть духом, окунуться в сладострастный ураган похотей и безумия, а также не дать возвыситься вестникам хаоса.

– И для этого мы нарекли себя богами и держим мир в стальных клещах, от которых воют многие.

– Ты же помнишь, что было до нас?

Ирланда на мгновение обратилась к истории сего мира, к ужасам кинтийской эры. Её ум достаточно силён, чтобы ярко вообразить картины прошлого. Вин после падения Азаторона перед мысленными очами предстал в объятиях всепожирающего огня, люди и аэтерна сцепились насмерть между собой, всюду реками течёт кровь, рушатся города. Среди народов восстают маги и чародеи, обрушивающие на несчастных тонны чародейской энергии. Иерархи среди колдунов шли по полю битвы и пожинали дань смерти, врывались в города и учиняли такие бесчинства, что самому крепкому человеку станет плохо. Страны возникали и рушились в одночасье, сметённые волнами колдовского огня. Плачь и стон, погибель и хаос стали вуалью того времени. Но вот пришли они – семеро чародеев, в которых было особое дерзновение и казалось, что над их главами каждое их дело благословляет десница Кого-то более бесконечно сильного. Они пришли в мир, ставший юдолью скорби и навели порядок, упразднив всякую вольность в магии. И повели они себя опрометчиво – объявив себя божествами и судя по всему лишились благоволения истинного Света. Тысячелетия назад они сели на престолы, став основой мира, но в тоже время перестав быть чем-то большим. В них только осталось приглушённое сияние бывшей подлинной славы, но и этого хватает, чтобы «слепить» народ.

– Однако мы присвоили себе чужую славу, и ты знаешь это, – тихо прошептала Ирланда.

– Понимаю, – проскрипел Мальфас.

Тем временем речь Тира стала ещё более вдохновенная и проникновенная. Каждое его слово дёргало за струны души Серафимов, заставляя их восторгаться и умиляться речь господина:

– Вы не должны верить словам ложных пророчеств, не должны следовать посулам губительных сил, ибо предав души свои на алтарь гордыни и мимолётной жажды вольнодумства, вы обрекаете себя, да и весь род серафимский, людской и аэтернский на страшную гибель. Если поднимутся среди нас те, кто пожелает посягнуть на священный порядок, кто вздымет руку свою на суть правления, то ему надлежит немедленно расторгнуть узы его жизни. Поймите, что если мы не будем ревнителями благочестия, не будем вверять жизни наши праведной власти, то вернуться чёрные времена, когда брат пойдёт на брата.

– И явят себя те, чья сущность духовна, и жадность бы их все души пожрала, – прошептала Ирланда Мальфасу. – Согласно этому же самому пророчеству, прежде всего должны… «восставшие среди народа обычного, возомнившие себя богами, погибнуть». Ты же понимаешь, что речь о нас… о Рождённых Светом.

На этот раз светлый лик Мальфаса испортился отравой печали, эмоцией неприязни и гнева, но всё ещё не потерял в грозности.

– Ирдланда, мне тоже тягостно вспоминать строки этого, и я помню, что говорил тот старец, помню его слова о сгинувших повелителях его цивилизации и что они похожи были на нас. Честно, впервые за долгое время я испытал… страх. Но мы во что бы то ни было просто обязаны не допустить и самой возможности того, что даже строчка из этого проклятого пророчества не должна дойти до уха простого народа.

– Мальфас, – девушка потёрла руками, на её лбу проступили капельки пота, а голос окутался меланхолией. – Там, в пророчестве… говорится, что родится ребёнок… от Рождённого света, который станет… порождением зла и свергнет нас. Я это знаю давно, но скажи, не ошиблись ли мы в строчках пророчества? Всё ли правильно перевели?

– Почему тебя это так волнует?

Вопрос нашёл ответ в глубинах памяти. Её уму явилась картина, полная боли и драмы. Она, в роскошных нарядах и сияя улыбкой, стоит перед молодым воином из Ордена паладинов. Её взгляд на него полон нежности, радости и неописуемой любви, в сердце горит жаркий пожар приятного чувства. Рождённая светом подходит к нему. Парень, необычайно быстро возвысившийся по ступеням иерархии Ордена, так же делает шаг к ней, и они заключают друг друга в объятия, скреплённые поцелуем. Для него приготовлен подарок, который может родиться только от союза двух душ… подарок, которому любой мужчина был бы рад, ибо его род продолжит не абы кто, а плоть от плоти Рождённой Светом. С надеждой она ему возвещает радостную новость, ожидая встретить бурю счастья. Но то, что услышала Ирланда, поразило её сердце холодной стрелой. Слова молодого хранителя полны жестокости, хладности и бесчувствия. С каменным сердцем он заявляет, что ему не нужен ребёнок, ибо новая должность в Ордене для него важнее него. Душа девушки получила удар, а в уме родился режущий по живому вопрос – «Как так? Почему ты не хочешь взять ребёнка? Я же всё готова для вас сделать, я же готова дать вам всё… Арантеаль, я же тебя так люблю, почему ты его готов оставить?». Она снова и снова взывает к его железному сердцу, но находит только аргументы бездушной мысли – «карьера важнее дитя». В этот момент она поняла, что ребёнку придётся всю жизнь провести вдали от родителей, ибо она не сможет ему помочь во взрослении, ибо сие есть богохульство, а Теалор не хочет, поскольку карьера его больше прельщает.

– Ирланда? – настаивает Мальфас, вырвав её из размышлений.

– Просто интересуюсь, – ответила тяжело девушка.

– Да. Всё правильно. Я лично несколько раз изучал древние тексты и общался со старцем.

В этот же момент всё внимание переключилось на Тира, который от «торжественной» вводной части своей речи перешёл к приказам:

– Гвардии серафимов, её доблестным командирам, я повелеваю обращать в пепел любого, кто заикнётся о богохульном пророчестве, во время ваших святых миссий. Так же, я поручу Святому ордену, Ордену паладинов и преблагой Инквизиции искать и карать тех, кто распространяет мерзость волнений среди народов цивилизованного мира, и тем более пресекать любые пророчествования, посягающие на правление наше. И кара таким – суровое заключение или жестокая казнь.

Ирланда, назначенная «богиней» правосудия, понимает, что эта мера вынуждена. Она знает, что если дать людям большую свободу, позволить магии быть абсолютно свободной, то тёмные времена снова вернутся, ибо сердца людские и аэтерновские сего мира исполнены всякой моральной нечистоты – зла, блуда, корыстолюбия, предательства и жестокости. Это приводит к рушению порядка. Пример тому – острова Киле, где не пройдёт и месяца, как какая-нибудь секта, прислонившись дурманом чар, решается свергнуть порядок и зачастую методами кровавыми. Морала, другая Рождённая светом, не желает опутывать архипелаг железными цепями порядка, а также чистки от всяких недовольных и слабых. И это сказывается – страна тонет в распрях, гражданских войнах, восстаниях и магических аномалиях. Для Вина это вынужденная необходимость, ибо нет тех, кто бы нёс учение истинного Света.

– Так же, – продолжает Тир. – Я устанавливаю постановление между нами, между Рождёнными светом. Вспоминая древние установления, что дитя от Рождённого Светом и смертного есть богохульство, ввести «священное очищение», то есть приговор к смерти ведущий для отрока или отроковицы, произошедшей от союза мерзкого.

Сию же секунду Ирланда слегка тронула живот. Дух встрепенулся от сей ужасных слов. Ей тяжело, душа ноет, а сердце болит от слов Тира, в которых нет и капли любви, но он готов пойти на многое, чтобы не допустить свершение предначертанного. Ирланде кажется, что он даже… способен утопить целый континент, только бы порядок не был нарушен.

– Теперь ты знаешь, какая кара ждёт того, кто нарушит предписание, – шепнул Мальфас Ирланде.

«Как же можно исправить этот мир без стеснения его хомутами жестокости и террора?» – подумала Ирланда и ей подобно молнии пришёл ответ. – «Только пламенной жертвенной и неистовой любовью к ближним можно растворить тьму века сего. В любви нет страха, а значит нет и всего чёрного, что он порождает. Но ведь предначертанное обозначено и слова старца несут только могильный душок… все мы погибнем, падёт мир. Все наши попытки остановить реченное через неведомого пророка натолкнутся на яростное сопротивление. Всё как и сказано. Но если бы мы только могли проявить толику любви Того Света, который раньше с нами ходил, но мы Его отогнали своей спесью. Если бы нам только было бы дано нести любовь народам, а не бездушный закон, то всё предсказанное о зле пресеклось и мир был бы совершенно иным. Более прекрасным, более тёплым и добрым». Губы Ирланды расписала лёгкая улыбка и её на миг посетила толика той радости, которая им была предложена, но они её отвергли в обмен на сомнительное счастье побыть на месте божеств… ложных.

– Кстати, – вспомнила Ирланда, – а что будет с той килиянкой? Она была печатью для такой силы, которая не укладывается в рамки нашего восприятия.

– Её будут изучать, смотреть, обследовать. Мы вытянем из неё всё, что можно, а потом… кто знает? Но скорее всего её подвергнуть процедуре очищения. Она слишком много видела.

– Понимаю, – кивнула Ирланда. – Кстати, я слышала от Моралы, что культ, в котором состояла та женщина, корнями уходит далеко за пределы Киле. Тамошнему жрецу явился сон о ритуалах, но как рассказала килеянка он ещё встречался с кем-то из Киры. Говорит, что оттуда пришёл «главный ставленник сил освобождения Вина».

– Да, так и есть. Мы уже отправили туда отряд и пять сотен хранителей Святого Ордена, чтобы они всё проверили и навели порядок. Если главная база культа там, то вскоре она станет пылью.

– Хорошо, – выдохнула с облегчением Ирланда, чувствовавшая, что ещё одной угрозой станет меньше для её будущего ребёнка; теперь ей предстоит задуматься хоть немного о том мире, над которым они взяли власть и увидеть, что огонь древней сечи разгорается с новой силой.

Эта война идёт долгие годы – скрытая от глаз простого народа, она горит жарче всех. Если сражения за власть, богатства или похоть вспыхивают и оканчиваются, то вот битва добра со злом тянется с той поры, когда ещё и Рождённых Светом не было. Это битва за судьбу и сущность мира, где каждый сам делает свободный выбор на какую сторону встать – добра или искажённого отражения его. И Рождённые Светом в какой-то мере заняли позицию, однако прельстившись и опьянев от лёгкой власти они сами себя загнали в ловушку обречённости и вынуждены нести его бремя. Не поняли они, что наступит день, когда всякая борьба перестанет быть, окончится долгая вражда победой Истины, и каждому будет дано по делам его. И сыну Ирланды предстоит также выбрать сторону и от предпочтения сего будут зависеть многие судьбы.

Акт

II

Спустя несколько лет.

– Радуйся освободитель народов, радуйся принц «неримский»! – эти слова взорвались в уме неистовой волной ликования и настолько мерзкого веселья, что услышь их живой человек, его бы сковало от ужаса.

Тот же, кто «ушами мысли» нашёл отголосок этой отрады, был на грани того, чтобы расстаться с жизнью. Он ощутил, как дух покидает его тело, как душа выходит из плоти… или это ему просто кажется? Вот он стоял в роскошной зале, где вёл сражения с Рождёнными светом, его рука держала могучий клинок. Они падали один за другим, не выдержав его священного напора. Он шёл вперёд, прорубаясь через серафимов и низвергая их, как и подобает тому, кого нарекут «бог теней», «великий освободитель Вина» и несущий свободу. «И всё во имя свободы и революции, ведь Рождённые светом это проклятые похитители свободы, узурпаторы власти. Им нет места в этом мире, ибо они забрали свободу!», как думал парень. Его сердце задрожало в тот момент, когда он услышал слово, что одна из Рождённых Светом, та, с кем он боролся всю жизнь боем смертельным, его мать. Горечь отравила душу, слёзы рвались из глаз. И сию же секунду… он был убит.

Дух, отделяясь от тела, видит свою плоть. Прекрасные седые волосы растрёпаны, отдавая слабым золотом, восхитительное, чуть вытянутое аэтерновское лицо привлекает необычайной красотой, а в глазах навечно застыл немой вопрос «за что?». Очами ума он зрит страшную картину – его старый враг, уведший любовь всей жизни, мятежный архисерафим, пронзает клинком «сосуд души». Рядом, полный изумления и стреноженный шквалом страха от зримого, стоит последний выходец из монастыря Тирина, возвысившийся до небывалых высот, освободивший отпрыска Рождённой Светом из плена и помогавший ему в мятеже; но даже он не в силах предотвратить это безобразие.

Для духа секунда растянулась в бесконечность, став моментом пересечения эфирного горизонта событий… всё решено, и больше он уже ни на что не может повлиять. Тело должно пасть, а эти двое продолжат путь, чтобы закончить дело и… убить его мать, как носительницу власти.

– О нет! – закричала душа, но у неё нет голосовых связок, нет тела и это был вопль мысли, который диким гулом отозвался во всём эфирном мире. – Я должен что-то сделать!

– Ты уже сделал всё, что хотел! – по уму ударил голос такой же мерзкий, что и хвалил его. – Наратзул Арантеаль, величавший себя «богом тьмы», не смог и матери сберечь. Не этого ли ты хотел? Не смерти ли Рождённых Светом! Так насладись делами рук своих!

– Кто вы!? Что вы!? – стал выть Наратзул, и если бы это услышали живущие в мире материи, то их сердца бы немедленно встали от жути, но поскольку он за пределами времени и пространства, этот стон только доставил удовольствие тем существам, которые собирались возле него.

Сначала троих, а потом ещё десяток красных точек замерцали возле него и умом он увидел их всех. У Наратзула больше нет глаз и то, как он лицезрит ему непонятно… материя для него просто есть, как таковая, но словно за слегка оттенённой пеленой, будто бы потеряла своё значение, а вот инфернальный мир адским легионом рвётся предстать перед ним во всей красе. Из алых разрывов на теле тонкого подпространства стали выходить неведомые существа, пылающие красным огнём. Наратзул знает, что это пламя не настоящее, но оно жжёт его изнутри пожаром ненависти, стыда, себялюбия, гордыни и неизмеримого властолюбия, которые пронзили его душу, как тело кинжалы. Наратзул, превозмогая боль ума, смог окинуть мысленным взором тварей и содрогнулся самим своим естеством. С одной стороны, они представали в образе существ прекрасной наружности – красивейшие атлетические мужские и женские тела, прикрытые туниками, с крыльями за спинами. Но с другой… Наратзул зрит их суть, а там прорывается образ шакальих, увенчанных рогами, морд, в зубах которых гниёт мясо; тела покрыты сотнями язв, источающими смертельно смердящий гной из сморщенной, покрытой лишаём и плесенью кожи; крылья за спиной – кожистые тряпки, опалённые и исписанные богохульными надписями; а скрюченные руки и ноги увенчаны бритвеннолейзвенными опалёнными когтями.

– Уйдите! Пойдите прочь! – стал кричать Наратзул, но очи ума нельзя закрыть руками и ему приходится терпеть присутствие этих существ, призывая все возможные силы. – Я вас не звал! Кто же вы!? Отвечайте живо!

– Ты сам нас призвал! – завопили головокружительным воплем существа. – Что ж, ты участвовал в нашем маленьком плане по убийству народа Вина, поэтому так уж и быть, мы раскроем свою суть.

– Ну!? – простонал Наратзул, понимая, что тело его больше не интересует.

– Имя нам легион, ибо нас много. Питаемся мы от ваших неистовых и чёрных страстей, и садим их же среди народов, чтобы иметь радость чёрную. Мы – Высшие. По духу выше любого человека или аэтерна! – в едином хоре проскрипели твари.

– Я вас не звал!

– Да ну!? – в один миг существа расступились, давая увидеть картины жизни Наратзула.

Дух убиенного узрел печальную правду свой жизни. Взращённый в гордости, почитании себя как аристократа, не знания ответственности за тех, кто слабее него, а также преисполненный бездонной злобы он совершил первое убийство. На тёмной улице на него напал молодой парень, имя которого вспомнил ясно. Боффор был зол, что Наратзул прошёл испытание паладина, а он нет. Нож в руках преступника ясно показывал, что его намерения не из добрых. Наратзул мог убежать, мог призвать стражу, мог вступить ещё раз в бой, но вместо этого он последовал наитию души и изжарил Боффора в огненной буре.

– Ты разгневался! – первый кинжал духовного обвинения вонзился в душу Наратзула, а одна из тварей поднесла Арантеалю какой-то лист эфирной веленевой бумаги, где буквами истинного смысла красуются сияющие тьмой строки. – Здесь указан твой проступок, всё записано.

Далее Наратзул узрел, как его собирались судить за это. Особое подразделение стражи, что выносит наказания без суда и следствия, уже собиралось его отправить на костёр, как за него вступилась Мириам – его приёмная мать. С ней он провёл всё детство, она его растила и воспитывала, заботилась, ночами не спала, лечила болезни и оберегала, не жалея себя. Она сказала, что это она убила магией Боффора. Она, из чистых порывов души, сделала всё, чтобы спасти Наратзула и теперь вынуждена идти на костёр. Наратзул ранее полагал, что это несправедливость, что это всё неправильно, но где его действия? Стража готова покарать любого за несоразмерную самооборону, и за незаконное использование боевой магии, которое могло из квартала сделать пепелище. Сейчас, когда по смерти нет веры, а есть знание, он понимает, что это шибка… его ошибка. Наратзул позорно солгал, не сказал, что это он преступник, что он убил магией Боффора, а позволил приёмной матери принять смерть за него, да ещё и стыдливо и проклиная Рождённых светом подкидывал дрова в её костёр.

– Ты струсил! – отрадно завопили сущности, что нашло отражение ещё большей болью в душе Наратзула, и снова «высший» указывает на лист. – Ты ведь мог её спасти! Сказать, что ты – убийца и преступник. Но ты солгал и струсил!

Ещё одна картина предстаёт перед Наратзулом. На этот раз это древние руины, обитель для древнего и очень опасного клинка. Наратзул идёт со своей возлюбленной – Зеларой. Аэтерна болезненно-фанатично влюблён в девушку изумительной внешности, находя смысл жизни рядом с ней, готов любоваться её волосами цвета топаза, заворожён одним взглядом её кристально чистых глаз, и готов ради неё сделать всё. Но любит ли он её по-настоящему? Рано или поздно они находят клинок, и здесь начинается душераздирающая драма. Зелара оборачивается к Наратзулу и сообщает ему, что она не любит его. Она давно хотела ему рассказать об этом, но всё жалела его. А потом, чтобы доказать истинность слов она поступила крайне опрометчиво – её потянуло соединиться в поцелуе с тем, кто станет убийцей Наратзула. И она сделала это. «Почему не я!?», «Почему она так со мной поступила!?», «Зелара, я же тебя так люблю!?», «Почему… почему!?», – вместе с чувством взорвавшегося «солнца» в груди на Наратзула нахлынул поток вопросов. Но потом… это оказалась всего лишь шальная мысль, но зацепившись за прилив гнева, она превратилась в действие. И вот Зелара уже на земле, поражённая смертоносным клинком, который они так долго добывали.

– Ты – убийца, Наратзул, проливший кровь из-за ревности! – прозвучало обвинение в едином нечестивом хоре, и вновь виднеется проклятый лист. – Вот здесь записано всё, что нам необходимо!

– Ты властолюбец, Наратзул! – звучит следующий упрёк и порождение зла подносит ему свиток. – Здесь записано, как ты рвался к власти, жаждал обладать к властью! Не ты ли поднял восстание в Треомаре и убил Эродана!? Не ты ли, в своей великой гордыни и спеси погубил тысячи аэтерна и стал причиной падения целого королевства!? Не ты ли, чтобы стать… самим «богом теней» отправил на бойню множество народу, погубил Орден. Не из-за твоих ли действий… твоя мать умрёт!?

– Нет! – Наратзул кричит это слово, потому что другого не может, чудовищное отрицание всего происходящего – последняя защита, которая ломается. – Нет! Нет!

К Наратзулу стали подходить твари из инферно, сгущаясь возле него подобно адски-красного облака. Его окутали такие мысленные вонь и смрад, что будь он в теле, то немедленно задохнулся бы, но сейчас вынужден терпеть и терпеть.

– Этого не может быть! – вопит Наратзул, пытаясь съёжиться и защитится, но как это сделать, если ты только пучок мыслей с чистыми эмоциями? – Я вас не звал!

– Ты призвал нас своими желаниями, мечтами и поступками! – прозвучал грозный обвинительный ответ.

– Да-да! – в поддержку отозвался второй хор. – Посмотри на свою жизнь и узнай, что только своими свершениями и деяниями ты обрёк себя на бесконечность мучений! И более того, цепочка событий такова, что весь мир теперь сгорит в сладком огне очищения! Ох, если бы тогда сдержал гнев и ушёл от Боффора, если бы не позволил Мариам взойти на костёр, если бы не поразил Зелару в гневе, если бы не поднял мятеж и не стал драпать из тюрьмы от заслуженного и мягкого наказания, если бы не продолжил сеять семена хаоса, то сейчас бы не продолжил цепь событий, что приведут к падению мира.

– Неужто я единственный, кто так облажался? – в ментальном бессилии закричал Наратзул, пытаясь усилием воли выйти из круга «высших», но не может, его воля сковывается в «цепи» с каждым моментом.

– Есть у нас и иные слуги, что долгие тысячелетия взращивает плоды тьмы, но они на тот случай, если наш план, совершенный первый, не сработает!

Наратзул ощутил всё своё бессилие, всю слабость и невозможность что-либо сделать. Если бы он был в теле, то глаза выдавили поток слёз, но сейчас его гложет сожаление и хандра. Теперь он не «бог тьмы» из пророчеств, не погибель Рождённых Светом, и даже не принц «Нерима», коим мог бы стать, не великий вождь, за которого готовы умереть тысячи людей, а просто дух, который вот-вот станет игрушкой для «высших», пищей для адской мельницы.

– Боффор, Мариам, Зелара, Каллисто, Мерзул… отец, – мысленно «прошептал» Наратзул. – Простите меня, я вас подвёл.

В эту же секунду, когда казалось, что море тьмы практически пожрало Наратзула, воссиял свет такой силы, что мгновенно все «тела» алого света стали черные чёрного, высветив в них всю суть, духовные очи Арантеаля едва не ослепли, но в тоже время всё его существо встрепенулось, поднялось и наполнилось внутренней силой.

– Хватит! – раздался голос настолько могущественный, что «высшие» вздрогнули, а Наратзул испытал прилив бодрости и устремление вечного покоя, ради которого готов был бы отдать все сокровища мира.

– Он пришёл! Он пришёл! Он жжёт нас! – подпространство исполнилось шакалинными воплями, стоном и воем, восходящим к адову крещендо, способному в материальном мире расколоть камень, но присутствие Света словно окутало Наратзула, защитило его от этих голосов.

– Идите прочь, ибо так говорит наш Владыка! – прозвучали слова силы, которые есть приказ наивысшего порядка и не подчиниться ему нельзя.

Наратзул ментально осмотрелся, но больше не находит никого, кроме тёплого сияния. Он заполняет собой всё, но в тоже время является умом осязаемым и Арантеалю кажется, что это отблеск ещё более сильного Света.

– Кто ты? – кратко спросил Наратзул и сию секунду получил ответ:

– Посланник Истины Живой.

– Неужели всё так, как они говорили? – отчаянно вопрошает Наратзул. – Неужели я столько всего натворил.

– Ты сам всё видел, – раздался ответ кроткий, но тем не менее полный могущества и Арантеаль испытал прилив стыда и чувства запоздалого раскаяния, но рыдать и каяться уже нет смысла – всё что он сделал – сделал и больше нет ничего такого, что могло бы его спасти.

– Зачем ты был прислан? И Кто же… Истина Живая?

– Прислан, чтобы оградить духов, мятеж творящих и страсти культивирующих. И для исполнения закона, установленного у меча, коим ты сражён. А Тот, о Ком ты спрашиваешь, есть Господин жизни. Он поставил тех, кого вы называете Рождёнными Светом дабы несли они учение истинное, но вместо этого предпочли украсть чужую славу, как и многие другие до них. Этим, они «запустили маховик закона, ведущего к погибели, и возрождению. Это будет конец, и новое начало. Многие станут ничем, и останется горсть».

– Ещё одно пророчество?

– Реченное в веках и постановление вечное в дела мира. Этим смывается всякое беззаконие на лице земли, чтобы проросло праведное. Если не находится плода праведного, то срубается куст этот и из его побегов садится чистый. И так, пока не исполнится реченное о преодолении закона смерти, – ответил ангел. – Сие установлено, если этого не делать, то погибнут народы вконец.

– И я? – душа Наратзула задрожала. – Я один из многих? Неужто это всё повторялось много раз?

– Вас было много, ибо роды ваши оказались постоянны в мятеже, глухие сердцами и склонные к тьме и осквернению души. Плод беззакония, взрастивший в своей душе сады греха, – обличил «Посланник» Наратзула, но на этот раз гнева или страха Арантеаль не испытал, только жгучий стыд и ощутил, что чем ближе он встанет к Свету, Вестник Которого здесь стоит, то тем сильнее станет огонь обличения и правды о нём самом.

– И когда же настанет этому конец? Когда прекратятся эти проклятые круговерти с гибелью и возрождением?! – мысленно кричит Наратзул, но в тоже время испытывая глубокое уважение к существу Света, как к тому, кто вырвал его из рук ало-злобной тьмы.

– Будет конец очищения тернов, когда установится народ честный, ко спасению способный и тогда создаст Он в нём общину завета, для спасения родов.

– А в ином случае!? – несмотря на то, что у Наратзула больше нет тела, его дух испытывает давление страха, словно его «я» трясётся и дёргается.

– Лучше тебе не знать, ибо даже духу не должно вникать в страшные тайны того, что будет, если переполнится чаша гнева от того, что народы окунаются в озёра чёрные, смрадные, пьют оттуда, а Воды Чистой принять не желают. Во всяком случае, суд будет. Так или иначе.

Наратзул Арантеаль, теплясь в отблесках света, ощущает, что где-то на задворках его души родилось странное чувство, которое завладело им в миг. Он смертельно ошибался. Большая его часть была пронизана не священной войной против «неразумности» и человеческого «мракобесия». Оказалось, что ослеплённый гордыней и гневом, преисполненный неутолимого властолюбия, он воевал с Рождёнными Светом, как с врагом отражении. Он – всего лишь крайность, отпадшая от истины, как и его «враг». Однако и он и Рождённые Светом так и не узрели истинного противника – того хитреца и лжеца, первого мятежника, что с помощью своих слуг разжигает в разумных существах огонь, являющийся тенью пламени неугасимого, пожирающего души за гранью бытия. Осознание страшной ошибки готово было его накрыть потоком ломающей хандры, но Посланник Истинного Света отмахнул её, будто крылом.

– Покажи мне, что будет? – спросил Наратзул и если бы у него были глаза и губы, этот вопрос нельзя было услышать от постоянных всхлипываний и плача.